Дважды рождённые

Глава 3

Жило-было в моей душе чудное состояние,

Похожее на гладь воды, на утренний покой.

Я видел в нём и сласть, и дней зовущее сияние

И рад был тем, кто есть сейчас. И знал тебя такой.

Оно звалось Свободою. Но я вкусил стабильности.

Мне был довеском дан комфорт да сытая тоска.

И вот я заперт в скорлупе, где без вины в повинности.

Ах, Воля моя Волюшка, где ж силы для броска?

Как вырваться в простую жизнь из гиблой защищённости?

Как же рискнуть ступить ногой в дорожной пыли пух?

Сорваться с поводка, уйти к надеждам и влюблённости.

И, не жалея старых дней, пустить к ветрам свой дух.

На полу

Игорь ворвался в пустое помещение «реальки». Как же он жаждал действия. Он, как тигр по клетке, носился из угла в угол. Он искал выхода, но выход не находился. Энергия рвалась наружу и выплёскивалась в этом бессмысленном метании от стены к стене, от двери к двери. «Что это?! Что это?!» – орало всё внутри него. Он бы побежал по потолку, по стенам, если бы смог. Его душа ещё мчалась сквозь пространство, сквозь века и измерения. Она не остановилась от полёта. Ей было тесно. Ах, как же ей было тесно в казематах человеческого тела! Как же тесно было телу внутри непроходимых стен!

В голове мелькнула вздорная мысль: «А может, попробовать через шлюз прорваться наружу? И будь что будет». Но здравый смысл тут же пресёк безумие: «Нереально, внешние двери не откроются человеку без Шелла. Если бы и открылись – какая радость сдохнуть от голода?». И тем не менее Игорь подошёл к двери, соединяющей реабилитационный зал и шлюз, и открыл её. Он смотрел на вскрытую капсулу оставленного Шелла и совершенно не чувствовал неприязни к этой железяке. Да, машина была его персональной камерой, но он испытывал к ней некое подобие жалости. Словно к преданному зверю, с которым предстояла разлука. Хотя о чём он? Они связаны, и связаны навсегда. Его самого нет в этом мире. Он – только начинка. Реален Шелл. Питание – идентификация Шелла, дом и защита – Шелл, сеть – Шелл. Лекции и полёты – Шелл!

Наш герой со злостью толкнул дверь, но доводчик предусмотрительно погасил его энергию. Дверь мягко щёлкнула и закрылась. Игорь развернулся к ней спиной и сел. Тут же, на пороге. Он бессильно вытянул ноги и откинулся на спину. Дал телу слабость медленно сползать по скользкому ворсу настила. Наконец вытянулся в полный рост и долго лежал, глядя в потолок. Постепенно успокаивался. Эта комната поневоле становилась свидетельницей его самых сильных переживаний. Она начинала ему нравиться. Здесь было тихо, никто не лез «в душу», хорошо думалось и вспоминалось. О полёте, об Учителе, о ней. Реальность недельной давности – добрая, спокойная, сытая – сейчас казалась столь далёкой. Словно целая жизнь разделяла его и прежний мир. Да и он ли там был? Он уже не был тем человеком, который гладил розовый живот робота и считал обычный сон высшим удовольствием. И он знал, что уже никогда им не будет. Игорь повернулся на бок, положил руку под голову и уснул. Ему снились белые медведи. Не злые и кровожадные, какими они остались в документальных хрониках, а добрые и мягкие. Они подходили к нему, лежащему на ледяной необозримой глади, и обнюхивали. Обдавали тёплыми потоками воздуха. Он разговаривал во сне с самым большим из них. Звал его полетать вместе с собой. Медведь охотно соглашался. Кивал, сидя на льду, вытянув кожаные пятки в сторону человека. Но они никуда не летели, а разговор всё затягивался и затягивался.

