Маршал

– Браво! – тихонько похлопал Тота. – Значит, я к этой компании и их делам отношения более не имею.

– Абсолютно… Сейчас я приведу дочь вашего замминистра Егорова.

Тота был в шоке. Развязная, юная девчонка в очень коротком платье. У неё два мобильных телефона в руках и столько же пейджеров. Она говорит по-русски с акцентом:

– Папа пишет на пейджер, чтобы я вообще эту тему с ним никак по связи не обсуждала… Ах, это вы подчиненный папы – Болотаев?

– Да, я Болотаев.

– Очень приятно. Как там в России? Как папа? Он так много работает. Ведь правда?

– Да, очень, – подтверждает Тота, а она:

– Папа сказал, что Болотаев должен быть основным бенефициарием. А я ещё юна. Мне нет восемнадцати.

– Я вам всё по поводу Болотаева объяснила, – отвечает ей Амёла. – Поговорите с отцом. Предложите другую кандидатуру… Да и вы не очень юны. И у вас ведь только американское гражданство?

– Слава Богу.

– Конечно, – улыбается Амёла. – А когда вы сможете с отцом всё обсудить?

– Ну, раз я сюда, в Европу, прилетела, то он на выходные может вылететь на Кипр, и я туда полечу.

– Вот там всё и решите и дайте мне знать, – продолжает Амёла. – А господин Болотаев сделал для вас самое главное – рекомендовал и даже поручается за вас.

– Странно, – отвечает Егорова. – Вас не понять. С одной стороны, чеченец-террорист и дома в Москве взрывает. А с другой – поручитель и рекомендатель.

– Всё верно, – смеётся Амёла. – В глазах Москвы – чеченец-террорист и дома в Москве взрывает. А в глазах нашего банка и Швейцарии – надежный поручитель и рекомендатель.

Амёла Ибмас встала, как бы давая понять, что пора уходить, а напоследок говорит:

– По крайней мере, он ваше дело, очень важное и щепетильное дело, сделал.

– Ну да. – Юная гостья тоже встала. – Всё-таки подчиненный… Прощайте. Папе привет!

Проводив юную гостью, Амёла Ибмас вскоре вернулась.

– Так. Твой пожизненный босс уже ждёт здесь. Явно нервничает. По правде, если бы не ваша рекомендация, ему в этот банк вход был бы закрыт.

– Да вы что?! – вновь удивлен Болотаев.

– Да. За ним, по нашим данным, длинный шлейф финансовых махинаций. И в России он теперь боится показываться.

– Вот это да?! – Тота от удивления аж встал. – Амёла, а может, вы не будете из-за меня… – Тут он замялся.

– Нет-нет, – говорит Ибмас. – Вот здесь как раз всё наоборот. Вот здесь вы как раз и выступите бенефициаром. И запомните. Он вас на эту работу направил? Он или кто иной вам конкретную долю от риска обозначил? Гарантировал?

– Нет.

– Вот! А спасение утопающих, как мы уже знаем, – дело рук самих утопающих.

Она походила по кабинету.

– Я думаю, и это будет справедливо, а для них лишь копейки, и они даже не заметят, – каждый месяц на ваш личный счёт сто тысяч.

– Сто тысяч?

– Сто тысяч долларов.

– Долларов! – испуганно прошептал Тота. – В месяц?! Так у меня зарплата «генерала» всего семь тысяч рублей.

– Это специально сделано для чиновников в России, чтобы был стимул, а главное, оправдание казнокрадства, взяточничества и воровства!

По-ораторски продекламировав эту фразу, она уже вполголоса продолжила:

– Это как бы оправдывает и нас… Хотя в чём мы виноваты? Просто у сильного всегда бессильный виноват… Сейчас я приведу сюда нашего уважаемого Рудольфа Александровича. Но до этого я хочу провести одну интересную процедуру.

Она раскрыла папку.

– Вот названия зарегистрированных офшорных компаний. Выберите, какое нравится.

– Какая разница? – сказал Тота.

– Тем не менее. Посмотрите.

Болотаев было пробежался по списку и вдруг улыбнулся:

– Вот эта – Маршалловы острова, компания «Маршал».

– Я так и знала. – Амёла встала. – И я так тоже хотела… Напоследок станцевать с вами «Маршал»!

– Почему «напоследок»? – возмутился Тота.

