Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Глава 4

Середина ноября 1707 года от Р. Х.

Алексей Романов – Иван Пестерев

Чувствую, как по телу скользит легкий прохладный ветерок…

«Стоп! Я жив? – единственная мысль пронеслась в моей голове. – Неужели мы отбились? Надо кого-нибудь позвать».

Но сказать – одно, а вот сделать – совершенно другое. Глаза не открываются, наотрез отказываясь подчиняться, язык только вяло ворочается, царапая пересохшее небо. Пытаюсь поднять руку – ага, сейчас. Какая рука, если даже язык еле слушается, как я ни стараюсь.

Подумал и решил пока ничего не предпринимать, тем более что при нынешнем моем состоянии это очень даже превосходно получается.

Мысли переплетались и накладывались одна на другую, не давая сосредоточиться, постоянно сбивая с чего-то важного – так мне, по крайней мере, казалось…

Я лежал уже больше получаса, а может, и сутки – увы, но счет времени я потерял. Ведь когда ничего не делаешь, минуты кажутся часами. Сил на то, чтобы открыть глаза, не было, но, к моему счастью, мой язык понемногу начал отходить и теперь уверенно ворочался по моему желанию, вот только по-прежнему не желая что-либо говорить.

Внезапно повеяло сквозняком, и я услышал голоса, отозвавшиеся звоном в моих ушах – чересчур они были громкими. Или мне так кажется?

– Батюшка, он лежит так уже вторые сутки, вы должны ему помочь! – больно резанул меня тенор говорившего человека.

Сашка! Точно он! Значит, мы все-таки отбились!

– Сын мой, я делаю все возможное, и не надо мне указывать, как помогать рабу Божьему!

Казалось, святой отец готов был сорваться на крик, но сдерживал себя.

– Это ты раб в рясе!

– Да как ты смеешь, богохульник?! – взвизгнул священник.

– Да что вы делаете?! Вы его только молитвами и обихаживаете! – вставил еще один знакомый голос.

Кузьма!

– Все в воле Божьей!

– А если я сейчас пущу твою церквушку на костер, это тоже будет в руках Господа?!

Ярость Александра постепенно росла, уж это я уловил в его голосе точно. Видимо, сей разговор ведется явно не пару минут.

– Ты не посмеешь! А если сей молодой человек будет достоин, он выживет…

– Что?! Ты… Да как ты… – Казалось, от негодования Сашка сейчас задохнется. – Мы забираем его, сейчас же.

– Ему нельзя никуда двигаться еще как минимум дня два, – спокойно ответил священник.

– Значит, я привезу нормального лекаря!

– Делайте как хотите, но этот человек будет лежать еще как минимум пару дней.

– Хорошо, но когда…

Я не успел услышать окончание фразы, провалившись в небытие…

Вновь придя в себя, первым делом почувствовал, что лечу на чем-то движущемся, а мое лицо приятно щиплет легкий морозец. Сделав над собой усилие, открываю глаза, но тут же зажмуриваюсь от света, больно резанувшего по ним. Вяло шевелю языком в надежде что-нибудь сказать…

– Друзья, – едва слышно шепчут непослушные губы.

Казалось бы, меня никто не мог услышать. Ан нет, через секунду рядом со мной сел человек.

– Алексей, ты жив?! – голос говорившего переполняли радость и надежда одновременно.

– А ты как думаешь? – ответил я ему слегка хриплым и квелым голосом.

– Ну и слава Богу! – выдохнул Кузьма.

– Расскажи…

Единственное слово, на которое у меня хватало сил, сорвалось с моих губ, но Кузьма все понял правильно и начал рассказывать.

Выяснилось, что как только меня ранило в голову брошенным главарем ватаги кистенем, банда еще раз попыталась нас атаковать, но, после того как пали еще трое разбойников, их пыл окончательно угас, и они отступили, уйдя в неизвестном направлении. Меня же на носилках, сооруженных из подручных материалов, сразу понесли в ближайшую деревушку, до которой была пара верст чуть в сторону от основной дороги в Петровку.