Проснулся он уже глубокой ночью. Почувствовал, что замёрз. Вставать и уходить жутко не хотелось. Он, ещё сонный, пытался свернуться калачиком и согреть себя, закрывшись руками. Но, промучившись минут пятнадцать, проснулся окончательно. Понял, что пора идти в Шелл.

Нутро машины приняло его домашним теплом. В воздухе послышался какой-то пряный аромат, что случалось крайне редко. Игорь воспользовался близостью коммуникаций и заполнил брюхо железного зверя тёплой водой. Зверь, как бы извиняясь за свою неполноценность и роль тюремщика, включил режим джакузи. Стены сжались вокруг кресла пилота, внутри них включилась фоновая подсветка. Игорь опять уснул. Уже в тепле, вытянувшись в пузырящейся ванне. Видения больше не приходили. И медведи не превратились в играющих дельфинов. Он провалился в пустой безвременный сон.

Утро

Утро Ярины было настолько дивным, что Шелл транслировал внешний мир практически без мотивирующей доработки. Ну разве что соловья добавил и ветерок подогрел. Шерсть железного зверя поднялась дыбом и стала невидимой для пассажира. Через прозрачный пластик в кабину ввалилось Солнце. Ласковое, пробуждающее, жизнетворящее. Вместе с ним пришли длинные утренние тени, беспечное и безоблачное небо. Девушка проснулась, как обычно чуть опаздывая за утренней зарей. Она блаженно потянулась в кресле. Всё-таки утро и молодость – славное сочетание, заботы прошлого дня сжимаются до крохотной горошины, закатившейся куда-то в уголок восприятия, остаётся только чудесное утро и молодость.

Досмаковав остатки дрёмы, Яра включила музыку. Начала выполнять любимые упражнения её собственной разработки: «программы сладких потягиваний». Ей потребовалось не более десяти минут, чтобы окончательно проснуться. Девушка с удовольствием вспомнила вчерашний урок, на котором она впервые приняла в себя состояние полёта. Или отдалась состоянию полёта? Впрочем, никакой разницы. Воспоминания добавили ещё одну приятную нотку в это безусловно волшебное утро.

Завершив утренний моцион прохладным душем, она направила Шелл к ближайшему кафе. С планами найти тех, кого можно осчастливить своим присутствием.

Внезапно Яра почувствовала, как окружающий мир блёкнет и меркнет. Она поняла, что теряет сознание и проваливается в лекционную тьму. У неё едва хватило сил остановить машину.

В центре черноты стоял железный стул, на который облокотился Профессор. Тонкая и иллюзорная серая подсветка по углам учебного зала скрадывала мрак. Создавала эффект деления пространства на пол и всё остальное. Клоунады не было. В лице и позе Профессора также не было ни намёка на шутку. Он выглядел необычайно серьёзным, суровым и непроницаемым.

– С прибытием, – сухо и резко начал он. – Внеочередное заседание.

Ни один звук не нарушил течения его слов. Тишина отсчитала секунды, и Профессор продолжил.

– Я слегка поторопился, выведя вас на прогулку. Моя вина. Отрицать не буду. Хотелось, чтобы вы научились сначала чувствовать, и только потом анализировать. – Он задумался, глядя в пол и тяжело опираясь на стул. – Я рад, что сейчас успел и вижу вас всех в целости и невредимости. Прошу простить меня за то, что подверг такому тяжкому испытанию. Не думал, что будет так. – Снова тяжёлая пауза. Профессор выдавал фразы обособленно, плохо скрепляя их друг с другом. – Я поторопился и сейчас должен рассказать вам немного о структуре того мира, который вы вчера увидели. Если, конечно, вы что-то вообще увидели, кроме собственного детского восторга. Впрочем, это нормально. Летать могут не все. Вы должны знать это. То, что вы это можете делать, – плюс вам, поэтому вы и здесь. Но гордиться не надо, вы не избранные. Говорю это для того, чтобы до вас дошло: есть и те, кто не может летать. Уныние, отчаяние, слабость, гнетущие страхи, духовная мерзость – всё это груз. Груз непосильный. Груз неприподъёмный.

