Книга жёлтой росомахи

Один сон начал многократно повторяться и Миша, наконец, понял, что нужно делать. В один из дождливых октябрьских вечеров он поехал на Первомайский проспект и в подъезде дома №5 поднялся на лестничную площадку второго этажа. Через 15 минут мимо него к выходу из подъезда прошёл человек в бежевом пальто. Миша окликнул «бежевого» и когда тот обернулся, Михаил резко выбросил вперёд правую руку и двумя пальцами – указательным и большим – вырвал у человека кадык. Хрипя и булькая кровью, «бежевый» рухнул замертво. Миша осторожно перешагнул через труп, стараясь не испачкаться кровью, и отправился домой. Михаил почувствовал, как будто гора упала с плеч – он понял, что должен делать теперь по жизни: прислушиваться к своим снам. Этой ночью он впервые спал без сновидений. Утром, отправляясь в таксопарк, он случайно заглянул на свою почтовую полочку в фойе общежития. На ней лежал толстый конверт без марки и адреса. Миша вернулся с ним в комнату и сразу же вскрыл послание. В конверте лежала очень большая сумма денег, ключи и оформленные на Михаила документы на квартиру, расположенную на улице Репникова. В этот же день он уволился из таксопарка и переехал в новое жилище.

Теперь он стал ожидать новых снов-заданий. И они не заставили себя долго ждать. Миша всё аккуратно исполнял, и каждый раз находил в почтовых ящиках конверты с деньгами или документами на машины – за год успел сменить три иномарки – или на квартиры – несколько раз он переезжал с адреса на адрес, из одного города в другой. Он оставил Петрозаводск, жил в Мончегорске на Морошковой улице, в Апатитах на улице Ферсмана, затем переместился в Мурманск на улицу Шмидта. Меняя города, он меняли любовниц. В Мурманске он подцепил Маришу. Она его устраивала по всем параметрам: послушная его воле, преданная и хозяйственная. Он не посвящал её в свои тайны, использовал в тёмную и думал, что так дальше будет продолжаться, и Мариша шагу не ступит без его разрешения. Но он ошибался.

Иногда, после выполнения особо непростых заданий, Михаил не получал материального вознаграждения. Зато он приобретал кое-что важнее. Однажды он почувствовал огромную силу в руках, и для проверки этого чувства легко отломил ручку пудовой гири.

После «командировки» в Волоколамск, где с помощью газовой конфорки убил семью из трёх человек, он получил в дар невероятно чуткий слух. Миша теперь, если хотел, мог слышать, например, что говорят люди в ста метрах от него.

Один дар его озадачил. Он вытащил из почтового ящика – Михаил жил тогда в Мурманске уже на улице Ленина – необычную шкатулку и записку. На черной картонке размером с визитку серебром светились слова, написанные замысловатым шрифтом: «Те доверие. Се жизнь твоя без меры, если он рядом, но се смерть твоя, если утратишь». Шкатулка, размером со школьный пенал, была пустой, но он понял, что должен её беречь и никому не то что не передавать, но и не показывать даже. Впрочем, полагая, что в своём доме он полновластный хозяин, Миша поступил небрежно – спрятал коробочку в платяном шкафу. Он хотел сделать для неё мощный сейф, но не было сейчас на это времени – поступило срочное задание. Засовывая коробочку под стопку белья, Миша почувствовал себя Кощеем Бессмертным – у того тоже было нечто подобное, правда, круглое и белое, острое и стальное.

После «кровавой жатвы» в Никеле (в трансформаторной подстанции сгорел электромонтёр) Михаил получил в дар уникальный нюх. Он научился управлять своим обонянием и при желании мог учуять, то, что ему нужно, за километр. Сразу же по возвращении в Мурманск он в туалете обдал струёй своей мочи эту шкатулку. Теперь он смог бы найти её по запаху, где бы она ни была. И вот, сегодня, зайдя в квартиру, он понял-унюхал – коробочки нет! Он метнулся к шкафу, перерыл всё – так, на всякий случай, вдруг он ошибся. Но нет, шкатулки не было. Он сел на пол и задрал нос к верху. Слабый шлейф запаха его мочи ещё витал в воздухе и вёл в определённом направлении. Он вскочил на ноги и выбежал на улицу. Небо цвета свиного сала, хмурилось над городом. Однако уже появились первые признаки весны: с площади Пяти углов неслись запахи распустившихся почек и свежеокрашенных скамеек. На улице Полярных Зорь пели птицы и стучали отбойные молотки. Миша втянул носом холодный воздух и пошёл точно по следу, который вывел его на Кольский проспект.

