Не помня себя от радости, я схватил ее поперек муравьиной талии, вытащил на улицу и, крепко держа за шкирку, несколько раз с размаху ткнул лицом в пушистый сугроб. Честно сказать, это было самое приятное ощущение за весь вечер. Зайке сразу полегчало.

– Братан, а теперь в морду с разворота. Чтобы знала, – посоветовали дежурившие возле ресторана извозчики.

– Ой, не искушайте, мужики, не искушайте, – застонал я.

Мы успели ровно к двум пополуночи. По дороге домой я опустил в машине стекло, и Зайка почти пришла в себя. Я сдал ее матушке из рук в руки. Дверь захлопнулась.

Я устало опустился на ступеньку. Уф… Ну вот, кажется, и все. Нет. Стоп! Забыл про мораль. Мораль во всей этой истории такова: отныне я хожу на деловые ужины только со взрослыми опытными женщинами. Матерая дама может выпить без закуски бутылку водки и даже не крякнет. В этом ее очарование. Я бы даже сказал – шарм.

КУХАРКА ПОНЕВОЛЕ

При звуке шагов в коридоре Таня вздрагивает и напрягается всем телом, как будто ожидая окрика.

– Три года прошло, как нет старухи, а мне все чудятся ее шаги: топ, топ, топ… – испуганно шепчет она, зябко поеживаясь. – Сейчас опять учить будет. Уму-разуму. Ох…

Таня приехала в Мурманск с Алтая совсем еще девчонкой. От безвременно ушедшей в мир иной тетки досталась ей комната в коммуналке. Жутковатая, мрачная, узкая, как пенал, убого меблированная, с высоким потолком, зрительно еще более уменьшавшим ее квадратуру, окном выходила она в темный проулок, аккурат на глухую стену соседнего здания.

Во второй комнате жила старуха. Впрочем, о ней чуть позже…

Беспросветный мрак заполярного декабря и упорное нежелание организма привыкать к смене часовых поясов усугубляли ситуацию. Из заваленного снегом, синего от морозов города хотелось бежать без оглядки. Но в родном Бийске Таню ждали не менее убогое жилище да мать-пьяница с очередным сожителем-драчуном. Поэтому она осталась. Устроилась рыбообработчицей. От постоянной сырости ныли суставы, но платили на комбинате прилично. Девушка купила телевизор и закрыла безнадежный вид из окна цветным турецким тюлем.

Относительное благополучие, однако, длилось недолго. Вскоре ветер перемен мощным порывом сдул рыбу с причалов. Комбинат стал, начались увольнения. Чехарда рабочих мест – уборщица в душной коммунальной конторе, курьер, гардеробщица, секретарша – не имела решительно никакого смысла. На более чем скудное жалованье выжить было невозможно.

– Нужно тебе мужа искать, – решительно заявила подружка Люська.

Поиски начали в ресторанах. Но в веренице случайных знакомых единственный и неповторимый, готовый отвести в загс, никак не находился. Впрочем, мужская благодарность позволила перевести дух и забыть о безденежье. Потом в обиходе появилось модное слово «спонсор». Работу со спонсорами Таня вскоре поставила на поток…

– Гулящая, – как-то на кухне старуха дала ей односложную, но емкую характеристику. – Я всегда честно работала, детей растила. Трудно было, но выдержала. А ты чем занимаешься? Смотреть противно… Тьфу!

Старуха была высокой, костистой, грузной, разбитой жизнью. Она тяжело шаркала по квартире больными ногами в растоптанных, сорок немыслимого размера тапках.

