Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Взгляды переметнулись на нашего экономиста и бухгалтера в одном лице, разбирающегося в сих делах много лучше нас, причем каждого в отдельности, на голову как минимум.

– Хотя отказать царской особе отец не сможет, однако получится ли, не знаю, – без раздумий ответил Николай.

– Надо же когда-то начинать общаться с золотыми представителями Руси-матушки, – улыбнулся я ему.

Сразу после нашей встречи, то есть ближе к полуночи, все разбрелись по домам. Кузьма, как обычно, остался в левом крыле моего дворца, где уже давно облюбовал небольшую комнатушку, пользуясь ей с поистине армейским практицизмом.

Как бы то ни было, но на следующий день, сразу после завтрака, как обычно поданного в девять часов утра, прибыл курьер с письмом от Николая, где он говорил, что Павел Никифорович прибыл в Рязань вчера вечером и с удовольствием поговорил бы с царевичем. А ниже шла маленькая приписка: мол, удочка закинута, наживка проглочена, осталось только подсечь и вытащить рыбу на берег.

Вот в этом-то и заключалась вся загвоздка: рыбешка может не по рыбаку оказаться.

Просмотрев свой график на сегодня, я тут же освободил для беседы с Павлом Никифоровичем пару часов после полудня. «Что ж, думаю, время будет подходящим для штурма бастионов купца, да и подкрепиться за беседой можно будет», – прикинув оптимальный вариант, решил я.

Тут же черканул пару строк на бумаге, запечатал письмо печатью.

– Никифор!

– Чего изволите, ваше высочество? – тут же появился камердинер.

– Пусть доставят в дом к купцу Волкову, что близ Кузнечной слободы живет.

– Будет исполнено, ваше высочество, – с поклоном взял письмо Никифор.

Больше не глядя на камердинера, я удрученно посмотрел на лежащую на столе кучу разнообразных бумаг, среди которых отдельной стопкой лежали жалобы, отчеты о затратах и поступивших налогах. Но надо признать, что стопка с каждой неделей истаивала все больше и больше. Введенные мной указы об отмене пошлин на торговлю предметами первой необходимости хоть и уменьшили поступления, но заметно оживили хиленький ручеек купцов, почувствовавших пусть небольшое, но послабление. Рязанские полицейские под руководством Михаила усилили контроль над преступностью. Облавы, ночное патрулирование улиц, драконовские штрафы для нечистых на руку ремесленников и купцов делали свое дело. Вот только после первоначальной чистки рядов самой полиции их осталось… всего треть от первоначального состава. Что ни говори, а пословица «не подмажешь – не поедешь» известна и в этом времени.

Новые полицейские, постоянно тренируясь под руководством своих более зрелых собратьев, внезапно получивших повышение, валились с ног, но мало кто из них жаловался. Что ни говори, в ущерб количеству заметно улучшились условия работы.

Однако проблемы взяточничества и разбоя были одними из наиглавнейших в моем списке, ведь относительный порядок, путем казней и конфискаций имущества, удалось навести только в Рязани. Но оставались еще и подвластные мне земли, по которым не будешь ездить каждый день и проверять работу еще не налаженной системы взаимоотношений.

За просмотром проблем горожан, жаловавшихся на мощеную дорогу, соседей, торговцев и многое другое, пролетели часы до обеда. Вспомнив, что назначенная встреча вот-вот состоится, я отложил испачканное перо и с хрустом потянулся, вставая с места.

– Никифор! – позвал я слугу.

– Я здесь, ваше высочество.

– Прикажи подать обед на двоих в Малом зале.

Мысленно прикинув в уме, где лучше всего вести разговор один на один, я остановился на небольшом зале для приемов.

– Будет исполнено, ваше высочество, – слегка пятясь назад, сказал камердинер, прикрывая дверь.

Чем был примечателен выбранный мною зал? Можно сказать, ничем, разве что небольшим проявлением роскоши в виде пары картин и золотых подсвечников искусной работы, висящих по периметру зала. Но, в принципе, бывалого купца этим не поразить, настоящая роскошь для них только мишура и бесполезная трата денег. Деньги должны крутиться – эту непреложную истину знает любой из них, как знал ее и любой мой бывший современник.

