Мои воспоминания. Маршал Советского Союза о великой эпохе

Получив категорический отказ, я приуныл. Те, кто знал Н.Н. Криворучко, талантливого вожака крупных соединений конницы, немного чудаковатого, крутого и очень упрямого командира, поймет, что его отказом все пути в академию были у меня отрезаны. Переубедить комкора было невозможно.

И я с головой ушел в хлопоты по подготовке дивизии к проведению осенней инспекторской проверки. Повседневные заботы и напряженная работа в подчиненных частях несколько отвлекли меня от недавних огорчений.

С академией Генерального штаба

Отпуск летом 1936 года я проводил с семьей в Кисловодске. Небо над этим замечательным курортом, как всегда, было ясным, но дни отдыха тянулись медленно, хотя я и старался заполнить их спортивными занятиями и дальними прогулками.

Возвращался я к месту службы без особой радости, огорчаясь, что моя мечта об учебе не сбылась.

На вокзале в Киеве меня встречали несколько товарищей по службе. По их лицам я понял, что друзья скрывают от меня какую-то новость. Может быть, получено сообщение об ожидавшемся назначении на должность начальника штаба кавалерийского корпуса? Нет. Но то, что я услышал от товарищей, поразило и обрадовало меня беспредельно. Они сообщили, что приказом наркома обороны я зачислен слушателем Академии Генерального штаба.

Я в душе поблагодарил комкора Криворучко, полагая, что он против всех ожиданий внял все же моей просьбе, и прием в академию – следствие его ходатайства. Но оказалось, что приказ для Николая Николаевича был таким же неожиданным, как и для меня. Как потом стало известно, некоторая часть слушателей первого набора была намечена специальной комиссией Народного комиссариата обороны без ведома кандидатов, даже без их заявления о желании или нежелании учиться. В это число попал и я. Николай Николаевич Криворучко в качестве напутствия «наказал» мне после учебы, по крайней мере, возвратиться в свой корпус.

Нам сообщили, что ехать в Москву можно с семьей. Сборы были недолгими. Мы так часто переезжали с места на место, что давно выработалась привычка к кочевой жизни. Через несколько дней я с женой и двумя ребятишками был уже на перроне Киевского вокзала в Москве. Встретили нас хорошо, всемерно позаботились о размещении. Всех слушателей поселили в отличном доме – общежитии академии. Нам, свыкшимся с неудобствами «провинциальной» жизни, новые жилищные условия показались просто роскошными.

Не теряя времени, мы стали знакомиться с академией: с ее руководством, профессорско-преподавательским составом, учебными планами, учебной базой.

Нам стало известно, что к середине 30-х годов назрела насущная необходимость создать Академию Генерального штаба, так как, в отличие от первых лет становления Советского государства, к этому времени в рядах Красной армии уже были свои командные кадры, имевшие хорошую общевойсковую подготовку и необходимый минимум познаний в области оперативного искусства. Появились и талантливые советские военные теоретики, которые, руководствуясь гениальными ленинскими положениями о военном строительстве, создали ряд замечательных военно-теоретических трудов. Исследования таких молодых военных теоретиков, как В.К. Триандафиллов, Г.С. Иссерсон, Н.Е. Варфоломеев, не говоря уже о корифее военного дела М.В. Фрунзе, будоражили нашу и зарубежную военную мысль своими смелыми, глубоко научными и прогрессивными прогнозами о характере будущей войны и способах ее ведения.

Важную роль в подготовке профессорско-преподавательских кадров для Академии Генерального штаба, несомненно, сыграл также оперативный факультет Военной академии имени М.В. Фрунзе, созданный в 1931 году. Он явился последней ступенью на пути к ее формированию.

В этот период штаб Рабоче-Крестьянской Красной армии был преобразован в Генеральный штаб РККА. Для комплектования этого органа, замещения важнейших командных постов и руководства крупными войсковыми штабами требовались специалисты, подготовленные в постоянно функционирующем специальном высшем военном учебном заведении с оперативно-стратегическим уклоном.

В начале 1936 года Центральный Комитет ВКП(б) с присущей ему прозорливостью определил момент, когда назревшая необходимость могла превратиться в действительность, и принял соответствующее решение. Было утверждено положение об академии и порядке ее комплектования, которые в принципе сохранились до настоящего времени.