Привезя меня, Кузьма с Сашкой тут же отправили вестовых в корпус и Рязань, сами же остались дежурить около меня, охраняя непонятно от чего. Через десять часов в деревню влетели два десятка оставшихся в Рязани гвардейцев, вместе с которыми прибыли Артур с Николаем, привезшие лекаря. Но отдавать меня местный священник отказался наотрез, и в результате я провалялся в той деревеньке чуть более трех суток, а теперь ехал обратно в Рязань.

– Вот, собственно, и все, – закончил свой рассказ Кузя.

– Кажется, нам предстоит много работы, друзья? – спросил я своих соратников, подъехавших к моей повозке и внимательно глядящих на меня.

– Конечно, Алексей, мы найдем этих… А как же… – вразнобой ответили четыре моих друга.

– А вам не показалось, что они были слишком уж хорошо организованы и вооружены? – спросил я товарищей. – Вон даже пищали у них были; пускай и старенькие, но ведь были же…

– Эта мысль не дает нам покоя уже какой день, вон и капитан тоже так думает. Да только, ваше высочество, у нас нет и намека на то, кто это мог быть. В последнее время мы перешли дорожку многим: одно то, что ты с государем-батюшкой помирился, дорогого стоит, не говоря уже про все остальное. Да-да, не смотри на меня так, ты и сам прекрасно знаешь, что, пока ты в ссоре с отцом был, многие были в выигрыше, теперь же… – Николай многозначительно развел руками.

– Ну почему же нет? Вот, к примеру, что это дезертиры, отбросим сразу же, плюс ко всему они явно не местные, потому что разбойников в том районе вывели уже почитай как полгода.

– Знать бы еще, в каком именно месте этих «работничков» искать… – с сожалением сказал Михаил, сжимая эфес шпаги.

– А вот это, увы, нам пока неизвестно. Но, я думаю, мы с этим что-нибудь придумаем, благо у нас теперь время есть, – устало прошептал я и провалился в забытье.

– Надо что-то… – как из-под воды донеслось до меня.

* * *

Декабрь 1707 года от Р. Х.

Алексей Петрович Романов

Родимый дом

Глаза упорно не желали открываться, хотя я чувствовал, что уже выспался. Но человек такое животное, что перед ним мало кто может устоять, не говоря уже о собственном организме, и через пять минут боя с самим собой я таки смог открыть глаза.

Мое бренное тело покоилось в спальне дворца, вот только кроме обычных вещей здесь стояло блюдце с какими-то тлеющими травами или сеном – я что-то не совсем разбираюсь в этом. Одно знаю точно: запах их был приторно-горьковатым. В принципе, конечно, можно было бы полежать в кровати еще несколько часов, но мое внутреннее «Я» столь бурно протестовало по поводу столь бездарного времяпрепровождения, что лень волей-неволей ушла, обиженно насупившись, в самые глубины разума.

«Да вы, батенька, трудоголик!» – поздравил я себя, улыбаясь.

В отличие от предыдущих попыток, новая оказалась успешной. Ранее неподконтрольные мне руки смогли пошевелиться, и уже через полчаса мытарств мне удалось встать с постели. Вот только полностью одеться не успел, потому что в этот момент ко мне в комнату вошел барон Либерас в сопровождении молодой прелестной девушки лет восемнадцати, а может, и чуть меньше. Невысокого роста, чуть больше метра шестидесяти, с русыми, слегка завивающимися волосами и прелестными карими глазами, смотрящими на окружающий мир с детской непосредственностью.

Они шли, тихо переговариваясь, и не замечали меня до самого последнего момента. Да и хорошо, что так, а то ведь и без порток стоял бы перед девушкой. Стыдоба!

– Ваше высочество, вы уже встали? – удивился барон, глядя на меня.

– Да, Артур, как видишь, – ответил я, улыбаясь: слишком уж забавный вид у него был.

– Я же говорила! – победно произнесла девушка.

– Да, да, конечно, извините, что я не поверил, – ответил барон девушке.

– А в чем дело? – спросил я барона, при этом продолжая рассматривать девушку, щечки которой под моим взглядом слегка разрумянились, словно на морозе.

