Книга жёлтой росомахи

Скажу сразу: твой мир сейчас – ристалище. Люди, конечно, обладают свободой выбора между Добром и Злом. Но! Есть несколько уровней управления событиями на Земле. Есть сонм высокоразвитых существ, которые с помощью разных средств – эгрегоров страстей, привычек, наций – выбирают человеко-орудия. Они, в свою очередь под управлением этих сущностей, иногда сами того не осознавая, ведут людей, народы к тому или иному событию. Так, например, Гитлер развязал войну, насыщая своих кукловодов энергией боли, крови, страдания, смерти миллионов людей.

Над высокоразвитыми сущностями есть ещё более могущественные создания – демиурги. Они создают события, определённые условия, используя время, тектонические движения, переходы в параллельные миры и многое другое для того, что установить свой порядок.

После того, как ты прибыл в этот «предбанник», в Европе твоего мира началась война. Демиурги Светояр и Бестинг вышли напрямую друг против друга. Инфернальные сущности нижнего мира, подгоняемые иерархами верхнего мира, натравили свои человеко-орудия – руководителей Запада – на Россию. Полем битвы стала Украина. Свой мир ты увидишь человеческим зрением. Сущностей увидеть невозможно, как нельзя увидеть, например, электрический ток, хоть он и существует. Их ты почувствуешь внутренним взором – я пошлю тебе некоторые эманации, а твой разум дорисует мысленные картины, в меру твоей фантазии и интеллекта. Смотри.

Голос Виталия смолк и перед взором Леонида померк ослепительно белый свет, он очутился в кромешной мгле. Через мгновение в темноту вплыли три светящихся облака – белое, синее и красное. На каждом засуетились, замельтешили какие-то знаки, символы, фигуры. Чтобы понять, что там происходит Доброхотов начал фокусировать свой взгляд на каждом облаке.

В синем облаке, как в кино, он увидел поле боя на Украине. Ему удавалось видеть и вблизи, и вдали – можно было, при желании, менять ракурс.

Вот окоп и испуганный солдатик, испачканный своей и чужой кровью. Он выползает из-под горы трупов, чтобы, наконец, впустить в грудь воздух, пропитанный смрадом горелого мяса и пороха.

Вот мощный взрыв и разлетающаяся на куски, хата.

А вот железная армада танков, входящая в город у Чёрного моря. Люди стоят вдоль дорог, со слезами и робкой надеждой разглядывают солдат, сидящих на танковой броне.

Доброхотов переметнул свой взгляд на красное облако.

От картины, что он увидел, его передёрнуло – настолько она была мерзкой. В багровых сумерках на чёрной земле мечутся огромные тени. Два отвратительных монстра сцепились друг с другом. Огромный бордового цвета бесформенный урод с большой шишкастой головой на длинной шее и бесчисленным количеством щупалец впился миллионами острых зубов своей широченной пасти в горло другого, ещё более уродливого существа с коричневой кожей. Коричневый не сдаётся – его длинные щупальцы пытаются выдавить глаза бордового, разорвать ему пасть.

В ужасе Леонид переводит взор на белое облако. В ярко голубом небе, среди серебристых туч кружат два крылатых существа. Они похожи на людей, но огромны, как горы. Их бледные лица божественно красивы, а тела, покрытые кольчугой, безупречно сложены. Большие белоснежные крылья бесшумно рассекают воздух, удерживая их друг против друга. Наконец тот, что облечён в серебряную кольчугу, сверкающую, как солнце, неуловимым движение правой руки разит противника молнией. Золотая кольчуга соперника не выдерживает удара. Тяжелораненый враг, сложив крылья и теряя перья, падает вниз – в Океан. Огромные океанские волны, поднятые этим падением, разрушают берега ближайших континентов.

В красном облаке мелькает новая картина. Захлёбываясь от крови, бордовый монстр вырывает глотку у коричневого. Криком дикой радости бордовый оглашает весь свой мир. Со всех уголков этого мира на крик начинают выползать монстры разного размера и цвета. Со страхом и почитанием они протягивают бордовому свои щупальцы, всецело отдаваясь его власти.

