Легенда о Мантикоре. Пропащая душа

Под её взглядом гоблинец съёжился.

– Терррорк?

Гоблинец молчал, все больше превращаясь в лесного ежа.

– Поклянись, что ты не сдать Терррорка, – наконец сдался гоблинец – Поклянись людскими богами и предками, что молчать будешь, если пытать тебя.

– Клянусь, – подняла ладонь Эура.

Терррорк оглянулся, прислушался, навострив уши.

– Продать тебя Шаман, – тихо проговорил он.

– Как продал? Кому?

–Ты глупая. Думать: убила тролля, тряпки и шкуру взять и все. Приходить к нам чужие. Спрашивать. Вынюхивать. Узнавать, кто тролля завалить. На шамана ты не ругаться. Если бы шаман не сказать, кто-нибудь другой бы рассказать: Матиас всем о тролле разболтать.

– Кто приходил?

– Хозяин…. Хозяин тролля.

– Кто он? Человек, гоблин?

– Орк захребетник. Терррорк его лица не видеть, видеть только когтистую лапу. Пальца на ней не было. Эура может не бояться: орки не идти в Снерхольм. Орки не любить людей: орков прийти мало, а людей в Снерхольме много. Орки в лесу засаду не делать. Орки ждать на дорогах.

– А если я не пойду на север, передумаю…

– Шаман их о том же спросить. Орк ответить, что не его, шамана, дело.

– Орк был один?

– Я видеть одного, – ответил гоблинец, доставая трубку. – Орки – не орлы, они не летать по одному. Остальные дожидаться у Киттеры.

Трубка была знаком того, что серьёзный разговор окончен. В ответ на вопросы гоблинец молчал, пуская сизые колечки из трубки, или что-то бормотал под нос на гоблинском.

Ужин в Снерхольме был в самом разгаре: гости веселились, шут тряс бубенчиками, медведь танцевал, менестрели пели, и вино текло рекой. Только хозяева поместья были не веселы.

– Аурика, милая, – корил жену Трюггер. – Ты слишком строга к дочери: у девочки просто тяжёлый характер.

– Характер?! – Фыркнула женщина. – Ты называешь спесь и дерзость характером? Это все ты и твой братец, покойный Одвар, да пирует его душа в чертогах Морриган, избаловали. Это ты ей во всем потакал, вместо того, чтобы выпороть!

– Аурика, ласточка моя, ты не права! – Мягко ответил наместник.

– Давай не будем выносить домашние склоки на люди и обсудим это позже, – отрезала Аурика, не переставая улыбаться сидящим рядом гостям. – Довольно она мне крови попортила за сегодня. Пусть посидит и подумает.

– Мама, может быть, действительно отец прав и тебе пора сменить гнев на милость? – Заметил сидящий рядом парень. – Да, Эура бывает резка, но она всего лишь по-своему хотела нас предупредить, что охота нынче опасна. К тому же, мы ставим в неприятное положение хорошего человека, благородного господина Хайдгера. Видишь, как он погрустнел, когда ты отправила Эуру в опочивальню. А человек он действительно хороший: родственник короля, старший сын Фрерберна Могучего, владетель земель к северу от столицы, и король доверяет ему как самому себе.

– Генри, солнце моё, ты хочешь вернуть гадюку в наше болотце, – отмахнулась Аурика. – Ты готов расплатиться за последствие? Эура не признает авторитетов, чинов, и правил. Она, скорее всего, даже не поняла, за что я её наказала.

– Она забавна, – пожал плечами парень. – И королю она понравилась.

– Забавна? – Вскинула бровь Аурика.

– Ну мама.. К тому же Хайдгеру она понравилась.

– Хорошо, Генри, – сдалась Аурика. – Скажи сестре, что мы простили ей неразумные слова. Но запомни: ты отвечаешь головой, за все, что она вытворит сегодняшним вечером.

– Я схожу за ней, мама, – улыбнулся Генри. Лишь уголок его губ дёрнулся, на мгновение превращая улыбку в усмешку.

      Как Эура отличалась от тихих младших сестёр, так и тихий Генри отличался от старших братьев. Порою Аурике казалось, что шаманка была всё-таки права, предсказав ей рождение сына. А может быть старая карга, вмешавшись в дела богов, что-то напутала. Именно из-за этой ошибки непоседливая, болтающуюся по окрестным горам Эура оказалась заточенной в женском теле, а домосед Генри, проводящий все время за книжками, мужском.

