Надуйте наши души. Swell Our Souls

Глава 3. Отчаянные решения

– Я не стану обременять вас своим именем – те, кому оно однажды станет интересно, выяснят его самостоятельно, – молодой лектор выступил из-за стола: гладко выбритый, в приталенном коричневом костюме, голубой рубашке и галстуке в тон костюму. У него было широкое выразительное лицо с крупными рыжими бровями и цепкий взгляд, подёрнутый лёгкой дымкой. – Думаю, многие из вас задавались вопросом: зачем ботаникам культурология, – он благосклонно растянул губы в ответ на оживление в зале. – Что, по-вашему, предполагает мой предмет? Думаете, мы будем твердить иностранные имена, цитировать мудрёные умозаключения и дотягивать за уши хлюпкие выводы унылых доцентов о влиянии культурного феномена на благополучие общества? И не надейтесь! Что есть культура? Культура – это результат фильтрации всех наработок и изысканий. Если философия мать всех наук, то культура – трейлер ко всем наукам и тизер познания. Всё, что человечество назначило истиной, всё, что в принципе достойно внимания в истории человечества, всё это здесь и сейчас, для вас. Будьте готовы задаваться нетривиальными вопросам и находить удручающие ответы. Знакомство с культурным наследием человечества столкнёт вас с самими собой, заставит усомниться во многих жизненных решения, включая и выбор профессии. И в качестве пролога к нашему курсу я предлагаю вам выполнить небольшие тестовые задания: они у вас на столах.

В первом задании студентам предлагалось составить ассоциативные ряды к следующим словам: «созидание», «разрушение», «продать», «отнять», «определённость», «игра», «доверие», после чего ответить на вопрос: «Листья стареют и умирают. Каким листом окажетесь в старости вы и почему?»

Второе задание было очень интересным – предлагалось шесть известных картин, которыми нужно было распорядиться следующим образом: одну картину выделить для фойе театра, другую – передать в детский реабилитационный центр, третью – отдать церкви (или религиозной общине), четвёртую – повесить в приёмной своего офиса, пятую – подарить возлюбленному и, наконец, шестую оставить для своей спальни. Картины были такие: парящая плодоносная «Весна» Ботичелли, «Ночная история» Рубенса, на которой в свете свечи мерцают вопросом лица старухи и девочки, «Суд Соломона» Пуссена – эпическое полотно с матерьми, совершающими выбор у трона напряжённо выжидающего царя, «Дом печали» Мункачи, оплакивающая приговорённого к смерти бетьяра, «Композиция Х» Кандинского – разноцветный ритмический ансамбль на чёрном фоне, и «Сын человеческий» Магритта, изображающая делового мужчину под пасмурным небом, лицо которого скрыто зеленеющим яблоком. В решении требовалось не только распределить картины, но и объяснить свой выбор.

Третье задание, заключавшееся в том, чтобы написать формулу Чёрного квадрата, поставило Илайю в тупик. Она таращилась на него большую часть пары и лишь с сигналом к сдаче работ шлёпнула последнее, что пришло на ум: ∞*0.

– Время, к сожалению, – сказал лектор, отвлекаясь от книги, которую читал, величаво покачивая ногой. Он отключил будильник и поднялся навстречу хлынувшему потоку студентов. – Я рад наблюдать, что предложенные задания увлекли многих из вас. И пока вы сдаётесь, коротко разъясню смысл вопросов, на которые вы отвечали. Итак, первое задание – ассоциации: это тест на определение психотипа по моей авторской классификации, о которой я расскажу вам на следующей лекции. Заключающая его нотка о стареющих листьях позволит определить абстрактно-образный или формально-логический тип вашего мышления. Второе задание – этико-культурологическая дилемма, которая, с одной стороны, поможет вам немного конкретизировать собственные предпочтения в искусстве, а, с другой, продемонстрирует, как каждый из вас разрешает для себя конфликт «личный интерес – интерес малой социальной группы – общественный интерес». И, наконец, моё любимое – третье – задание: оно вдохновлено коанами – алогичными, часто парадоксальными вопросами или сообщениями, практикуемыми дзен-буддистами для выхода за рамки мыслительных и познавательных шаблонов. Спешу успокоить тех, кто продолжает лихорадочно строчить, что правильных или неправильных ответов на сегодняшние вопросы не существует. Ваши ответы – лишь отражение ваших сущностей. Чем более они искренни – тем более информативны. В любом случае, плохие оценки никому не грозят.