В первый день занятий перед нами выступил первый начальник и комиссар академии комдив Дмитрий Александрович Кучинский, который рассказал о задачах академии и об организации учебного процесса. Дмитрий Александрович обладал солидным опытом руководства крупными штабами, последнее время был начальником штаба Киевского военного округа; имел не только большой организаторский талант, но и глубокие знания по военному искусству. У Кучинского были все данные для того, чтобы успешно руководить таким учебным заведением, и он быстро завоевал большой авторитет среди всего коллектива академии. Этому способствовало и личное обаяние Дмитрия Александровича, его высокая общая культура.

Д.А. Кучинский много и плодотворно потрудился над созданием, организационным укреплением академии, над формированием и сколачиванием ее, я бы сказал, очень разнородного коллектива. На его долю выпал весь труднейший период становления академии, и можно прямо сказать, что уход из нее Д.А. Кучинского в какой-то мере затормозил успешно начатую деятельность учебного заведения.

В первые же дни нас разбили по учебным группам. Каждая из них состояла из 10–12 слушателей, представлявших все роды войск, кроме моряков. Флотские командиры составляли особую группу, которая обучалась по специальной программе. Каждую группу возглавлял закрепленный за ней руководитель.

Я попал в группу, постоянным руководителем которой был назначен комбриг Александр Иванович Верховский. Моими товарищами по группе стали комбриг В.Е. Климовских, полковники Н.Е. Аргунов, Д.Д. Грендаль, А.Г. Дашкевич, А.Н. Королев, Ю.П. Костин, И.Н. Рухле, В.П. Свиридов, майоры М.Ф. Липатов, Л.Г. Салкуцян. Старшиной у нас стал Климовских. Все мы быстро перезнакомились, и с первых же дней у нас сложился небольшой, но дружный коллектив.

По-разному сложились судьбы членов нашей группы после окончания учебы. Мне и еще четырем моим товарищам: Аргунову, Климовских, Костину и Рухле – было предложено после завершения курса обучения остаться на преподавательской работе в академии. Несколько забегая вперед, скажу, что в числе ее преподавателей оказался после войны М.Ф. Липатов, ставший к тому времени генералом, и я в 1956 году снова встретился к ним, когда был назначен начальником академии.

Постановлением Совнаркома для командного, преподавательского состава и слушателей Академии Генерального штаба была установлена особая форма. Мы были горды тем, что партия и правительство уделяют новой академии такое большое внимание.

Программа обучения в академии имела цель дать за два года максимум знаний, необходимых для высшего командного состава. Основными дисциплинами, вокруг которых группировались остальные предметы, были тактика высших соединений и оперативное искусство. Первая из них служила, по существу, ключом ко второй. Важное место в программе отводилось также изучению организации, мобилизации войск и военной экономике. Не меньшее внимание уделялось также истории военного искусства. Из общеобразовательных дисциплин преподавались иностранные языки. Как видим, ничего лишнего.

Однако при разработке программы было сделано серьезное упущение: совершенно не было предусмотрено преподавание социально-экономических наук. Составители исходили, видимо, из того, что слушательский состав комплектовался из числа опытных, уже получивших ранее высшее образование командиров, политически, как говорится, подкованных. Но предела в изучении марксистско-ленинской теории, как известно, быть не может, поскольку это учение, как и само общество, непрерывно развивается. На следующий год эта ошибка была исправлена. Была создана специальная кафедра социально-экономических наук, основным направлением работы которой на первых порах стала разработка марксистско-ленинского учения о войне и армии и вопросов текущей политики.

Несмотря на ясную очерченность академической программы, нам сразу пришлось очень напряженно работать над ее усвоением. Трудности объяснялись отчасти и нашей недостаточной еще общеобразовательной подготовкой. Этот пробел мы восполняли с большим энтузиазмом и усердием. Все без исключения слушатели с неменьшим рвением принялись и за изучение военных предметов, особенно оперативного искусства. Мы понимали, что именно оно для нас является тем главным звеном, ухватившись за которое можно успешно вытянуть и всю цепь нелегкой для крестьянских и рабочих сыновей высшей военной премудрости.

Мы, безусловно, не ошибались, думая так. Действительно, все остальные предметы, по существу, служили той же цели – помочь слушателю всесторонне и как можно глубже овладеть именно оперативным искусством и отчасти стратегией.