– Дело в том, что, когда тебя привезли в Рязань, ты неделю лежал в беспамятстве и не желал приходить в себя. Даже лекарь Тиробаум не мог помочь, а только разводил руками. Мы уже не знали, что и делать, были готовы на любое лечение, никто не мог помочь…

– И?

– Когда тебе стало совсем плохо (ты еле дышал), твой камердинер сказал, что если нет лекарей, то остается только одно средство…

– Да говори ты, в чем дело?! – рассердился я.

– Никифор сказал, что кто-то из слуг знает одну знахарку, которая может вылечить царевича. Мы тут же решили, что лучше уж обратиться к знахарке, нежели потерять тебя, и послали за ней, – ответил барон, виновато глядя на меня.

– Это правда? – с интересом разглядываю ее.

– Да, царевич, – низко кланяясь, ответила девушка.

– Расскажи мне, что же случилось дальше? – спросил я барона, по-прежнему смотря на девушку.

– Так вот, как только она пришла во дворец, сразу же сказала, что сможет вылечить тебя. Мы сначала, конечно, не поверили, все же маленькая она, да и… – Барон в растерянности развел руками, не договаривая. – Но ты упорно не желал идти на поправку, так что в конце концов мы решили, что хуже не будет, и доверились этой знахарке…

– И правильно сделали, между прочим, раз я могу сейчас стоять перед вами в прекрасном самочувствии!

– Теперь я это вижу… Но тогда-то никто не знал, кто она и чем занимается.

– Да, кстати, а почему нас до сих пор не представили? – спросил я барона Либераса.

– Позвольте представить вам эту девушку, ваше высочество, ее зовут Юлия, она знахарка, – представил мне ее барон.

– И? – Я был немного обескуражен таким представлением.

– И все. Она категорически отказывается говорить, кто она и откуда.

– А сама ты что мне скажешь? – еще больше заинтересовавшись, спросил я Юлю.

– Царевич, я бы с радостью сказала, кто я и откуда. Но, к сожалению, меня вырастила моя нянечка, которую я считала своей бабушкой, и она никогда не говорила мне, кто я. Лишь умирая, она сказала, что была моей нянечкой, но сказать, кто я на самом деле, не успела.

– Что ж, раз так, то я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто такая моя спасительница. А так как ты осталась одна, то я просто вынужден настаивать на том, чтобы ты поселилась во дворце в качестве гостьи! Предупреждаю сразу: отказ не принимается! – с улыбкой сказал я ей.

– Если вы хотите и для вас это не будет обременительно…

– Вот и чудесно! Федор!

В дверь вошел помощник моего камердинера, мужчина средних лет и невысокого роста, держащий в левой руке папку, а в правой – письменные принадлежности. Все же мое новшество с этими папками значительно облегчило процесс выполнения приказов и распоряжений; кроме того, не надо было постоянно заботиться и о месте хранения написанного – папка была и тем и другим.

– Да, господин?

– Федор, я хотел бы, чтобы вы проводили нашу гостью в ее комнаты и выполняли все ее пожелания.

– Будет исполнено, ваше высочество, – ответил Федор, кланяясь. – Прошу вас.

– Зовите меня Юлей, я буду очень вам признательна, – ответила девушка, улыбаясь.

– Как вам будет угодно, – не стал спорить Федор.

– Ваше высочество, я к вам тогда зайду чуть позже, надо осмотреть и обработать ваши раны, – сказала девушка возле самой двери, прекрасно понимая, что пока она не нужна. Тяжелое время миновало, теперь царевич был занятым человеком, у которого есть неотложные дела…

– Конечно, как тебе будет угодно, Юля, – согласился я.

Дверь за ними закрылась, а я по-прежнему смотрел вслед уходящей девушке. Однако даже плохое когда-то заканчивается, что уж говорить о хорошем…

– Алексей, все наши сейчас во дворце, ждут тебя и твоего выздоровления, – наконец сказал Артур.

– Уже? Быстро же: я только встал, а народ уже тут, – удивленно поднимаются мои брови.