– В том-то и дело: интересно ответить, как следует, – крикнул парень из верхнего ряда.

– Я буду рад вдвойне, если ради исчерпывающего ответа на эти вопросы кто-то пропустит перекур, – с достоинством сказал лектор.

– Вопросы интересные, но перекур! – фамильярно возразил студент, вскакивая и хватая со стола свою работу.

Илайя мчалась в университетский сквер, где они условились о встрече с Юлием сразу после лекции, но лавочка, где должен был ждать он, оказалась занята кем-то другим. Илайя притормозила и собралась тихонько повернула оттуда, но девушка, сидевшая на скамейке, поднялась ей навстречу, и перед Илайей вспыхнула знакомая рыжина. Илайя узнала Таню.

В элегантном кардигане, не по погоде жарком, досрочно надетом в угоду последнему веянию моды, она бойко зашагала к Илайе, вытянув перед собой руку, как бы готовая схватить её и вести за собою силой, если придётся.

– Привет, не возражаешь немного задержаться здесь со мной? Я хочу поговорить, – деловито предложила она.

– Это неожиданно … – Илайя огляделась.

– Ты ждала Юлия, но его не будет.

Илайя мигнула с молчаливым сомнением.

– Я удалила твоё сообщение о встрече до того, как Юлий его увидел, – закатила глаза Таня. – Поэтому он продолжает думать, что ты занята до вечера и вы увидитесь завтра на фестивале, – видя, что Илайя ошарашена её осведомленностью об их планах, Таня добавила к тону немного укора. – Ты, конечно, захочешь тут же рассказать Юлию, что я читала вашу переписку. Но я настаиваю, чтобы вначале ты меня выслушала. Присядем? – Таня хозяйским жестом пригласила Илайю на лавочку.

Ёжась от её шероховатого взгляда, Илайя с волнительным любопытством приготовилась слушать эту странную девушку, которая уже во второй раз обрушивалась на её сокровенные ожидания.

– Я хочу объяснить тебе, что нас связывает с Юлием, – закинув ногу на ногу, Таня обняла колено ладонями.

Илайя замотала головой.

– Постой! Я не хочу пугать тебя! – воскликнула Таня. – Я догадываюсь, ты влюблена в него. Поверь, я отлично тебя понимаю. Но я также вижу, что ты женщина с большим достоинством, и вряд ли станешь довольствоваться мнимой взаимностью человека, который использует тебя в отместку самому себе, – она замахала руками, как бы прогоняя ошибочные смыслы, с которыми могли быть истолкованы её слова. – Я не утверждаю, будто Юлий к тебе совершенно равнодушен. Я допускаю, что ты нравишься ему – Юлий влюбчив. Но способна ли сиюминутная симпатия разрушить многолетнюю связь? Я знаю об этом человеке всё, что только можно знать. Его желания, цели, методы, чем он руководствуется, принимая решения, что снится ему по ночам и как это влияет на его аппетит. Я знаю путь, который приведёт его к счастью. А ты уверена, что найдёшь этот путь?

– Таня, в твоих словах нет смысла, – пробормотала Илайя. – Я не собираюсь оспаривать вашу с Юлием связь. Или, тем более, претендовать на какую-то роль в его жизни.

– Поясни мне свои слова, – потребовала Таня. – Значит ли это, что вы любовники, объединённые единственно жаждой экстаза? И у вас нет никаких планов на будущее?

– У меня нет никаких планов… Я его люблю… – сказала Илайя.

Доверительная неприкаянность, с которою говорила Илайя, бесила Таню.

– Прямо-таки любишь! – злобно прищурилась она. – И, небось, мнишь, что это взаимно!

– У меня нет причин сомневаться во взаимности.

– А если бы были? Что бы ты сделала?

– Чего ты добиваешься от меня? С какой целью завела этот разговор?