С тактикой мы были уже основательно знакомы до академии, поэтому с изучением тактики высших соединений было проще. В этом предмете за основу была взята отработка задач по действиям усиленного стрелкового корпуса во всех видах боя. Некоторое внимание мы уделяли и изучению боевых действий кавалерийского корпуса в наиболее характерных для него видах операций.

Методика изучения тактики высших соединений была такая: сначала читались лекции, затем проводились групповые упражнения на картах, а завершалось освоение темы военной игрой.

Боевое применение авиации, артиллерии, бронетанковых, химических, инженерных войск отрабатывалось в тесной связи с применением стрелковых войск. При этом групповым упражнениям предшествовало изучение военной техники и средств связи по пособиям и справочникам. Потом следовали показ техники и зачеты по каждому роду войск.

В основу курса по оперативному искусству было положено детальное изучение боевых действий общевойсковой армии и конно-механизированной группы. Метод и последовательность обучения были такими же, как и при освоении тактики высших соединений.

С фронтовыми операциями (наступательными и оборонительными) мы знакомились на лекциях и двух проводившихся под руководством начальника академии общеакадемических военных играх.

Преподавание основ тактики высших соединений и оперативного искусства осуществлялось двумя кафедрами: тактики высших соединений и армейской операции. В составе этих кафедр работали как преподаватели общевойскового профиля, так и специалисты родов войск.

Таким образом, основной упор делался на оперативную подготовку слушателей в масштабе армейских операций. Стратегией, как говорится, и не пахло. В этом также виделся недостаток академической программы.

В летний период совершались поездки на Балтийский или Черноморский флоты, где нас знакомили с надводными и подводными кораблями, а также с одной из главных военно-морских баз флота, ее структурой, организацией управления и противовоздушной обороной.

С первых дней нашей учебы кафедрой тактики высших соединений руководил комдив П.И. Вакулич, являвшийся одним из самых выдающихся специалистов в этой области. Его преемником стал не менее эрудированный в военном искусстве, особенно в вопросах тактики высших соединений, и не менее опытный педагог комдив В.К. Мордвинов, отличавшийся высокой культурой речи и славившийся как хороший лектор. Основную часть лекций по курсу тактики высших соединений читал он. Обладая большим опытом учебно-методической работы, В.К. Мордвинов был выдвинут впоследствии на должность заместителя начальника академии и до последних лет службы пользовался вполне заслуженным авторитетом и уважением всего ее коллектива.

Талантливыми лекторами по этому предмету считались также комбриг А.И. Верховский и комкор М.А. Баторский. Первый из них являлся, как уже говорилось, руководителем нашей учебной группы, а второй – помощником начальника кафедры. В течение первого года обучения А.И. Верховский неизменно вел наши практические занятия по тактике высших соединений и оперативному искусству.

Для слушателей всей академии комбриг Верховский читал, как правило, лекции по морским десантным операциям. Делал он это прекрасно. Это был исключительно образованный человек, превосходно разбиравшийся во всех областях военного искусства. Являясь, безусловно, крупным военным специалистом, Верховский, к сожалению, не обладал твердыми политическими убеждениями и страдал не только физической, но и политической близорукостью. После Февральской революции он оказался в стане недругов трудового народа, стал соратником Керенского, его военным министром. Если сам Керенский был игрушкой в руках российской и международной буржуазии, то военный талант Верховского он пытался направить против революции. Однако А.И. Верховский оказался не по нутру окружению Керенского, и его перед Октябрем устранили. В ходе гражданской войны он, являясь, безусловно, честным человеком и патриотом, отдал свои знания на службу народу. Но политическая незрелость и идеологическая неустойчивость А.И. Верховского до конца сказывались в нем. На мой взгляд, он так и остался душевно раздвоенным: разумом понимал советскую действительность, а старый, эсеровский политический багаж, незримой ношей лежавший на его плечах, невольно тянул его назад.

Третий лектор по тактике высших соединений комкор М.А. Баторский, являвшийся моим наставником еще в 20-х годах в Ленинграде, был очень эрудированным в военном отношении командиром. Он окончил Академию Генерального штаба старой русской армии, безусловно, являлся убежденным патриотом нашей Родины и поэтому умел в переломные моменты своей жизни найти правильный политический путь. Баторский также пользовался славой отличного лектора и умелого руководителя занятий по тактике высших соединений конницы.