– Топ, топ, топ, – опять ежится Таня. – Носки у нее еще были такие кудлатые, из козьего пуха, что ли. Пилила меня и пилила. Но все по делу. Ты, говорит, куришь у себя в комнате, а ко мне дым лезет. Отвела меня в свою конуру – и точно, вонища у нее от табака стояла, как в курилке. Пришлось мне ходить травиться на лестничную клетку… А еще, помню, встретила ее в коридоре – она как раз из магазина тащилась, – смотрю, у нее из авоськи горлышко водочной бутылки торчит. Праздник, говорю, у вас намечается, что ли? Ух, как она взорвалась: это тебе, заорала, все пьянки-гулянки, а я компрессы ставлю на больные ноги! Я так напугалась. В общем, правильная была бабка, строгая. Но, честно сказать, меня это так достало…

Таня пыталась решить квартирный вопрос. На их «сталинку» находились желающие. Предлагали разъезд, даже в две однокомнатные. Правда, на окраинах. Старуха вроде была не против. Но ни на один из предложенных вариантов не соглашалась, всякий раз под тем или иным предлогом отказываясь. То этаж высокий, то район не устраивает, то квартира не нравится. Словно пупами приросли две женщины к той чертовой коммунальной кухне. И Таня смирилась.

Как-то весной старуха занемогла. Неделю не выходила из дома, все кряхтела, охала у себя в комнате. И только изредка в коридоре слышались ее грузные шаги: топ, топ, топ. Потом и они смолкли.

– Смотрю, она уже дня два ничего не готовит на кухне и не ест, – всплескивает руками Таня. – Я – к ней. Постучалась, зашла. Что, говорю, бабушка, помочь вам чем? Может, скорую вызвать? А она: «Зачем скорую?» Помираю, говорит, кончаюсь. Мне так ее жалко стало. Дай, думаю, хоть порадую ее чем-нибудь напоследок. Сварила ей лапшичку с курочкой, котлеток домашних нажарила. Дело вечером было. Отнесла, она покушала. Потом тишина. Всю ночь. Как ни прислушивалась – ни звука из ее комнаты. А заходить мне страшно было. Ну, думаю, отошла. Даже всплакнула. И покурила заодно в комнате. Теперь, решила, можно. А под утро слышу: топ, топ, топ. Выглянула в коридор, а она: «Что морду высунула? Полегчало мне!» И топ, топ, топ на кухню…

Подобное повторялось неоднократно. Большей частью за неделю-полторы перед тем, как почтальон разносил в их районе пенсию. (Последний факт Таня отметила чисто машинально.) Каждый раз все развивалось по одному и тому же сценарию. Старуха твердо обещала отдать богу душу, всегда назначала конкретный, не допускавший двойных толкований срок («до утра не доживу», «к вечеру съеду отсюда навсегда»), ложилась на кровать, складывала на груди руки, напутствовала молодую свою соседку прощальным: «Шалашовка!» – и гнала ее прочь из комнаты.

Таня плакала навзрыд, напряженно прислушивалась к звукам за стенкой, потом неслась на кухню и, утирая слезы локтем, готовила старухе последний обед. И паровые котлетки (куриная лапшичка, отбивные, фаршированные перцы, голубцы, вареники с творогом) всякий раз помогали. Топ, топ, топ слышалось наутро в коридоре.

– А ты старуху не корми, – посоветовала Люська. – Полежит, полежит и помрет.

Но это уж слишком! Нельзя же так, не по-людски. Впрочем…

Таня попробовала. Выдержала часа четыре. Но старуха за стеной так требовательно закряхтела, что сердце соседки дрогнуло. А наутро опять: топ, топ, топ.

Так продолжалось четыре долгих года. За это время Таня, сама того не заметив, втянулась готовить на двоих. Бесшумно выскальзывая из гостиничного номера или снятой на час-другой квартиры, она спешила домой: как там бабка, жива ли? Но всякий раз, готовя на кухне ужин, она слышала в коридоре знакомое топ, топ, топ…

– На запах идет, – понимающе сама себе кивала кухарка поневоле.

А потом старуха все же померла. Таня обнаружила это вечером, заглянув в ее комнату, когда та не вышла к ужину.