– Я хочу, чтобы ты осознала, что его интерес к тебе – следствие его болезненного разочарования в нас. Я совершила ошибку, которую он до сих пор не может мне простить. Но, Господи, призываю тебя в свидетели перед этой запутавшейся девушкой, что мы с Юлием принадлежим друг другу. Я хотела дать Юлию время, чтобы он осознал: мы нужны друг другу. Но появился фактор, который я не учла – ты! У меня не так много времени, чтобы пустить всё на самотёк и позволить ему исчерпать страсть к тебе. Думаешь, легко было вот так явиться к тебе и просить, нет, требовать, чтобы ты оставила его в покое? Мне пришлось наступить на горло своему женскому достоинству. Но нет того, на что я не пошла бы ради нас с Юлием. Теперь тебе понятнее, какова моя цель?

Илайя несколько раз мигнула и пожала плечами.

– Если ты права – действуй. Мешать я уж точно не буду.

– То есть, бороться за него ты не намерена? – злонасмешливо уточнила Таня.

– Конечно, нет. Но я не исчезну лишь потому, что тебе этого хочется.

– Но если ты убедишься, что не нужна ему, ты оставишь его?

– Сложно представить, что я смогу в этом убедиться.

– Просто будь понаблюдательней.

– Я не стану переступать не то что через живой барьер, но даже через малейшее сомнение, – сказала Илайя, вставая.

Таня улыбнулась.

– Услышать это – вот зачем я приходила, – удовлетворённо изрекла она.

– До свиданья.

– Постой! – закричала Таня и, когда Илайя обернулась, кокетливо ухмыльнулась. – Стоит ли тебя просить, – она подчеркнула это слово. – Ради чистоты испытания не говорить Юлию о нашей встрече.

Ничего не прибавив, Илайя пошла прочь, удивляясь тому, какое сильное действие на неё оказала неожиданная встреча с Таней. Её появление вместо Юлия, тот факт, что она имела доступ к его личной переписке, агрессивная самоуверенность, с которою она желала распорядиться их с Юлием участью, – Илайя никак не могла совместить эти революционные вводные со своими устоями. Всё внутри скукожилось, полочки покривились, и, как ни старалась она расставить всё по местам, стоило только отвести руку, оно тут же сбивалось в кучу.

Добредя до дома, Илайя остановилась, глядя кругом и соображая, чего ей не хватает в знакомом пейзаже. Не хватало неба. Его стёрли, как неудавшуюся часть рисунка, и всё под ним казалось похожим на законсервированную шахту. Мигнула фарами машина, припаркованная через улицу, и тем неприятно поразила Илайю: короткая вспышка будто обнажила её внутренние дефекты, которые, как верила Илайя, должны были исправиться сами, но которые врачи – узнай о них – захотели бы лечить. За рулём той машины сидел мамин деловой партнёр и приятель Анатолий Красуцкий. Сообразив, что он мигнул в знак приветствия, и смутившись, что столь безобидный жест вызвал у неё тревогу, Илайя радостнее, чем чувствовала, замахала в ответ, перебежала дорогу и юркнула в калитку.

Ещё с порога ей почудился запах дыма и необычная сгустившаяся тишина, придававшая дому не свойственную ему камерность. Илайя пошла на запах и очутилась в кухне. За простым столом, где обыкновенно пили чай домработница и повариха, сидела Ольга с дымящейся сигаретой, пустой рюмкой и початой бутылкой коньяка. Опущенная голова её и плечи вздрагивали – она плакала.

– Илайя! – Ольга заслышала новое присутствие и повернула к дочери зарёванное лицо. – Ты куда?

– Никуда. Я только пришла с пар.

– Всё благополучно у тебя? – шмыгнув носом, улыбнулась Ольга.

Илайя уклончиво поджала губы, отчего стало похоже, что она улыбается.

– Я попала в аварию, – сказала Ольга, чувствуя, что нужно объяснить весь этот антураж и, спохватившись, затушила сигарету в уже прилично наполненной пепельнице.

– Но ты не пострадала? – Илайя критически оглядела мать.

Ольга покачала головой и посмотрела на дочь, как показалось той, виновато.