Тем временем, обогнув галдящую толпу родственников, что заняли места поближе к королю, Генри подошёл к дальнему концу стола, где Хайдгер продолжал предаваться чревоугодию, погрузившись во вселенскую печаль.

– Господин Хайдгер, как хорошо, что Вас нашёл! – Вежливо проговорил парень. – Меня зовут Генри, я сын наместника и брат госпожи Эуры.

– И? – Хайдгер изрядно осоловел. Ум его стал медленным и тягучим, словно смола. Мысли, дёрнувшись, застревали в нем, словно неосторожные мошки.

– Вы обидели мою сестру.

– И? – Хайдгер залпом осушил кубок и потребовал ещё у пробегавшего рядом слуги.

– Вы хотели извиниться!

– Я? – Усмехнутся Хайдгер, вытирая рукавом небритый подбородок.

Если бы мужчина не был пьян, он бы заметил, как брезгливое выражение на миг промелькнуло на лице Генри.

– Да именно Вы. Вы, благородный господин, чьи великие предки занимают самые почётные места за пиршественным столом в чертогах Морриган; храбрый воин, о чьих подвигах слагают песни; мудрый полководец, на чьей мудрости учат молодое поколение, так?

– Несомненно!

– А моя сестрёнка – просто взбалмошная девица, – продолжал Генри. – Ну как же Вы, такой мудрый и уважаемый человек, не извинитесь. Нет, я не прошу Вас падать на колени и прилюдно признавать свою вину. Мы же с вами знаем, кто на самом деле не прав, – подмигнул Генри.

– Сладко стелешь, парнишка, да жёстко спать. Ступай ты лучше лесом, парень. Поищи другого дурака.

– Вы на охоту хотите? – Поджал губы Генри. – Старшие братья, Арво, Эверт и Кнутти не поведут в лес без Эуры. Только она знает тропы.

– Так сестрица твоя сказала, что нет в лесу дичи.

– Врёт она. Сегодня кабанов привезли целые сани. Эура отходчива. Помиритесь с ней, и Вы будете всю жизнь вспоминать охоту в здешних лесах.

– Хорошо, уговорил ты меня, – рявкнул мужчина, рывком вставая с лавки.

Сказители и песнопевцы с грохотом попадали, словно спелые яблоки с обломившейся ветки.

– Следуйте за мной, господин, – учтиво поклонился Генри и направился к выходу. Слуги, сновавшие с подносами и корзинами, пропускали сына Трюггера. Хайдгеру же приходилось пробивать проход локтями, уворачиваясь от блюд.

На лестнице они неожиданно столкнулись с Метхильд. Нянька спускалась, напевая весёлую песенку. Щеки её раскраснелись от вина.

– Куда это ты собрался, Лисёнок? – Грозно спросила женщина, перегораживая дорогу.

– По делу,– уклончиво ответил Генри, пытаясь проскользнуть мимо, но лестница, ведущая в женские покои, была узка для двоих, тем более для троих, а необъятная Метхильд просто закрывала её всю.

– В женскую половину? По делу? – Прищурила глаз Метхильд.

– Мать просит Эуру спуститься: гости без неё скучают.

– Так подожди здесь. Я сама за ней схожу.

– Э.. Метхильд, у нас деликатное дело. Господин Хайдгер был бестактен сегодня и хочет принести извинения.

– Пусть приносит, – пожала пухлыми плечами женщина. – Я сейчас её позову.

– Видишь ли, Метхильд. Тут шумно, народ ходит, а извинения подобного рода благородные господа приносят в тишине. Всё-таки он сын брата короля, ну ты меня понимаешь.

– На женской половине дома?! – Всплеснула руками женщина.

– Я, как брат, буду рядом.

– А если она не причесана или, не приведи боги, не одета? Сраму-то будет! О чем ты только думал?! Я иду с вами!

– Не стоит, Метхильд. Мы сами справимся.

– Я иду с вами! – Угрожающе повторила женщина.

– Хорошо, хорошо, – сдался Генри.

Метхильд единственный человек в Снерхольме, перечить которому боялся даже Генри.

– Вот и ладушки, – уже миролюбиво проворковала Метхильд, разворачиваясь.

Комната Эуры находилась прямо у лестницы, в начале длинного коридора огибавшего этаж длинной змеёй. Остановившись перед дверью воспитанницы, Метхильд тихонько постучала. Тишина. С лестницы доносились едва различимые звуки застолья.