В синем облаке тоже иная – мирная – картина. В Киеве солнечный весенний день. По Крещатику в парадном строю идут полки русских десантников, пехотинцев, моряков, за ними движется колонна боевой техники – танки, самоходные орудия, бронетранспортёры.

Внезапно все видения погасли – как будто тёмном зале кинотеатра внезапно прервали фильм. И вдруг неожиданно во тьме начал разгораться красный огонёк. Он становился всё больше и всё явственней стал наливаться цветом крови…

Глава 7
Крона красного дерева

…И погасла одна Вселенная… и тут же зажглась новая.

Сначала пришёл звук – звук звенящей тишины. Потом пришёл свет, точнее, ощущение отсутствия света – ощущение липкой глубокой тьмы. Звуки стали обрастать мелодией, складываясь, как кубики в пирамидку. Сначала прозвучали слоги, потом слова, потом, когда пирамидка сложилась, она резко ухнула, и хлынул поток мыслеобразов, которые вмещали больше смыслов, чем тесные человеческие формулировки. Тьма захлопнулась резко, и Володя Пименов увидел необъяснимое: Пространство и Время поменялись местами. Вселенная в белом мареве расстелилась фиолетовой бесконечной дорогой, а мгновенья, секунды, минуты, часы, года, века, тысячелетия кружились вокруг сверкающими всеми цветами радуги островами, похожими на мыльные пузыри, которые по завершению своего срока, беззвучно лопались.

Володя увидел слепяще-белую фигуру и узнал в ней …себя. Сразу ему было дано понять, что он, Володька, это есть тень этой Слепящей Матрицы. Он понял, что все мыслеобразы, все новые понятия, знания идут от него. Непрерывным потоком от «Слепящего» – так его назвал Володя – изливалось чувство озабоченности, сострадания и любви.

Володя попытался себя осознать. Ощущения были очень странные, как будто с него сняли стопудовые гири. Было очень легко и свободно. Он понял, что если захочет, то полетит. Но не было понятия – куда лететь. Он не знал – где верх, где низ. Чтобы говорить, ему теперь не нужен был язык, чтобы слушать – уши. Володя не мог ощутить своё тело – теперь он был как сгусток энергии.

Перед Володей, как будто в кино, мгновенно прокрутили фильм о создания мира.

Изначальный Взрыв… Протовещество, разлетаясь во все стороны, стало создавать пространство – зажигались звёзды, сворачивались галактики, гасли сгустки плазмы, образуя планеты.

Вместе со взрывом появились Они – Распорядители Времени. У Них не было определённого образа – потому что Они могли быть всем. Лучом света, туманностью, человекоподобным существом. Володя видел, как один из Распорядителей держа на ладони галактику, распределял течение Времени. Где-то оно шло быстро, где-то медленно, где-то вообще замерло. Возникали параллельные вселенные, со своими течениями времени. Но нигде время не текло вспять. За этим Они следили строго.

Картины сотворения Мира растаяли, и Володя хотел было подумать об их правдивости, но в то же мгновенье увидел мир взором Слепящего. Его испуганный взгляд был направлен в одну точку мироздания… «И погасла ещё одна Вселенная… И тут же зажглась новая…» …казалось им с Земли. Слепящий вдруг изменился в размерах. Одной ногой он встал на Солнце, другой на звезду Бетельгейзе в созвездии Ориона. И только этот исполин смог увидеть, что это зажглась не новая Вселенная и не Сверхновая звезда. Красный огонёк становился всё больше. Это открылось Око Распорядителя Времени, и взор его обратился к ничтожной песчинке – Земле. Око наливалось кроваво-красным огнём и это не сулило ничего хорошего планете людей. Люди повернули время вспять, и за это им придётся заплатить. При создании в каждый обитаемый мир закладывалась разные «мины отложенного действия». Но миры исчезали по своей вине и «мины» тут были не причём. И только Землю ждала незавидная участь. Сама «мина» не уничтожала цивилизации. Просто она давала толчок, чтобы цивилизация изменилась или…исчезла.