– Но это всё равно было ужасно. Он появился так вдруг. Сейчас мне кажется, что я могла увернуться, но в тот момент я смотрела, как он приближается, и не верила своим глазам. У меня было чувство, что он коснётся меня и просто сдвинется в сторону, ну, вроде надувной матрас. Кажется, я машинально нажала тормоз. И вдруг этот удар! Ужасно! Машина пострадала, но терпимо, – продолжала Ольга бодрее. – В какой-то момент я догадалась позвонить Анатолию. Не представляю, что он предпринял, чтобы всё разрешилось. Когда всё было кончено, он привёз меня домой, – горестная кривизна тронула губы Ольги. – И теперь я сижу и думаю о своей жизни. Насколько всё в ней ненадёжно. Ты меня знаешь: я привыкла идти по жизни без страха, и вдруг осознала, что абсолютно беспомощна, – заметив, что глаза матери вновь наполняются слезами, Илайя почувствовала, что и сама готова следовать примеру.

– Ты в шоке, – подбодрила она Ольгу. – Он пройдёт, и всё забудется.

– Не-ет, – строптиво протянула Ольга. – Как такое забудешь? Как я смогу теперь положиться на себя, если знаю, что в ответственный момент могу подвести? Нет, Илайя, – вдруг воскликнула она с яростью. – Я выхожу замуж.

Лицо Илайи озарилось огнём, который зажёгся в глазах матери.

– Мы с Анатолием поженимся, – выпалила Ольга, сурово и испуганно побледнев.

– Он… сделал тебе предложение?

– Много лет назад, – Ольга улыбнулась сквозь испаряющиеся слёзы. – Вскоре после развода с твоим отцом.

– Почему ты не согласилась тогда?

– Думала, что разочаровалась в браке окончательно.

– И ты думаешь, что его предложение всё ещё в силе?

– Сегодня он повторил его, – Ольга подняла бровь, не скрыв торжества.

Илайя смиренно мигнула.

– Хочешь выпить со мной?

– Почему бы и нет, – отозвалась Илайя, вызывая взрыв нервного смеха у Ольги.

– Вот уж не думала, что ты согласишься! Брякнула на кураже – а тут! Ну что же! Будешь коньяк или откроем шампанское?

– Пусть будет то же, что у тебя.

Ольге пришлось открыть несколько шкафчиков, прежде чем она нашла вторую рюмку.

– Папа уже в курсе? – спросила Илайя, пригубив коньяк.

– Нет. Я только сейчас это решила. Так что в курсе только ты, – Ольга глубоко вздохнула и посмотрела на островок отчаяния в виде полной пепельницы и бутылки коньяка на столе с некоторой ностальгией – словно то было не её теперешней декорацией, а музеем событий, случившихся с кем-то из её предков.

– И Анатолий не в курсе? – уточнила Илайя.

Ольга лукаво улыбнулась.

– Он ждёт тебя у дома, знаешь?

– Всё ещё стоит? – небрежно спросила Ольга, хотя слова Илайи её явно не удивили. Илайя тут же подумала, что из кухонного окна, если отодвинуть занавеску, отлично видно машину Анатолия. – Ну что же, тогда я вознагражу его терпение, если не нужна тебе сегодня очень срочно.

– Конечно.

– Чем займёшься? – Ольга стала перед зеркалом поправлять макияж. Её голос звучал бодро, но в нём ощущалась нервозность.

– Расправлюсь с домашним заданием и постараюсь выспаться.

Ольга ещё покрутилась перед зеркалом, и потом направилась из кухни со словами:

– Ничего здесь не трогай, я поручу Дарье всё убрать, – на пороге она вдруг обернулась и доверительно понизила голос. – У тебя хорошая интуиция. Как ты думаешь, всё хорошо сложится?

– Сейчас я слышу только свою надежду. И она говорит, что да.

– Моё лицо не слишком заплаканное?

– Немного.

– Именно такое женское лицо глубже всего западает в мужскую душу – ты знала об этом? – подмигнула Ольга, исчезая.

Оставшись одна, Илайя долго боролась с порывом позвонить Юлию, назначить ему встречу и скорее уладить терзавшее её недоразумение. Ей не хотелось принимать навязанную Таней игру, но она сознавала, что хотя этот порыв прикрывался благородным стремлением к полной откровенности с Юлием, в действительности за ним стояла ребяческая жажда утешить ревность, и она приняла вызов: во что бы то ни стало преодолеть свою слабость.