Опять повисла давящая тишина. Профессор словно кусками накладывал свои мысли. Сдерживал в себе что-то важное. Ярина в этом необычайно нескладном вступлении почувствовала надвигающуюся бурю. Поэтому, когда та разразилась, девушка оказалась к ней готовой.

– Ты! Да, ты! – внезапно рявкнул Профессор кому-то из учеников, обдав класс волной страха. Он глядел чуть в сторону от Ярины. На кого-то невидимого в непроглядной черноте. – Ты, ты, я с тобой разговариваю! – Профессор внутренне одёрнул себя и насколько смог смягчил голос. Слова и фразы остались жёсткими. – Запомни раз и навсегда: в тот момент, когда ты убиваешь тело, сказка не начинается. Полёт не становится вечным и бесконечным. Мне надо было бы начать наши уроки с других экскурсий. Чтобы ты усвоил полную картину мира. Что же, учту на будущее. А сейчас просто расскажу, что происходит с теми, у кого получается самостоятельно избавиться от тела, не закончив своей Игры. Твоя душа зафиксирует боль, отчаяние, страх, слабость, безысходность. Этот груз десятикратно превысит ту грань, за которой ты не просто не сможешь летать, ты даже от земли будешь не в силах оторваться. Ты меня понимаешь?! Ты хотела сейчас расстаться с телом?! Я тебе могу рассказать, какой результат ты получила бы в случае успеха. Ты, уже бестелесная, прямо сейчас оказалась бы придавленной к земле тяжестью собственного душевного гнёта. Или греха – называй это как тебе будет угодно. Твоя душа ползала бы до тех пор, пока не стекла бы в какую-нибудь яму к таким же, как она. Ты обрекла бы себя находиться там, пропитываясь пороками других, черпала бы от больных душ ещё больше отчаяния. И мечтала, спала и видела, чтобы встретить не занятую никем подходящую змею или жабу. Ты хочешь побыть жабой? А пришлось бы. Если бы очень повезло. Эти гады, хоть и были созданы для падших душ, но наплодились в недостаточном количестве. Ты должна знать, что в ямах и расщелинах за свободную жабу битва, как за кусок хлеба в голодный год. Ибо, только захватив незанятое другим тело гада и используя его сомнительную физическую силу, можно попытаться вылезти из подобных мест.

Профессор замолчал, перегорая внутри негодованием. Когда он снова заговорил, голос его был тихим и, кажется, даже извиняющимся.

– Хорошие вы мои. Прошу вас, не делайте глупостей. У нас всё ещё впереди. Не заставляйте меня кричать на вас, – сказал он и затих, переводя дух. Тишина стояла гробовая. Затем продолжил: – Раньше у каждой души был шанс подняться после падения. Это было не так сложно. В те времена вокруг было больше тех, кто поддержит, не даст упасть. Сейчас же мы сильно «приземлены». Рядом с нами слишком мало по-настоящему близких, умеющих помочь подняться. В таком одиночестве и в такой страшной близости от земли цена ошибки стала очень дорогой. Многие из живущих в телах даже не осознают, насколько нуждаются в поддержке и участии. Вы ещё увидите это своими глазами. Я задал вам нелёгкий ребус. Но поверьте мне, тело может приносить много радости. Относитесь к нему как к данному вам на время подарку. Дорогому подарку, ибо многое было сделано, чтобы создать такое совершенство.

Тишина была ему ответом. Секунды оттикали нужную паузу.

– Хорошо. Инструктаж закончен. Жду на следующей лекции, – ровным голосом без намёка на эмоцию заключил Профессор.