Глава 8
Крона чёрного дерева

У Паскаля Виларди сегодня был последний день работы в лицее – завтра он уходил на пенсию. Он шёл на работу по улочке Бернули, стараясь наступать на подмёрзшие за ночь лужицы – март выдался в Париже прохладным – ледок хрустел под ногами как свежий огурец на зубах и Паскалю это нравилось. Солнечное утро, бирюзовое небо, лёгкий ветерок бодрили его. Он не испытывал от ухода на заслуженный отдых ни радости, ни грусти. Жизнь, как сказано в пьесе его любимого русского драматурга Чехова, прошла, как будто и не жил. Самым ярким пятном в его судьбе было студенчество, точнее «красный май» 1968 года, когда он и его однокурсники бузили на улицах Парижа – били стёкла, жгли машины, строили баррикады. Не то чтобы он был против Генерала – Виларди-старший служил в танковом корпусе де Голля, и когда президент пятой республики скончался через два года, оба – отец и сын – рыдали навзрыд. Просто Паскалю нравилась атмосфера вседозволенности, нравилось скандировать на баррикадах: «Запрещено запрещать!», или выламывая камни из мостовой, орать «Под булыжниками пляж!»

Впрочем, ему это сошло с рук – Сорбонну он закончил и новоиспечённым магистром философии пришёл в 1976 году на бульвар Батиньоль в лицей Шапталя, и почти полвека отработал здесь преподавателем философии.

Семейная жизнь сложилась убого. Женился он по любви, но детей с Софи – маленькой очаровательной брюнеткой – у них не было. Через 15 лет брака они взяли сироту из приюта мадам Тушар. Софи души не чаяла в малыше. Но у неё оказалось очень маленькое сердце – всю любовь она отдала сыну, а для Паскаля места не осталось. Супруги стали чужими людьми и 20 лет их объединяла только крыша над головой. Жак – когда-то красивый мальчик – превратился в толстого мордатого увальня. Сказалось то, что Софи слишком баловала его сладостями в детстве. Теперь этот увалень целыми днями валялся на диване, трескал печенье и пялился в телевизор. Сказать, что он не слушался Паскаля, значит, ничего не сказать – для парня он был пустым местом. Софи Жак любил по-своему, и когда она робко попросила сына найти себе хоть какую-то работу, чтобы ей полегче было тянуть семейную лямку, он устроился за гроши помощником к бакалейщику, державшему лавку на их улице, недалеко от площади Европы.

Паскаль готовил, обстирывал, обшивал себя сам. Живя такой жизнью, он оброс апатией, как камни с годами обрастают мхом. Он махнул на себя рукой, перестал следить за собой. Ходил всегда какой-то пожёванный, в рваных носках. И не потому, что не было денег на новые носки, а потому что ему было всё равно.

На его внешний вид в лицее старались не обращать внимания, потому что, как преподавателя, Пуделя здесь ценили. Пуделем его звали, конечно, за глаза, из-за его волос – они были как шерсть пуделя – мелко завитые, как у Пьера Ришара. Он, кстати, и был похож чем-то на этого артиста. Такой же долговязый, худой, нескладный, с всегдашней жалкой улыбкой на лице. Да и само лицо с годами становилось поношенным, потёртым, морщин прибавлялось, а волос – наоборот. Возраст свой он кожей чувствовал. Паскаль утратил вкус к жизни, но у него осталась одна страсть – чтение. Когда он шёл из библиотеки с сумкой полной книг, то чувствовал вожделение к непрочитанным страницам. От предвкушения наслаждения от чтения у него кружилась голова. Это влечение не шло ни в какое сравнение с сексуальным.

Несколько поколений ребят прошли перед Паскалем, и с каждым годом он чувствовал, что ему всё труднее преподавать философию. На его взгляд, дети становились всё тупее и тупее. Какой там Гегель, Шопенгауэр, Кант! Объясняя высокие философские понятия, Паскалю Виларди приходилось с каждым годом подбирать всё более и более простые слова и примитивные примеры.

Вот и сегодня у него был урок в классе, где два-три ученика могли хоть что-то уяснить, а остальным философия казалась китайской грамотой и плевать он на неё хотели.