– Ее тут же в морг увезли. А я ночью слышу в коридоре: топ, топ, топ, – с благоговейным ужасом, округлив глаза, шепчет Таня. – Матушки мои! Топ, топ, топ. Я шубу в охапку и к подруге. Неделю дома не ночевала. До сих пор на ночь дверь в комнату на ключ запираю. Топ, топ, топ…

Через полгода принимать наследство откуда-то с юга приехал старухин сын. Немолодой уже, с седеющей бородкой, он деловито пояснил Тане:

– Жить у нас здесь некому, будем продавать. Если хотите, сделаем разъезд. И вам лучше, и нам: квартиру-то охотнее возьмут, чем комнату.

Подходящий вариант нашелся быстро. Закипели хлопоты переезда. Обе комнаты стояли с распахнутыми дверями.

– Кому нужен весь этот хлам, – развел руками старухин сын, когда Таня заглянула к нему по какому-то делу. – Выбросить надо.

Внутри был полнейший раздрай. Впрочем, кое-что во всем этом беспорядке заставило Таню разинуть от удивления рот. Так, за отодвинутым зачем-то от стены холодильником (старуха держала его в комнате, опасаясь, что соседи будут воровать продукты) высилась чудовищная куча папиросных окурков, а в огромном платяном шкафу со снятыми дверками громоздилась батарея пустых бутылок из-под водки.

– Вот тебе и трезвенница некурящая! – только и смогла выдохнуть Таня.

– И ведь знаете, ничего даже в сердце не кольнет, – зачем-то вдруг разоткровенничался мужчина, задумчиво вертя в руках старухину фотокарточку в деревянной рамке. – Я ведь мать плохо знал. Мы с отцом жили. Она нас бросила, когда я еще и в школу не ходил. Сбежала в ваш Мурманск с каким-то моряком. Тот выбился в капитаны. Всю жизнь мать не работала. А потом, говорят, еще и к водочке пристрастилась, после смерти мужа квартиру профукала. М-да…

– И ведь я уже три года живу в отдельной квартире, совсем в другом районе, но, понимаешь, иногда ночью опять слышу эти топ, топ, топ. Явственно так. Жуть! – Таня морщится, потом профессионально улыбается, явно переключив свой интерес с тяжелых воспоминаний на меня, и, маршируя в мою сторону по столу двумя пальчиками, повторяет уже игриво:

– Топ, топ, топ.

ПАШКА-ВОРОТИЛА

Вы знаете, как тяжело отстирать с брюк пятно от мороженого? Ручаюсь, вы даже не догадываетесь об этом, если вы его туда никогда не сажали. А меня вот угораздило. И все из-за Пашки. Кто он такой? Понятия не имею. Интеллигент физического труда, я бы так сказал. Он просто сидел на скамейке напротив. Но именно из-за него я и пострадал. Впрочем, сначала надо ввести вас в курс дела…

Теплым деньком, которых в наших краях выдается не так много, я присел на скамеечку в сквере на Пяти Углах, чтобы во благе душевном съесть мороженое. Но было похоже, что его заморозили с тайной надеждой переломать кому-то зубы. И мне пришлось подождать.

Скамейку напротив занимал молодой мужчина в обтрепанной одежонке, с бутылкой пива в одной руке и телефоном в другой. Причем трудно было сказать, чему уделял он больше внимания – телефону или пиву.

– Лешка, привет, это Пашка, – орал мужчина в трубку, одновременно прихлебывая из бутылки. – Как твое ничего? А я сижу на Пяти Углах, пиво пью. Приходи. А, ты в гараже? Так, может, мне подскочить? Чего у вас там – типа шашлычки, водочка? Переднюю подвеску меняете? Хорошее дело. Не буду тогда мешать. Давай.

Надо сказать, что мужику, похоже, здорово не везло. Никто не хотел разделить с ним на скамейке радость солнечно дня. Следующим абонентом оказался Саня с крайне строгой, как я понял из разговора двух приятелей, женой. Причем жена эта, как на грех, оказалась дома и в весьма жестких выражениях потребовала присутствия мужа на семейной кухне. Затем последовал звонок таинственному Вадиму. Вадим, собственно говоря, был готов на многое, если не на все. Но у него, как выяснилось, не оказалось денег не то что на пиво, но даже на троллейбусный билет.