– Поздно вы. Спит Эура.

– Тихо что-то,– проговорил Генри, припав ухом к замочной скважине.

– Она что, храпеть должна, как сонный тролль? – Усмехнулась Метхильд. – Или стонать как медведица? Спит она, как мышка, как и положено благородной госпоже.

      При упоминании о медведице уши Генри стали пунцовыми. Бирной или «медвежонком» звали девушку, с которой Эура застала их накануне в конюшне. Конечно, Эура поклялась ничего не рассказывать ни отцу, ни родителям его невесты, но слухи ползли по поместью.

Мимолётное чувство неловкости, однако, не помешало Генри заглянуть в замочную скважину. Луна освещала комнату желтоватым тусклым светом: одежда валялась на стуле, и перина была чуть приподнята.

– Эура, дочка, ты спишь? – Громко спросила няня, но фигура на кровати даже не шевельнулась.

– Может, действительно спит? – Задумчиво протянул Генри. – Она сегодня с братьями на охоту ездила. Может, устала?

– С братьями? – Усмехнулся Хайдгер. – Ты же тоже, вроде бы, брат?

– Не господское это дело по лесам шататься. В Снерхольме дел хватает.

– Не нравится мне это. Слишком тихо, да и тянет из комнаты, словно окно открыто. Как бы ни случилось чего… – Покачала головой Метхильд. – Эура, доченька, открывай дверь.

– Ключи есть? – Глухо спросил Хайдгер.

Медовуха, которой в дороге угостил наместник, была знатной, а вино за столом было ещё лучше, но мешать два огненных напитка было ошибкой, и теперь стук в дверь гулко отдавал в голове, а лестница медленно уплывала из-под ватных ногами.

– Нету, нету ключей. Только у госпожи Эуры есть, – развела руками женщина.

– Тогда ломать надо.

– А что госпожа Эура скажет? – Обеспокоенно спросила Метхильд.

– Ничего не скажет. Волновались мы: вдруг ей не хорошо, – проговорил Генри, ковыряя узким ножом в замке. – Хороший замок: не открывается, – раздражённо заметил он, когда лезвие, обломившись, осталось внутри. Он опёрся о дверь плечом: косяк скрипнул, но устоял.

– Отойди, малец, – усмехнулся Хайдгер.

Отодвинув Генри, мужчина навалился на дверь. Петли жалобно заскрипели, и дверь рухнула внутрь вместе с Хайдгером. Тело, лежащее на кровати, не шелохнулось. Выхватив обломанный стилет, Генри бросился к кровати. Метхильд, закрыв лицо руками, истошно завизжала. Кинжал, пронзив шелковую ткань перин, застрял между досками кровати. Перья порванных подушек белыми хлопьями разлетелись по комнате. Хайдгер, быстро трезвея, вытер вспотевший лоб.

– Сбежала, чертовка, – засмеялся Генри.

Перья, медленно кружась в воздухе, оседали на кровати, столешнице, сундуке, лавках и полках с мешочками и склянками.

– Я соберу людей, выедем немедленно.

– Не стоит: сегодня полнолунье, – махнул рукой Генри. – Эура в чем-то права: наши леса кишат всякими тварями, а в полнолунье они особенно опасны. От лунного света у них кипит кровь, и несчастные, проклятые богами, создания теряют разум и страх.

– А твоя сестра? Как она там?

– Эура не так глупа, как о ней думают окружающие: у неё свои тропы и схроны. Сидит где-нибудь в безопасном месте и пьёт горячий глинтвейн. Утром, когда дороги будут не опасны, она вернётся в Снерхольм и, как ни в чем не бывало, будет раздражать всех своими шутками.

– Леди Аурика будет в ярости, – покачала головой Метхильд.

– Не сомневаюсь. Не думаю, что на этот раз проказы сойдут моей дорогой сестрёнке с рук. Эура давно нарывается на серьёзные неприятности. Кстати, господин Хайдгер, вы не женаты?

– Как-то не успел.

– После сегодняшней выходки отец отдаст её с очень большим приданым. Ну, Вы меня понимаете…

– И даже не смотря на проклятье, – добавила Метхильд, но тут же осеклась, поймав взгляд Генри.

– Какое ещё проклятье?