Когда стемнело, Илайя влезла под одеяло, сдвинула занавеску и посмотрела в окно. На тополе ворошились листья, бередя новую невидимую тягость её души. Проверив её мыслями о свадьбе матери, Юлии и Тане, Илайя убедилась, что она восходит не к ним. Глубинная и как-то быстро проросшая в сердце, она воплощалась то внезапным равнодушием к событиям сегодняшнего дня, то странным предчувствием, то неизъяснимым страхом, то образом моря – спокойного и посеребренного луной – таким отчётливым, словно оно действительно было за окном.

Илайя легла на спину и усилием воли подумала о Юлие, но сердце деликатно отвергло эту мысль; и, вырываясь из мглистой тревоги, в её засыпающем сознании проступил образ Асседии, окрыляя её интуицию и выманивая у неё, прежде чем она уснёт, обязательство скорой встречи.

Глава 4. Фестиваль «Избранник ветров»

Накануне фестиваля Юлий, чтобы избежать разговора с отцом, заночевал в лаборатории своего друга-геофизика, и заскочил домой в последний момент – принять душ и переодеться. В кухне его поджидал Михаил.

– От неё? – ворчливо спросил он.

– Я ночевал в университете, если ты об этом.

– Зачем?

– На то были свои причины. Я не буду обсуждать с тобой Илайю и наши отношения. Но если уж ты упоминаешь её, то прошу называть по имени.

– А я прошу, чтобы ты прислушался к дельному совету. Илайя твоя не от мира сего. И ты с нею таким же становишься.

Юлий раздражённо кивнул.

– Я Таню выдернул из нашей глуши и привёз к тебе, чтобы вы все свои размолвки решили и расписались, наконец. Я этими же днями переоформлю на вас квартиру, и пусть остаётся. Она трудолюбивая и бойкая, дорогу себе пробьёт.

– Одно слово – забудь, – разозлённый отцовской бесцеремонностью, сказал Юлий.

– Из-за той? – растравленно спросил Михаил, но заметил нехорошую решительность в движениях Юлия и изменил тон. – Угомонись, – приказал он примирительно. – Я масла в огонь лить не буду. Пусть сам перегорит, тогда и увидим, что останется. Жаль только время терять, – он махнул рукой. – Но ты учти, что ту твою я насквозь вижу. У неё глаза смотрят в пустоту. Она за тебя рукой держится, а сама в облаках витает, и чего она там ищет – ты не поймёшь. Ветер дунет – за ним понесётся. И ты за нею не угонишься. А мужчине нужно, чтобы он был центром координат.

– Благодарю за вердикт, ваша честь, – холодно сказал Юлий, дав себе слово не ввязываться в спор.

Шаги в коридоре прижгли разговор, как спичка – распушённый кончик нитки. В кухню впорхнула Таня. На ней было белое плиссированное платье в крупных маках, собранное гармошкой у шеи и обнажавшее плечи. Оно чудесно сочеталось с её строгим лицом, добавляя ему мягкости, и крупным адонисом, который она вколола в волосы.

– Какое счастье, все в сборе! – сияя сознанием своего очарования, воскликнула Таня.

– Выходим, – сказал Юлий. – Мы уже опаздываем.

Летний театр испытывал свои рубежи. Несколько лет назад на этом месте ветшала пустошь заброшенного ипподрома, и вот, вскормленная средствами прогрессивного мецената, она возродилась в просторный амфитеатр с круглой ареной и четырьмя зрительскими ярусами, разбитыми на сектора. Вместо традиционных трибун на них был постелен газон, а посадочными местами служили то раскладные стулья, то ряды скамеек, то кресла-мешки, а всего чаще – и то, и другое, и третье одновременно. Соединение в устройстве Летнего театра античной планировки и демократичного экстерьера, и, особенно, простота и тенденциозность его программного наполнения превратили эту уютную камею в культурно-досужий оазис для населения. Здесь проводили выходные, совмещая пикники и творческие встречи, слушая лекции по гештальт-терапии, маркетингу и урбанистике, поэзию, прозу и музыкальные импровизации известных и не слишком авторов, занимая детей рисованием, тематическими спектаклями, спортивными играми и мастер-классами, а иной раз – просто покачиваясь в гамаках с электронными книгами. По вечерам сюда приходили на роковые или джазовые концерты или в импровизированную школу танцев, поучаствовать в викторинах и просто повалять дурака.