– Это так, к слову, – улыбнулась она и затем: – Пойду за Голубевым.

В этом небольшом кабинете очень крупный, толстый Рудольф Александрович выглядит неуклюжим и неуверенным.

– Тота Алаевич, здравствуйте, – подаёт он свою пухлую влажную руку.

– Да-да. Господин Болотаев оказывает вам поистине неоценимую услугу, – говорит Ибмас.

– Согласен. Согласен, Амёла. – А она поддерживает его:

– Я поражена. Вы не нашли другого специалиста, а главное, настолько доверенного человека, что буквально упросили Болотаева приехать на работу в Москву.

– Да-да. Так оно и есть.

– А что, в Москве больше специалистов не было?

– Ну, – развёл руки босс.

– Понятно, – сказала Амёла. Стала рассматривать бумаги, а потом как бы невзначай: – Кстати, вы в курсе, что если бы не рекомендации Болотаева, то наш банк… И не только наш…

– Это недоразумение. – Пот выступил на лбу Голубева. – В России всегда не любят богатых и деловых. Нищеброды! Борщи! Им бы лишь лаптем щи хлебать… Посмотрите, какого алкаша они выбирают в президенты.

– Давайте не будем о политике, – перебивает его Амёла.

– Конечно, не будем, – соглашается Голубев, но через секунду: – А что этот алкаш творит в Чечне! Какой ужас!

– Да, это ужасно, – соглашается Ибмас, а Голубев с азартом продолжает:

– Теперь этот кошмар распространяется на всю Россию. Уже и в Москве, и в других городах дома взрывают. Ведь они, чеченцы, очень мстительные.

– А эти дома чеченцы взрывают? – спрашивает Амёла.

– Ну, говорят.

– И про вас в России говорят… Вроде уголовное дело на вас завели.

– Что?! Это ложь! Неправда!

– Уже заявка в Интерпол есть, – твердо говорит Амёла. – Вы ведь в курсе, Рудольф Александрович?

– В курсе! – Он вскочил, как ужаленный. – Эта несносная страна! Рабы! Холуи!

– Успокойтесь, Рудольф Александрович! – говорит Амёла. – Выпейте воды… Садитесь, пожалуйста.

Босс Болотаева неуклюже садится. Он ещё более вспотел, сопит:

– Всё! Я уже отказался от российского гражданства. Завтра же утром улетаю в Америку или Лондон. У меня американское гражданство.

– А компанию на какой паспорт оформим?

– Э-э, – задумался босс, а Амёла говорит:

– Если на американский, то там с налогами и офшорами…

– Нет-нет, – вскинул босс руки.

– Тогда, получается, на российский.

– У меня ещё паспорт Белиза есть… Пойдёт?

– Нашему банку более двухсот лет. И наши клиенты и репутация…

– Я понял. Понял. – Голубев залпом осушил стакан воды. – Амёла, дорогая, ну подскажите, помогите… Как правильно и надежно? Я думаю, я заверяю – это последний транш. В России грядут плохие времена. Чекисты дорвались до власти. Нам, честным бизнесменам, дышать не дадут…

– Рудольф Александрович, давайте без политики. Рабочий день заканчивается. Вы завтра улетаете. Болотаев сегодня. – Она искоса посмотрела на Голубева. – Давайте конкретно. Фирма уже зарегистрирована, название «Маршал», Маршалловы острова.

Рудольф Александрович рассматривает документы.

– Всё как обычно. Надежно, – сухо говорит Ибмас. – Вот реквизиты, они будут у вас и у Болотаева.

– У Болотаева? – удивился Голубев.

– А кто у вас исполнитель?

– Болотаев, – прошептал Голубев.

– Печати оставите у нас, как прежде, или заберете с собой?

– Как прежде.

– Кто бенефициарий? – Амёла почему-то стукнула кулаком по столу. – В такой ситуации, раз иных нет, я предлагаю вариант, когда вы – основной бенефициарий, а Болотаев, как положено в таких случаях, резервный.

– Болотаев?!

– Вы не доверяете ему? Не доверяете банку?

– Конечно, доверяю.

– Тогда, как и прежде, за труды и риск пропишем в условии договора сто тысяч долларов в месяц Болотаеву.

– Сто тысяч? – изумился босс.

– Вы хотите поменять прежние условия бенефициариев?

– Ну, – замялся Рудольф Александрович. – Не слишком ли много?