Видной личностью на кафедре тактики высших соединений являлся, несомненно, комдив А.И. Готовцев, также окончивший до революции Академию Генерального штаба. Он, как Верховский и Баторский, принадлежал к плеяде молодых, способных и прогрессивно мысливших генштабистов старой русской армии, которых выдвинула Первая мировая война. Исключительно глубокой общей и военной подготовкой Готовцев всегда выделялся в профессорско-преподавательском коллективе. Являясь большим патриотом, он отдавал все силы укреплению обороноспособности Родины.

Во главе кафедры армейской операции (впоследствии она была переименована в оперативно-стратегическую кафедру) стоял комбриг Г.С. Иссерсон. Он был заметной фигурой в академии и по должности, и как всесторонне эрудированный военный теоретик. Иссерсон считался, если можно так выразиться, лидером молодых военных специалистов, выросших у нас в советский период. После В.К. Триандафиллова Иссерсон был, по-моему, наиболее способным теоретиком в области оперативного искусства. Острый аналитический ум и блестящая память в совокупности с литературным талантом позволяли ему создавать работы, которые отличались фундаментальностью, строгой научной убедительностью, оригинальностью и потому, как правило, вызывали большой интерес. Все важные труды и разработки по оперативному искусству в академии принадлежали перу Г.С. Иссерсона. Блестяще владея живой речью, образным и острым словом, он чрезвычайно умно и интересно излагал свои взгляды на занятиях, лекциях и разборах.

Пользуясь заслуженным, повторяю, успехом, но несколько переоценивая свои заслуги, Г.С. Иссерсон, к сожалению, любил несколько покрасоваться, пытаясь представить себя едва ли не основателем и главой школы советского оперативного искусства. Но как к военному теоретику и литератору у меня лично к нему навсегда сохранилось чувство искреннего уважения. Большое впечатление произвела на нас вышедшая в 1936 году работа Г.С. Иссерсона «Эволюция оперативного искусства». С изучения этой небольшой по объему книжечки и началось мое знакомство с ним. По глубине мысли и логичности изложения эта работа стоила нескольких иных объемистых трудов. В ней в очень лаконичной форме была изложена эволюция оперативного искусства с момента его зарождения и до середины 30-х годов. Очень глубокий оперативный анализ войн эпохи массовых армий, лаконичность, исключительно четкий язык, логичность изложения – все это вызвало к книге Иссерсона понятный интерес. Отрадно было и то, что в труде прослеживалось, как молодой советский военный теоретик умело применяет марксистско-ленинское учение для освещения вопросов развития военного искусства.

Г.С. Иссерсон глубоко понимал неразрывную связь военного искусства с экономикой страны и, прежде всего, с развитием военной техники, а также с политикой государства. Поэтому он сумел раскрыть ленинское положение о том, что подавляющее большинство новых явлений в области военного искусства следует приписать влиянию новых общественных отношений и условий.

Не меньший интерес вызывала его, если можно так выразиться, далеко смотревшая вперед работа «Основы глубокой операции».

Кроме Г.С. Иссерсона, на кафедре армейской операции славились фундаментальностью и обширностью военных знаний и богатым опытом руководящей работы в крупных штабах генштабисты царской армии Н.Н. Шварц и Ф.П. Шафалович.

Первый из них без колебаний стал в дни революции на сторону народа и в годы гражданской войны являлся начальником штаба Западного фронта. Слушатели очень любили и уважали Шварца за честность и высокую принципиальность, ценили его за стремление отдать обучаемым все свои знания и заботу о том, чтобы эти знания были достаточно глубокими.

Федор Платонович Шафалович тоже был очень образованным, старательным и опытным преподавателем. Много сил вложил он в дело подготовки красных командиров как в Военной академии имени М.В. Фрунзе, так и в Академии Генерального штаба. Мне лично довелось учиться у него тактике и оперативному искусству в обоих этих учебных заведениях. Шафалович был исключительно обаятельным человеком, и мы всегда с большим уважением относились к нему, а уйдя из академии, сохранили о Федоре Платоновиче самые теплые воспоминания.

Из числа преподавателей-специалистов по родам войск самое яркое и незабываемое впечатление оставил дивизионный инженер Дмитрий Михайлович Карбышев. О нем я писал уже раньше.