Ярину снова выбросило в солнечный мир безупречного утра. Соловей в динамиках икнул и продолжил свою трель. Если бы кто-то мог видеть Яру этим утром внутри её Шелла до и после инструктажа, он бы не заметил никаких перемен в состоянии девушки. Ну, может быть, лёгкую досаду. Всё-таки утро и молодость – славное сочетание.

В кафе

Профессия грузчика одна из самых интересных. Так думал Игорь, выполняя очередное задание, поступившее из системы. Сегодня он работал с особым удовольствием. Он уменьшил участие Шелла до минимума и старался изо всех сил нагрузить своё тело, а не умную машину. Впрочем, а когда Игорь работал без удовольствия? И кто вообще работал без удовольствия? Конечно, не всем так повезло с профессией, как ему. По бонусам и получаемым начислениям работа была так себе, но в остальном – Игорь не мог представить места лучше. Может быть, он не пробовал работать по другой профессии? Возможно.

На его должность конкурс был стабильный. Три или четыре человека на место. Только уйди… Вот сегодня, к примеру, миссией его бригады была загрузка ресторанных трейнов. Начисление бонусов по двум показателям: время и плотность загрузки. Работа чем-то напоминала игру из серии «Тетрис». Один Шелл на один вагон. Коробки разноформатные, оценка пустот автоматически после загрузки. Лучший грузчик получает серьёзную прибавку к бонусам. И джакузи внутри Шелла по авторской программе. Чем не игра? Складывай коробочки и получай бонусы. Игорь был одним из лучших. До перехода на новый уровень оставалось не так уж и далеко. А новый уровень – это то, за что стоит побороться. Там и миссии куда серьёзнее тех, которые осваивал сейчас Игорь, и прошивка на Шелл выдаётся с увесистым набором дополнительных радостей.

Вообще-то, Игорь любил работать под музыку. Уверен, молодые ребята и те меломаны, что постарше, позавидуют возможностям нового времени: можно забыть про внешний шум; музыка как минимум пяти столетий в отличном качестве и нескончаемо разнообразная. Нашему герою нравились треки двадцать второго, двадцать третьего века. Это был перелом. Старинные этнические мелодии того времени уже могли записываться в приличном звуке, а разнообразие жанров было просто фантастическое. Потом тоже было неплохо. Но уже как-то не то. Стало повторяться, смешиваться.

Но всё хорошее когда-нибудь да заканчивается. Работа не стала исключением. График последних дней уже сложился в обыденный, привычный ритуал: работа, «реабилитационный центр», обед (когда успевал), лекции, «реабилитационный центр», ужин, сон, «реабилитационный центр», работа…

Наш герой каждый свободный час использовал для того, чтобы добежать до «реальки», и не упускал возможности пообщаться с Шеллами в зоне видимости. Он по-прежнему надеялся на то, что она придёт сюда снова. Игорь перезнакомился со всеми, кто по описанию в сети мог оказаться ею. Всё было тщетно.

«Реалька» стала постом номер один по частоте посещений. Здесь он спал, ел, отсюда уходил на лекции. Несколько раз ему звонила Альбинка, но Игорь находил способ уйти от разговора. Избегал встреч. Ситуация с подругой была до крайности неприятной. Но в нашем герое что-то произошло. Он ещё не понимал, что именно. Что-то закрылось. Что-то открылось. Игорь ощутил разницу в своих чувствах, в своих отношениях. Как ни старался оставаться прежним, общение не складывалось. Он не мог кривить душой и не хотел обижать Альбину. И встречаться тоже не хотел. Вот и вёл себя, как… не знаю, как кто. Было неприятно и ему и, как он мог догадаться, ей.

В конце концов наступил тот самый момент, когда он не смог отшутиться от встречи.

– Игорь, ты где сейчас? – В мониторе была Аля. Голос её звучал непривычно тихо и вопрошающе. – Мы можем сейчас встретиться?

– Конечно, Аль. Скажи – куда добежать? – Игорь выложил к общению весь свой запас оптимизма и участия, фальшиво сиял, глядя в экран. Пропуская через сердце потухший голос и ускользающий взгляд подруги, понимал, что не вправе отказать ей во встрече.