Он и Она

В коридоре раздался весёлая трель дверного звонка. Паша кинулся к входной двери. На пороге стояла Мариша. Она была как всегда хороша: небесно-голубой плащ подчёркивал бледность её лица, медь волос и сталь глаз.

– Малыша! – обрадовался Павел.

– Волчочек! Праздравляю! – радостно пискнула Мариша.

– Проходи, что же ты стоишь, – Паша пропустил гостью в прихожую, снял плащ.

Без плаща Мариша была ещё более ослепительна: чёрный комбинезон из латекса плотно облегал стройное тело, выгодно подчёркивая высокую грудь и упругую попку.

– С днём рожденья! – с этими словами Мариша протянула Павлу небольшой пакетик.

– Спасибо, Малышечка, ты настоящий друг, – Паша расчувствовался, чуть ли не до слёз, от того, что Мариша очень быстро выполнила его просьбу и про день рождения не забыла.

На голоса в коридор из большой комнаты выглянул Сава.

– О, Мариша! Ты – как всегда – цветёшь и пахнешь. Милости прошу к нашему шабашу!

– Привет, Сава. Как дела?

– А я, Мариш, развёлся со Светкой, понимаешь.

– А что так?

– Не сошлись карахтерами с её родителями – старорежимные они. Гвозди бы делать из этих людей – больше бы было в мире гвоздей. Они хотели, чтобы я пел «распрягайте, хлопцы, коней», но по-испански, а я не умею. Тёща нудит и нудит. Я ей: Мадам, вы мне не интересны, то, что вы ещё только начинаете есть, я уже давно выкакал.

– Ну, тогда не знаю: поздравлять тебя с разводом или сочувствовать, – засмеялась Мариша.

– Не бери в голову, бери в живот – у нас тут мясо стынет, давай к столу скорее, – Сава сделал приглашающий жест в комнату.

– Сейчас-сейчас! Пошепчемся немного на кухне, а потом придём, – сказал Паша.

– О кей, мой генерал, – буркнул Сава и неверным шагом протопал в гостиную, из которой доносилась громкая музыка.

Павел с гостьей прошли на кухню. Мариша сразу плюхнулась в кресло у камина. Паша погасил верхний свет, разжег камин и сел в соседнее кресло. Затем достал из пакетика футляр и открыл его. Паша рассеянно изъял оттуда деньги, галстук и стал разглядывать коробочку с некоторым недоумением. Какое-то нехорошее чувство стало расти в его душе.

– Откуда это у тебя? – тихо спросил Паша.

Услышав тон его голоса, Мариша напряглась. Она начала понимать, что сделала что-то не так. Она вдруг почувствовала, что Он её уже ищет и придёт сюда за футляром.

– Этот футляр у Миши валялся пустой, вот я его и позаимствовала.

– Миша… как у тебя с ним? – спросил Паша так же тихо.

– Непонятно как-то. То всё хорошо, то ругаемся. В последнее время он стал часто пропадать куда-то, стал какой-то странный. Мне даже страшно с ним иногда. Мне кажется, он легко может меня убить, если захочет.

– Если он такой, зачем взяла его вещь?

– Красивая же штука, правда? Тебе нравится?

– Штука необычная, но что-то мне не по себе от неё, – слабым голосом произнёс Павел. Он ощутил, что чем крепче сжимает футляр, тем больше мутнеет его сознание. Перед глазами появилась белая пелена, сквозь которую просвечивались серебристые иероглифы, буквы, рунические знаки, нарисованные на коробке. И, что поразительно, Паше стал их читать и понимать: ЧТО НАДО ДЕЛАТЬ.

– Что с тобой, Паша? – спросила Мариша и взяла его за руку. Как только её пальцы коснулись пальцев Павла, девушку прошиб пот, и она «поплыла» – впала в транс. Впрочем, они оба стали как сомнамбулы. Однако Паша вдруг вскочил с кресла, подошёл к Маришиному, взял ошейник Чипа и одел его на шею Марише.