Кафедру организации и мобилизации возглавлял опытный военный специалист комкор М.И. Алафузо, получивший образование еще в старой Академии Генерального штаба. Преподаватели этой кафедры на лекциях и семинарах старались всесторонне ознакомить слушателей с основами организации комплектования Советских Вооруженных Сил, их мобилизационного развертывания на случай войны, а также дать ясное представление о наиболее вероятных театрах военных действий, их географической и экономической характеристиках.

Кафедра военной истории ставила цель обогатить оперативно-тактический багаж слушателей разнообразным фактическим материалом из самых характерных операций Русско-японской, Первой мировой и гражданской войн. При этом наиболее детально и всесторонне освещались вопросы, касающиеся боевого опыта гражданской войны. Эту кафедру возглавлял комдив В.А. Меликов, очень талантливый военный историк. Он глубоко и фундаментально владел фактическим материалом, умел его доходчиво подать. Особенно любил и глубоко знал Меликов историю гражданской войны, активным участником которой был сам. Слушатели с большим интересом относились к изучению этого предмета. В это время считалось, что военачальник, не знающий глубоко историю войн, подобен человеку, передвигающемуся с помощью костылей.

Глубокими знатоками дореволюционной военной истории и умелыми лекторами были Н.А. Левицкий и А.А. Свечин. Последний, правда, хотя честно относился к своему служебному долгу и считался хорошим военным специалистом, в душе, как мы все замечали, так и остался приверженцем старой русской армии и ее порядков.

Хочется сказать несколько слов еще о двух замечательных преподавателях и военных теоретиках академии – Алексее Владимировиче Кирпичникове и Сергее Николаевиче Красильникове. Оба они стали впоследствии профессорами, докторами военных наук.

Этих людей роднило одно общее качество – пытливый аналитический ум и умение фундаментально и глубоко раскрыть исследуемые вопросы. Во всем остальном – внешности, характере, методе работы, речевых особенностях – они были полными противоположностями друг другу.

Первый своим обликом всегда напоминал мне «военспеца», вышколенного, сдержанного, внешне холодного, даже в спорах. Второй – большой военный практик и теоретик нашей советской формации, смело и пытливо занимавшийся исследованиями, главным образом в области стратегии, оставлял у меня впечатление ученого, всецело поглощенного наукой и всегда готового отстаивать свои взгляды.

С А.В. Кирпичниковым и С.Н. Красильниковым мне пришлось встречаться в академии и после окончания Великой Отечественной войны, и я всегда испытывал искреннее уважение к этим очень своеобразным и талантливым ученым и преподавателям.

Чрезвычайно осложняло вначале нашу учебу отсутствие фундаментальных академических пособий по оперативному искусству, организации и мобилизации войск и военной экономике. По остальным дисциплинам было несколько легче: значительное «приданое» дала нам Академия имени М.В. Фрунзе. По вопросам же оперативного искусства литература была крайне скудной. Кроме уже несколько устаревшего труда В.К. Триандафиллова, было всего несколько пособий, в том числе и названные работы Г.С. Иссерсона. Остальные же его труды по основам оперативного искусства и ведения операций были изданы лишь в 1937–1939 годах.

Основные учебные пособия были разработаны и опубликованы Академией Генерального штаба лишь к 1940 году. Правда, по вопросам инженерного обеспечения операций уже в 1936 году была издана хорошая, талантливо и доходчиво написанная работа Д.М. Карбышева.

В связи с этим в начале нашей учебы упор делался на лекции, которые мы тщательно конспектировали и штудировали. Сейчас слушатели академий, имея в достатке учебные пособия и капитальные труды, часто совершенно равнодушно относятся к лекциям и ожидают от них обычно чего-то особенного, чего нет в опубликованных работах. Наше положение было иным. Вот почему лекции обычно вызывали у нас большой и глубокий интерес, особенно таких знатоков своего дела и выдающихся ораторов, как Д.М. Карбышев, Г.С. Иссерсон, А.И. Верховский, Н.Н. Шварц и другие. Безусловно, что мы также тщательно знакомились и со всей небогатой учебной литературой, которая издавалась академией.

Таким образом, благодаря опытному, имевшему высокую военно-научную подготовку профессорско-преподавательскому составу и весьма зрелому контингенту слушателей учеба в течение первого года проходила вполне организованно.