– Это ваша прежняя ставка или, – тут Амёла усмехнулась, – для чеченца многовато?

– Да нет, что вы? При чём тут нации… Просто с ним министр договаривался. Разве не так, Тота?

– Да, так, – согласился Болотаев.

Наступила пауза.

– Вам обоим виднее, – сказала Амёла. – Но я думаю, исходя из прошлой практики. Для верности – раз через три-четыре месяца вы фирму ликвидируете, то сто тысяч в месяц при таких суммах…

– Амёла! – перебил её Рудольф Александрович. – Ну зачем столько подробностей?

– Подробности? – теперь уже Ибмас в удивлении. – Вы его пригласили, ему сами всё доверили. Он исполнитель и бенефициарий, и он не должен знать? Хорошо. А как вы хотите?

– Я согласен. Согласен. Но без лишних подробностей. Ведь меньше будешь знать – дольше будешь жить. Правильно, Тота Алаевич?

– Так точно.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Амёла. – Словом, оформляем так же, как прежде, только меняем фамилию – Болотаев.

– Отлично! – хлопнул в ладоши Голубев.

– Тогда подписи обоих, где галочки… Поздравляю с открытием компании «Маршал»!

Когда они втроём вышли из банка, было уже темно.

– Мне надо торопиться в аэропорт, – сказал Болотаев.

– Тота, дорогой, – воскликнул Рудольф Александрович, – я бы с удовольствием проводил тебя, но мне самому надо собираться. Утром рейс, а дел, сам знаешь.

Они по-родственному обнялись.

– Смотри, не подведи нас, – говорил на ухо Голубев. – Видишь, какие бабки тебе отваливаем.

– Я постараюсь, постараюсь, – улыбался Тота.

– До встречи, – сухо попрощался Голубев.

– Я его провожу, – предложила Амёла.

– Ах да! – развёл руки Рудольф Александрович. – Тота для Амёлы Ибмас – Бог и царь… Позвольте откланяться. – Он церемониально поцеловал руку Ибмас. – Надеюсь, нас ещё ждут великие дела. – Он опустил затемненное стекло лимузина, помахал рукой.

…Вечером в Цюрихе пробки. Впритык прибыли в аэропорт. Всё делали бегом. Перед самым паспортным контролем сухо, по-деловому попрощались. Оба застыли. Вдруг она прильнула к нему, обеими руками схватила лацканы его пиджака:

– Тота, вы ведь в старости будете мне помогать? Не забудете? – Слеза покатилась по её щеке.

– О чём ты говоришь?! Какая старость? Нам ещё жить и жить.

– А мне кажется, что мы больше никогда не увидимся.

– Конечно, увидимся. У нас ещё столько дел!.. Всё хорошее у нас ещё впереди.

– Правда? Тота, и я ещё увижу ваш танец «Маршал»?!

– Да я и сейчас для тебя станцую… А ну, давай похлопай чуть-чуть. Поддержи меня!

– Тота, перестаньте. – Она от неожиданности прикрыла рот, но, увидев, как он, словно на сцене театра, вдруг встал на носки, во всю ширь раскинул руки и, как горный орёл, в этой завораживающей позе на мгновение застыл, она от восторга, позабыв обо всём, громко ахнула и стала хлопать. И под этот ритм Тота, стремительно гарцуя, двинулся в танце к жёлтой линии контроля – аж пограничник привстал…

* * *

По мнению Болотаева, во всём, если здорово поразмыслить, есть свои плюсы. Даже в тюрьме. Вот прожил бы он всю жизнь – всё время в суете, в мелких делах и заботах – и так бы не задумался о жизни, о том, что видел и пережил… А вот в тюрьме всё поминутно можно вспомнить, проанализировать.

…Ведь летел Тота из Цюриха в Москву, был уже поздний вечер, темно, а самолет взлетел, и такое чудо – прямо перед ним высоченные вершины Альп в лучах уходящего, усталого солнца они тоже побагровели, так загадочны и манят к себе. А ведь у него есть не менее величественные, а главное, родные горы – горы Кавказа. И Казбек, и Эльбрус даже выше Монблана, выше и по-родному краше даже, чем Альпы, однако, к его стыду, он фактически не бывал в своих горах. Да и в Чечне он мало был – то учился, то работал, то защита – одна-вторая. А теперь там мать, дети, семья. Там такие же прекрасные горы… И там снова начинается война. Подряд вторая война. И на сей раз к ней ведут по-другому. С идеологической обработкой, пропагандой и агитацией. И другого способа не придумали – стали в Москве и других городах России целые дома с жильцами по ночам взрывать. Всё на чеченцев списывать.