– Приходи к нашей кафешке на Кутузовском.

Он без объяснений понял, куда она его звала. Они любили ужинать в том кафе. Кутузовский проспект был уютной, тихой улочкой, достаточно широкой, чтобы не тереться боками с другими Шеллами. Обстановка там располагала к спокойным посиделкам летними вечерами, поэтому проспект был переполнен разного рода забегаловками, ресторанчиками, парками. Несколько лет назад они с Алькой облюбовали местечко с пафосной вывеской под громадным искусственным деревом. Ветви дерева служили чем-то вроде кабинок для клиентов, а через ствол обеспечивалась быстрая доставка заказов. Кафе отличалось приятной обстановкой и недорогим меню. Там почти всегда было малолюдно и спокойно. Наверное, вывеска пугала своей претенциозностью людей небогатых, а довольно скромное меню – людей с амбициями. А может быть, расположенный рядом парк оттягивал на себя клиентов? Впрочем, какая разница.

Когда Игорь добежал до места встречи, Алька уже была там. Она заняла их любимую ветку, нависающую над огромным фонтаном. Игорь поднялся и привычно разлёгся на своей развилке из ветвей. С того момента, как он её увидел, он старался не выпускать из вида неподвижный Шелл подруги. Алькина машина расположилась рядом со стволом, что само по себе было необычно. Игорь привык к тому, что подруга забиралась на развилку самых тонких ветвей над его головой. Покачивалась и угрожала и ему, и половине ресторана обрушиться всей своей громадой вниз. Угроза, конечно, была сомнительная, как ни крути, а строители дерева тоже не были дилетантами, но выглядело это страшновато. Сегодня розовая кошка заняла безопасное место. К тому же спиной к Игорю. Было в этом что-то противоестественное, даже жалкое. Что-то нарушающее обычную непринуждённость встречи. Внутренний терминал подруги тоже был непривычно недоступен.

Сделав несколько попыток подключиться и не получив согласия, Игорь заговорил в голос:

– Привет, Аль. Давно ждёшь?

– Привет, Игорёк, – Шеллом ответила подруга.

Повисла тишина.

– В душу пустишь?

Розовая кошка не отозвалась. Она сидела, разглядывая гуляющих по проспекту, и только развёрнутое в его сторону ухо подтверждало её участие в разговоре.

– Я где-то читала, что давным-давно на этой улице была оживлённая трасса. Странно, да? – Голос у Альбинки был такой, что Игоря захлестнула тоска и нежная жалость к этой замечательной женщине.

В мониторе его машины назойливо и раздражающе замаячило приглашение в ресторанное меню. Игорь отвлёкся на несколько секунд, подключая Шелл к лючку раздачи. Выбрал первое попавшееся блюдо, чтобы отвязаться и получить право на дальнейшее пребывание в кафе. За то время, которое он посвятил этим занятиям, ничего не изменилось. В его адрес не добавилось новых звуков, экран подруги по-прежнему оставался тёмным.

– Алька, что с тобой? – спросил он.

И снова тишина.

– Да разве со мной, Игорёк? – прошептала она и опять притихла, затаившись в своей скорлупе. – Игорь, можно я тебя попрошу?

– Конечно, Аль.

– Если мне когда-нибудь вдруг станет невыносимо и я захочу с тобой поговорить или встретиться, не отказывай мне. Ладно?

– Конечно, Аль.

– Да что ты заладил: «Конечно, конечно, Аль». – Игорь услышал, как её голос сорвался. Связь оборвалась.

Шелл девушки застыл розовым изваянием. Окаменела мимика, даже уши вернулись в позицию «по умолчанию».