– Прошло почти три недели, как тебя ранили. Но как только ты, благодаря Юлии, пошел на поправку, Михаил сразу отправил письма к Сашке и Николаю, отбывшим по делам. А Кузьма уже три дня носится по городу, воришек отлавливает, извелся весь. Он сразу же, как тебя сюда привезли, собрал сотню своих полицейских и неделю не вылазил из лесов. Три шайки разбойников нашел… – хмуро ответил Артур.

– И как? – спросил я.

– Никак, – уныло ответил барон.

– Этого и следовало ожидать…

– Особенно когда покушались на жизнь царевича! – заметил Артур.

– Да, что есть, то есть, – не стал я отговариваться и отбрасывать данную мысль.

– Нам надо в гостиную, ваше высочество, – настойчиво сказал барон.

– Эх, – вздохнул я, чувствуя, что в теле появляется какой-то непонятный азарт – одним словом, истосковался я по работе! – Идем, будем заново вливаться в струю рутины. И так почти месяц провалялся, дел скопилось, наверное, немерено.

Попутно узнал состояние дел в корпусе касательно последних прожектов, находящихся еще в зародыше. Как я и думал, чертежи, на досуге составленные мной в пасмурные вечера и ночи, остались лишь фантазиями, причем беспочвенными: жаль, но никто из друзей не проникся. Хотя почему никто? Надо только здравомыслящего человека отыскать, с, так сказать, бурной фантазией и незашоренным взглядом на мир! Вот только где такого взять?

Правда, в свое оправдание я могу сказать, что чертеж пушки многим пришелся по вкусу, другое дело – как претворить его в жизнь…

С открытием литейной при заводе нужно отлить как минимум двадцать пушек, специально спроектированных как полевая артиллерия витязей. Почему именно так? Потому что само деление кадетов на взводы по двадцать пять человек предусматривает ответ на этот вопрос.

Одним из главных моих требований для самих витязей была прежде всего максимальная автономность в рамках отданного приказа. Таким образом, каждый командир-витязь, начиная с сержанта, имел в своем распоряжении как минимум одну единицу артиллерии. А это, в свою очередь, немаленький аргумент в сражении, если командир, конечно, с головой дружит. Так что упор был сделан на облегчение орудия по максимуму, но не в ущерб качеству самой пушки. По моим подсчетам, используя сталь из чудо-печей Ивана Нестерова, удастся облегчить эти 12-фунтовые пушки раза в два по сравнению с их чугунными товарками.

В чем же было отличие моего проекта от изготовляемых сейчас пушек? Как вам сказать…

Как только я впервые познакомился с такой наукой, как артиллерийское дело, еще перед приездом Петра, я сразу же заинтересовался способом ее улучшения, все-таки знаний, слава богу, пока на некоторые проекты хватает.

Первым делом я достал чертежи самых последних пушек, отливаемых в России: все же надо было с чего-то начинать. М-дя, убожество, видели бы их мои современники. Но не беда, в конце концов, и я не пальцем деланный. По вечерам, выкраивая время от сна и наместничьих дел, я подгонял свои идеи и мысли под нужное орудие. Если быть точным, то выкидывал знания о ненужном и пока несбыточном, как, к примеру, сведения об электричестве, нитроглицерине, примеси которого используют в большинстве патронов моего времени. Да и много чего пришлось «забыть».

Так что начал я, можно сказать, с азов. А именно – позаимствовал большую часть составляющих моей пушки у «единорога» графа Петра Ивановича Шувалова, бывшего генерал-фельдцейхмейстером в русской армии времен Елизаветы. Я таки сумел начертить относительно живую «химеру». А что делать, если артиллерия делится на три вида без возможности какого-либо изменения? Пушки стреляют на пятнадцать-семнадцать градусов, по стелющейся траектории, мортиры и гаубицы – на шестьдесят пять градусов, навесом, не имея возможности стрелять по низкой траектории.