В такой атмосфере жить в Москве, тем более работать, чеченцу нелегко. А Тоте Болотаеву не хочется. Если бы кто знал, как ему тяжело в это госучреждение на работу ходить.

И самое интересное, он даже сам себе не может объяснить: почему он испытывает эти чувства в этом здании, на этой работе? Ведь по идее работа вроде бы на зависть. А после поездки в Цюрих и встречи с Амёлой многое, даже по цифрам, прояснилось, прояснился его гонорар, который гарантирует не министр, которого он более и не видел, а Амёла Ибмас, и она – гарант. И за такой гонорар – сто тысяч долларов в месяц – всё что угодно можно и якобы нужно делать. Однако, видимо, глоток швейцарской свободы сказался и одиночество Амёлы подействовало – ему очень захотелось домой, к семье, в Грозный. А для этого он на следующее утро пораньше явится на работу, заявление уже написано; так что заберет трудовую, сдаст удостоверение и – домой. Домой!

Почему он так не поступил? Ведь знал. Ведь чувствовал, что всё вокруг неладно. Что найдут козла отпущения. И раз взрывы домов в самом центре Москвы устраивают, и на чеченцев сваливают, то и здесь эти миллионы и миллиарды на него повесят… И даже пограничник, узнав, что он чеченец, бесцеремонно попросил его пройти в отдельный кабинет. Всё очень строго. И полковник буквально начинает допрос:

– Цель поездки? Для чего и к кому?.. Почему так быстро вернулся? Что в карманах? Где багаж?

Болотаев протянул удостоверение. Внимательно прочитав, полковник аж встал:

– Вы заместитель руководителя департамента? А какого департамента?

– По работе с крупными налогоплательщиками.

В это время зазвонил телефон:

– Да-да. Здесь, – отвечает полковник. – Всё. Понял. Есть! – Он с неким трепетом возвращает удостоверение. – Вас встречают. Я вас провожу по отдельному коридору… У вас нет багажа? Вы простите, пожалуйста. Впредь пользуйтесь дипломатическим коридором. И вот мой телефон на всякий случай.

От такого поворота событий Болотаев был приятно удивлен. А тут, прямо на выходе, его встречает помощник Егорова:

– Тота Алаевич, Тота Алаевич, с приездом, дорогой… Давайте ваш портфель… Шеф от вас в восторге. Такое дело мигом провернули. Оказывается, у вас такие связи в Швейцарии. Вот что значит чеченская мафия!

Тота даже не знал, как реагировать, что отвечать. А они уже вышли к стоянке, и помощник первого замминистра докладывает:

– Вот ваш служебный «мерседес». Не совсем новый, но напичкан – высший пилотаж! Двенадцать цилиндров… Во дворе вам выделено место для парковки. А сейчас вас шеф на работе ждёт.

– Прямо сейчас? – Болотаев посмотрел на часы – половина первого ночи.

– Прямо сейчас! Сами знаете, какая у нас служба.

Ночью здание министерства как чудовище, в чреве которого с трудом переваривается дань с батраков. Для улучшения «пищеварения» на ночь принимаются «слабительные» – это всякие коммерсанты, бизнесмены, иностранцы, да и просто блатные, которых вызывают по ночам, чтобы простой, служивый люд из налоговиков особо не возмущался.

Болотаев знает об этой практике, и он не решил, что ответит Егорову, если тот в данный момент попросит его какое-либо дело срочно на возврат НДС запустить (пока власть в стране не поменялась – как шеф не раз шутил).

К удивлению, на сей раз всё иначе. Первый замминистра даже вышел в приемную навстречу Болотаеву:

– С приездом, брат! – Он перешел на ты. – Такое дело вмиг провернул… Но и мы в долгу не останемся. У тебя есть наш мундир – генеральский?

– Нет.

– Срочно найти! По его размеру найти. Нужно фото… Президент Ельцин присвоил тебе звание – государственный советник налоговой службы второго ранга!.. Браво, товарищи!

– Браво!

Приемная битком забита. Все встали.