К глубокому сожалению, в конце 1937 года Академия Генерального штаба в результате нарушений социалистической законности потеряла значительную часть своих кадров. Это, безусловно, не могло не лихорадить учебный процесс, несмотря на экстренно принятые меры.

На должности преподавателей были присланы наиболее способные командиры из войск и Генерального штаба. Ими стали и некоторые слушатели первого набора, выпущенные досрочно, в том числе и я. Недостаток опыта и теоретической подготовки у этих молодых педагогов восполнялся их неистощимым энтузиазмом.

Как ни трудно было, но работа в академии постепенно налаживалась. Все больше появлялось учебных пособий, входила в нормальную колею военно-научная работа. Наряду с известными появились имена молодых авторов. Неплохие пособия по службе штабов подготовил выпускник академии Ф.М. Исаев. По тактике высших соединений стали писать учебные пособия некоторые мои товарищи по учебной группе, в том числе Н.Е. Аргунов, а также будущий мой боевой соратник В.В. Курасов. Удачно выступили по вопросам оперативного искусства В.Е. Климовских, Ю.П. Костин – по боевому применению авиации, а А.И. Штромберг – танковых соединений. Очень интересно по вопросам оперативного искусства выступил и С.Н. Красильников.

Наряду с подготовкой учебных пособий с первых дней преподавательской деятельности мне пришлось вести и практические занятия со слушателями. Закрепленные за мной командиры, как и остальные группы, довольно быстро сплотились в маленький дружный коллектив, старались помочь друг другу в учебе.

Все десять слушателей моей группы имели уже достаточно солидный опыт службы в войсках, были способными командирами, недавно выдвинутыми на должности командиров соединений и руководящую работу в крупные штабы. Это в значительной мере облегчило мою работу. Способствовала успеху также и помощь опытных преподавателей, особенно Д.М. Карбышева. Совместная работа с Дмитрием Михайловичем поистине доставляла удовольствие. Его не нужно было упрашивать сделать что-либо по его специальности. В комплексных задачах он, как правило, разрабатывал все вопросы инженерного обеспечения боя или операции. Другие специалисты – представители родов войск и служб – обычно ожидали, чего от них потребует руководитель темы, разрабатывавший оперативную обстановку. А Карбышев всегда сам находил руководителя и не только предлагал исчерпывающий план по инженерной части задания, но и старался помочь руководителю своим богатейшим опытом.

Особенно запомнился случай, когда мне, начинающему педагогу, было предложено разработать задачу на наступление усиленного кавалерийского корпуса. Среди специалистов, которые должны были мне помогать, оказался и Дмитрий Михайлович.

Я решил сначала разобраться во всех вопросах, а потом посоветоваться со специалистами. Однако Дмитрий Михайлович пришел сам и сказал, что он уже ознакомился с темой и может сейчас доложить свои предложения. Я был несколько смущен тем, что заслуженный преподаватель, комдив, пришел ко мне, молодому преподавателю, полковнику. Дмитрий Михайлович понял меня и деликатно заметил: «Не будем считаться, кто к кому должен первым ходить, от этого наша задача лишь проиграет».

Карбышев внимательно ознакомился с моим планом, выслушал мои пожелания, а потом кратко и предельно четко изложил замысел инженерной части задачи. Мы договорились о сроках готовности материала и дружески расстались.

Представив свой материал раньше намеченного срока, Дмитрий Михайлович не оставлял меня в покое и все время интересовался, как идет разработка задачи по остальным вопросам, не требуется ли его помощь. Такое отношение к службе было присуще ему всегда.

Дмитрий Михайлович Карбышев был энтузиаст по своей натуре. В любом деле он буквально горел, дух соревнования был органически присущ ему. При решении любых задач он своим юношеским задором заражал слушателей и молодых преподавателей. Он постоянно был готов вызвать каждого из нас на самое серьезное соревнование при решении любой задачи. Даже в перемещение с одной точки местности на другую во время полевых занятий он умудрялся вносить спортивный азарт. «А ну, кто скорее придет?» – задорно спрашивал Карбышев и первым бросался вперед. Нам стыдно было отставать, и мы устремлялись за ним.

Именно таким всегда устремленным вперед остался в моей памяти Дмитрий Михайлович Карбышев.

Все это помогало мне освоиться со своей новой работой, но тем не менее я не оставлял надежды поскорее вернуться в войска.