Спустя полчаса, когда я немного освежился и полюбовался тренировкой десятка гвардейцев, гоняемых неутомимым капитаном Нарушкиным, Никифор доложил о том, что отец Николая Павловича прибыл.

– Пора, – едва слышно шепнул я сам себе.

Решив особо не напрягаться по поводу первого впечатления, попросту приказал отвести гостя в Малый зал, где он и должен меня дожидаться.

– Доброго здравия вам, ваше высочество, – поклонился в пояс старший Волков.

– И вам доброго здравия, Павел Никифорович, – ответил я, назвав его по имени-отчеству, как бы говоря: мол, цени, купчина! Отношение благородных людей к торгашам в этом времени было, мягко говоря, как к псам, так что оценить мой такт он просто обязан.

Седина только слегка тронула на висках русые волосы купца, придавая некоторую солидность. Однако живые карие глаза, внимательно следящие за обстановкой, говорили о том, что отец Николая так же далек от образа зажиревшего торговца, как и ястреб от утки. Небольшая ухоженная бородка едва ли достигала пяти сантиметров, придавая ему небывалое сходство с какимнибудь заезжим атаманом, неведомо зачем переодевшимся в одежду купца.

– Прошу отобедать со мной, Павел Никифорович: дела, знаете ли, совершенно некогда перекусить, – улыбнувшись, показал я на пустой стол, тут же начавший заполняться яствами.

– Я понимаю, ваше высочество, сам, бывает, совершенно счет времени теряю, – ответил с улыбкой купец.

Минут пять мы друг к другу притирались, каждый разглядывал своего оппонента, но в конечном итоге первым не выдержал купец:

– Разрешите задать вам вопрос, ваше высочество?

– Задавайте, Павел Никифорович.

– Я хотел спросить вас, ваше высочество, вот о чем. Все мы видим, что за последние месяцы вы резко изменились, и, надо признаться, в лучшую сторону…

– Кто это «мы»? – сразу подобрался я, чувствуя, что разговор принимает интересный оборот, все же ожидаемая получасовая беседа о пустяках – это даже не смешно.

– Мы – это купцы, – улыбнулся мне Никифор, показывая, что хоть доверие ко мне уже и испытывает, но не настолько, чтобы открывать все свои карты. – Так вот, нам бы хотелось знать: чего же вы, царевич, так усиленно добиваетесь?

– А именно? – прикинулся валенком я.

– Я спрашиваю не о том, что вы делаете по велению своего отца, нашего государя-батюшки, а о том, что вы делаете вместе со своими друзьями в, так сказать, свободное от дел время.

– Мои помыслы направлены только в вящей славе Русиматушки и нашего государя-батюшки, – спокойно ответил я, внимательно глядя на купца, отдавая ему на откуп наш разговор.

– Вот об этом я и говорил – об идеях и желаниях…

– А при чем здесь ваше внимание, Павел Никифорович? – немного грубовато оборвал я купца.

– Дело в том, Алексей Петрович, что мы тоже заинтересованы в таком богоугодном деле… – ответил мне купец, делая паузу, возможно, для того, чтобы я проникся возможными перспективами от совместного сотрудничества.

– Что ж, меня очень радует, что на Руси остались люди, радеющие о славе ее. Только вот при чем здесь я, уважаемый купец Золотой сотни?

– Как же так, царевич? Ведь вы, можно сказать, второй человек в государстве, – попытался возразить мне купец.

– Вот именно, что «можно сказать», – криво усмехнулся я.

Увидев мою реакцию, купец осознал свою оплошность и попытался ее загладить.

– Я хотел сказать, что вы должны быть вторым человеком в нашем государстве, – поправился он.

– Что вы этим хотите сказать, уважаемый? Вы подговариваете меня к непослушанию? – с изумлением спросил я его, не переходя при этом рамки дозволенного, чтобы не спугнуть заинтересовавшегося торговца.