– Нет, нет, пешком идти не надо, – узнав о финансовом кризисе друга, тут же стал отговаривать его Пашка. – Когда ты дойдешь сюда из своей Росты? К вечеру? Отдыхай, отдыхай.

Однако напор Паши не ослабевал. И он продолжал жарить по телефонным клавишам. Его упорство напоминало старания человека, пытающегося прикурить от пустой или барахлящей зажигалки. Знаете, когда фильтр уже разжеван во рту, а высечь огонь все никак не получается. А ты все чиркаешь, чиркаешь, потому что кажется, что вот-вот, еще разок и из летящих из-под кремня искр возгорится наконец-то пламя…

Удача улыбнулась ему с шестой или седьмой попытки.

– Привет, Наташка, приходи на Пять Углов пиво пить, – уже почти отчаявшимся голосом буркнул он в трубку, вертя в руке пустую пивную бутылку, и добавил слегка ошарашено, но с явной радостью: – Жду.

Я только-только приступил к оттаявшему мороженому, когда Пашка принял на телефон входящий звонок.

– Ты на остановке? – заорал он в трубку, из чего я заключил, что Наташка на подходе. – Иди прямо по дорожке. Да. Там скамейка. Рядом урна. И блевотина. Видишь? Сразу за блевотиной – налево…

Он вел приятельницу к своей скамейке с уверенностью опытного авиадиспетчера, который туманной ночью заводит «Боинг» на посадку в незнакомом пилоту аэропорту.

– Вижу тебя! Вижу! – вдруг взревел Пашка уже не в трубку, а во все окружающее пространство.

Так, наверное, кричал гоголевский Вий, когда ему наконец-то подняли веки. Надо сказать, что испугался я куда больше Хомы Брута. И как следствие – уронил мороженое себе на брюки. Забот у меня тут же, как вы сами понимаете, прибавилось. Однако краем глаза я все же заметил, как к соседней скамейке подошла призываемая панночка.

– Погодка класс! – приветствовал ее Пашка.

– Ага, – кивнула та.

– Самое время пивко попить.

– Угу, – неопределенно протянула девушка, присаживаясь на краешек скамейки.

– Сбегаешь? – поинтересовался у нее Пашка, скосив глаза в сторону. – Понимаешь, тут ко мне еще приятель обещал подойти. Боюсь, не разминуться бы.

– Ладно, – согласилась девушка, поднявшись.

– Деньги есть? А то не хочу пятитысячную купюру бить, – роясь в кармане застиранной рубашки, продолжил кавалер.

– Есть, – кивнула девушка, – я быстро.

Наташка вернулась, когда я еще не успел понять, что носовым платком оттереть следы от мороженого с брюк не удастся. Из пакета она достала две или три бутылки пива и бутылку с минералкой.

– Это я себе, – поймав недоуменный Пашкин взгляд, объяснила она цель приобретения безалкогольного напитка.

– А чего, пиво не будешь? – изумился мужчина.

– От него полнеют, – почти заискивающе улыбнулась девушка.

– Так тебе можно, – хмыкнул Пашка, ткнув ее пальцем в то место, где с анатомической точки зрения должен был находиться живот, – кости одни.

– Я на фитнес хожу, – пояснила девушка.

– Тебя на мыловарню надо отправить, – снова хмыкнул Пашка и, взглянув на пиво, добавил: – Ладно, настаивать не буду, сам выпью.

– Ага, – с готовностью подтвердила девушка.

Затем я на какое-то время полностью погрузился в исследование пятна от мороженого и потерял нить их разговора. Когда я окончательно убедился в том, что с этим пятном мне придется идти домой, пиво и минералка на скамейке напротив были выпиты досуха, а диалог дошел до сакраментальной темы.

