Гервег онемел от удивления; гарсон тоже вытаращил глаза. «C'est trop fort!»[5] – бессознательно шептали его побледневшие губы.
– Прощайте, гражданин, – отчетливо произнес старик, как бы решившись уйти. Гервег бросился и удержал его.
– Постойте… подождите… позвольте поблагодарить вас… Он начал шарить у себя в карманах.
Старик отклонил его своей широкой, неразгибавшейся рукой.
– Не беспокойтесь, гражданин; денег я не возьму.
– Так, по крайней мере, позвольте предложить вам… хоть завтрак… ну, стакан вина… что-нибудь…
– От этого я не откажусь, – промолвил старик после небольшого молчания. – Я вот второй день почитай что не ел.
Гервег тотчас услал гарсона за завтраком, а пока попросил своего гостя присесть. Тот тяжко опустился на стул, положил обе ладони на колени и потупился…
Гервег принялся его расспрашивать… но старик отвечал неохотно, угрюмым тоном: видно было, что он устал сильно – а впрочем, ни волнения никакого не ощущал, ни страха, – и на все махнул рукой. Да и беседа с «буржуа» была ему не по вкусу. За завтраком он, однако, несколько оживился. Сперва ел и пил с жадностью, а потом понемногу стал разговаривать.
– Мы в феврале, – так рассуждал он, – обещали временному правительству, что будем ждать три месяца; вот они прошли, эти месяцы, а нужда все та же; еще больше. Временное правительство обмануло нас: обещало много – и ничего не сдержало. Ничего не сделало для работников. Деньги мы все свои проели, работы нет никакой, дела стали. Вот тебе и республика! Ну, мы и решились, все равно пропадать!