Вот именно на исправление этой проблемы и бросил я свои силы, постоянно напоминая себе о том, что в первую очередь сие орудие будет полевым и как можно более легким. В идеале, конечно, витязям подошел бы миномет. Да откуда его взять-то? Гремучая ртуть только-только начала производиться в тех количествах, которые позволили начать изготовление «ударного пороха» для капсюлей. Так что о чем-то большем мечтать глупо… Пока глупо.

Главной особенностью нового орудия была имеющая вид усеченного конуса камора. Такая форма каморы способствовала удобству заряжания орудия, по моим подсчетам, увеличивая в два раза скорость заряжания, а также и скорость воспламенения заряда, и, как следствие, метательную мощь заряда – по крайней мере, я так думаю. Также новые орудия могли стрелять по навесной траектории, с большим (до тридцати пяти градусов) углом возвышения. Если учесть, что они будут стальными, могла бы получиться просто сказочная полевая пушка среднего калибра, при условии удачной дальнейшей конструкции. Вот только сказать, насколько лучше будут характеристики моего орудия по сравнению с нынешними пушками, пока нельзя. Опытов-то нет, всего лишь чертеж на бумаге…

Увы, но кроме этой радостной для меня новости, которую сообщил Михаил, пришлось услышать и другие, не совсем приятные вести. Одна сырая идея с созданием обувной мастерской чего стоила. С одной стороны, мысль замечательная, но вот сам процесс создания и направление деятельности не были проработаны, что меня лично не устраивало по одной простой причине – любое производство должно окупать собственные затраты на сырье и работников. Пускай не сразу, но и не должно быть так, что в течение трех лет приносит одни убытки. Иначе оно и не нужно вовсе.

А тут получалось, что деньги-то будут вложены, причем немалые, а отдачи и вовсе не получится. Так что идея Кузьмы ушла на доработку. Как, впрочем, и идея Николая о создании кумпанства по освоению уральских недр. Получались те же яйца, только в профиль. В смысле, сходная проблема, но под другим углом. Не было проработано одно важное обстоятельство, а именно – ответственность и обязанности сторон. Было просто желание отправить экспедицию и там дальше разобраться, по месту прибытия, так сказать.

Если честно, то я не ожидал такого от Николая, все-таки сын купца, умный мужчина, а вот предложение выдвинул какое-то детское…

– Не подумал я, ваше высочество, – смущенно оправдывался Николай Волков. – Слишком уж кус изрядный при удаче намечается.

– Всех денег не заработаешь, друг мой, так что лучше вначале разработать те производства, за которые мы уже взялись, а только потом зариться на что-то большее, – улыбнулся я ему.

Пара часов в обществе друзей пролетела как мгновение, но, к сожалению, время было уже позднее, да и засиживаться я не мог, все же раны давали о себе знать, как и общая слабость тела. Попрощавшись с товарищами, пошел к себе в спальню набираться новых сил для завтрашних рутинных дел.

Однако поспать мне не дал Никифор, зашедший почти сразу же следом за мной.

– К вам просится ваша гостья, ваше высочество, – сказал камердинер. – Прикажете впустить?

– А куда деваться? Конечно, впускай, лекарь как-никак, – вздохнул я, но, помимо легкого сожаления о потерянных минутах сна, где-то в сердце легонько кольнуло, царапая ледяную бронь одиночества…

– Царевич, я же предупреждала вас, чтобы вы двигались как можно меньше, да и нельзя вам утруждать себя в таком состоянии, – качая головой, выговаривала мне Юля пять минут спустя, осматривая раны на моем теле. – Выпейте вот эту настойку.

Перед носом появился небольшой стаканчик с вязкой жидкостью, медленно стекающей по стенкам сосуда.

– Пейте, это только на пользу будет, – улыбнулась девушка, глядя на скептическое выражение моего лица.

– Да такую дрянь нельзя вообще никому пить! – попробовав на язык настойку, возмутился я.

– И никакая это не дрянь, это отличное средство для сращивания порванных мышц, – нахмурилась знахарка.

– Верю, – заверил я ее, через силу выпивая медленно сползающую со стенок гадость.

– Вам, царевич, еще повезло, вот если бы были задеты легкое или печень, вы бы так легко не отделались. А так вы только много крови потеряли, – сказала девушка, глядя на меня.