– Натаха, бабам что нужно? – с упорством, достойным лучшего применения, допытывался у своей собеседницы Пашка.

– Любовь? – почти подсказала девушка, придвинувшись вплотную к любителю пива.

– Нет.

– Секс, – с надеждой предположила Наташка.

– Нет, – с уверенностью семейного психотерапевта заявил Пашка, – им нужно жить, как за каменной стеной. И чтобы в стене была только одна дверь – в магазин со шмотками. У меня жен сколько было? Три. С Ленкой мы, правда, расписаны не были. Сожительствовали. Но ее Светку я любил, как родную. Даже удочерил.

– Удочерил? – недоверчиво спросила девушка.

– Почти, – кивнул Пашка. – Фактически, да. У нее все было. И у всех моих жен тоже. Включая Ленку.

– С которой вы сожительствовали? – уточнила девушка.

– Да. У всех трех.

– Ты, Пашенька, вообще молодец, – ласково гладя мужчину по руке, согласилась девушка.

– Мужик должен уметь две вещи: завязывать галстук, – тут Пашка почесал кадык на торчавшей из расстегнутого воротника рубашки тонкой шее, – и зарабатывать деньги. Это главное. Я ни одну свою жену не обидел. Квартиру каждой оставил. С евроремонтом. С обстановкой. Только живи. Это же для моих родных детей. Или удочеренных. Не жалко. Машину – каждой. Катайся. С гаражом. Что, говорю, вам еще нужно? Только скажите – я все сделаю.

– Ух ты! – изумилась такой щедрости девушка.

– А что? Слава богу, не последний человек в городе, – презрительно хмыкнул Пашка. – Знаешь, сколько у меня этих квартир было? Купил, оставил, купил другую… Проблем нет.

– Ты же вроде с мамой живешь?

– Это временно, – вздрогнул мужчина. – Хочу купить квартиру. Может быть, комнату в коммуналке. Как получится. Все зависит от бизнеса. И я тебе скажу: это вещь сложная. Сейчас на биржах черт знает что творится. Но справимся. Не из такого выпутывались. Мне бы только на работу куда-нибудь устроиться…

– Может, к Лешке в автосервис пойдешь?

– Тут надо подумать, – нахмурился Пашка. – Что там делать? Опять ремонтировать всякое барахло? Я отечественные машины вообще не признаю как транспортные средства. Кто на них ездит? Уроды. У меня раньше «БМВ» была.

– А сейчас на какой ездишь? – поинтересовалась девушка.

– Сейчас? Пока я безлошадный, – с этими словами Пашка встал со скамейки.

– Ты куда? – удивилась девушка.

– Пора, – неопределенно махнул рукой ее спутник, – у меня встреча. Извини, проводить не могу. Может, на такси поедешь? Деньги есть?

– Есть, – вздохнула девушка.

– Пока тогда, – хмыкнул мужчина и быстрой походкой направился в сторону остановки.

– Пока, – протянула девушка, тоже поднимаясь со скамейки.

Она уже сделала пару шагов вдоль по аллее, когда я вдруг заметил, что на скамейке остался лежать тот самый телефон, по которому почти знакомый мне теперь Пашка созывал своих знакомых в надежде на бесплатное пиво.

– Девушка, – окликнул я Наташу, – это не ваш друг телефон забыл на лавочке?

– Ой, да, спасибо! – обрадовалась она, взяв аппарат, а потом доверительно добавила: – Это приятель брата, не мой друг, к сожалению. А я бы хотела…

– А я бы на вашем месте – нет, – пробормотал я, вновь опустив взгляд на пятно от мороженого.

– Почему?

– Да это я так, не обращайте внимания. Бегите, догоняйте.

– Ага, – кивнула девушка и бросилась вслед за своим спутником: – Паша, подожди. Телефон. Куда тебя на такси отвезти?

Вот, собственно говоря, и вся история. Остается только вывести с брюк пятно от мороженого.