– Нет, что вы. Я просто хотел сказать, ваше высочество, что мы могли бы помочь вам в реализации некоторых ваших планов.

– Что ж, помощь государству – это всегда хорошо, тем более безвозмездная, – с улыбкой ответил я, решив так просто не соглашаться на начальные условия нашего словесного контракта. Возможного контракта.

От моих слов купца Павла буквально передернуло, но он сдержался, уловив, что я говорю это несерьезно.

– Хорошо, конечно, хорошо, – поддержал он меня.

– Но?

– Но, к сожалению, у многих торговых людей не так много денег, чтобы их можно было дарить государству без ущерба для их дела, – смиренно закончил он.

– Так что вы тогда хотите, уважаемый Павел Никифорович? – наконец задал я ему вопрос, которого он так долго ждал.

– Сын обмолвился мне, что у вас есть кое-какие… хм… затруднения с деньгами…

– Да, это действительно так. Но Никола, по моей просьбе, не сказал вам главного.

– Как же так? – удивился заинтригованный купец.

– Все очень просто. Мне не хватает денег для воплощения в жизнь некоторых прожектов, в скором будущем обещающих дать неплохой барыш, но могущих погореть и оказаться пшиком, если их не поддержать на первом этапе становления. Я понятно объясняю, Павел Никифорович? – улыбнувшись, спросил я торговца.

– Куда уж понятнее, ваше высочество. Но чего вы хотите от меня? Денег едва хватает для того, чтобы товары до Архангельска и Санкт-Петербурга довозить и не опухнуть от голода, – сокрушенно сказал купец.

– Вы немного лукавите, Павел Никифорович, но речь сейчас не об этом. Я не собираюсь просить у вас деньги в рост. Я предлагаю вам создать товарищество по одному весьма выгодному делу, которое уже начато и почти запущено. Единственное, что осталось, это поддержать кое-какие поставки в течение полутора-двух месяцев и дождаться прибыли.

– Извините меня, ваше высочество, но мне почему-то мало верится, что человек просто так откажется от денег, идущих к нему, – недоверчиво хмыкнул отец Николы.

– А этого и не будет, Павел Никифорович. Все очень просто. Вы вкладываете половину от затраченной суммы в мой прожект и получаете чистую прибыль от производства в размере четверти, больше не вкладывая ни гроша.

– Интересно получается, ваше высочество: это какая же такая должна быть вкладываемая сумма, если целая четверть доходов будет отдаваться мне? – все так же недоверчиво спросил меня купец.

– Вклад не маленький, должен в этом признаться. О нем, если вы согласитесь, узнаете от сына, он у вас действительно дельным человеком растет, который, надеюсь, всегда будет при мне, – слегка прищурившись, сказал я торговцу.

«Умный поймет подоплеку, а дурак… Мне дурак не нужен, так что посмотрим, каков купец Павел», – усмехаюсь про себя.

– Естественно, никакой отчетности о расходах не будет?

– Конечно, не будет. Мне ли вам это объяснять, Павел Никифорович? – слегка покачав головой, говорю ему.

– Но все же четверть дохода…

Барьер недоверия треснул.

– Не все так уж и безоблачно, Павел Никифорович. Из этой четверти будут высчитываться деньги на сырье, так что чистыми вы будете получать, скорее всего, не больше одной седьмой части прибыли. Но могу с уверенностью сказать, что даже при самом скверном положении дел за пять лет вы как минимум вернете все свои деньги, – закончил я, смачивая горло глотком разбавленного красного вина.

– Да, действительно, не все безоблачно. Но думаю, что с удовольствием приму участие в вашем прожекте, ваше высочество, – наконец сказал купец, отрывая ножку запеченной утки. – В меру своих возможностей, конечно.

– Поверьте, вы не пожалеете о своем решении. Да и Николай много что сможет вам рассказать, – улыбнулся я, поднимая кубок. – Ваше здоровье, Павел Никифорович.

