– Ты заплатишь… – с дрожью в голосе сказал Вермир и пошёл вперёд, воткнув кончик клинка в брусчатку.
– Обязательно, – радостно сказал Водник, идя навстречу, – сколько монет отсыпать?
Шум разрезаемого камня взвился над переулком, словно наблюдатель, яростное пламя окутало Вермира, готовое в любую секунду вырваться наружу, словно дикий зверь. Вечно хладнокровный Водник потерял величие, почтимую неприкосновенность, его глаза горели азартом, будто совсем скоро заберёт сокровища, которые так давно искал, но вместе с этим в его уверенных движениях появились сомнения, боязнь, страх. Вермир с рёвом бросился вперёд, размахивая мечом, Водник отступал, активно двигая ногами, как ходулями, и торсом, но смертельный клинок проходил в опасной близости, вырезая на камне полукруги, росчерки, черты. Вермир издал яростный рык и понёсся вперёд, забывая обо всём, чувствуя лишь всемогущий гнев, придающий целые цистерны силы. На секунду Водник замешкался, в радостном, насмешливом выражении акульева лица промелькнула паника, пятка запнулась о торчащую плитку, и он упал на спину, но тут же, крабом побежал спиной вперёд, перебирая длинными, худыми конечностями, словно ужасная тварь из паршивого сна. Вермир, предвещая скорую расправу, попытался додавить, воткнув клинок в живот, но продырявил только плитку и землю, взорвавшийся, переполнивший вены гнев выплеснулся наружу, как из качнувшийся чаши. Вермир яростно замахал мечом, уродуя, оставляя на брусчатке длинные, но тонкие раны. Видя, что Водника не догнать, он остановился, отрывисто дыша и смотря сверкающим глазом, испепеляя чистой ненавистью. Водник уполз в тень и поднялся на длинных руках, как кузнечик-переросток.
– И это всё? – презрительно, с гигантской каплей злости произнёс Водник. – Никакой техники, только махаешь мечом, как палкой. Ты ничтожен.
Вермир взревел и шагнул вперёд, ударяя мечом по дуге, но клинок разрезал только воздух, Водник отклонился торсом назад, почти падая, но из-за неестественно длинных рук остался стоять, даже в таком положении он выше низкорослых людей. Длинная, сухая нога с размаху влетела в голень, Вермир упал, видя только вспышку света и чувствуя затмевающую, вылезающую через уши боль, но даже так, не видя и не слыша, рефлексы, инстинкты подсказали, направили. Он наотмашь взмахнул мечом, короткий, задушенный в зачатке вскрик разнёсся по улице, ещё несколько секунд прыгая по стенам. Вермир вяло отполз, не видя перед собой почти ничего, но спустя секунды зрение вернулось, только ворчливо гудела голень. Водник со злобой посмотрел на Вермира, придерживая ладонью левую кисть, с которой капает кровь, а у ног лежит фаланга мизинца.
– Понравилось? – медленно, тихо, с чем-то клокочущим из груди спросил Водник. Вермир поднялся, перенеся вес тела на правую ногу. – Приятно лишать чего-то ценного, не правда ли? Особенно если это объект ненависти. Хочешь отнять больше? Тогда следуй за мной…
Водник растворился в тени, Вермир видел лишь силуэт, который казался везде, чего коснулась тень, скрипнула и хлопнула дверь двухэтажного дома. Заныл гнев, чувствуя, как жертва сбегает из сомкнутых ладоней, боясь, что не сможет вырваться наружу, оставшись в клетке.
– Хватит бегать! – закричал Вермир и пошёл к дому, прихрамывая.
Уже у порога, схватившись за ручку массивной двери, Вермир почувствовал страх, подсознание закричало, дёргаясь, как перед раскалённой кочергой, что не надо туда идти, но Вермир вошёл. Дверь закрылась сама, хлопнула из-за большого веса и преградила пусть и лунному, пусть и тусклому, но свету. Оставшись в кромешной темноте, сердце глухо, медленно забилось, каждый мускул напрягся, готовый выбросить необходимую долю энергии, страх вцепился в голову когтями, гнев яростно зарычал, скалясь в темноту, словно пёс увидевший стаю волков, но не в силах разорвать медвежью цепь лишь бессильно рвался, пускал угрожающие рыки, наблюдал, как хозяин идёт к волкам. Вермир прошёлся, пригнувшись, на цыпочках, но полы предательски заскрипели. Разыгралось воображение, представляя во тьме не только Водника и не людей, каждый предмет, деревянные балки, столы казались частью чего-то страшного, ужасающего, пускающего слюни на заглянувшую жертву. Страх подсказал, шепнул на ухо, Вермиру посмотреть наверх, на балке, свисая длинные руки и раскрыв рот полный зубов, на корточках сидит Водник, терпеливо наблюдая за добычей. Вермир остановился, в груди что-то лопнуло и разлилось, морозя кровь. Клинок срезал опорный деревянный столб и направился к Воднику, но силуэт пропал, а балка зашаталась, будто её толкнули. Вермир глядел во все стороны, чувствуя, что Водник везде, только и ждёт, чтобы нанести удар в незащищённое место. Разнёсся громкий смех, отскакивая от стен, как резиновый мячик, но все же пролез через щели, Вермир ударил, но клинок разрезал только стол, мощный удар ноги в таз отправил Вермира в стену, смех повторился, но теперь с ноткой презрения. Гнев зарычал, разгрызая цепь, заставляя тело вскочить и крушить всё, даже тьму. Лестница, печь, дощатая мебель, столбы и стены, клинок прошёл через всё, до чего коснулся, кружа, выписывая узоры, разрезая воздух. Слыша хруст, треск брёвен, слушая, как стонет дом от боли, Вермир, хромая, пошёл спиной вперёд к двери, вглядываясь во тьму, но не заметил удара, из-за которого вылетел из дома, выбив дверь. Вермир схватился за живот, закашлял, будто выплюнет желудок, вышел Водник, сильный, властный, непоколебимый и медленно, величаво пошёл вперёд, дом, издав предсмертный хрип, рухнул, подняв пыль и грохнув на всю округу.
Вермир смог только поднять меч, Водник схватил за предплечье, словно сухую веточку, и поднял, вынул из обмякшей руки меч и откинул в сторону, глядя в глаз.
– Драконоборцы… – уверенно и твёрдо сказал Водник, – они слабы, стоит отнять оружие и они ничего не стоят. Вся ваша сила заключена в этих клинках, но сами вы пустышки, слабые, никчёмные. Только кажитесь всесильными. Ты мог стать выше этого, я думал, что можешь.
Вермир, ощущая жгучую боль в животе, разламывающую в тазу и гудящей голени, потянулся к лицу Водника, но получил молотом по лицу и потерял чувства, взор поплыл, мысли смешались, как в блендере, а звук сузился до стучащих висков, но даже так дотянулся до лица акулы. Со вторым, резким, ударом Вермир отлетел на брусчатку, разложившись, как морская звезда. Не понимая, что происходит, смотря внутрь себя, но чувствуя, что так надо, что обязательно, во что бы то ни стало, надо подняться, поспешно, будто ничего и не случилось, встал.
– Прекрати, – надменно сказал Водник, – у тебя нет шансов в рукопашном бою. Остановись и умрёшь быстро, безболезненно.
Разламывающаяся голова успокоилась, раздвоенный Водник сошёлся в одного, а звук пришёл в относительную норму. Пёс яростно зарычал, грызя цепь, обламывая зубы.
– Я тебя не прощу, – медленно сказал Вермир, глубоко дыша.
Водник преодолел дистанцию за пару секунд, зло топая, и, схватив за шею, поднял Вермира.
– Кого ты не простишь?! Да плевать я хотел на твои чувства!
Огромная лапа, в которую влезла бы ещё одна шея, постепенно сжималась, Водник холодно, но с наслаждением глядел на удушенье, Вермир схватился обеими руками за запястье, надавил, но силы явно не хватало. Сквозь безумный рык пса пробился скулёж, он грыз металл, смотря, как силуэты волков окружили хозяина, как волк прыгнул, раскрыв клыкастую пасть, цепь поддалась, переломалась пополам, пёс помчался, отбрасывая землю. Вермир размахнувшись, ударил ногой, но кое-как, не передав и половины силы, в пах тыльной стороной стопы. Этого хватило, чтобы Водник раскрыл глаза, уходя вглубь себя, но хватка так и осталась стальной, Вермир со всего размаху ударил в тыльную сторону локтя, но захват ослаб лишь на незаметную часть, Вермир ударил ещё и ещё, пока рука не сложилась пополам, а он упал, но Водник успел схватить второй рукой за разорванное предплечье, Вермир подтянулся и ногой ударил в грудь, Водник пошатнулся, но не упал, Вермир обнял бёдрами худую, длинную руку, как бревно, залез на неё, схватил изо всех сил и потянул на себя, как тугой, проржавленный рычаг, Водник взревел от боли и ударил локтем в левую часть лба, рассекая кожу, и отправил Вермира пахать улицу, знакомая вспышка света закрыла взор, из головы всё выбило, но он, не понимая, что происходит, пополз, чувствовал, что куда-то спешит, но непонятно куда. Водник придержал за локоть проснувшейся кистью переломанную руку, торчащая кость предплечья подозрительно мало выпустила крови. Боль в паху пропала, лишь отдалённо напоминая о себе, будто жужжащая муха. Водник попытался прикрепить поломанную кость, но только коснулся предплечья, как боль прошла сквозь всё тело. Яростный крик разнёсся по переулку, Вермир встал, видя туман, но из-за настойчивого рефлекса поднял руки, от мощного удара ноги отлетел и упал на спину, глотая выбитый воздух. По рукам будто проехала колесница, они пульсировали, как свежая рана. Водник замахнулся длинной ногой, набирая силу, и топнул, пытаясь раздавить стопу, но Вермир успел отдёрнуть ногу, попытался встать, но упал, смотря протрезвевшими глазами, и медленно встал, утирая сползающую кровь со лба. Водник встал боком, пряча сломанную, висящую, словно плеть, руку и пошёл вперёд. Вермир перенёс вес тела на здоровую ногу, внимательно следя за Водником, чувствуя, как в груди зарождается страх от энергичного, громкого топота, а от гнева осталось совсем немного.
Вермир уклонился от прямого удара, прошедшего около головы, и схватил за огромный кулак, пытаясь совладать с рукой, но удар коленом в и так пострадавший таз заставил Вермира забыть обо всём, кроме боли. В глубине он понимал, что что-то происходит, но вспышка света и нескончаемая боль, бьющая в уши, не давали вернуться к реальности. Водник освободился от вялых рук и схватил за челюсть, пытаясь выдавить хрящи и безумно смотря в затуманенный глаз. Всёпожирающее пламя ненависти превратилось в маленький костерок, еле стоящий перед могучим, всесильным ветром, вьющиеся языки ёжатся от бесконечной силы, но пламя, как в последний раз, огрызнулось, взвившись и показывая свою силу и пугающую мощь. От резкой боли Вермир пришёл в себя и, не задумываясь, схватил зубами перепонку меж большим и указательным пальцем с мясом и вырвал, махнув сжатой головой. Водник закричал, отдёрнув руку, но одновременно ударяя ногой, Вермир успел повернуться другим боком и частично заблокировал удар ладонями, но голень всё же дошла до тазовой кости. Вермир устоял на ногах, хоть вспышка света и боли, словно фейерверк, озарило сознание, но он быстро пришёл в себя и, не чувствуя левую ногу, опёрся на неё и вдарил на максимальной дистанции по колену возвращающейся ноги. Водник подкосился, как башня с разрушенной опорой, и рефлекторно упал на левое колено, чтобы сохранить равновесие, но Вермир ударил снова, прежде чем длинная, хоть и раненая, рука преградит путь. Вермир схватился за руку, оттеснил и повис на ней, нанося последний удар, выбивая колено, но Водник не упал, использовал инерцию для удара головой, Вермир успел подставить плечо и, после откинувшего удара, после которого онемело плечо, обхватил вытянутый, худой торс ногами и полез по руке на спину. Водник пытался скинуть, тряся рукой и ударяя локтем, но тщетно, Вермир вцепился стальной хваткой, залез на спину, обхватил левой, гудящей ногой длинную, сухую руку в локте, но даже так не хватило сил, чтобы её остановить, вцепился в шею и вгрызся в ухо, оторвав его, и выплюнул. Водник взревел, беспорядочно и яростно ударяя затылком, а рука потянулась, дрожа, изо всех сил. Вермир схватил руку за вырванную перепонку и сжал, а другой рукой обхватил голову, прижимая к телу, сворачивая небольшой, острый нос набок. Водник закричал и с силой упал на спину, воздух, как и мысли, выбило из Вермира, оставляя с болью, с давящим весом чужого тела. Водник зашевелился, пытаясь раздавить спиной, отталкиваясь целой ногой, давя телом на хрупкие рёбра, но Вермир, вбирая воздух, как рыба, выброшенная на берег, приблизил резцы к съёжившейся шеи и воткнул в плоть, взяв почти половину, и сжал челюсти, протыкая мышцы, связки, вены, хрящ, вырывая мясо, как обезумевший пёс. Неистовый крик боли прервался в зародыше. Вермир бил локтем в голову, пока не скинул тело и не отпихнул ногами в сторону, заполз на него, взял голову в руки, зарычал и ударил о брусчатку.
– Что ты сделал с девочками?! – закричал он, смотря обезумевшими глазами в поникшие, еле живые цвета стали глаза. – Отвечай! Отвечай! Отвечай!
Вермир бил головой в такт выкрикам, Водник лишь прижал огромную, рваную рану на шее, хрипя и равнодушно глядя вверх.
– Он не ответит, – донёсся знакомый голос с небольшой, укрытой тенями улицы.
Вермир поднял взгляд, мерно хромает Гихил, придерживая бок.
– Почему?
– Наверное, ты отгрыз горло. Он уже при смерти.
– Мне плевать, он ответит или разобью его башку, как тухлую дыню, – со злостью сказал Вермир, подняв и с силой опрокинув голову о брусчатку.
– Это не он, – громко, властно сказал Гихил.
– Что? Но он… он сказал что…
– Водник редкостная тварь, но детей не трогает.
– Нет-нет-нет, постой, постой, – с зарождающимся подозрением сказал Вермир, мотая головой, словно пьяный, – я ничего не говорил, что это ноготок девочки, я сказал, что это девичий… понимаешь? Девичий…
– Он всё знал.
– Что?
– Как и мы.
– Вы всё знали? Вы всё знали?! – закричал Вермир на весь переулок, стоя на коленях и отведя руки назад.
– Про девочек, – спокойно ответил Гихил, пытаясь внимательнее разглядеть Вермира здоровым глазом. – Водник знает и больше.
– И кто же их убил?
– Они, скорее всего, живы, Вермир.
– Живы? – спросил Вермир, нервно хохотнув, и улыбнулся. – А чей ноготь?
– Я не знаю, их отправлял Оге. Знаешь, почему.
– Это ведь он, – сказал Вермир, взглянув на истекающего кровью Водника, – это он этого хотел, так ведь? Он узнал обо мне, начал вытравливать, а остальные лишь исполняли его волю, из-за него погиб Нелд и… и…
– Это не так. Нелда убил Оге, он был психом и никого не слушался, ты знаешь это, а Водник… он явно не лучший человек, которого мы встречали, но вряд ли тянет на козла отпущения, он многое знает, но сказать, видимо, не сможет… скоро умрёт.
– Ты что, хочешь, чтобы я его пощадил? – спросил Вермир и перевёл опьянённый, затуманенный злобой взор на Гихила, зловеще смотрясь с окровавленным ртом в лунном свете. – Ведь этого добиваешься, ведь поэтому сюда приковылял?! Ты всё знал и позволил Нелду умереть, позволил всему так закончиться!
– Я ничего не знал! – закричал Гихил, растягивая треснутые, вспухшие губы. – Я шёл по пятам за этими говнюками, пытаясь защитить свой маленький мир в этой дыре! Видишь ли, от меня зависит не только моя жизнь, а ещё несколько сотен душ! Не только так тобою обожаемые разбойники, а простой люд, как Нелд! И каждый раз мне приходилось выбирать взвешенное решение, чтобы не подставить всех! Не то, что тебе, волноваться только за себя и оставлять груды трупов, не заботясь ни о чём!
– Не провоцируй меня, – медленно, сцепив зубы, проговорил Вермир, сверкая глазом, – я уплатил долг и моя совесть будет чиста.
– Как и твоя душа! Только ты себя вынуждаешь так поступать! Посмотри, посмотри в округ, походи по улицам, по которым ты прошёлся, там словно прошло стадо мечей! Неужели думаешь, что не было другого пути?!
– Я лишь… – Вермир запнулся и посмотрел в землю, – защищался, это были ответные действия. Меня заставили! Вынудили так делать, каждый из этих ублюдков вынудил сделать это, они просили убить их только своим видом, не говоря уже о речи и действиях! Изуродовали меня… мешали всем, как ходячий гнойник, не надо думать, что я такой ужасный и кровожадный, я освободил город от гнёта этих сук, заставил заплатить, и собираюсь продолжить. И не говори, что не рад этому.
– Продолжить? Ты всех вырезал, больше никого не осталось, все одиночки давно убежали с полными штанами. Рад ли я тому, что улицы утопли в крови и трупах? Я рад, что пережил этих говнюков, переиграл их в их же игру, но не смерти.
– Неужели всё? – с грустью спросил Вермир, взглянув на бледное, вспотевшее лицо Водника. – Больше никого не осталось? Всё закончилось?
– Да, Вермир, всё закончилось, больше тебя никто не побеспокоит… хотя бы не попытается убить.
– Но кто же главный? – спросил Вермир, глянув на Гихила. – Кто хотел меня убить? Водник сказал, что есть кто-то, кто хотел моей смерти.
– Я слышал, он лишь хотел перетянуть тебя на свою сторону, не принимай его слова за истинные мотивы. Знаешь, я не думаю, что у всего этого есть голова, скорее череда случайностей. Тебе просто хотела отомстить кучка толстолобиков, которых ты обидел, я знаю, мне Нелд рассказал, Оге же просто хотел сломать планы Кора, а ты был одним из столбов, ну а дальше решил захватить мою территорию, так уж вышло, что самое известное, и второе по важности здание, заведенье на моей земле – это кабак Нелда. Рем отправил ребят сжечь дом вместе с тобой, потому что ты вырезал его ребят, удивишься, но даже простые люди охотно выдают своих спасителей. Водника же просто нанял Орест, этот длинношеей, чтобы помочь решить проблему, его, кстати, убил Оге. Что Водник делает здесь? Думаю, он просто решил поразвлечься. И, наконец, я. Как уже говорил, я пытаюсь защитить свой мирок от влияния, не допустить этих, уже мёртвых, кусков с дерьмом к власти. Этой ночью должно было всё решиться, это я напал на Лириха и Рема, это моих людей ты разобрал по кускам.
– Много же ты знаешь, – сказал Вермир, медленно, через боль, поднимаясь. – Ладно, хочешь Водника? Забирай, но если он выживет, то я приду за тобой.
– Договорились.
Вермир поковылял к мечу, онемевшее, гудящее и ноющее от боли тело не хотело двигаться, крича, вопя. Чужая кровь во рту не вызвала рвотного рефлекса, организм, измученный голодом и ранами, просто не мог позволить потерять хоть какую-то энергию. Гнев пропал, как осевшее пламя, оставил ярко-красные угли и пустоту.
– Подожди… – сказал Вермир, поднимая меч, клинок медленно уполз, а рукоять легла под пояс. Гихил навис над истекающим кровью Водником и посмотрел в ответ на оглянувшегося Вермира. – Подожди! А где же люди? Где люди? В какой бы я дом не заходил, везде никого не было…
– Люди? – громко, на всю улицу спросил Гихил. – Ты не знаешь? Больше никто не контролирует город, оцепление спало, все, кто смог, уехали, остались лишь совсем бедные и нищие, они живут на окраинах, а не в центре.
– И за что ты боролся? За оборванцев? За власть над людьми, у которых нет ничего, кроме тела и семьи? За мёртвый город?
– Именно за него, – сказал Гихил и перевёл взгляд на Водника. – Именно за них.
Вермир пошёл вперёд, не особо заботясь о направлении, с тягучим, отвратительным чувством, будто что-то потерял, такое важное, неоспоримо ценное. И это что-то – цель. Больше нет смысла гореть ненавистью и нет возможности безнаказанно убивать, все они, так яро желавшие убить, истерзать, принести страдания, исчезли, оставив без маяка, без света, указывающего дорогу. Вермир понял, что потерялся, что давно не драконоборец и не имеет цели, не знает, что дальше делать, как жить и чем заниматься, что он чужой для всех и потерял место в мире. Он больше не имеет права убивать и испытывать при этом мнимое наслаждение, подкреплённое праведной целью, а если подумает, помыслит и решится о подобном, то не просто изменится, а станет совсем иным человеком. С этими мыслями Вермир дошёл до окраин, покрытых бурьяном, с заваленными домами и рухнувшими заборами, с грунтовой, пыльной дорогой и осознал, что не может это терпеть, это гнетущее чувства пустоты и отстранённости, будто стёрся, и надо с кем-то поговорить, вывалить тяжкий груз на другие плечи, получить важный и ценный совет, потому что сам ничего не знает.
Вермира прошиб пот и слабость, дикая, сводящие и так побитые ноги, в желудке засверлило, а свежие раны прожгло, тупая боль приобрела острые края, освободившись из оков горячего боя. Вермир вспомнил, обещал доктору, что придёт за ответами, но, падая в бурьян, понял, что не хочет ответов, что и так сломлен.
Герой
Утром стало легче, душевная боль заросла, будто рана, а физическая утихла, хоть и взвывала при каждом движении, мышцы вопили, но работали. Вермир проснулся от того, что солнце печёт голову, и сразу пошёл в лес. Содрал грязные от крови рукав и перевязал раны на предплечье. Несмотря на то, что вчерашние мысли казались далёкими, как заснеженные горы, и странными и душа оказалась в равновесии, Вермир не смог оставить всё на своих местах и вернуться к размеренной и тихой жизни драконоборца, знал, что не позволит этому произойти, но и не понимал, что делать заблудшей, отвергнутой душе, пошедшей против всех, наплевав на правила и законы, что делать, когда пошёл против мира. И дракон даст ответ, возможно, не тот, который так страстно желаем, но который нужен.
Дорога оказалась тяжёлой, разрисованной болью и самокопанием, каждый мускул кричал, будто сейчас порвётся, а навязчивые мысли лезли, как мошки. Пот стекал по телу, попадал во всё ещё свежие раны, вызывая приступ дерущей боли. Но всё же Вермир дошёл, хоть несколько раз упал в овраг и делал передышки. Знакомый каменный выступ оказался моральной преградой, которая сломалась за несколько минут, но страх падения тряс, как в дрянной телеге. Вермир боялся, что тело не справится, а когда начал переходить и случайно посмотрел вниз, то встал в ступоре, задумываясь о позорном возвращении назад, но смог пересилить себя и заставил перелезть через дыру в уступе и дойти до каменного плато.
– Эй, дракон! – закричал Вермир, отдышавшись, с лёгким, освободившимся сердцем, словно подвинул гору. – Я вернулся, как и обещал! Ты опять спишь?
Вермир пошёл в пещеру, в ноздри впился знакомый запах, ни храпа, ни звука дыхания, ничего, кроме монолитной тишины и тянущегося, как лента, холода. Увидев очертания огромного тела, Вермир ускорил шаг.
– Чего молчишь? Да, извини, в этот раз поесть не принёс, но ты сам сказал что…
Вермир вступил во что-то липкое, нога съехала, прокатилась, словно по льду. Глаз привык к темноте, к неподвижному телу добавились детали, лапы, хвост, крылья, но Вермир не заметил головы, лишь огромную, тёмную, медленно засыхающую лужу. Он судорожно окунул палец в жидкость и пошёл на свет. На пальце оказалась алая кровь. Вермир сглотнул, продирая комок через сухое горло. Внизу груди что-то упало, оторвалось, будто пропала частица чего-то ценного. Вермир вернулся в пещеру, всё ещё не веря, в темноте, на ощупь, ходя по крови, нашёл передние лапы, а по ним, будто по стенке, нашёл шею и окунул руки во всё ещё тёплое, голое, влажное мясо, нащупал дрожащими руками мосол, хрящи, срезанную под углом кость. Вермир шагнул назад, поскользнулся и упал, к засохшей крови на потрёпанной одежде добавилась новая, ещё свежая. Под нервные импульсы бессильной злобы он с силой ударил кулаком в камень, боль и онемение руки немного снизили градус отчаянья, но вера в убийство дракона так и не приходила. Вермир всё ещё истерично надеялся, что это какое-то глупое недоразумение, сон, что это не реально, что пока не увидит единственным глазом, то не поверит, даже ощупав срубленную шею, увидев кровь, но пока нет света во тьме, пока только очертания, силуэт, то всё ещё можно надеяться, нелепо мечтать, но с каждой секундой приходило неизбежное понимание, словно грозовая туча. От подступающей, как кашель, подпирающей сердце ярости Вермир закричал, пытаясь выпустить всё, чтобы его не разорвало, но опустошённость начала снова заполняться. Крик отскакивал от стен, углублялся в пещеру, бегал, но всё же смог найти выход.
– Почему ты… Почему… Почему?! Неужели все вокруг меня обречены умирать, неужели я обречён остаться один… Я найду, найду и убью его. Слышишь?! Я отомщу за тебя! Чего бы мне ни стоило, я отниму его жизнь, как он отнял твою.
Вермир встал, холодный из-за каменного пола, но разогретый внутри и пошёл к выходу на нетвёрдых ногах. Он пытался найти хоть какие-то следы, признаки убийцы, но отсутствующие навыки следопыта не позволили обнаружить хоть что-то, кроме листвы, сухих веток и паутины. Даже на каменном плато ничего, чистота. Если голову срубили и вынесли, а она не валяется где-нибудь в дальнем углу пещеры, то должен был остаться кровавый след. Это понимал даже затуманенный яростью Вермир, и также понимал, что дракона способны убить немногие, хотя бы потому, что их чешуя слишком крепка для обычной стали, да и вряд ли он позволил себя убить вот так просто, но в пещере нет никаких следов боя, нет расплавленных стен и переломанных тонких перегородок. Вермир вспомнил, что при первой встречи дракон не особо горел жизнелюбием, и погрустнел, думая, что он просто позволил себя убить.
Догадка горела, как свеча в темноте вечера, но Вермир не хотел её произносить, даже думать об этом, понимал, что может струсить, что старые, вбитые в Цитадели принципы и моральный кодекс могут остановить, спутать, словно толстые верёвки из конского волоса. Несмотря на боль в мышцах, ведомый яростью Вермир быстро добрался до опустевшего города, за весь путь до центра он не встретил ни единого человека, только когда начал подходить к резиденции градоначальника, то навстречу из переулка радостно выбежал молодой парень, держа в руке конверт.
– Здравствуйте, господин Вермир, – жизнерадостно сказал он, остановившись, – а я как раз к вам хотел идти. Пришёл ответ из Цитадели.
– У меня нет на это времени, – машинально ответил Вермир, пытаясь отпихнуть парня, но застыл и внимательно, встревоженно посмотрел на него. – Ответ? Сейчас? Так быстро?
– Да, я и сам удивился, всего чуть больше суток прошло, а письмо только пару минут назад пришло. Вот что значит важность, – сказал парень, протягивая конверт.
Вермир взял конверт, смотря на чёрную печать, и, сорвав её, раскрыл его.
– Вы же не читали? – спросил Вермир, вытаскивая исписанную, белую бумагу.
– Нет, конечно, что вы! – возмутился парень, подтянув плечи.
Вермир начал читать, внимательно, с тревогой водя глазом, как маятником.
«Торсоу Вермир Малдович, как понимать ваш официальный запрос? Неужели Вы от безделия начали строить иллюзорные замки в небе, вздорные теории заговора и связывать вещи абсолютно разных пород? До Цитадели дошли странные слухи о положении в Пилане, и, если верить слухам, то Вы играете не последнюю, а, возможно, даже первостепенную роль. В связи с этим будет провидена проверка, ожидайте гостей. По результатам проверки будет решена дальнейшая Ваша судьба, как драконоборца и как человека. Что же до Бранори Сюгрифа, то это дело конфиденциально, но, раз уж Вы так беспокоитесь о брате, то знайте, что Цитадель пересматривает концепцию исполнения обязанностей драконоборца, в частности из-за множественных случаев подобных Вашем – безделье и скука. Есть вероятность, что драконоборцы больше не будут просто сидеть на месте, ожидая летающую, изрыгающую пламя опасность. Бранори – один из братьев, кто вызвался испытать новую систему и свод правил.
После написанного. Не впадайте в крайности, будьте холодны, трезвы разумом, как подобает истинному драконоборцу. Брат, держитесь свода правил и сохраняйте душу в чистоте».
– Что за бред, – со злобой сказал Вермир, поднимая глаз, – это не может быть официальным письмом.
– Разве? – коряво спросил парень, на пару секунд нахмурившись. – Ну, вам виднее, только это не официальное письмо, на обороте написано, что от какого-то Биле… кхм, секунду… я сейчас…
Вермир повернул бумагу, в центре жирным, размашистым почерком написано:
«Утешительное письмо заблудшему брату от Билевара Дораса. Перед официальным ответом пройдёт некоторое время, которое будет потрачено на поиск вещей и людей, побудивших одного из нас на столь резкий и необдуманный поступок».
– Можешь подтереться им, – сказал Вермир, отдавая бумагу, и пошёл вперёд, но остановился из-за схваченной руки.
– С радостью, – тихо, изменившимся голосом сказал парень, – но для начала… ты выполнил мою просьбу?
Вермир просверлил взглядом прищуренные, затуманенные предвкушением глаза. Парень отпустил руку.
– Ах, да, совсем забыл, – сказал Вермир и, схватив парня за плечи, подсёк ноги, а когда тот свалился, поставил ногу на солнечное сплетение и надавил. – Мне наплевать на тебя и Лириха, наплевать на многие вещи, но не на это. Ты расскажешь, почему хотел смерти родному отцу.
– Не… кхх-хе… обязательно это делать… я бы и так… хххххх-а… сказал…
– Ну? – нетерпеливо спросил Вермир, но ослабил давление.
– Потому что он разбойник, насильник, убийца, потому что он мразь!
– Понятно, – сказал Вермир и пошёл дальше.
– Ты сказал: хотел. Значит, он уже мёртв? – спросил парень, сев и оглянувшись.
– Да, он мёртв. Но, знаешь, не потому, что так захотел ты, а потому, что так захотел я.
– Да что ты можешь понимать?! – вскричал парень, вставая. Вермир хотел идти дальше, ведомый гневом, но внутри что-то дёрнулось, он остановился. – Ты с ними только встречался, на пару минут, секунд, а я жил с ним почти все годы! Ты даже не представляешь, что это – жить с человеком, который даже не хочет меняться, плюёт на всех, если ему что-то не нравится, то он не попытается договориться или прийти к согласию, ему насрать, он убьёт, запугает, будет пытать… ты только встретился с ними, а уже возненавидел до такой степени, что объявил охоту, а я… я не такой, не сильный, не такой крепкий, чтобы всё выдержать. Спрашиваешь, почему желал его смерти? Да я просил смерть забрать его! Молил! Каждый вечер, плача в подушку! Я только и мечтал о том, чтобы его не стало! Этот человек, эта гнусь… Он не способен мыслить, развиваться, думает только о том, как кого-нибудь раздавить, трахнуть или напороться. В его сознании нет ничего, ничего, понимаешь? Таких людей надо убивать, они мешают здоровому обществу, это сорняки, которые необходимо выдернуть.
– Но это твой отец.
– Отец! Ха-ха! Кусок дерьма это, а не отец! Ублюдок изнасиловал мою мать, делал, что ему вздумается, развлекался, мутузил её, пока, в конце концов, не прирезал… Эти люди берут всё, что захотят, всё, что понравится их мерзким глазам, и плевать что будет, хоть мир развалится, им насрать. Эти создания… их надо истреблять, вот просто брать и истреблять, как тварей, резать всех их родню, жён, детей, всех!
– Ты же тоже его сын.
– По крови, наверное, да, – нервно улыбнувшись, сказал парень, – но я никогда не стану такой сукой, такой тварью, я никогда не заставлю сына смо… как только начнётся истребление, как только я увижу, что общество готово противостоять этим тварям, то без раздумий перережу себе горло.