И хотя гостеприимство и лёгкий характер Летнего театра сделали его достоянием самой разной публики, ещё никогда палитра гостей не была такой обильной, как в день фестиваля ветра. Здесь была и культурная элита, и чиновники, и предприниматели, и трогательные неформалы, и розовощёкие ЗОЖники, и гражданские активисты, и богемного вида художники, и многодетные семьи, пестрящие своей обывательской прелестью.

Нижний ярус, где сосредоточилось большинство гостей, – исторический партер – занимали стрит бары с кофе и мороженым, фуршетные столы с закусками, пирожными и пирамидами шампанского. Между ними сновали белолицые мимы, неповоротливые куклы и бойкие аниматоры. На втором ярусе были организованы стихийные квизы: участники стояли вокруг ведущего, который озвучивал вопросы в микрофон, и в отведённое время должны были написать ответ и сдать для подсчёта баллов. Остальная территория отводилась под зрительские места.

На сцене, занимающей один из конструктивных секторов партера, под импровизированным полукуполом дожевывали пирожные музыканты, а в небе над театром, как пчёлы над медоносом, вились дроны. Выше них, вровень с тополями, парили змеи: здесь были и парафойлы – клетчатые турбины с лохматыми хвостами, и воздушные фигуры зверей и птиц, и роторные змеи в форме планет. По центру арены, привязанные к п-образной стойке, колосились серебристые леера роккаку. К ним и направилась Таня, чуть только они с Юлием и Михаилом немного сориентировались. Роккаку представляли собой пёстрые шестиугольные кайты около полутора метров в длину.

– Видите, у них по две стропы, – указала Таня. – Одним змеем управляют двое, – она многозначительно посмотрела на Юлия. – Есть три основных способа ведения боя: поднять змей выше других, разогнать и постараться перерезать нитку противника – она называется леером; если соседний змей окажется выше, то можно бить по его лееру своим парусом. А ещё приём «блокировка ветра» – нужно вывести змея так, чтобы он перекрыл ветер противнику.

– Ишь ты, – восхитился Михаил.

– Да, я немного подготовилась, – кивнула Таня. – Блокировка ветра считается мастерским приёмом, но попробовать мы обязаны.

– Мы? – насторожился Юлий.

– О, а вон Илайя! – Таня показала на девушку в джинсах и чёрной ветровке, что стояла наверху у балюстрады, и рванула к ней. – Привет! Давно ждёшь? Мы минут пять, как пришли, – с этими словами она предусмотрительно посторонилась, пропуская к Илайе подоспевшего Юлия.

– Заметила что-то интересное? – спросил он.

– Как-то всё это… – Илайя посмотрела на парафойлы, качающиеся на воздушных волнах.

– Фантасмагорично, – заключил Юлий.

– Мне по душе, – сказала Таня, задористо скалясь.

Пару секунд спустя, покрывая возбуждённый гомон, из динамика церемонно-зловеще зазвучал голос:

– Дамы и господа! Мы начинаем!

И тут оглушительно грохнули барабаны. И дроны зависли в вышине. А на земле броско замерли мимы.

Ещё удар. Мощнее прежнего. И дроны все разом осыпались с неба и затаились на земле, как мыши, почуявшие опасность.

Форшлаг с акцентом! Красный луч прожектора рассек арену! Ещё форшлаг! Красный луч скрестился с зелёным! Форшлаг! В такт сердцу.

Акцент форшлагом и два удара дробью, и снова акцент, и опять дробь, и опять акцент, и оборванная дробь. И ещё раз тот же рисунок. И ещё, и ещё, отскакивая от мембраны, сыпались удары, и вдруг под этот запинающийся бой с краёв арены к центру, где скучковались дроны, поползли, похожие на ящеров, танцоры. Их тела переливались серебристо-оливковым гримом. Они пластично и свирепо переставляли свои конечности, заполняя всю арену, словно твари, выползающие из-под земли, и подбирались к вибрирующим квадрокоптерам.