– Зовите меня по имени, прошу вас… – оборвал я свою спасительницу.

– Но как же так можно?! – изумилась она, но тут же замолчала, увидев что-то в моем взгляде. – Хорошо, Алексей.

– Вот так-то лучше, – улыбнулся я ей. – Юля, а почему ты стоишь? Садись. Негоже мне сидеть, когда моя спасительница стоит!

– А вам, Алексей, вообще стоять не рекомендуется! У вас дырка только начала затягиваться, так что еще недельку вам бы полежать не помешало. При условии, что будете пить эту настойку.

– Почему же? – удивился я.

– Потому! Объяснять долго, – ответила девушка, посмотрев на меня как на дурака.

Что ж, куда деваться, если в этой эпохе власть имущие частенько пренебрегают знаниями. Хотя надо отметить, что и в моем времени стоящие у руля в стране или держащие руки на пульсе одной шестой мира порой были малограмотными и, что скрывать, тупыми, не видящими ничего дальше своего носа!

– Хорошо-хорошо, – поднял я ладони. – Вот только есть один вопросик, такой маленький и невзрачный. Поможешь в нем разобраться, Юля?

– Если я сама знаю на него ответ, – сказала девушка.

– Знаешь, ну или должна знать.

Я слегка смутился своего напора, все-таки прелестная девушка, к тому же и меня вылечила, но знать мне это все же надо, я бы даже сказал, жизненно необходимо!

– Дело в том, что, как сказал мне Артур, они не знали, что делать, да и приглашенные лекари оказались бессильны. А тут молодая красивая девушка вылечивает почти безнадежного больного…

Я ожидал любой реакции – судороги лица, бегающих глаз, слез наконец, – но вот заливистый смех меня самого ввел в ступор.

– …безнадежного больного… – сквозь смех расслышал я слова Юли.

Отсмеявшись, девушка села напротив и, положа локти на стол, сцепила ладони в замок, задумчиво глядя на меня.

– А ведь вы, ваше высочество, непросты, – совершенно серьезно сказала молодая девушка после пятиминутного изучения моего лица. – Когда вы смотрите, у вас в глазах порой какая-то непонятная грусть проскальзывает. Сильная грусть.

«Ага, особенно когда за плечами тысячелетняя история народа, пускай и слегка забытая, но все же. Вот только об этом никто никогда не узнает. Есть тайны, знать которые не должен никто, даже собственная голова. Чем быстрее они улетучатся, тем будет лучше!»

– А что насчет этих «мэтров», как их называют, то сейчас на Руси по пальцам можно пересчитать действительно знающих иноземных лекарей, в основном одни недоучки и шарлатаны, мало кто из них действительно что-то путное знает… – слегка раздраженно взмахнула рукой травница.

– Но все же, – не сдавался я.

– Да ваша рана вообще пустяк! – разошлась Юлия. – Вот когда три года назад одного молодца медведь под себя подмял, вот тогда действительно страшно за парня было, еле с того света вытащили, и то благодаря бабушке.

– Выходит, эти лекари, по-твоему, совсем не лекари?

– Ну почему же? Среди них есть хорошо разбирающиеся в своем деле, но делают они только то, чему их научили, по-книжному. А ни человека, ни хвори его изнутри не понимают…

– А почему же те, кто понимает, не идут на государеву службу? – задал я вопрос.

– А потому, что они по большей части старообрядцы или вовсе язычники. А у попов же одно на уме – закабалить или в прорубь на крайний случай, коли не согласишься!

– Не всегда же так! – возразил я.

– Не всегда, – согласилась девушка. – Но в большинстве случаев точно!

«Блин, а ведь и не поспоришь, – восхищенно подумал я. – Что-то она чересчур грамотно разговаривает, на крестьянку, пускай и обученную бабкой-знахаркой, не похожа точно».

– Я…

Не успел я закончить фразу, как мой лекарь тут же меня перебил:

– Давайте, я сначала посмотрю вашу рану.

– А попозже нельзя? – задал я риторический вопрос, начав развязывать шнурки на камзоле.