Паскаль зашёл в давно знакомый и давно надоевший лицей, построенный в стиле ампир, поднялся в свой кабинет на втором этаже. Окинул класс взглядом. Все его шестнадцатилетние лбы были в сборе. Всё, как всегда. На задних партах братья Аббас – Махмуд и Иса – играют в карты. Жерар Пети, как всегда, спит. Оди Мбене и Тоти Нвала таскают друг друга за волосы – эти два чёрных оболтуса всё время то дрались, то мирились. Красотки Эдит Грюнберг и Мари Шериф прихорашиваются, глядя в зеркальца. Остальные: Антуан Сури, Симон Лебомпрэ, Фарида Куше, Филипп Клери – уставились в свои мобильники.

На приход учителя реакция слабая – только Филипп снял свои длинные ноги с парты, да негры перестали драться. Эдит, войдя в экстаз от самосозерцания – то есть удовлетворившись тем, что она сделала со своим смазливым личиком – откладывает зеркальце, складывает руки на парте, и, наклонив головку, устремляет умилительный взгляд на учителя, картинно хлопая большими ресницами.

Сегодня в классе был джинсовый вторник – одноклассники между собой договорились приходить в этот день в джинсовой одежде. Только негры пришли, как всегда, в драных чёрных футболках и белях штанах.

– Здравствуйте, господа лицеисты!

– Здравствуйте, господин учитель, – нестройно звучат в ответ несколько голосов.

– Тема сегодняшнего занятия: «Есть ли Бог?»

Класс перестал шушукаться.

– Сегодня же философия, а не богословие, – произносит Филипп.

– Философия, то есть любовь к мудрости – это и есть поиск Бога, высшего смысла Бытия. Как вы считаете, есть ли Бог? – обращается Паскаль к классу.

– Аллах Акбар, – весело кричит Иса с последней парты. Все дружно гогочут.

– Бог есть, – робко произносит Мари.

– Чем докажете?

– А чего доказывать, об этом в Библии и в Коране написано, – бубнит себе под нос Филипп.

– Нет Бога, – говорит вдруг резко Антуан: – Если бы был, он не допустил, чтобы моего пятилетнего братика убил маньяк в прошлом году.

– Прозвучали две точки зрения, – подытожил Паскаль Виларди.

– Есть ещё третья, – смеётся Филипп.

– Какая?

– А фиг его знает – есть или нет. Этого нам никогда не понять.

– Действительно, трансцедентальный взгляд на сущее тоже есть.

– Трандель…, трамбем…чего? – шепчутся в классе.

– Трансцендентальный – выходящий за пределы нашего опыта, понимания, непознаваемый. Вот ты, Филипп, знаю, физикой увлекаешься. Ты веришь в её законы?

– Да, они доказаны экспериментами.

– Хорошо, что гласит Второй закон термодинамики?

– В изолированной физической системе энтропия со временем не уменьшается.

Класс загудел, мол, не понятно. Паскаль пояснил:

– Скажу проще. Любая система без внешнего воздействия стремится к энтропии, то есть к беспорядку – хаосу и, в конечном итоге, разрушению. Вот пример. Взгляните в окно, что вы видите?

– Старый Пежо господина директора, 2010 года выпуска, – весело крикнули в классе.

– Верно. Если его оставить там на 20 лет – что будет?

– Куча ржавчины, труха будет.

–Точно, он придёт в состояние покоя. А если я посажу в землю жёлудь – что будет, он тоже станет трухой?

– Нет, дуб вырастет.

– И опять, верно! Но тогда нарушится Второй закон термодинамики, доказанный экспериментами. Отсюда вывод – на органику действуют ещё какие-то силы. Назовём их – божественными. Иначе, как объяснить, что из маленького семени вырастает тридцатиметровое дерево. Ни один учёный не объяснил: как из оплодотворённой клетки появляется человек. В каждой клетке есть геном человека. Но почему одна клетка при делении становится кожей, другая – костями, третья – кровью, четвёртая – мозгом. Вылетела из вулкана магма, остыла, стала камнем, прошли тысячелетия, он превратился в пыль, унесённую ветром. Но вот влетела из папы в мамину яйцеклетку семя, и постепенно оно стало Филиппом – длинноногим парнем с голубыми глазами папы и кудрями мамы (в классе захихикали). А может кто-то при создании человека находится рядом и даёт команду, посылает сигналы клетке. И этот кто-то имеет божественное происхождение – Бог, Ангел, Демиург, Создатель – назовите, как хотите.