Спазм, и в эту ритмическую зыбь вонзилась скрипичная рапира, свидетельствуя, что здесь вокруг них закручивается не что иное, как Пляска смерти. И по мере того, как она, ускоряясь и накаляясь, заелозила по квинтовым ранам, ящеры окружили дронов и стали приподниматься, наползая на них и склубочиваясь.

И тут – ззззанс! Яркая вспышка света. И, как от взрыва, выбросило вверх дроны, и следом за ними кувырком выпрыгнули танцоры. Заклокотали флейты, сдабривая фронты и подготовляя нисходящее соло виолончели, стенающей пленницы, ведомой под руки марширующими оловянными солдатиками.

Илайя почувствовала, как тревога, виртуозно создаваемая музыкантами и поддерживаемая энергичным танцем, что переходил то в схватку, то в демонстрацию пластических мелизмов, то в гипнотические игры прожекторов и световых следов, оставляемых виражами дронов, проникает в неё. Ей сделалось дурно, в глазах всё поплыло и не стало ничего твёрдого, за что можно было бы ухватиться взгляду. Она явственно ощутила, как её сердце разбухает от влажного страха. Что-то знакомое в его тональности чудилось ей – он уже владел ею раньше: страх кромешной пустоты, поглощающей привычные аксиомы, страх изгнания из мира, обещанного знаниями и опытом. А окружающие предметы, потерявшие резкость, казались погребёнными под многовековым слоем льда. Она слышала поднимающийся гобойно-скрипичный вал, но не могла разглядеть, как на гребне его в небо взмыла новая стая дронов с чучелами птеродактилей, отчего создавалось впечатление, что это взлетели танцоры, тогда как те, сгруппировавшись, вращались на земле, едва отличимые от квадрокоптеров.

И когда в бушующем море звуков вздыбились скрипичные грифы и скрестились шпаги гобоев, вокруг Илайи стали проступать фигуры: пузыри, цилиндры, оборванные кривые; и в разные стороны потянулись цепи молекул, а внутри молекул светилось фиолетовое пламя, точно кислород горел под действием неведомого окислителя.

Илайя моргнула, и её взгляд сфокусировался на огнях, строящихся в воздухе под завершающие Пляску оркестровые зигзаги.

– Что ты видишь? – выпалила она, уцепившись за Юлия, прежде чем сообразила, что огни – это анимационный футаж на экранчиках квадрокоптеров.

Танцоры и дроны с чучелами птеродактилей смешались, и, продолжая вращение, выстроились на арене в сложную и постоянно метаморфирующую фигуру, которая вскоре стала ритмично сокращаться, как мышца. И когда скрипичная агония достигла своего пика, они почти прижались друг к другу и, наконец, волнообразно вздрогнув, бездыханно рассыпались по арене.

И новым взрывом оглушило Летний театр – то был шквал аплодисментов впечатлённой публики.

– Мощно, – изрёк Юлий. – Кто это такие, вы о них слышали?

– Этно-рок группа «Феникс», балет «Квадрокоптер», – возбуждённо отозвалась Таня, штудируя буклет. – Впервые слышу как об одних, так и о других.

– Ты в порядке? – Юлий наклонился к Илайе.

– Мне не по себе, – призналась та.

– Тебя знобит, – Юлий тронул её лоб. – Жара нет, но тебя всю колотит. Ты не замёрзла? – он хотел снять с себя куртку, но Илайя категорически отказалась.

– Добро пожаловать на бал Избранника ветров! – зазвучал голос ведущего, как только овации чуть стихли. – Сегодня мы играем музыку, которую никто не слышал, и показываем программу, которую никто никогда не видел. Мы чествуем ветер и обещаем вам улётное настроение. Наши бойцы уже извелись от нетерпения, – ведущий указал на привязанных к стойке роккаку. – И мы не заставим долго ждать ни вас, ни их! Ну а пока угощайтесь, развлекайтесь, наслаждайтесь! И не забывайте о шампанском – его тут, как видите, целые горы!