– Где шампанское? – кричит Егоров. – За Болотаева! Ура! Ура! Ура!

Вот так всё снова завертелось, понеслось словно по накатанной. Объем работы просто колоссальный. И всё срочно, в первую очередь или сверхсрочно для администрации президента, либо Думы, или Совета Федерации, в том числе лично от премьера или его тёщи. Тут же в очереди всякие блатные, шоумены и даже цыганские бароны.

Болотаеву проходу нет. Его всюду поджидают, упрашивают, даже в карман десятитысячные банковские пачки долларов суют. Домашний телефон он вовсе отключил. На пейджер и мобильный тоже не отвечает.

Каждый день, с девяти до девяти, как минимум, он на работе. А бывает и до полуночи. В субботу – до трех. И только воскресенье – выходной. Просто налоговая полиция их в здание не пускает. Никого не пускает.

За один выходной Тота не может отоспаться. И он теперь понимает, почему в России так любят праздники и выходные… И вдруг всё остановилось. Всё просто замерло, словно в колесо велосипеда палку сунули… Министра уволили. Всё моментально встало. А Тота стал высчитывать: двух-трёх дней не хватает до обозначенного бывшим министром срока – каждый квартал (три месяца) он, так обещал, сам будет рассчитываться с ним. Делать нечего. Тота ждёт. Назначают нового министра. Человек никому доселе не известный. Тоже со стороны. То ли из Мордовии, то ли из Бурятии.

Тут же назначается руководитель департамента – очень молодая, длинноногая, симпатичная девушка. Для неё выделен отдельный кабинет на элитном третьем этаже. И она первым делом вызывает Болотаева.

– Тота Алаевич, – она курит, – у меня к вам две просьбы: не могли бы вы освободить место парковки. Нашему департаменту выделено только одно место. Не обижайтесь, пожалуйста.

– Нет-нет, всё понятно.

– «Майбах» на дороге не бросишь… А ваш «мерседес» сдайте, пожалуйста, в общий отдел… Это распоряжение министра.

– Да-да, конечно, – говорит Болотаев. – Что ещё? Вторая просьба?

– Ах да… Мне надо на прежней работе свои дела закрыть. Это назначение для меня такая неожиданность.

– А где вы работали? – вырвалось у Тоты.

– Ну, скажем так, в модельном бизнесе. В сфере услуг.

– А, простите моё любопытство.

– Ничего, ничего. Всё объяснимо… Я привыкла. Как говорится, красота требует жертв… А вы продолжайте работать в том же духе… Мне сказали, что вы очень ценный и ответственный работник. И даже вами надо до-ро-жить, – с филигранным кокетством выдала она. – Так что продолжайте, продолжайте работать.

Без прежнего рвения, но Тота продолжал работать. И вот как-то утром он проводил очередное совещание, когда неожиданно Августина Леонидовна перебила его. Болотаев насторожился. После конфликтов в первые дни Тота так загрузил работой эту пожилую работницу, к тому же показал ей и всем её нетрудоспособность и законодательную отсталость, что она более не пыталась выступать и даже всячески угождала и подлизывалась Болотаеву. А тут вновь вызывающий тон.

– Что вы сказали? – удивился Тота.

– Я вас спросила, где вы были вчера ночью?

– Вчера ночью? – Болотаев задумался. – Так… Как где? Мы ведь с вами до двух часов ночи вчера отчет для нового министра готовили.

– Да-да, было такое.

– А почему вы спросили?

– Да вчера ночью вновь дом взорвали.

Наступила гробовая тишина. Все опустили головы.

– На что вы намекаете? – процедил Тота Алаевич.

– Ну, понимаете, – у Августины Леонидовны голос прорезался, – это сделали чеченские террористы. Кто-то ведь их финансирует.

Пауза.

– И что? – Теперь и у Болотаева голос прорезался.

– А вы, Тота Алаевич, оказывается, недавно в Швейцарию на день летали. В Цюрих.

– А что, нельзя в Швейцарию летать?

– Конечно, можно, раз наши денежки на счетах проверить надо.

– Какие «ваши» денежки, какие счета? – вскипел Тота. – Какое ваше дело куда и зачем я летаю?

– Мне-то плевать! – также повысила голос и она. – Вот только не надо нашу Москву взрывать. Не надо! Сталин был прав!