Для кадетов пока еще не существовало никаких авторитетов, они только начинали впитывать в себя, под внимательным приглядом наставников и учителей, все мои чаяния и надежды. А мне и нужны не только верные, но и думающие воины. Кадеты живо интересовались причинами наших поражений в идущей войне со шведами. Вот и сейчас встал вопрос о том, в чем была причина поражения наших войск под Нарвой в 1700 году.

Как я понял из сбивчивых фраз учителя-наставника витязей, он не мог сказать им, что государь неправильно подобрал командующего армией, дабы не навести на царя никакой тени.

«Что ж, похвально, коли Руслан Дмитриевич так заботится о репутации нашего государя. Надо будет потом с ним переговорить. Когда время будет», – сделал я себе зарубку в памяти.

– Похоже, я смогу ответить вам на поставленный вопрос, братья^[1], – сказал я, вставая со своего места и направляясь к трибуне. – Итак, витязи, я много услышал вопросов от вас касаемо того, почему мы проиграли. Я прекрасно вижу, как больно вас задевают события тех черных дней, когда наши воины ложились в землю, не принося побед русскому оружию! Но это не повод для того, чтобы унижать и оскорблять их утверждением, что они плохие воины. Нет, братья! Другое дело, что выучка у них была недостаточная, из-за чего наш государь, Петр Алексеевич, и вынужден был пригласить на пост командующего иностранца, фельдмаршала фон Круи, сдавшегося Карлу сразу после начала сражения вместе со всеми высшими офицерами-иностранцами.

Также шведам сыграло на руку, что в тот день был сильный снегопад и наши солдаты не видели войск Карла до той поры, пока они не оказались перед самым носом, первым же броском захватив наши батареи и тут же воспользовавшись ими против наших воинов.

Так ответьте мне, кадеты: какая ошибка была самой большой в битве при Нарве с нашей стороны?

– Доверие к иностранцам? – спросил кто-то с задних рядов.

– Да, это одна из ошибок, но не она главная, Роман, не она. Кто-то еще желает сказать? – вновь спросил я аудиторию.

– Плохая разведка и охрана артиллерии? – спросили уже ближе к центру.

– И это тоже верно, но это частности. Что ж, не буду вас больше мучить, а уж тем более забирать ваше драгоценное время… – наконец сказал я кадетам, выдержав театральную паузу. – Главной бедой наших войск в том злополучном сражении была плохая подготовка не только наших солдат, но и офицеров. Ведь хорошего солдата можно обучить и за полгода, а хорошего офицера – не менее чем за пять лет. Далеко за примером ходить не надо, можно просто вспомнить, что из пятнадцати полков только три – Семеновский, Преображенский и Лефортовский, имеющие кадровый командный состав, – сражались до последнего и смогли отбить все атаки шведов. Сии воины, не показавшие спины врагу, достойны называться храбрейшими! Правда, должен заметить, что в последнее время выучка наших войск растет на глазах, и теперь никто не скажет, что русские солдаты не представляют угрозы.

Закончив свое выступление, я сошел с трибуны. Следом за мной на трибуну сразу же взошел преподаватель.

– Давайте поблагодарим его высочество за то, что объяснил нам причины и ошибки поражения наших войск в битве при Нарве…

Не успел Руслан Дмитриевич договорить, как аудиторию разорвали рукоплескания, в которых порой слышался залихватский свист, говорящий о том, что моя речь пришлась по душе молодым орлам будущей империи.

– Ну все, хватит, братья. Порадовались, и будет, у вас еще занятий на целый день, – попытался я оборвать начавшееся веселье.

Ага, сейчас! Не тут-то было! Видимо, мой приезд уже был праздником для ребят, все же, пусть они и были раньше одиночками, теперь большая часть кадетов начала чувствовать себя одним целым с этой непонятной организацией, дающей им столь много, в том числе и… новую семью!

– Думаю, можно дать ребятам пару минут передохнуть, Руслан Дмитриевич? – поинтересовался я у преподавателя.

– Я и сам только что хотел просить вас об этом, ваше высочество, – улыбнулся пожилой дворянин, не чурающийся обучать крестьянских детей.