Самое удивительное, что Мариша восприняла это как должное и даже села, как собака, у его ног. Точнее, она была похожа на пантеру в своём черном комбинезоне. Её зрачки расширились и остекленели, взглядом она упёрлась в дверь кухни. Паша тоже уставился на дверь. Он чувствовал, что его сознание раздвоилось. Одна часть вдруг ощутила липкий страх – он понял, что за своей вещью сюда придёт страшный человек, который убьёт его и Маришу.

Вторая часть Пашиного сознания работала как часы. Абсолютно хладнокровно, как на автомате, действовали его руки. Левой рукой он легонько натянул поводок, пальцы правой руки оторвали шёлковую обивку футляра и извлекли из небольшого углубления прозрачную чешуйку, размером с ноготь.

Мариша вдруг села на широкий подлокотник Пашиного кресла, приняла позу сфинкса и замерла в напряжении, как будто приготовилась к прыжку. У обоих в головах начал отстукивать ритм метроном, где каждый удар – это шаг приближающегося к ним Михаила.

Он, Она и Зверь

Он быстро нашёл дом и квартиру, где была его собственность. Злоба мутила сознание, но органы чувств работали как никогда обострённо. Без труда выбив дверь, он влетел в квартиру. Здесь было шумно из-за музыки. Из полутёмного коридора он шагнул в гостиную. В сизом мареве табачного дыма моргала цветомузыка, на экране большого телевизора мелькали какие-то фигуры. В комнате было трое. Он сразу их «сканировал». У одного кроме пьяного угара в голове ничего не было. «Пустышка», подумал он. Второй спал и видел шторм во сне. Третий ещё соображал.

– Где хозяин, – просипел Миша.

– На кухне… А ты кто, почему я тебя не знаю? – Сава, а это был он, взял обеими руками Мишу за ворот его кожаной куртки. – Что молчишь, в заду дыханье спёрло?

Миша легонько ударил Саву указательным пальцем в переносицу и тот упал, как подкошенный. Ещё не достигнув пола, Сава был уже мёртв.

Он метнулся на кухню. Картина, которую увидел там, поразила его. В большой тёмной кухне пылал камин. Отсветы пламени освещали рядом стоящее большое кресло и стройного парня в белой рубашке, сидевшего в нём. Парень сидел прямо, как будто кол проглотил. Глаза, в которых плясали отблески пламени, смотрели на вошедшего равнодушно. Под правой ладонью парня лежал ЕГО футляр!

«Вот он, родной! Сейчас я тебя верну к папочке», – мелькнула радостная мысль. Впрочем, радость сменилась чёрной ненавистью: «Ах ты, щенок, я тебе сейчас шею сверну двумя пальцами».

Одним трупом больше одним меньше в штабеле его мертвецов – он за это не отвечает. Он чувствовал, что кто-то большой стоит за его спиной и прикроет, если что-то пойдёт не так. Он кинулся к парню, но вдруг услышал: МОЖНО! Из полумрака кухни перед ним выскочило какое-то животное – большая кошка чёрного цвета. Он на секунду остолбенел, увидев, что это была вовсе не пантера, а его Женщина! Она утробно рычала, белые зубы злобно оскалились, а глаза так яростно горели, что даже Мише стало не по себе. Этой секунды остолбенения Паше хватило, чтобы бросить чешуйку себе в рот.

– Спокойно, Мариша, – произнёс Павел чужим голосом и добавил хрипло, поглядев на Мишу: – Твои грехи безмерны, срок твой исчислен, – и показал Мише язык. Чешуйка растворяясь, светилась розовым светом на языке.

Справившись со столбняком, Миша прыгнул на Павла, выставив вперёд правую руку с растопыренными пальцами. Большой и указательный пальцы были уже готовы сомкнуться на горле парня и уже пошли навстречу друг к другу, но они же первыми и растворились в воздухе. Потом исчезла ладонь, рука. Миша ещё находился в полёте, но какая-то невидимая сила стирала – как тряпка стирает мел со школьной доски – живую плоть летящего человека. Исчезла голова, плечи, торс, ноги. Всё это произошло бесшумно, в какие-то доли секунды. Не стало гостя, несущего смерть.

Несколько минут Паша и Мариша сидели в полной прострации. Первым очнулся Павел.

– Что это было с нами?

– Не знаю, Волчок, мне так страшно.

– Малыша, я чувствую, как будто поучаствовал в чужом спектакле в качестве куклы.