Класс притих, даже братья Аббас перестали резаться в карты.

– Да, но ведь в Библии сказано, что Бог есть любовь! – произнесла вдруг Фарида, самая невзрачная девочка в классе, этакая маленькая серенькая мышка.

– Верно. Но тема нашего занятия – есть ли Бог. А что есть Бог – это уже другая тема. Но я попытаюсь кратко ответить. Это очень сложный вопрос. Бог есть Любовь – есть такой ответ. Но что есть Любовь? У каждого есть свой ответ на это. А значит, миллион ответов. Может, они все верны, а может и нет. Животные находят себе пару – это инстинкт. Люди находят свои половинки – это тоже инстинкт? Говорят, что это химический процесс. Появились в воздухе феромоны, потекли флюиды, сработали различные рецепторы, выработались определённые гормоны и человек сходит с ума от другого. Не слишком ли просто – как в мире животных. Химия-химия…а может быть – физика.

Мужчины, говорят, любят глазами. Попали волны видимого спектра с изображением женщины на сетчатку глаза мужчины, совпало это изображение с идеальным образом, давно нарисованном в мозгу, и всё – пошла химия. Кто объяснит: почему он выбрал её. Ведь в принципе все одинаковы: две руки, две ноги, голова, тело. Разница лишь в цвете волос, глаз, форме молочных желёз, размерах ягодичных мышц. А вот, поди же: эту хочу, а другую – нет.

А женщины, говорят, любят ушами. А что это значит? Подобрался чарующий тембр голоса или прозвучали красивые слова, и затуманился разум женщины? Как объяснить, что прекрасные девушки влюбляются в негодяев, которые приносят несчастья. А некоторые прекрасные, умные, добрые мужчины не находят себе пару и умирают, не познав любви?

Кто создаёт эти пары? Интуитивные подсознательные чувства женщины, которая сразу определяет – какое потомство будет от того или иного мужчины? Почему же так много неполноценных детей рождается у генетически сильных родителей? А может, плотская любовь – это не способ продолжения рода человеческого? Всё гораздо сложнее и проще. Есть плотская любовь, а есть высокая, бескорыстная, такая как любовь матери к ребёнку, детей к родителям или к другу, за которого готов отдать жизнь.

Философия ищет ответы в разных религиозных воззрениях, но общая картина складывается плохо.

У иудеев считается, что чистая любовь, данная людям, искажается испорченной человеческой сущностью. При создании человека злая демоница Лилит вселила в человека эйцехоре – семя дьявола – и плотское стало преобладать над высоким, так как мало людей, у которых это семя не проросло.

Индусы считают, что любовь – это созидание, а созидание – это движение, вибрация мира. Они изображают Шиву вечно танцующим, движущимся, вибрирующим. Как только он остановится – закончится вибрация и мир погибнет.

Словом, что такое Любовь, я не знаю. Может быть вы, когда полюбите по-настоящему, откроете эту тайну.

Подумайте над этим. Только над этим. О создании всего остального думать не надо – мозги закипят. И, главное, больше читайте. Это поможет вам чаще пользоваться своим разумом, чаще, так сказать, включать свет на чердаке. Это вам моё последнее пожелание.

На сегодня всё – все свободны.

Лицеисты весело загомонили, уходя из класса. Кабинет быстро опустел. Паскаль ещё посидел пять минут на своём старом потёртом стуле за старым столом. Ему было опять досадно, что с 16-летними лбами разговаривал, как с дошкольниками.

Паскаль осмотрел класс: бледно-зелёные стены, старинный книжный шкаф с бюстами древних философов на самом верху. «Прощайте, Сократ и Вольтер! Надеюсь, что больше вас не увижу». Наконец, он встал и вышел в коридор. Тихо закрыл за собой дверь и пошёл к чугунной ажурной лестнице, ведущей на первый этаж. Он в последний раз смотрел на стены лицея, задрапированные тёмно-зелёной материей, стилизованной под старинные гобелены. В каждом простенке висели репродукции картин, хранящихся в Лувре: Леонардо Да Винчи, Микеланджело, Веронезе, Вермеера.

В холле первого этажа он увидел своего ровесника, старинного друга – преподавателя химии Гуго Лорензутти, который разглядывал висевшую у входа «Мону Лизу».