– Молчи! – ударил Тота по столу кулаком, в гневе вскочил. – Если бы не твоя толстая задница – не пролезет, я бы вышвырнул тебя в это окно! Вон отсюда! – И вслед – матом.

– Разве можно так с пожилой женщиной, ветераном труда? – возмущенный голос.

– Можно и нужно! – крикнул Тота. – Когда твой народ безвинно истребляют, бомбят, уничтожают. А теперь и террористами обозвали. Сами свои дома взрывают! Мы знаем, кто это делает. И вы знаете, но, как рабы, молчите!

– Вам не стыдно?

– Нет, мне не стыдно. – Он вновь ударил кулаком по столу. – Вам должно быть стыдно. Сталина вспомнили! Сталина вновь получите!

С этими словами он покинул зал для совещаний и пошёл в генеральское кафе, где просидел до обеда.

Во второй половине дня, по графику, надо было ехать на совещание в Министерство финансов, а потом были дела в Минтопэнерго. После этого его ждали на работе. Однако уже было темно, к тому же у него очень разболелась голова, и Тота поехал домой. Всю ночь не мог заснуть, мучился, только под утро отключился, поэтому на следующий день опоздал на работу.

Всё было как обычно. Только вот его подчиненные в этот день на его приветствие еле среагировали. Все головы опущены, словно исполняют работу. А вот толстой спины Августины Леонидовны не видно.

Быстрой походкой Болотаев прошел к своему кабинету, и, встав на ступеньку, как обычно, потянулся к ручке и тут заметил накрест опечатанную дверь, сверху коричневая сургучная печать: «Не входить! 1‐й особый отдел».

Тота глянул на своих подчиненных. Никто не поднял головы. Тишина. И он у них ничего не спросил, не сказал ни слова. Также торопливо покинул помещение.

Первым делом он пошёл на четвертый этаж к своему непосредственному шефу, который требовал, чтобы Болотаев в любое время к нему заходил. Однако на сей раз, увидев его, секретарь Егорова, бросилась навстречу, преграждая путь.

– Шеф занят… Вам, Тота Алаевич, надо пройти в отдел кадров.

Отдел кадров был закрыт. Болотаева потянуло в генеральское кафе. Обычно здесь его все приветствовали и приглашали за свой столик… Но на сей раз случилось невероятное – словно появился прокаженный, все, отводя взгляды или даже прикрывая лица салфеткой или платком, выскочили из кафе. Лишь официантка оказала ему внимание, принесла кофе и пирожное…

Через тридцать минут он вновь был в отделе кадров.

– У меня нет никакого приказа, и я не могу вам выдать трудовую книжку.

– Мой кабинет опечатан.

– Я в курсе. И министр в курсе… Зайдите попозже.

Болотаев вышел из здания, походил по городу, заходил в дорогие магазины. Через час вновь был в отделе кадров.

– Вот ваша трудовая. Вы уволены по собственному желанию. Я не видела, но где-то, говорят, есть ваше заявление.

– Спасибо. – Болотаев даже не ознакомился с записью, а спросил о своём: – Последнюю зарплату и выходное пособие когда я получу?

– По этому вопросу обращайтесь к своему земляку. – Она назвала известную чеченскую фамилию.

– А при чём тут он? – крайне удивился Болотаев.

– А вы не в курсе? – в свою очередь удивилась начальница отдела кадров. – Впрочем, мои функции на этом закончились. – Она посмотрела на часы. – Обед.

Болотаев уже выходил, как услышал за спиной:

– А что вы ожидали? Вы ведь не из нашей системы, и очень было странно, как вы сюда попали.

Болотаев обернулся:

– Да, я не из вашей системы.

– Ой, – вдруг спохватилась кадровичка. – Совсем забыла. Ваше удостоверение? При себе? – Она развернула документ. – Вам эта фотка нужна?

– Нет, – ответил Болотаев.

Тогда кадровичка грубо сунула удостоверение в такой же утилизатор бумаги, как в кабинете первого замминистра. И если в кабинете Егорова брошюра «Налоговый кодекс Российской Федерации» ликвидировалась со звуком шинкования капусты, то удостоверение налоговика стало издавать такой душедробильный скрежет, что у Болотаева аж скулы свело.

А начальник отдела кадров влажной салфеткой тщательно вытерла руки и выдала:

– Только зря бланк испортили.