Не мешая веселью кадетов, мы вышли в коридор и тут же уткнулись в небольшую дверцу, ведущую в личный кабинет преподавателя военной истории и тактики.

– Может, вы позволите мне переговорить с вами, Руслан Дмитриевич, в более спокойной обстановке? – спросил я его.

– Конечно, ваше высочество, прошу вас пройти в мой кабинет, – тут же согласился он, открывая дверь.

Стоит заметить, что каждый преподаватель и наставник имеет личный кабинет, который обустраивает только он, и только по своему вкусу, при этом в своем кабинете он и бог, и царь. Таково было мое условие для каждого из нанимаемых преподавателей.

Мало кто знает, что о человеке можно судить не только по его внешнему виду и мимике, но и по убранству его уголка, дома, места, где он отдыхает от тяжелых будней, по тому, что преобладает в комнате, какие именно вещи и где лежат. Да и по множеству других разнообразных признаков можно понять о человеке если не все, то многое.

Так и сейчас, зайдя в кабинет наставника, я первым делом заметил полный порядок, без лишних вещей, присущих «новым» петровским аристократам. Если бы можно было назвать дворянина аскетом, то Руслан Дмитриевич больше всего подошел бы на эту роль. Слишком уж много свободного места было в его комнате…

– Прошу вас, присаживайтесь, ваше высочество, – вырвал меня из дум хозяин комнаты, продолжая стоять рядом со своим креслом.

– Благодарю, – ответил я, усаживаясь в стоящее напротив стола кресло.

Следом за мной сел и преподаватель, положа руки на стол и внимательно смотря на меня.

– Не буду тянуть время и забирать драгоценные минуты у кадетов, поэтому сразу перейду к делу, если вы, конечно, не против, Руслан Дмитриевич, – поинтересовался я у учителя. – Дело в том, что витязям в скором времени – быть может, через год, а может, чуть больше – предстоит вступить в сражение. Я думаю, вы догадываетесь, с кем им предстоит сражаться. Поэтому я хотел бы, чтобы вы как можно больше внимания уделили вопросу современной тактики европейских держав, с рассмотрением их слабых сторон, естественно.

– Я постараюсь все рассказать кадетам, ваше высочество, но этого может быть недостаточно, – качая головой, сказал учитель. – Да и как быть с тем, что у нас попросту не хватает нужных знаний по этому вопросу?

– Я постараюсь решить данную проблему, а ваша задача – научить их всему тому, что они не только должны, но и обязаны знать! Я думаю, вы меня прекрасно поняли, Руслан Дмитриевич. Не буду больше отнимать ваше время, – сказал я, вставая с кресла. – Мне было интересно с вами пообщаться, наставник. Надеюсь, что мы сможем видеться как можно чаще, – искренне сказал я, прощаясь с хозяином кабинета.

– Мне тоже очень приятно, ваше высочество, – ответил преподаватель.

Следующим предметом, который я посетил, стало богословие с отцом Варфоломеем. Просидев половину урока, один из будущих витязей поднял руку и попросил разрешения задать вопрос, что, в принципе, не только не возбранялось, но и даже поощрялось. Вот только вопрос был адресован не отцу Варфоломею, а мне.

– Старший брат, – обратился ко мне один из будущих выпускников корпуса. – Разреши задать тебе один вопрос?

– Конечно, витязь, спрашивай, я постараюсь ответить на него, в силу своих способностей, конечно, – с улыбкой ответил я ему.

– Меня зовут Олег Березин. Я хотел задать один вопрос, ответ на который можешь дать только ты.

– Спрашивай, Олег, вы все для меня младшие братья. Да, Демьян? – спросил я сидящего рядом с Олегом рыжего парнишку.

Тот, к кому я обратился, покраснел до кончиков волос. Одновременно с этим вся аудитория заулыбалась, вспоминая, как на одном из таких же уроков Демьян спросил, можно ли им бегать к молодкам вместо некоторых занятий. На что и получил честный ответ: «Нет», после чего я добавил, что если у них еще остаются силы думать о таком во время занятий, то, значит, их мало гоняют, и дал пару наставлений учителям корпуса. Но надо отдать должное кадетам, они не стали сильно обижаться на своего товарища. Только пару раз поговорили с ним на тему правильных вопросов и после подшучивали, вспоминая его желание.