– Я тоже была как марионетка.

– Мы убили его.

– Если бы не мы, то он нас.

– Согласен. Мы, вероятно, сделали то, что должны были.

– Да.

– Но меня не оставляет чувство, что после этого убийства в мире что-то изменится.

– В нашем с тобой? – робко спросила Мариша.

– Не только в нашем с тобой, – задумчиво ответил Павел.

Молодые люди замолчали, уйдя в свои мысли и, конечно же, не услышали сдавленное деревянно-масляное шипенье, которое неслось из каминного дымохода.

«Масло»:

– Мы не уберегли дядю Мишу! Наш главный враг – Старшая Сестра Севера – останется жить и теперь Нити Времени попадут в её руки! Она, ты ведь знаешь, всегда хотела изменить одну дату в прошлом. Теперь скелет её желаний обрастёт мясом реальной возможности.

«Дерево»:

– Да. У Сестёр много доброты, но не очень много разумения.

«Масло»:

– Но ведь рядом с ними Великие Учителя, которые понимают – к чему может привести изменение некоторых ключевых фаз прошлого. Может быть они смогут отговорить Сестёр от сотворения непоправимой ошибки?

«Дерево»:

– Махатмы не смогут этого сделать – они слишком любят Сестёр Севера.

«Масло»:

– Что с нами сделает Совет Зрячих?

«Дерево»:

– Ничего. Ведь нельзя наказать или простить то, чего нет… Старшая Сестра нас переиграла и теперь нас не….

Последнее слово звякнуло, как оборванная струна и вскоре затихло.

Глава 5
Лист красного дерева

– Д-з-з-з, – раздаётся по всей квартире.

Виталик, резко откинув одеяло, вскакивает с кровати. «Ах, ты боже мой, я же машинально завёл будильник, а сегодня-то воскресенье – выходной день – в университет не надо! Виталик ударил кулаком по старому огромному будильнику и тот замолк, напоследок грустно хрюкнув.

– Вот я растяпа, – произносит вслух Виталий: – Мог бы спать ещё пару часов. Ладно, надо вставать, всё равно уже не усну.

Виталий Половинкин, студент физфака Ленинградского государственного университета восемнадцати лет от роду, как есть – в трусах и в майке – встал с кровати и босиком вышел в длинный коридор своей коммунальной квартиры. Здесь, кроме Виталия и его дяди Николая, живут ещё пять семей. Сегодня воскресное утро и все стараются выспаться, поэтому очереди в туалет и ванную нет. Виталик, поплескавший в душе, выходит с полотенцем на шее в большую 15-метровую кухню. От яркого солнечного света, отражаемого белым кафелем стен, кухня кажется ещё больше. У каждой из пяти семей есть свой кухонный закуточек с неизменным примусом, стоящим на столе и шкафчиками, повешенными на стенах. В своём уголке у окна уже хозяйничает Ирина Григорьевна в строгом сером платье – она кормит манной кашей свою внучку Машу. Виталик поприветствовал соседей. Ирина Григорьевна – крупная, грузная седовласая женщина лет шестидесяти – весьма строга с людьми, в коммуналке её побаиваются все, кроме Маши. Под взглядом васильковых глазок пятилетней внучки строгая бабушка тает как воск. Сегодня на Маше белое платьице с синими цветочками, девчушка сама, как цветочек, сидит на стуле, болтая ножками. Сегодня Ирина Григорьевна проверяет Машу на знание русских пословиц и поговорок.

– Без труда не выловишь… Машенька, я забыла, как там дальше, – жалобно спрашивает она.

У Маши этот номер не проходит – она за версту чует фальшь в голосе взрослых.

– Забыла? Вспоминай! – строгим голоском говорит внучка.

– А-а! Не выловишь и рыбку из пруда, – обречённым голосом завершает поговорку бабушка.

– Молодец, бабуля! Дядя Виталя, – обращается Маша к подошедшему к своему кухонному столику юноше: – Ты сегодня опять к Респираторным колоннам пойдёшь?

В коммуналке все, не только Маша, знали, куда студент бегает на свидания.

– Господи, несчастный ребёнок, сразу понятно – чем чаще всего она болеет, – горестно вздыхает Ирина Григорьевна. – Не Респираторным, а Ростральным, Маша, запомни, наконец. Только-только отучила говорить её ферваль, вместо февраль, а теперь ещё эти колонны.