Конечно, ответа я не получил, только красноречивый взгляд, да и то мимоходом, как данность.

После осмотра, занявшего минут пять, Юля сказала, что рана начала затягиваться, вот только, на мой взгляд, она стала еще хуже! Покрылась какой-то слизью, смешанной с гноем, да еще к тому же постоянно чесалась.

На мой вопрос о том, должно ли так быть, Юлия ответила, что да, так как она помазала ее каким-то лекарством, а после ответа сразу же засмеялась.

– Какие же мужчины все-таки боязливые! – с улыбкой сказала девушка. – Как что-то выходит за рамки их понимания, нет, даже обычного знания, так сразу же начинают что-то придумывать.

«И к чему она это сказала? Подумаешь, спросил о ране. Так я же бок-то не чувствую, и ведь раньше-то этой гадостью она рану не мазала!»

– Все, я закончила осмотр, – села в кресло напротив меня Юлия.

– Разрешишь задать тебе немного странный вопрос? – наконец произнес я.

– Конечно, вот только давайте условимся, что если вопрос мне не понравится, то я не буду на него отвечать.

– Хорошо. Скажи, Юля, а из какого ты боярского рода?

– С чего вы это взяли? – удивилась она, вот только рука на столе, перебиравшая какие-то не то обереги, не то лекарственные корешки, дрогнула слишком уж сильно.

– Да вот на крестьянку ты не похожа, да и говоришь слишком правильно, видно, учителя твои в свое время старались на славу, – обосновал я свой вопрос.

– Да, я и правда не крестьянская дочь, но вот какого именно рода, не знаю. С пяти лет я была на воспитании у дедушки, а после его смерти, во время бунта стрельцов, меня забрала к себе в деревню моя нянечка. Что же насчет рода, то дедушка не говорил мне о нем ничего. Сказал только, что когда мне восемнадцать весен исполнится, тогда и скажет: мол, решай свою судьбу сама, внучка, – тихо прошептала Юлия, из глаз которой уже готовы были сорваться слезинки.

– Извини меня, Юля, я не хотел тебя обидеть! – воскликнул я, поняв, что совершил ошибку. Не стоит лезть в прошлое человека, если он сам не хочет его рассказать.

– Все хорошо, я просто вспомнила тот день, когда он умер. Меня-то он успел закрыть в каморке, а вот сам не уберегся…

– Я очень сожалею об этом, – искренне сказал я, подходя к ней.

Не знаю как, но когда Юлия начала вставать, я немного наклонился и чуть коснулся ее губ своими; может, подсознательно она и хотела этого, но неожиданная близость заставила ее отпрянуть от меня. Однако стол за спиной девушки привел к обратному эффекту, и, вместо того чтобы отступить от меня, она буквально упала в мои руки, заставив меня болезненно сморщиться, но все же не выпустить ее из своих рук.

– Алексей… – подняла карие глаза Юля, умоляюще глядя на меня.

Быть может, она хотела что-то сказать, но мой поцелуй помешал это сделать. Так мы и стояли, не отрываясь друг от друга. Время остановилось, даря нам прекрасные мгновения нашей жизни…

Но ничто не вечно, а уж счастливые мгновения тем более. Топот ног в коридоре заставил нас отодвинуться друг от друга.

– Срочное послание! – услышал я за дверью.

– Жди! – монотонно ответил один из моих гвардейцев, направляясь к двери в мой кабинет.

Легкий стук по косяку – вот и все, что позволил себе один из моих телохранителей.

С сожалением я подошел к двери, чувствуя, что готов убить так не вовремя прибывшего гонца.

– Зови, – все же смог я выдавить из себя одно слово, оставляя открытой дверь.

– Завтра я посмотрю вашу рану еще раз, – не глядя на меня, сказала Юлия, тут же упорхнув из кабинета, так быстро, что я и сказать ничего не успел.

А прочитав привезенное послание, я и вовсе забыл о том, что хотел что-то сказать. А как еще можно реагировать, когда тебе приходит письмо с вестью о восстании, пускай и только начавшемся?