– Аля, ну ты чего, ну? – Игорь растерялся. Он был слишком привязан к ней, слишком дорожил её дружбой, чтобы врать и выкручиваться. Но те же самые чувства не позволяли ему сказать ей правду. Не будь той встречи в «реальке», он даже, наверное, считал бы себя влюблённым в Альку. Но теперь Игорь не мог спутать. Он знал, что не сможет любить её так, как она заслуживает того. Что он мог сделать? Ничего. Поэтому сидел и ждал. Мучаясь и зная, что за этой розовой скорлупой плачет близкий для него человек. Он мог теперь понять и её чувства, и её боль. Но наш герой даже не догадывался, он не мог предположить раньше, что она любит его. Так они и сидели: рядом и каждый в себе. Сидели до заката. Наконец, в полной тишине, она грациозным движением перекинула гибкое розовое тело на соседнюю ветку и ушла. Так и не дав ему сказать успокоительных и примиряющих слов. Игорь смотрел ей вслед и понимал, что вместе с ней в темноту от него уходит весь её чудесный и озорной мир. Её шутки, её нежность, её мама. Искренние и честные разговоры обо всём, прогулки по лесу.

Сердце болезненно сжалось. «Ну вот, поздравляю. Теперь ты действительно один».

Саша

Саша выросла в лесу. Нет-нет, не подумайте, пожалуйста, что она была дикаркой. Её не воспитывали волки и тому подобное. Просто дом девушки стоял в лесу. Играть с белками или кормить подходящих к ограде оленей для неё было так же естественно, как для других ребят резаться в сетевые игры. Саша имела всё то, чего были лишены практически все остальные. Она могла носиться по траве босиком, купаться в прохладной воде маленького лесного озера, пользоваться Шеллом как обычной машиной и выходить из него, когда ей заблагорассудится, могла просто валяться на газоне или играть с любимой собакой – безмерно ласковым ретривером по имени Алéкса. Девушка была с детства окружена заботой. У родителей Сашенька была одна, и потому те в ней души не чаяли. Что уж говорить про стариков? Дедушки да бабушки могли бы от неё и не отходить совсем, позволь она им это.

Мир, в котором жила Саша, был параллельным тому миру, в котором мы уже путешествовали с тобой, читатель. Нет, не в фантастическом или мистическом смысле. Её от мира Шеллов не отделяло ни время, ни пространство. Ну, может быть, только несколько десятков километров, да несколько слишком узких туннелей со шлюзами на каждой стороне, да стена непроходимого леса. Таких семей, как у них, было немного. Сколько? Саша не знала. Родители не старались прибиться к остальным. Остальные, наверное, не старались прибиться друг к другу. Но в гости ездили регулярно. Помогали и заботились друг о друге.

Родители и их друзья были далеко не бедными людьми. Саша поняла это только повзрослев. До этого – не то чтобы не знала – её этот вопрос не беспокоил. Она просто жила в мире, где есть всё, чего бы ей ни захотелось. Вопрос о бедности или богатстве возник неожиданно. Саша, катаясь по Городу в своём социальном Шелле, вдруг увидела яркий, перламутровый «Леопард». Полностью металлический, без признаков синтетической шерсти. Вид этой машины был настолько жёсткий, что девочке в её юношеском нигилизме тоже захотелось иметь Шелл, который даже на вид не предполагал бы в свой адрес нежностей или сюсюканья. Приехав домой, Санька деликатно, как и полагается единственной и любимой дочке, вломилась с соответствующей просьбой к отцу. И встретила категоричный отказ. Явление было крайне необычным. Девочка, опять же деликатно, обратилась к папе с лёгкой разъяснительной истерикой. Папа неумолимо скрылся в библиотеке. Александра была особой настойчивой и через некоторое время, дав отцу возможность осознать ошибку, проветриться и обрести совесть, сменила тактику. Не меняя жертву и направление удара. Отец, как и большинство отцов, был мягкотел по отношению к дочери, но в данном случае проявил необычайную твёрдость. Чтобы хоть как-то загасить конфликт, он усадил её в кресло и объяснил, что такие, как у неё, Шеллы, социальные с виду, но бронированные по всей конструкции и набитые электроникой чуть больше, чем когда-то космические корабли, выпускаются крайне редко. По специальным заказам и ограниченными партиями. А одна из их главных защитных характеристик – это их социальная внешность. Поскольку она уже девушка взрослая, то он не считает необходимым скрывать от неё тот факт, что её Шелл переделывать крайне нежелательно, так как люди, участвующие в любых работах по ремонту или переделке её Шелла или других таких же Шеллов, подлежат обязательной абсолютной изоляции. Что такое «обязательная абсолютная изоляция» Саша уточнять не решилась. И правильно сделала.