– А мне так больше нравится, – смеётся заливисто Машенька и показывает бабушке розовый язычок: – Всё, бабуля, я на горшок, – вдруг заявляет Маша о своих правах на трон, вскакивает и бежит в туалет. Там для неё дедушка смастерил «трон»: вставил Машин горшок в резной стул с высокой спинкой в готическом стиле – стул старинный, достался их семье ещё от прадеда, купца второй гильдии. Когда Маша сидит задумчиво на «троне», держа руки на подлокотниках, домочадцы стараются её не отвлекать, говоря: «Мария Фёдоровна думает».

Машеньку – белокурого, голубоглазого ангелочка – обожали все обитатели коммуналки. Она без стука входила в любую комнату и была желанным гостем. Все старались её угостить, одарить чем-нибудь, но Маша всегда отказывалась: «У меня всё есть!» На вопрос: «Как дела?» отвечала неизменно: «Хороши!» Так её научила бабушка. Ирине Григорьевне нелегко было растить внучку – родители её второй год были в экспедиции на Диксоне – но женщина старалась не показывать виду.

Завтрак у Виталия не занял много времени, потому что он сегодня состоял из куска чёрного хлеба, густо посыпанного сахаром, да кружки чая. Через десять минут юноша при параде – в отглаженных черных брюках и голубой тенниске – уже выходил на лестничную площадку. Там же в это время запирал входную дверь сосед из квартиры напротив. Он был известным писателем, поэтому вся квартира принадлежала только его семье.

– Здравствуйте! – гаркнул Виталий.

– А-а, тёзка! Привет-привет, – весело произнёс сосед – мужчина лет пятидесяти с почти нетронутой сединой чёрной шевелюрой. Его улыбчивое лицо сразу располагало к простому общению. Да и одет он был по-простому: лёгкая ветровка и белые брюки.

– Как там поживает наш заяц Коська? Когда узнаем о его новых похождениях? – спросил юноша.

– Узнаешь из новой «Лесной газеты», – ответил писатель: – а ты, что же, до сих пор читаешь детские сказки?

– Ваши? Да! – улыбнувшись во весь рот, ответил Виталий.

– Весьма польщён. Виталик, проводишь меня до трамвайной остановки?

– Конечно.

Они вышли из дома, что стоял на углу Малого проспекта и 3 линии и направились в сторону Среднего проспекта. Там, напротив католической кирхи, была остановка шестого трамвая. Белое солнце в нежной голубизне неба настолько раскалило воздух Северной столицы, что даже тополиный пух спрятался в тень.

– Видишь ли, тёзка, – произнёс задумчиво писатель: – есть у меня одна идея. Сын у меня подрастает, лет через 5-10 обзаведётся своей семьёй. И вот я задумал разделить свою квартиру.

– Как это? – спросил Виталий, представив хоромы писателя. Там был длиннющий широкий коридор, шесть комнат – по три с каждой стороны коридора. Туалет, ванная были возле выхода на чёрную лестницу.

– Перегорожу коридор вдоль – сделаю стену. Потом забетонирую чёрный вход, а там, в прихожей, сделаю вторую кухню. Гениально, а?

– Здорово.

– Так вот, мне привезут строительные материалы, ты поможешь мне принести их из машины?

– Конечно, о чём речь!

– Вот и славно, – обрадовался писатель. – Кстати, всё время забываю спросить – как там твой дедушка поживает? Очень он мне понравился, когда гостил у вас несколько лет назад, – спросил неожиданно писатель.

Действительно, дед Терентий приезжал из их деревни в Архангельской области. Дедушка хотел проверить: как устроился внук у его младшего сына Николая. Старший сын Алексей (отец Виталия) вместе с женой погибли от холеры в Туркестане, и все заботы о внуке дед поручил бездетному и неженатому Николаю. Дед Терентий одно время был председателем колхоза и пользовался большим авторитетом в деревне. И не только как руководитель, но и как лекарь и провидец. Многих он поставил на ноги, многим предсказал будущее, которое, как говаривали бабки в деревне, сбылось. Были у деда и враги. Кто-то из них написал в партбилете Терентия Половинкина матерное слово из трёх букв. За это его выперли с руководящей должности. Дед стал пасечником и был этим вполне доволен – могло быть и хуже.