Ведущий ушёл со сцены, а музыканты заиграли убаюкивающую босса-нову.

– Чем займёмся? – спросила Илайя, чтобы стряхнуть с себя настороженное внимание Юлия, Тани и Михаила.

– Юлий бы, конечно, не отказался сверкнуть эрудицией, взять тройку-другую вопросов, —отозвалась Таня. – Но я предлагаю перекусить, пока не началось состязание. Слышали, что он сказал? Уже скоро!

Они спустились к ближайшему фуршетному столу, откуда Таня тут же взяла бокал шампанского и шоколадный маффин и, присев на барьерный выступ, приступила к созерцанию публики. На столе были овощные и сырные канапе, тарталетки с салатами, буше с муссами и икрой, мясные и рыбные кубики на шпажках, слоёные веррины, профитроли с начинкой из морепродуктов, креветки в кляре, виноградные улитки, всевозможные пирожные в таком изобилии, что Михаил затруднился с выбором. Илайя пробовала угощения одно за другим, надеясь отделаться от давешнего наваждения. Юлий проглотил пару профитролей, запил стаканом колы и, тоже шагнув к барьеру, стал изучать обстановку.

– Весь местный бомонд как на ладони, – ухмыльнулась Таня.

– А где Илайя? – спросил Юлий.

– Вон жуёт, – Таня качнула головой. – Гляди – около вазонов ваш мэр с женой и сыном. Этому пацану пятнадцать, на днях он выиграл мотогонку, попал в прессу и был разоблачён – родители, оказывается, были не в курсе его экстремальных увлечений. А рядом с ним – знаешь, кто? Популярный политический обозреватель. Недавно развёлся с женой, с которой они прожили двадцать лет – все были в шоке, ведь у них пятеро детей. А та дама в лоскутном комбинезоне – Лала Бо, супермодный дизайнер одежды, недавно знатно оконфузилась: её платье треснуло на Геле Виртуозной – победительнице шоу талантов и народной любимице – как раз в тот момент, когда та вышла на сцену за премией поп-исполнительницы года. Что стало причиной: то ли нарушенная диета Геллы, то ли профессиональный провтык модистки – до сих пор интрига. А вот, собственно, и сама Гелла – под руку с новым тренером нашей сборной, аргентинцем. На публике он вечно трётся возле неё – пытается создать впечатление, что у них отношения, будто кто-то ещё не знает, что по правде его любовник – Глеб Кротиков, депутат, герой коррупционного скандала, связанного с приватизацией металлургического завода.

– Откуда ты всё это знаешь? – поразился Юлий.

– Соцсети.

Илайя посмотрела на Юлия и Таню в её милом платье, и они показались ей такими родными, а их беспечная болтовня – такой многообещающей, что она заторопилась к ним, ища спасения от дурного предчувствия.

– А вот и твоя Илайя, – демонстративно подвигаясь и уступая ей место рядом с Юлием, сказала Таня.

– Ольга здесь, – сказал Юлий.

– И её я знаю, – сказала Таня, проследив за его взглядом. – Светская блоггерша. У неё много занятных темок, правда, уже требующих более молодого автора.

– А рядом с ней – её жених, – добавила Илайя.

– Да ладно! Ого, они смотрят на нас, мы слишком громко это сказали?

Ольга и Анатолий, кивая встречным знакомым, неторопливо приблизились.

– Добрый вечер, – Анатолий обратился ко всем с одинаковой улыбкой, но, остановившись на Тане, вскинул брови, вытянул шею и блаженно потянул носом. – Вы обворожительны.

– Чего не скажешь о тебе, – недовольно добавила Ольга, обращаясь к Илайе.

– Это моя мать, – пояснила Илайя Тане, которую удивила неделикатность Ольги.

– Ольга Головей – твоя мать?

– Ольга Головей ещё и мать, – услышала Илайя за спиной, обернулась и узнала сенсациониста Витаса Блябова. – Тебе стоит чаще напоминать об этом своим подписчикам – это добавит тебе баллов.

– Сунуть лицо в тантамареску вечных ценностей – только профан может ждать от Ольги такой банальщины, – возразил голос, принадлежавший женщине воинственно-интеллигентного вида, очень похожей на библиотекаршу.