«Ну вот, сейчас, как обычно скажет: привет, дон Паскуале, и добавит: у тебя сегодня праздник – последний день в лицее, значит, с тебя праздничный обед в кафе нашего друга Луи».

Краснолицый толстяк всегда был энергичен, бодр, весел и всегда был рад полакомиться за чужой счёт. И такой разговор был вполне ожидаем. Однако в этот раз всё было иначе.

– Здравствуй, дружище, – произнёс задумчиво толстяк.

– Привет, Гуго! У меня сегодня праздник – последний день в лицее – выхожу на пенсию, приглашаю тебя к Луи. Ты готов напиться?

Вместо ответа Гуго произнёс:

– Посмотри на эту картину, точнее – на штырь, на котором она висит.

Паскаль уставился на металлический гвоздь, на веревку, прикреплённую к раме.

– Штырь, как штырь.

– Ещё 10 секунд, и, если я правильно понял, ты увидишь страшное – начало конца.

Паскаль ещё раз посмотрел на гвоздь и увидел: серый стержень вдруг стал покрываться пузырящейся светло-зелёной пеной. Ещё мгновение и гвоздь стёк зелёной струйкой по стене. Картина с грохотом рухнула на пол вестибюля, и рама разлетелась на четыре части. Подбежал охранник – старый Поль, бывший ажан – начал охать, ахать, а Гуго взял недоумевающего Паскаля под руку и вывел его на улицу.

Они вышли в скверик напротив парадного входа в лицей.

– Что произошло? Ты опять экспериментируешь? Ты чем-то обработал штырь?

– Я к нему не прикасался. Сейчас пойдём к Луи, и я постараюсь тебе всё объяснить.

– Кстати, а почему ты в таком странном одеянии: древний какой-то пиджак, военные бриджи и ботинки. Тебе не хватает только каски.

– Всё объясню позже.

Они прошли два квартала по бульвару Батиньоль, миновали театр Эберто, повернули на улочку Бедан и зашли в кафе «Троя», которое держал их старинный друг Луи Гражан.

В этом небольшом кафе было пусто и мрачно. Красные обои с золотыми цветками, семь столиков из чёрного дерева, кресла, обтянутые чёрной кожей, тускло мерцающие настольные лампы создавали не столько интимную, сколь гнетущую атмосферу.

Друзья заняли дальний столик в углу, заказали бурбон и утку. Точнее, заказывал Паскаль, а Гуго мрачно глядел на него.

– Ну, выкладывай – что случилось? – спросил Паскаль.

Гуго Лорензутти в упор уставился на Паскаля Виларди своими большущими чёрными глазами. Они были очень грустными. Его красная кожа стала бледной, щёки впали, осунувшееся лицо, обрамлённое седыми длинными волнистыми волосами, было само воплощением скорби. С таким видом он сошёл бы за святого старца, если бы не выдающаяся вперёд тяжёлая нижняя челюсть.

– Понимаешь, дружище, ночью я увидел сон – очень яркий и детальный, подробный. Это кошмар. Как любой кошмар, мне хотелось бы его забыть. И я забыл, если бы сегодня «Мона Лиза» не упала со стены. Именно с этого начался мой сон.

– А что было дальше во сне?

– Расскажу. Но сначала объясню кое-что. Ты философ, а не химик, поэтому разжую тебе попроще, как это ты делаешь своим ученикам. Ты знаешь, что железо при взаимодействии с кислородом, окисляется, то есть, ржавеет. В разных ситуациях это происходит с разной скоростью, но ведёт к одному результату – железо превращается в пыль. Я не буду тебе рассказывать об атомной структуре, и почему этого не происходит с некоторыми другими благородными металлами – золотом, платиной, серебром. Потому что мой сон был только о железе.

Человечество использует железо везде, где только можно и нельзя. Транспорт, строительство, любые коммуникации, вооружение и так далее. Железные изделия с годами ржавеют, и человек их по мере необходимости заменяет. Железной руды в недрах очень много. Но механизм коррозии никак не остановить – это данность.