– Нам батюшка Варфоломей говорит, что власть дана нашему царю-батюшке от Бога, и мы своею силой и верой должны поддерживать его во всем, стремиться быть нужными для нашей Руси-матушки. Но раз он как отец родной, тогда почему мы стали жить еще хуже, чем раньше, Старший брат? Почему мы должны умирать далеко от дома? Почему?

В глазах большинства мальчишек, которые в скором времени должны стать опорой России, застыл немой вопрос – желание узнать, почему так происходит.

Да, я знаю, что политика отца в отношении народа была крайне неверной, но при этом я и сам не видел, как еще можно было вытянуть Русь из ее отсталости. Еще я понял одно: если сейчас не дать им объяснения, то потом это станет гибелью всего того, что я создаю. Если сейчас эти витязи, пускай только часть их, не поймут, за что они сражаются, точнее, будут сражаться, значит, я вырыл для всей страны большую-большую яму, в которую она рухнет через десяток лет. Если, конечно, не принять контрмер. Но дело в том, что я не хочу принимать эти самые меры, я создал корпус для защиты, а не для того чтобы вырезать всех несогласных.

Глаза, глаза и еще раз глаза, смотрящие на меня, заставили мое второе «Я» выглянуть из глубин, заступая место веселого и добродушного брата. Я хотел только все объяснить и показать, для чего мы все это делаем. А скажите мне, как лучше всего это изложить? Как мне сказать им, что они должны умирать с именем царя на устах, пока в их домах творят зверства дворяне, пожелавшие всего-навсего развлечься? Как мне не солгать им, зная, что, пока у власти мой отец, в России будут господствовать свиньи в обличье людей, желающие разбогатеть за счет жизней своих же сородичей!

– Послушайте меня, мои братья! – начал я. Подождал, пока все шепотки смолкнут и в аудитории наступит полная тишина. – Я знаю, что всем нам сейчас живется нелегко, что нам было бы намного лучше, если бы большинства реформ моего отца не было вообще…

После этих слов у многих в глазах я прочитал искреннее изумление, но я не дал вылиться ему в начало обсуждения.

– Я не прошу вас умирать за непонятно что и кого. Вы все мои братья – не по крови, а по духу. Подумайте хорошенько, чего вы хотите от жизни? Быть может, вам хочется копаться в земле всю жизнь, получая тычки от хозяина? Смотреть, как на ваших глазах забивают до смерти близких и родных? Вы этого хотите?! Нет? Так в чем же вы сомневаетесь? Во мне? Нет, вы сомневаетесь только в себе! В своих силах. И это понятно, ведь вас очень долго убеждали в том, что вы не можете принимать решения и проводить их в жизнь. В том, что вы не властны над своей судьбой. Но я говорю вам: вы можете! Вы можете изменить к лучшему свою жизнь и жизнь своих близких, а значит, помочь России. Потому что и вы, и ваши близкие, и все мы вместе и есть Россия!

Секунда, другая – и аудитория, в которой было чуть ли не полторы сотни человек, взорвалась и ожила. Слова Старшего брата были всего лишь словами, но кто сказал, что словами они должны и остаться?

– И помните, что каждый из вас – это тот камушек на весах нашей силы, который поможет России стать не только сильнее, но и чище!

Потом я взялся за ручку двери и вышел из зала, оставляя за спиной вьюношей, чье мировоззрение еще не заволокло серым туманом бездействия и безнадежности, для которых пока еще существуют только два цвета: белый и черный.

Не теряя больше времени, я пошел к себе в кабинет, где лежали недописанные главы для дополнения учебника тактики…

Отдавшись труду, я совсем потерял счет времени, не заметил даже, как пропустил обед и чуть не «проспал» время своего отъезда, ведь все же ехать по лесу ночью не самое приятное занятие. Тем более что ночи становятся все длиннее, да и заход солнца с каждым днем все раньше и раньше, так что я и мои гвардейцы-телохранители начали собираться часа в три пополудни. Заранее так сказать, с небольшим запасом времени – мало ли какие неожиданности в дороге могут случиться?