Болотаев оцепенел. А она словно вспомнила:

– Кстати, вы должны быть благодарны. Всего за три месяца работы, и то не полных, вам президент России Борис Николаевич Ельцин почему-то присвоил государственный чин налоговой службы второго ранга. Я эту запись сделала в вашей трудовой. При выходе на пенсию пригодится.

– Да? – Болотаев лишь теперь раскрыл трудовую. – Зачем вы сделали эту запись?

– Так положено.

– М-да. – Артистично щёлкнув каблуками, Болотаев вдруг выправил стать и демонстративно, постранично стал рвать свою трудовую книжку.

– Что вы делаете?

– Зря испортили мой бланк, – весело выдал он.

– Так это бы вам пригодилось при выходе на пенсию.

– В России, при президенте Ельцине, чеченцы до пенсии не доживут. Замочат… Где у вас урна? Простите и прощайте.

По пустынному длинному широкому коридору он двинулся к лестнице и, чувствуя, что кадровичка провожает его взглядом, напевая себе, стал на ходу вытанцовывать лёгкую джигитовку, а у самого угла выдал фирменный пируэт; оказавшись к ней лицом, он вознёс руки и негромко воскликнул:

– Маршал! – после чего вытянув в её сторону указательный палец, тем же голосом произнёс: – Это значит – свобода!!!

– Дикари! – эхом по коридору вслед.

* * *

Есть в жизни моменты, о которых после очень сожалеешь. За которые очень стыдно и не хочется вспоминать. Сожалел ли Тота Болотаев о содеянном в тот последний день? Нет. К тому же все основные события оказались впереди.

…Единственным островком некоего успокоения в этом здании для Болотаева было генеральское кафе. И почему-то напоследок его туда понесло. Кафе битком. Был обед. Тем не менее вновь всех как ветром сдуло. Даже давка образовалась у двери. Только один, совсем молодой паренёк-армянин Карен – его коллега, тоже из очень крутого департамента, алкогольной и табачной продукции, остался на своем месте. Что-то доедая, он исподлобья уставился на Болотаева, словно последний голым зашёл.

– Тота Алаевич, – в это время подбежала официантка, – у нас обедов нет. Всё закончилось.

– Я обедать не хочу… Мне, пожалуйста, кофе, конфетку и сто грамм коньяку.

– Так вы ведь никогда не пили.

– Сейчас хочу. Можно?

– Конечно, можно. Только побыстрее. У вас ведь удостоверения уже нет?

– А вы уже знаете?

– Служба! – развела она руками, быстро принесла заказ. Также быстро Болотаев залпом всё поглотил. Официантка подошла, стала собирать перед ним посуду, а он:

– Можно напоследок повторить?

– Вам, Тота Алаевич, можно… Только жалко, что «напоследок». И, если честно, вы не из этой среды. Видели, как ваши коллеги и братья по разуму отсюда рванули… Как свиньи нажрутся, братаются. О миллионах болтают, а на чай рубль не дадут.

Официантка ушла за прилавок, а Болотаев видит, что к нему, словно по минному полю, осторожно подходит его коллега Карен и шёпотом спрашивает:

– Тота Алаевич, а вы в курсе? – Он руками показывает крест.

– В курсе, а что?

– Просто у вас лицо, глаза…

– Что лицо, что глаза?

– У вас лицо и глаза всегда были грустными и печальными. А сегодня…

– Что сегодня?

– Вы сегодня просто сияете от счастья.

– Правда? – усмехнулся Болотаев. – Это, видимо, от коньяка.

– Да нет. Это и до коньяка было видно… Вы сегодня резко изменились, помолодели.

Болотаев засмеялся. Хлопнул бывшего коллегу по плечу. Положил на стол деньги.

– Удачи тебе, друг… А официантке скажи спасибо и что я тороплюсь.

Он действительно очень торопился. Торопился покинуть это здание, собирающее с людей дань. А оказавшись на улице – а день был пасмурный, холодный, – он почувствовал такое удовольствие от жизни, что чуть ли не вприпрыжку побежал до ближайшего метро «Охотный Ряд», в вестибюле которого есть авиакасса, где он купит билет домой.