* * *

Апрель 1708 года от Р. Х.

Тамбовский уезд

Алексей Петрович

«Вот ведь черт, как я мог забыть о восстании Булавина?» – вот, пожалуй, самая приставучая мысль последних месяцев, частенько наведывающаяся ко мне в гости.

В середине февраля пришел приказ, в котором отец предписывал выступить с набранными недавно полками к Воронежу для усмирения восставших, попутно отрезая пути распространения заразы восстания. В своем письме государь намекнул, что это назначение только проверка и желание узнать, достоин ли я большего. Конечно, это все было довольно туманно, но то, что это было, уже радовало.

Нашей основной задачей было заблокировать дальнейшее продвижение отрядов Булавина, войско которого постепенно увеличивалось за счет дезертиров и рабочих людей. Совместно с двумя поступившими в мое подчинение полками, набранными буквально полгода назад для отправки на западную границу, мы вышли из Рязани в сторону Воронежа, уже охваченного пламенем восстания.

– Ваше высочество, впереди неизвестный отряд, – сказал мне глава разведчиков лейтенант Никита Селиванов.

– Как одеты?

– Половина в старых, поношенных мундирах, остальные вообще голытьба какая-то, – тут же ответил он.

– Численность?

– Сотен восемь всего. В голове на конях три сотни, плюс на марше четыре, ну и обозники, – подумав, ответил Никита.

– В какую сторону идут?

– Прямо на нас, через полчаса будут здесь, у них обоз еле идет.

– Судя по описанию сего отряда, на регулярную армию он не очень-то похож, да и наши войска должны быть много западнее. Так что это бунтовщики однозначно, – сказал я вслух. – Что ж, тогда, пожалуй, устроим им теплую встречу. Господа полковники, – улыбнулся я седоусым командирам 7-го и 5-го полков, – я думаю, вы не нуждаетесь в моих объяснениях и наставлениях, Скажу только одно: разместите своих людей так, чтобы никто не ушел, пленных брать только в том случае, если они сами бросают оружие. А я со своими витязями встану вон в той балке, как раз напротив дороги, и как только мы откроем огонь, так и вы, господа, извольте не мешкать.

– Будет исполнено, ваше высочество! – ответили полковники и сразу же отбыли к своим воинам.

Как только я остался один, ко мне подошли двое товарищей, поехавшие вместе со мной в силу своей незанятости – Кузьма и Сашка.

– Алексей, не рановато ли наших орлов на убой пускать? – озадаченно спросил Кузьма.

– А кто сказал, что они на убой пущены, Кузя? – удивился я. – Три месяца занятий с «колпаками» у них на полигоне было. Освоились неплохо, хочу заметить.

– Так ты же их поперек дороги ставить хочешь…

– И что?

– Как что? – не выдержал Александр. – Там же казаки, мать их через три колена! Наши юнцы даже залп сделать не успеют, как их нашинкуют…

– Разве их так плохо учили, Саша? – поднял я брови. – Мне кажется, на последних учениях все пять рот показали просто отличный результат – как в стрельбе, так и в тактических перестроениях, не говоря об упомянутой мной артиллерии!

– Разве что артиллерия поможет, – все же был вынужден согласиться Саша, вспоминая, как двадцать пушек сносили деревянные макеты редутов.

– Между прочим, эти пушки стреляют как минимум в полтора раза дальше своих товарок, имеющихся на вооружении основной армии.

– Все эти придумки – это, конечно, хорошо, но вот как наши витязи (еще недоучившиеся, хочу заметить) выстоят против мужиков, уже не раз пускавших кровь своим врагам? – не унимался Кузьма. – Не сплохуют? Я сам помню: после первого боя еле руками шевелить мог…

– Действительно, Алексей, не лучше ли нам было бы поставить их на фланг, как раз на месте одного из полков? Все-таки стрелять из укрытия, пускай и плохенького, все же лучше, чем встречать врага голой грудью, – поддержал друга Сашка.

– Друзья, понимаете… – только начал я, как вестовой от Никиты (точнее, разведчик, находящийся в его подчинении) доложил о приближении вражеского отряда.