Но, как это обычно бывает, мы смогли попрощаться с корпусом только ближе к половине четвертого.

– В гостях хорошо, но дома лучше, – сказал Павел, один из «молодых» гвардейцев, вскакивая в седло вороного жеребца.

– Это точно, а если учесть, что у нас дома еще дел по горло, то почему-то в гостях хочется задержаться подольше, – улыбнулся я.

– Настоящий мужчина не боится трудностей! – с пафосом ответил Павел.

– Но не ищет приключений на свое седалищное место, – добавил я, намекая на то, что некоторые мои гвардейцы сохраняют рыцарские понятия о жизни.

– Да ладно, ваше высочество, ведь я тогда действительно думал, что ее убивают! – покраснел Дмитрий, становясь на свое место в строю.

– Конечно-конечно, дружище, вот только когда она начала кричать тебе, что с ней все хорошо, то ты что сделал? – спросил со смехом я.

– Но я же должен был что-нибудь сделать! А руки у меня заняты были, вот и пришлось…

– Ага, а когда ее муж вбежал следом за тобой, он тебя чуть там и не прихлопнул за твое «вот и пришлось», – улыбнулся я, вспоминая тот забавный и комичный эпизод гвардейской жизни Дмитрия.

Но, как говорится, в этом деле нет особенной разницы, благородная дама или же крепостная: «друг» мужчины не разбирает, какая мадам, главное, чтоб она была!

– Ну что, пора выдвигаться? – спросил я своих друзей.

– Да пора бы уже, а то еще к ужину не успеем, – согласился капитан Нарушкин, натягивая поводья своего коня.

– Что ж, тогда тронулись.

Наша небольшая кавалькада приближалась к воротам корпуса, когда за нашими спинами мы услышали марш кадетов, сопровождающийся песней, если, конечно, ее можно так назвать.

 
Корпус витязей – это сила,
Мы служим России!
Кто-то скажет: они сопливы!
Тогда покажем, что мы едины.
И лучше б он полез в крапиву!
Быть может, ему и уши надерем!
А может, просто еще споем.
 

– Да, вот тебе и просвещенные воины, – улыбнулся Михаил Нарушкин.

– Да уж. Такого песнопения я, если честно, не ожидал, но так даже лучше, – сказал я. – Пусть ребята развлекаются.

За нашими спинами еще раздавались молодые голоса, но мы их уже не слышали, отдаваясь целиком и полностью скачке на прекрасных животных, которые достойны называться если не царями всех животных, то уж царевичами точно!

* * *

Октябрь 1707 года от Р. Х. Лесной хутор близ Рыльска

Год для ватаги бывшего стрелецкого десятника Корзня выдался неудачным. Удача покинула главаря банды или, быть может, та вольница на Руси, когда хоть немного удачливый разбойник с десятком «трудяг» за один год мог нажиться так, как не сможет ни один ремесленник в течение жизни, постепенно уходит?

Ответа на этот вопрос никто из «робингудов» не знал, они только чувствовали, что удавка постепенно стягивается все сильней и сильней, ведь рейды солдат по дорогам и лесам все учащаются. Все больше и больше деревьев украшают покачивающиеся трупы разбойников. Сети, раскинутые царскими отрядами полицаев и приданных им фискалов, сужаются, отлавливая десятки представителей «благородной» профессии. Вот эти пойманные «счастливчики» и сопровождают пустыми глазницами обозы и караваны, еще совсем недавно бывшие для них желанной добычей.

Да, непросто найти управу на лихой люд, особенно здесь, на границе с Польшей, в которой шляхта до того привыкла к вольнице, что даже короля себе сама выбирает! Быть может, именно там Корзень со своими ребятами смог бы развернуться, вот только имелась одна проблемка: времени на то, чтобы закрепиться на новой земле, ему никто не даст. Но бывший десятник, ставший по воле судьбы главарем банды, не унывал: знал, что обязательно найдется работенка для пары десятков добрых молодцев. И пускай в руках вместо старого доброго бердыша фузея и плохенькие сабельки, добытые потом и кровью, они все равно грозная сила – такая, которая с легкостью берет торговые караваны и одиноких возниц!