С такой блаженной мыслью он вскоре оказался на Театральной площади, где сердце Москвы и России – Большой театр. Несбывшаяся мечта его жизни! Несбывшаяся мечта его матери! Но это тайны души, а душа ликует! И в этом состоянии он оказался на фасадном парапете Большого театра. Здесь пустынно, и, думая, что за громоздкими колоннами его никто не видит, он и здесь, может, претворяя свою мечту, прошелся в джигитовке от края до парадного входа. Под конец выдав своё коронное па, как бы про себя воскликнув «Маршал» и уже по ступенькам сбегая в сторону сквера с фонтаном, чуть громче крикнул: «Свобода!», был уже у метро, когда ему преградили путь:

– Ваши документы, гражданин! – Трое милиционеров стали вокруг него.

Москва – режимный город, но, имея такое удостоверение в кармане, Тота паспорт с собою не брал. Он назвался и признался, что чеченец.

– А хулиганить зачем?

– Я хулиганил?.. Это танец. Театр. Радость.

– Вы радуетесь террору в Москве?

– Да вы что?!

– Пройдёмте. Для выяснения личности и обстоятельств.

Если не считать потерянного времени, то остальное было более-менее. И как итог:

– Есть за вас кому поручиться?

– В смысле? – поинтересовался Болотаев. – Паспорт привезти?

– Ваш паспорт мы уже изучили… Штуку. Зеленых.

– Тысячу долларов? За что?

– Мордой не вышел… Или…

– Понял. Можно позвонить другу?

Довольно быстро приехал Бердукидзе. Уже была ночь, когда он отвозил Тоту домой.

Ехали молча.

– А Москва сияет, – выдал вдруг Болотаев.

– Да, – подтвердил Бердукидзе и добавил: – Кстати, а ты сам-то от чего сияешь?

– А я сегодня уволился.

– Точнее, тебя уволили, – поправил его друг.

– Да, уволили, и я счастлив.

– Ну и дурак… Впрочем, может, это и к лучшему.

– Мне деньги нужны, – сказал Тота.

– Деньги всем нужны.

– А где босс?

– Босса нет.

– Как нет? – поразился Тота.

Позже, во время следствия, от него требовали рассказать всё, что он знает о Голубеве. Получилось всё наоборот: Болотаев узнал, что его бывший босс – известный в мире олигарх, с юных, комсомольских, времён был стукачом, работал на КГБ, а после – на ФСБ. А когда его миллиарды основательно осели на Западе, вслед за ними и олигарх попросил американского убежища, что было удовлетворено, с трудоустройством в ЦРУ.

По официальной версии, Рудольф Александрович умер от инфаркта в номере отеля Нью-Йорка. А Бердукидзе сказал, что, по словам дочери, перед смертью его пытали, потом придушили. Но служба охраны сверхдорогого отеля, местная полиция и даже нанятый частный детектив и адвокат подтвердили версию – инфаркт.

Эта новость от Бердукидзе очень встревожила Тоту. Наверное, поэтому, когда он в ту ночь, расставшись с товарищем, вошёл в свою квартиру, он тщательно защёлкнул все замки. И тут же вдруг звонок в дверь.

Тота прильнул к дверному глазку. Вроде незнакомый молодой человек – улыбается.

– Тота, это я, Идрис, меня твоя мать прислала, – сказал он по-чеченски.

Тота открыл дверь… Дальше всё было, как в тумане…

…Когда очнулся, услышал несколько мужских голосов. Один явно чеченец с характерным акцентом. Но не он здесь главный, понятно по голосу.

– Ну всё. Всё, что надо выяснили, – это чёткий командный голос. – Всё записано?.. Интересно, как он о Голубеве узнал?

– Да об этом уже все знают, – это чеченец.

– Надо завтра об этом материал в газету дать… Только согласуйте… Ну а вам, Гилани, огромное спасибо… Правда, он нам ничего толком и не сказал.

– Мы ещё с ним поработаем, – это вновь чеченец.

– А куда ещё с ним работать?! Всё выжали. Он просто исполнитель. А куда конкретно двести лимонов уплыло, он не знал и знать не мог.

– Голубев знал, но его нет, – это ещё один голос.

– Вот эта банкирша из Швейцарии. Как её? Амёла?

– На неё надо выйти.

– И что ты ей скажешь? И как ты ей скажешь?

– Через этого.

– Ладно. Закругляемся… Тебе, Гилани, спасибо.

– Да что вы?.. Общее дело делаем. И я рад служить и стараться.

– Похвально, Гилани. Похвально. Я доложу. Хотя вот этот твой кадр – плясун.