После разговора с отцом она не ленилась некоторое время встречать гостей у внешнего шлюза. Чтобы оценить Шеллы, на которых они приезжали к ним в дом. Приглядевшись, она поняла, что почти все как две капли воды похожи на её. Во всяком случае, снаружи.

Пожалуй, подобных ярких впечатлений, вызванных столкновением с чужой волей, в детском периоде было не так уж и много. По пальцам пересчитать. В остальном же текла тихая, благополучная жизнь. Но время шло. Время превращало девочку в девушку, и в какой-то момент жизнь Александры внезапно наполнилась событиями. Когда Саше стукнуло пятнадцать, мама познакомила её с будущим мужем. Эта неосторожность обошлась семье в несколько месяцев регулярных осложнений и долгих бесед, которые так или иначе сводились к двум темам: «Я никому и ничто не должна» и «Мы твои родители и знаем, как для тебя будет лучше. К тому же мы всем ему обязаны».

Саша будущего мужа стремительно и незаслуженно окрестила «неадекватным стариком». Потом сократила прозвище до устойчивой клички «Неадрик», причём не стеснялась называть его так и только так. Ума у неё при этом хватило не выносить за пределы семьи полной версии нового имени. Негодование просвещённых родителей было бурным, но в конце концов к кличке все привыкли. Даже мама порой, под уничижительным взглядом отца, называла будущего зятя так. Жених был действительно старше Саши лет на двадцать, но выглядел молодо и спортивно. Глядя на то, как его встречает отец, можно было понять, что даже в их элитном обществе он заслуживает особого почтения.

Где-то годам к восемнадцати жизнь у Саньки стала совсем сложной. Возраст подошёл. Досадные, абстрактные планы стали обрисовываться в датах и цифрах.

Первую свадьбу готовили с пафосом и размахом. В лесу вырубили поляну и организовали небольшую скалу с водопадом. Платье шили раз пять – пока мать не получила нужного результата. А уж про меню на стол вообще говорить не стоит.

Саша просто не пришла.

В дальнейшем подобные мероприятия назначались чуть ли не через месяц, но каждый раз ценой неимоверных усилий и ухищрений невесте удавалось сдвинуть событие ещё на один срок. Способы, которыми Саша этого добивалась, были каждый раз разными, но то, как они усложнялись, пугало не только родителей, но уже и её саму. Неадрик переносил текучесть планов поражающе флегматично. С бесконечным терпением и юмором. Человек он был незаурядный и ценил незаурядность во всём, а уж тем более в своей избраннице. Так и наладилось у них сложное и опасное соревнование в упорстве и изворотливости. И длилось это состязание без малого одиннадцать лет.

На домашнем укладе и отношениях с родителями это не могло не сказаться. Первый год прошёл в увещеваниях. Второй – в непрерывных ссорах. На третий год мать (во внутренних разборках) заняла позицию дочери. К концу седьмого, оглядевшись и не найдя альтернативы, женщина поняла, что может остаться без внуков, и переметнулась на сторону зятя. После этого, потеряв последнего союзника, Саша ушла в глухую оппозицию.

Эмоциональная изоляция могла длиться бесконечно, однако случилось то, чего Саша не могла предусмотреть.