Так вот, я увидел во сне, что в какой-то момент скорость процесса окисления увеличилась в тысячи раз. Я не знаю, может, это было заложено при возникновении химических элементов в недрах молодой Земли или произошло какое-то внешнее воздействие, например, излучение на 26 элемент таблицы Менделеева. Тем не менее, в моём сне все железные вещи стали испаряться, превращаясь в зелёную жидкость. Всё, где было железо – рушилось, ломалось, превращалось в труху.

– Всё рушилось в один момент? – спросил ошарашенный Паскаль.

– Нет. Во сне было не понятно, когда это произойдёт: завтра, через месяц или через минуту. Может быть, это зависит от времени извлечения железной руды из земли. Может это зависит от времени создания – обработки железа на металлургическом заводе.

Рассказывая, Гуго распалялся всё больше и больше. Его чёрные глаза горели нездоровым блеском. Он размахивал руками, брызгал слюной, красочно рисуя картины скорого будущего. А оно показалось ужасным. Паскаль будто увидел всё наяву.

…Район Дефанс. Один из небоскрёбов в – здание из стекла и бетона – незыблемое, как скала, в мгновенье ока покрывается зеленоватой дымкой. Это растворяется стальной каркас здания. Стёкла лопаются, сверкая, разлетаются во все стороны. Небоскрёб складывается как карточный домик, становясь братской могилой для всех, кто находится внутри.

…Трасса Париж – Орлеан. По двум параллельным путям несутся на встречу друг другу два скоростных поезда. Мгновенье – и на скорости 300 км в час пять вагонов и локомотив уже летят по зелёной реке – там, где только что были рельсы. Этот состав со всеми пассажирами на огромной скорости улетает под откос. Второй поезд мелькает зелёной дымкой и все 500 человек сидя – как их застала ураганная коррозия – падают под откос с другой стороны трассы.

… Всё это происходит не только во Франции. Мгновенье и десяток миллионов авиапассажиров – целое государство по численности – падают с неба на землю из разрушенных самолётов во всех частях света.

… Во всех морях и океанах сотни тысяч людей оказываются в воде.

…Автотрассы завалены погибшими.

…Города лежат в дымящихся руинах.

…Мировой эфир замолк навсегда – нет радио телевидения, телефонии, интернета.

Воображение Паскаля уносится далеко. Перед его мысленным взором мелькают картины, которые не только пугают, но и обнадёживают.

Вот на месте Эйфелевой башни – большое зелёное озеро. А Египетские пирамиды – целёхоньки – им ничто не угрожает. Колизей, Стоунхендж, Китайская стена – культурные коды человечества остаются на месте.

Но людям сейчас не кодов. Начинается борьба за выживание.

– Есть только один плюс во всём этом ужасе, – возвращает Паскаля к реальности Гуго.

– Какой же?

– Всё оружие в мире превращается в пыль. Даже ножи, сабли, вилы. Люди теперь не смогут убивать друг друга тысячами, миллионами. Они теперь не смогут захватить часть какой-то страны с помощью танков, самолётов, ракет. Максимум что смогут – захватить разрушенный склад с мукой или мясом и защищать его руками, зубами, палками, камнями, кусками пластика, керамики. Людям будет не до войн и политики – им бы выжить только. Всё начнётся с нуля. В городах уцелеют каменные, кирпичные, деревянные дома. Но люди пойдут в леса – только там они смогут прокормиться. Готовить пищу на кострах, охотиться на дичь, сажать овощи, строить жилища из деревьев или жить в пещерах. Каменный век вернётся.

– Страшный сон, – промолвил хрипло Паскаль. – А может, обойдётся, – его последние слова заглушает грохот – это упала входная дверь в кафе. Друзья увидели, что на месте дверных петель зелёные пятна.

Официантка Селестина бросилась выяснять – в чём дело.

– Пойдём! Процесс начался! – говорит Гуго.

Минуя Селестину, они выходят на улицу. Там всё спокойно. Но это кажущееся спокойствие.

– Паскаль, у тебя же есть хибара под Таверни, мы там бывали не раз.

– Да, досталась от деда.

– Она же сложена из камня, крыша из тростника. Она не рухнет. У тебя и мебель старая деревянная, печь каменная, посуда медная – помню, как мы варили варенье в медном тазике. Пошли к тебе.