– Дед письмо прислал намедни, – отвлёкся Виталик от своих воспоминаний: – Кланяется вам.

– И ему привет передавай. Да напиши про моего тетерева из книжки: я написал её задолго до нашего знакомства, – со смехом произнёс писатель.

– А ещё дед пишет, что война будет, – невежливо перебил юноша.

– Откуда он это может знать из своего захолустья? – озадаченно пробормотал писатель.

– У него есть какая-то книга, вот по ней он и гадает.

– Чернокнижник он у тебя, стало быть, – опять засмеялся писатель: – И ты веришь в эту ерунду?

– Нет, конечно, я же комсомолец.

– Правильно. А немцам сейчас не до войны. Разговаривал я вчера со своими приятелями – они третьего дня приехали из Германии. Так вот, все там только и говорят о срочной госпитализации их фюрера, дескать, почки у него стали отказывать.

– У нас про это не пишут.

– Ну, может ещё и напишут. А вот и остановка. Спасибо, Виталий, за компанию. Я поехал в издательство, – с этими словами писатель сел в только что подошедший трамвай под номером 6.

Виталий проводил взглядом «шестёрку» и пошел в сторону стрелки Васильевского острова. Там через час у него было назначено свидание.

На углу Среднего проспекта и 1 линии его окликнул знакомый голос:

– Витёк, какими судьбами?

Это был Жорик – Гриша Карнаухов. Они были ровесниками, жили сейчас в одном дворе. Только Виталий после десятилетки поступил в ЛГУ, а Жорик после школы связался с дурной компанией и стал частым гостем в районном отделении милиции. В лице Жорика угадывалось что-то лисье – рыжие усы, острый носик, хитрые глазки. Он был весьма тщедушного вида, но пиджак и брюки носил на два размера больше – так он думал, что выглядит солиднее. На самом деле это было комичное зрелище. Но если кто-то смеялся, Жорик сразу бросался в драку и с ним старались не связываться. Особенно стал наглеть Жорик, когда связался с шайкой таких же хулиганов. Во дворе строил всех пацанов от 10 до 17 лет. Пытался задирать он и Виталика. Виталий, хоть был невысок, но вполне атлетически сложен, занимался в школе боксом и пару раз отправил Жорика в нокаут. Тот затаил было злобу на Виталю, но однажды студент спас хулигана. Как-то Виталий случайно оказался на Петроградской стороне и увидел, как возле памятника Горькому местные пацаны мутузят почём зря несчастного Жорика. Виталий, не раздумывая, бросился на парней и отбил горе-хулигана. После этого случая Жорик стал считать Виталия своим другом.

– Нет, это ты – какими судьбами? Ведь тебя, я слышал, на прошлой неделе, забрали в милицию. Говорят, вы с дружками ларёк на восьмой линии грабанули.

– Вину мою не доказали, так что я сегодня первый день как на свободе.

Жорик старался в разговоре с Виталием жаргонных и грубых словечек не употреблять, так как тот категорически отказывался понимать хулигана.

– Отпустили, действительно, быстро, потому что я одну хитрую штуку с мусорами, пардон, милиционерами, провернул. Рассказать – какую?

– Ну, давай, не томи.

Приятели пошли по Тучковому переулку и Жорик начал:

– В камере нас было человек десять. Скучно до одурения! Сделали из газет карты, стали резаться – хоть какое-то развлечение. Вертухай, то есть этот, как его… надзиратель, увидел в волчок, тьфу – в глазок – сразу вызвал подмогу. Нас всех сразу построили, обыскали: нет карт! Ушёл надзиратель – и мы опять за карты. Он увидел: опять шмон, в смысле, обыск и опять ничего. Позвали они начальника. Он тоже смотрит в глазок – мы играем. Он влетает в камеру с охраной, обыскивают нас – нет карт! Раздели нас догола. На мне из одежды осталась одна татуировка.

Виталий видел её. На впалой груди Жорика синими буквами было написано: НЕ ЗАБУДУ. А что не забудет – не написано. То ли краска кончилась, то ли забыл, что не забудет.

– Уходят они злые, как черти – ничего не нашли, – продолжает Жорик. – Сегодня этот начальник вызывает меня к себе. Говорит: «Если расскажешь, куда карты девали – отпущу. Тем более что улик серьёзных против тебя лично нет. Но могу продержать здесь тебя ещё месяц-другой, а могу и отпустить.