Но былые воспоминания не могут заменить корки хлеба и радостного звона желтых монет! «Пора идти на поклон», – решил наконец Корзень, несильно ударяя по столу кулаком. Как бы ни претило это голове, но приходится.

Вот уже пятый год Корзень был главарем небольшой, но крепко спаянной ватаги, пугающей окрестные земли своей яростью и жестокостью. Правда, все это относилось только к тем случаям, когда главный разбойник ватаги был стопроцентно уверен в успехе или когда информацию ему подкидывал его «благодетель», всегда берущий за вовремя сказанное слово половину прибыли. Да, много, а что делать? Тем более что этот барин всегда предупреждал своего «компаньона» об очередном рейде царских солдат. «А как тут не предупредишь, коли чистый барыш с нас имеет и не морщится», – зло подумал Корзень.

Однако только Корзень накинул свой лучший сюртук, снятый с какого-то проезжего чиновника, как со двора донесся лай собак, следом за которым последовал негромкий разговор, после чего тишину дома головы нарушили шаги подкованных сапог.

Оставаясь сидеть на месте, Корзень все никак не мог понять: что же такое произошло, если сам решил заглянуть в его скромную обитель? Такое случалось нечасто, точнее, всего два раза. Первый, когда Корзень познакомился со своим партнером и получил примерную карту этих земель и кое-какое оружие – естественно, под оговоренную сумму. И второй раз был года три назад, когда сам приехал для того, чтобы навести Корзня с его молодцами на одного боярина.

– Эх, хороша тогда добыча была! А дочка его – м-м-м! – чуть слышно произнес Корзень, вспоминая тот рейд под Воронеж.

– Чего ты тут мычишь? – слегка небрежно сказал вошедший в комнату к голове ватаги человек, засыпанный снегом с головы до ног.

«Видно, погода и вправду разыгралась», – подумал Корзень.

– Это я так, – замялся голова бандитов. – Чего изволит ваша милость? Может, вина? У меня еще осталось недавнее заморское.

– Давай, коли есть, – небрежно согласился гость.

Опустив руку под стол, Корзень через пару мгновений вытащил запыленную бутылку темно-зеленого цвета. Пара бокалов, непонятно как оказавшихся в этой избе, уже ждала в центре стола. Не дожидаясь дальнейшего приглашения, стрелецкий десятник быстро и умело разлил в бокалы вино и поставил бутыль на край стола дожидаться своей участи.

– Неплохо, – удивленно сказал гость десятника. – Честно скажу: не ожидал, не ожидал. Видать, хорош караван-то был?

– Неплох, ваша милость, – ушел от прямого ответа Корзень. – Правда, Олега с Федотом охрана положить успела…

– У тебя людишек и так хватает, – без сожаления сказал гость. – Я по делу к тебе пришел…

– Кто бы сомневался, – против воли Корзня сорвались с языка едва слышные слова.

– Поговори мне еще! Или хочешь воронам пир устроить? Смотри, ведь можно и это устроить! – нахмурился гость головы банды.

– А вы меня не пугайте, ваша милость, мы здесь и так под Богом ходим, так что нас особо не запугать, – не поддался на провокацию Корзень.

– А я и не собирался пугать, Корзенюшка, я просто говорил, что может случиться, если кто-то вовремя не получит пару словечек от проверенного друга…

– Хорошо-хорошо, я понял. Так что там надо сделать? – смирился Корзень с участью наемника.

Вот только почему в месте чуть повыше сердца остался неприятный холодок, указывающий, что не все так просто? Такое уже было пару раз у стрелецкого десятника. В первый раз во время второго похода на Азов, когда его должны были отправить на работы по укреплению лагеря, а чисто случайно забрали его сослуживца, который и отдал Богу душу в тот же день от удара одного из янычар.