– Метхильд приукрашивает. В этих местах есть старый обычай: сразу после рождения носить ребёнка к ведьме у озера. Понимаете, господин Хайдгер, у нас на севере народ тёмный, вот и верят в приметы. Ведунья кидает кости, курит траву и предсказывает судьбу младенца. Правда матушка умудрилась с ней поругаться, и поэтому Эура – последняя, кого таскали к ведунье. Но, определённо, будущее ей нагадали хорошее.

– Будущее, – усмехнулся Хайдгер, сдувая лёгкое пёрышко, севшее на кожаный наруч. – Я доложу обо всем королю, – проговорил он, разворачиваясь к двери.

– Кажется, история с проклятием была лишней,– задумчиво произнесла Метхильд, когда стук удаляющихся шагов растворился в шуме пира.

– Лишний? Ты чуть все не испортила! – Скривился Генри.

– Может да, а может и нет. – Хитрая улыбка заиграла на её пухлых губах.

      Эура лежала, свернувшись калачиком на соломенном тюфяке, когда щелчок прозвучавший набатом в её голове, вырвал из объятий сна. В шатре было темно и накурено. Горел очаг, так как гоблинец подбрасывал хворост из большой вязанки, сваленной в углу. Пламя нехотя забирало сырые ветки и облизывало их алыми язычками, превращая в серую золу. Терррорк лежал около очага, растянувшись на спине, и пускал колечки дыма из длинной, в четверть его роста, трубки. Сизые колечки плыли по шатру, медленно растворяясь в пропахшем травами воздухе.

Щелчок, разбудивший её, означал, что кровать её потревожили, а, значит, дома её ждут разгневанные родители.

– Спи, человеческая женщина, – лениво произнёс Терррорк, затягиваясь. – Утро развеять старые страхи и печали и создать новые. Так всегда говорить шаман, и Терррорк ему верить. Терррорк всегда слушать шамана: шаман умный, он прожить долгую жизнь. Если хочешь жить долго: надо слушать шамана.

Эура устало кивнула и зарылась с головой в шерстяное одеяло. Сон снова навалился, едва её голова коснулась свёрнутой куртки, заменившей подушку.

Утром девушку растолкал Терррорк. Запинаясь и коверкая слова, он объяснил, что шаман велел проводить её до поместья, и так как гоблинцу ну очень не хотелось попадаться на глаза страже, им стоило выйти пораньше. Девушка негнущимися перебинтованными пальцами зашнуровывала сапоги, Терррорк торопил. Когда Эура наконец собралась, он потребовал, чтобы девушка протянула вперёд руки и положила ладони на раскрытую сторону доски, на которой гоблины играли в нарды длинными зимними вечерами. Прежде, чем Эура успела произнести хоть слово, он с грохотом закрыл доску, хлопнув по пальцам второй частью крышки. Пропитавшая бинты адская смесь из земли, крови, глины и зелья затвердел за ночь. После удара она зеленоватым порошком осыпалась на шкуры, обнажая украшенные аккуратной терракотовой татуировкой пальцы и кисти рук. Не было ни ссадин, ни кровоподтёков, ни отёка: лишь мягкая бледная кожа и бурый ажурный рисунок из листьев, кос и причудливых зверей.

– Хорошая работа, – с гордостью заметил Терррорк, словно это он, а не шаман вырезал узор на девичьих руках.

      Край небесного светила уже алел над лесом, а луна нехотя плыла к горизонту, растворяясь в безоблачном синем небе. Снег хрустел, обещая солнечный морозный денёк.

– Не рано?

Эура вылезла из палатки и натянула перчатки.

– В нужный час, – ответил Терррорк.

Закрыв за собой полог, гоблинец заботливо присыпал нижний край снегом, чтобы холодный воздух не проникал внутрь. Затем, он долго кланялся увешанным яркими лентами Древу Рода, чьи ветви, словно скрюченные чёрные руки, тянулись в небо. Он бил низкие поклоны, шепча на своём языке слова благодарности, подталкивая Эуру к выходу. Наконец, когда они оказались за частоколом, он сделал пасс руками, словно закрывая невидимые ворота, и засеменил в сторону дозорных вышек. Молча, они миновали ворота и углубились в лес. Когда лагерь остался далеко позади, гоблинец достал знакомые камни и жезл. Когда артефакты заняли положенное место, снова гулко загудел сиреневый мерцающий зев. Терррорк сразу нырнул внутрь. Не дожидаясь приглашения, Эура прыгнула за ним.

Девушка приземлилась на снег утоптанный волчьими лапами. Терррорк чуть подвинул лежащий камень и портал тихо схлопнулся, словно водяной пузырь на поверхности лужи.

– Всю ночь караулить нас.

Терррорк поморщился от запаха сырой волчьей шерсти.

– Рассвет их спугнул, – кивнула Эура, рассматривая следы. Судя по отпечаткам лап, звери были в два раза крупнее обычных волков.

– Идём. Терррорк ведать короткую тропу.

Гоблинцы знали эти леса лучше людей, зимой хоронившихся за оградой поселений, а летом боявшихся лишний раз высунуться за околицу после наступления сумерек. Гоблинцы не боялись ничего. Охраняемые древними договорами и узам многолетнего и не всегда мирного, но соседства с другими нелюдями, они чувствовали себя маленькими хозяевами в Предгорьях. Да, нелюди недолюбливали друг друга, но открытой вражды дело доходило редко, ограничиваясь единичными стычками. Люди…. Люди другое дело. Они люто ненавидели всех, кто хоть как-то отличается от них. Они готовы были уничтожать поселения нелюдей до последнего старика и ребёнка. Нелюди платили им той же монетой.

Тропинка, которой вёл девушку Терррорк, подходила для ребёнка лет семи или гоблинца. Невысокой Эуре приходилось идти согнувшись, ныряя под еловые ветки. Утро постепенно вступало в свои права: просыпались первые птицы, весёлые белки шныряли в верхушках сосен. Оборотни давно скрылись в лесу, чтобы в полумраке чащи разделить ночную.

Внезапно деревья перед ними расступились, и они оказались у стен Снерхольма. Свет заливал деревянные постройки, а над берёзами с криком кружились вороны.

– Терррорк дальше не идти, – буркнул гоблинец и скрылся в чаще.

– Удачи, – только и успела попрощаться Эура. Лишь ветки можжевельника качались там, где ещё мгновенье назад маленький гоблинец ковырял носком сапога усеянный иголками снег.

Утренняя тишина окутала поместье. Зажмурившись от яркого солнца, Эура шагнула вперёд. Не таясь, отперла неприметную калитку своим ключом и вошла внутрь. Поместье казалось безлюдным и тихим. Дворовый пёс, дремлющий у ворот, недовольно поднял голову при её появлении, но увидев знакомую фигуру, гавкнул под нос и снова свернулся калачиком.

Все дороги в королевстве ведут через столицу, все дороги в Снерхольме вели через Тронную залу, залу приёмов и пиров, залу наказаний преступников и залу чествования героев, залу суда, залу расплаты и помилования, залу тихих семейных ужинов и залу шумных праздников. Все дороги в Снерхольме вели через Тронную залу.

– Эура где ты была? – Властный женский голос окликнул её, многократно отразившись в высоких сводах.

Зал казался девушке мешком, в котором сквозь прорехи окон било утреннее солнце. Собираясь в центре, лучи чертили круг, высвечивая герб рода, вырезанный на серых камнях. Стены со шпалерами, развешанные под потолком флаги, стоящие по краям столы и прочая мебель, все тонуло в полумраке.

– У меня были дела, – спокойно ответила Эура, выходя на середину светового столба.

Её ждали. Отец сидел на месте для благородных гостей. Рядом, опёршись о его плечо, стояла мать, уже причесанная и строгая. На резном стуле, щурясь от солнечного луча, бившего сквозь щель в незакрытой двери, сидел король.

– Благородная госпожа, Вы исчезает вечером, а возвращаетесь под утро. Ваша мать глаз не сомкнула, волнуясь за Вас. Извольте объяснить своё поведение, – потребовал король, подавив зевок.

– Ночь была трудна и тревожна. Вы, кажется, собирались на охоту, господин Риквид? Я все объясню на охоте.

– Эура, мы очень беспокоимся за тебя, – произнёс Трюггер, стараясь не смотреть на жену. Он с удовольствием поговорил бы с непутёвой дочерью без свидетелей, ограничился формальным обещанием посадить в следующий раз под замок или запретить ехать на ярмарку.

– Ради этого стоило врываться в мою комнату?

– Нам пришлось выбить дверь, – виновато проговорил отец. – Ты не отзывалась, но потом и вовсе выяснилось, что ты исчезла.

–Я закажу новую, – пожала плечами Эура.

Неловкая тишина повисла в воздухе.

– Ну уж нет. Довольно! – Голос Аурики громыхал. – Я больше не потерплю такого в своём доме. Ты всю ночь где-то шляешься, приходишь под утро и делаешь вид, что ничего не произошло. Я требую объяснений здесь и сейчас. Эуриста, такое поведение позволительно служанке, но не дочери Наместника!

– Я охотилась, – устало ответила девушка, делая шаг в сторону лестницы, но путь ей преградил стражник.

– Эура, я запрещаю тебе покидать замок до весны. И ещё… Лорд Хайдгер просил твоей руки.

– Ты не посмеешь!

Эура медленно подошла к столу. Снег, таявший на сапогах, оставлял на полу сырую дорожку.

– Ты не отдашь меня ему, – зло проговорила она, ткнув пальцем в Хайдгера безучастно стоящего рядом с королём. Хайдгер перехватил руку. Эура дёрнулась, пытаясь освободить зажатое запястье. Перчатка сползла, обнажая белоснежную кожу и гоблинский узел в перекрестье вен. В полумраке татуировка зажглась тусклым голубоватым светом.

– Это что такое? – Изумлённо проговори Хайдгер.

– Пройдёт до следующего полнолуния, – огрызнулась Эура, вырывая перчатку и рук изумлённого начальника стражи.

– Эура покажи руки, – потребовала Аурика.

– Зачем? Не думаю, что творчество маленького народца кому-либо интересно.

– Я хочу, чтобы твой отец видел! – Женщина встала и подошла к Эуре. – Я хочу, чтобы все видели. до чего докатилась моя дочь!

Аурика залепила дочери пощёчину. Багровый след запылал на щеке. Эура отшатнулась и медленно, словно во сне, сняла перчатки, обнажая кисти рук.

– Мне не за что стыдиться, мама, – проговорила она сквозь зубы. – Я не крала, не лгала, не убивала невинных. Да, я живу по своим законам, но я не мешаю жить вам. Я никогда не лезла в вашу жизнь, не ломала ваши устои, соблюдала обычаи, но видимо зря… Стены Снерхольма слишком тесны для меня. Я ухожу.

Девушка развернулась и медленно пошла к выходу.

– Господин Хайдгер, Вы получите вдвое больше обещанного, если вы женитесь на моей дочери до конца это недели. – Прошептала Аурика, поджав губы.

Хайдгер усмехнулся.

– Госпожа, вы сегодня необыкновенно щедры.

– На всякий случай смею заметить, – зевая, добавил Генри, когда со двора раздался лязг оружия и свист стрел. – Эура, скорее всего, направится к охотничьей заимке, что к северу от Снерхольма. Вам показать дорогу, господин Хайдгер?

Резвая кобылка, взбивая копытами снег, уносила прочь от ненавистного дома. Охотничьи собаки следовали по пятам. Рог трубил, возвещая о начале королевской охоте. Эура петляла, путая следы, словно заяц, почуявший погоню. Нужно было добраться до Матиаса, взять деньги, зелья и провиант, а дальше… дальше все в руках богинь судьбы… Может быть, спрячется в лесах, схоронится на дальних заставах или у нелюдей. Нет, к нелюдям идти было нельзя: за пригоршню серебряных монет гоблинцы продадут её, словно торговка на базаре толстого поросёнка, а после будут долго рассказывать соплеменникам, привирая и смакуя подробности. Да и в трактир идти было нельзя: люди продадут ещё быстрее. Оставался последний путь: через ворота ТрайЕлоссы пробраться в КаулютМаа, и здравствуй новая жизнь.

Избушка Матиаса, окружённая ровным частоколом, вынырнула из лесного оврага. Над трубой вился дымок, и пахло горячим хлебом. Девственно чистый снег толстой шубой покрывал двор, завалинку и поленницу дров, лишь у крыльца виднелись крупные волчьи следы.

Соскочив с лошади, Эура забарабанила в дверь.

– Кого ещё притащило в такую рань?

Из-за крепкой двери показалась взъерошенная кучерявая белобрысая голова.

– Матиас, мне нужны зелья, вяленое мясо и провиант.

– С ума что ли сошла в такую рань ломиться! – Матиас протёр заспанные глаза пудовым кулаком.

– Я ушла из дома.

Эура рванула дверь на себя, но Матиас преградил ей путь.

– Ко мне нельзя. Гости у меня, – объяснил Матиас, густо краснея.

– Никак женщину завёл. Я бы тебя сейчас расспросила, кто она и откуда, но, извини, спешу. Так что там насчёт денег?

– Денег нет. Есть только еда.

– Ты нашёл покупателя на шкуру?

– Да, будет завтра. Это человек из свиты короля, если тебе интересно.

– Вот и замечательно: отдавай мою долю, и шкура твоя уже сегодня.

– Сказал же, денег нет. Он задатка даже не оставил, сказал что завтра все выплатит сразу, но ты не волнуйся: я сразу заметил, что мужик он серьёзный и при деньгах.

– Матиас, я не шучу.

Эура рванула дверь и ввалилась внутрь. В углу на широкой лавке, кутаясь в шерстяное цветастое одеяло, сидело голубоглазое белокурое создание больше похожее на цветочного эльфа, чем на человека. Эфемерное создание испуганно хлопало пушистыми белесыми ресницами, натягивая до подбородка одеяло.

– Скажешь кому хоть слово, прибью, – пригрозил Матиас, закрывая за собой дверь. – Продам шкуру, стану богатым человеком и пойду свататься, как положено: с подарками и в новой одёже.

– Матиас, ты умом повредился? Её отец тебя никогда не примет. Мельник богатый человек, а ты кто: сын прачки и разорившегося торгаша. Не смеши людей, найди себе нормальную бабу, – фыркнула Эура. – Да чтоб вас леший сожрал, – выругалась она, когда со двора донёсся стук копыт и людские голоса.

– Наверх, быстро! – Скомандовал Матиас.

Эура белкой взобралась по столбу, державшему высокую крышу, и вжалась в деревянную перекладину. Матиас едва успел спрятать возлюбленную за печкой, как дверь с шумом распахнулась, и в избу ввалилось семеро: Хайдгер, Генри и пятеро наёмников из свиты короля.

– День добрый, господин. За шкуркой, приехали? – Поклонился Матиас.

– Где девушка? – Вместо приветствия рявкнул Хайдгер.

– Какая девушка? – Переспросил Матиас, поёживаясь на холоде. Из приоткрытой двери дуло, и парню было зябко в латаных подштанниках.

– Эура, сестрёнка моя старшая, – проговорил Генри, осматриваясь. – Во дворе мы видели лошадь, на которой она выехала из поместья.

– Не видел я никого. Только вот встал, господин Генри. Всю ночь оборотни в округе рыскали: спать не давали. Луна нынче совсем дурная.

– Врёшь, как дышишь, подлец, – бросил Генри. – Обыскать дом! – Лениво приказал он людям Хайдгера.

Наёмники в сомнении переглянулись. Хайдгер чуть кивнул головой, и они принялись обшаривать углы, переворачивать сундуки, вороша одежду и заглядывая в крынки, словно девушка превратилась в крысу.

– А что обыскивать-то? – Обеспокоенно спросил Матиас, стараясь не смотреть на печь. – У меня хозяйство маленькое: погреб, сарай, да сени. Запасов, и тех нет.

Его не удостоили ответом. Хайдгер стоял в дверях, опёршись о косяк, и безучастно наблюдал, как люди переворачивали дом. Генри ходил кругами. На миг парень поднял глаза. Взгляд его встретился с испуганным взглядом Эуры, Генри сразу опустил глаза, словно ничего не произошло.

– Не томи, охотник, – лениво зевнул Хайдгер. – Мы все равно её найдём, даже если для этого придётся разобрать твою убогую халупу по брёвнышку, а вот когда найдём, у тебя появятся проблемы: наместнику неприятно будет знать, что ты укрывал его дочь и мешал слугам короля,– заметил Хайдгер, отклеившись от косяка. Он спокойно, вразвалочку подошёл к охотнику, словно не Матиас, а он, Хайдгер, был здесь хозяином.

Матиас молчал, уставившись в пол.

– Интересно, есть ли у тебя разрешение на охоту: я видел беличьи шкурки во дворе, – по-волчьи оскалил зубы Хайдгер. Он небрежно вытащил нож, и приставил лезвие к груди Матиаса. Браконьерничаешь в господских лесах. Ай, ай, ай.

– Не знаю я ничего, и охотничьи грамоты у меня в порядке, – насупившись, соврал Матиас.

– Ну смотри, – ухмыльнулся он, пряча оружие в ножны болтающиеся у пояса, и сделал вид, что направляется к двери. Вдруг, он развернулся и ударил под дых. Не ожидавший нападения Матиас согнулся и рухнул на пол. За печкой ойкнули. Солдаты, потрошившие сундук, бросились к печи, и выволокли испуганную мельникову дочку. Перепачканная сажей и пылью, девушка зарыдала.

– Кто это тут у нас такой прелестный, – улыбнулся Хайдгер.

– Не трогайте её! – Несмотря на боль, Матиас проворно вскочил на ноги и размахнулся, чтобы ударить в ответ, но четверо дюжих охранников повисли на нем, словно матерые волкодавы на пойманном звере.

– Ну как теперь твоя память? А девушка то хорошенькая, – проговорил Хайдгер, трепля испуганную девушку за щёчку.

– Подполом ушла. Там лаз до реки, широкий. Зимой дороги заметает, за водой только им и хожу.

– Обыскать погреб. Дороги говоришь, заметает, – процедил сквозь зубы Хайдгер. – Тушки и шкурки звериные мимо пограничных застав и дозорных по реке возишь. От налогов королевских кроешься, подлец.

      Солдаты оттащили стол и, свернув лежащую на пол оленью шкуру, обнаружили под ней деревянную крышку. Прилаженная к ней складная лестница вела в просторный подпол.

– Лаз, господин. Мы нашли лаз, – прокричал один из стражников, зажигая факел.

Круглая опутанная корнями дыра зияла в глиняной стене прямо напротив входа. Она была достаточно широка для взрослого мужчины, но крупному Матиасу приходилось нагибаться.

– Ну смотри, если врёшь,– пригрозил Хайдгер спуская следом за своими людьми. Последним должен был спускаться Генри, но крышка случайно выпала из его рук, затворяя проход.

– Генри, что ты там копаешься? – Послышался недовольный окрик Хайдгера.

– Сейчас, сейчас, господин, – прошипел он, ударяя чугунком двух держащих Матиаса стражников.

Матиас добавил, и оглушённые наёмники рухнули на пол.

Эура кошкой спустилась вниз.

– Не благодари, сестрёнка, – прошептал Генри. – Бери вещи и вали.

– А с ними что будет? – Она кивнула головой в сторону Матиаса, прижимающего к груди рыдающую девушку.

– Даю слово, что позабочусь о них.

– Прощай брат.

– Прощай.

– Генри! – Послышался недовольный голос из-под земли. – Что у вас там происходит?

Охотник не лгал: лаз действительно вёл к реке, где под занесённой снегом лодкой были спрятаны лыжи и сани, но Хайдгер, заподозрив неладное, повернул людей не пройдя и четверти пути.

-Ушла…. – зло процедил Хайдгер. После полумрака подпола яркое солнце, заливающее двор перед избушкой Матиаса, слепило, и мужчина щурился, разглядывая свежую цепочку лошадиных следов уходящую в лес. – Что в той стороне?

– Лес духов…– Отозвался Генри, прижимая снег к правому глазу. Глаз стремительно заплывал, а под ним набухал синяк. – Дальше река и горы. Безлюдная местность: только звери и нелюди. Может, оставим эту глупую затею и вернёмся в Снерхольм, господин Хайдгер? Эура хорошо знает эти места, мы до темноты пролазаем по оврагам и буреломам, пытаясь её поймать.

– Я думаю, стоит обратиться за помощью к её другу,– усмехнулся Хайдгер, вставая корточек.

      Матиаса кинули перед мужчиной, словно тюфяк, бросив лицом вниз. Парень закашлял и попытался встать, но нога Хайдгера упиравшаяся в спину снова вдавила в снег.

– Времени у меня не много: я и так изрядно провозился с тобой. Куда направляется Эура?

– Я не знаю, господин, правда, не знаю, – простонал Матиас, сплёвывая снег. – Она мне не докладывает.

– Ты что-то не понял, мальчик. Один благородный родитель обещал мне её руку и сердце, а второй благородный родитель обещал солидное вознаграждение, если потороплюсь со свадьбой, и я очень разочаруюсь, если я получу меньше, чем мне обещано. Честно говоря, я ещё больше я расстроюсь, если совсем останусь без награды. В этом случае, чтобы как-то компенсировать свои душевные муки я возьму твою девушку. Извини, уж не знаю, как её зовут. Жениться я на ней вряд ли буду, но пару тройку ночей она мне скрасит.