Видать сильно ему покоя не даёт эта загадка.

– Точно отпустите? – спрашиваю.

– Слово офицера, – отвечает.

– Ладно. Гражданин начальник, когда вы вбегали в камеру, я колоду карт тихохонько клал вам в карман, а когда уходили, также тихохонько забирал обратно.

– Ну, ты пройдоха, – начальник заржал, аж слёзы потекли. – Ладно, свободен, – говорит. И вот я на воле.

– Ловок, ты, однако, если не заливаешь, конечно, – засмеялся Виталий.

– Зуб даю, так всё и было, – засмеялся в ответ Жорик: – У меня на воле много дел. Жизнь, как детская рубашка – коротка и обоср…э-э, пардон, изгажена. Мне надо много успеть и не сильно запачкаться, – начал философствовать Жорик.

– Ну, всё, пришли, – прервал его Виталий: – У меня здесь встреча тет-а-тет, – за разговором они дошли до Биржи, и студент выразительно посмотрел на хулигана.

– Понял-понял, не буду мешать. Пока, Витёк! Буду нужен – знаешь, где меня искать.

Виталий подошёл к Южной Ростральной колонне, той, что ближе к Республиканскому мосту (ленинградцы называли его по-прежнему – Дворцовым) и увидел Полечку, свою однокурсницу.

Она была одета по-спортивному: белые парусиновые теннисные туфли, коричневые шаровары, белая блуза, серый беретик. Освещённая ярким солнцем, она как будто светилась. Поля заметила Виталика, улыбнулась, помахала ему рукой и направилась к нему. Пока она шла, он не отказал себе в возможности ещё раз полюбоваться ею. Высокая, тоненькая, с прямой спинкой, она не ходила, а летала быстро и легко. Ему казалось, что улыбка на её бледном личике освещала всё вокруг. Так же как в первый раз, когда он увидел Полю на первом занятии на установочной сессии. Тогда она влетела в аудиторию широко улыбаясь и Витальке показалось, что комнате стало светлее от её белозубой улыбки. Зелёные глаза Полечки прятались за круглыми очками-велосипедами, но они её совсем не портили, а придавали вид трогательной беззащитности. Она и была такой: трогательной и наивной, как его соседка-ангелочек Маша. Так с первого раза показалось Виталию. Вообще его первое впечатление всегда было точнее последующего. Оно разом выявляло сущность крупными мазками – ярко, чётко. В последующем всё размывалось рутиной, бледнело. Вот Виталик сразу увидел, что Поля абсолютно бесхитростная и доверчивая. В её присутствии невозможно было врать, говорить неприличные вещи. Рядом с ней парни начинали вести себя как рыцари. Всем хотелось понравиться Поле, но она выбрала в качестве своего рыцаря Виталика. Наверное, потому что они были похожи – оба были наивными детьми, по сути.

Поля подбежала к Виталию, и он сразу взял её маленькую ладошку в свою широкую ладонь и осторожно сжал.

– Здравствуй, Полечка, – робко пробормотал он.

– Привет, Виталий, – так же тихо произнесла она.

Дальше рукопожатий у них дело не доходило. Для Витальки она была небожителем, ни о чём земном он и подумать не мог. Он её боготворил, а Поля не знала, как себя вести и очень смущалась. Бывало, когда они ехали в трамвае и случайно касались друг друга бёдрами, то оба краснели.

Сегодня они пошли по намеченному позавчера маршруту: вдоль набережной в сторону Петропавловской крепости, по Кировскому мосту, вдоль Летнего сада и Марсова поля, по улице 3 июля к проспекту 25 Октября (коренные питерцы сказали бы – по Садовой к Невскому). Поток к кинотеатру «Аврора» – там сегодня шёл «Чапаев».

Было жарко. Поля сняла беретик, и её волосы цвета спелой пшеницы разлетелись по плечам. Волосы были такими тонкими и пушистыми, что в лучах солнца показалось Витальке, что Полина голова стала как одуванчик.

На небе начали роиться клочья облачков цвета нестиранной серой шерсти. Их становилось всё больше и больше, и они стали наползать на солнце. Виталию даже показалось, что небо моргнуло. Становилось заметно темнее и прохладнее. Невские волны почернели – с воды исчезли весёлые солнечные блики. Когда ребята вступили на Кировский мост, Виталик вдруг задумчиво спросил: