Русский вопрос (сборник)

Еврейская эмансипация является поразительным историческим явлением. В исторически очень короткий срок (один век) большой слой европейского еврейства отказался от своего образа жизни, как бы специально созданного, чтобы отгородить его от других народов, и принял образ жизни окружающего европейского населения. Создается впечатление, что история сжимала пружину отчуждения вокруг еврейства, чтобы тем сильнее дать ей распрямиться. Это был переломный момент в истории взаимоотношений евреев с другими народами. Может ли такой внезапный переворот быть полностью объяснен ростом экономического влияния и более тесными экономическими связями, на которые мы указывали в начале параграфа? Вряд ли! Богатым, а особенно богатейшим евреям эмансипация не очень-то была нужна. Например, основатель банкирского дома Ротшильдов, Амшель Ротшильд, был принят при дворе в Вене, при этом подчеркивая свою верность всем ортодоксальным ритуалам – и это вызывало некоторое любопытство, но и уважение. От эмансипации выиграли скорее бедные евреи типа Мендельсона.

Очень скрупулезный исследователь духовной жизни еврейства Гершом Шолем положил начало изучению другого, религиозного и духовного, аспекта этого движения. Он связан с одним религиозным движением того времени, с так называемым саббатианством. В 1665 г. еврей из Малой Азии Саббатай Цви объявил себя Мессией и имел довольно большой успех, вызвал значительное движение, причем не только в Оттоманской империи, но и в Европе. Многие евреи в Амстердаме и Гамбурге продавали свое имущество, чтобы отправиться на Восток и примкнуть к новому Мессии. Были распространены различные ожидания, связанные с 1666 г. Но существовало течение, которое, основываясь на книге Зогар, предсказывало появление Мессии в 1648 г. – время успеха Саббатая Цви. Это было время всеобщих религиозных исканий в Германии, только что кончилась 30-летняя война, в Англии начиналась революция, в России назревал раскол. Мистические течения разных стран и народов влияли друг на друга. Секретарь Лондонского Королевского Общества Ольденбург писал Спинозе: «Здесь все говорят о возможности возвращения евреев на свою родину. Если эти надежды сбудутся, то это произведет переворот». На волне этого возбуждения Саббатай Цви направился в Турцию, чтобы обратить в свою веру султана. Но там он был схвачен турецкими властями, посажен в тюрьму, в результате отрекся от своих притязаний и даже перешел в ислам, приняв имя Мухамед Эфенди. Новое направление всему течению дал известный тогда молодой талмудист Натан из Газы. Он выдвинул мистическую концепцию, согласно которой Мессия, прежде окончательного торжества, должен совершить труднейший из своих подвигов: сойти в царство Зла и Нечистоты, чтобы извлечь плененные там божественные «искры». Этот подвиги совершил, по его мнению, Саббатай Цви, не только не опровергнув этим, но именно подтвердив свое избранничество. Более радикальные выводы из этого учения заключались в том, что все евреи должны стать марранами (марраны – испанские евреи, внешне принявшие христианство, но тайно продолжавшие следовать иудаистическому Закону). Все должны спуститься в бездну Зла, чтобы преодолеть его изнутри. Последователем этого учения был еврей из Салоник Яков Франк, переселившийся в часть Польши, принадлежавшую Австрийской империи, основатель секты «франкистов». (Франками назывались в Турции евреи из Салоник, так что его имя собственно означает «Яков из франков».) Следуя примеру Цви, Франк принял католицизм вместе с большой группой последователей, которые все получили польское дворянство высокого ранга. Он учил, что теперь отменяется старая Тора, грех может быть свят, приобретает новый смысл высказывание Мишны, что Бога надо почитать и «дурными страстями». Каждый должен взять на себя грех марранства, сердце и уста не должны говорить одно и то же. Франк учил: как праотец Иаков обманул своего отца, надев звериную шкуру, так и мы должны надеть одежду христианина, чтобы быть успешнее в нашем обмане. То, что в учении саббатиан называется «бездной Зла и Нечистоты», вполне соответствует представлению ортодоксального еврейства об окружающем мире и населяющих его народах. Тогда «погружение в Бездну» представляется мистическим аналогом эмансипации, ее духовным предвидением. Или наоборот, эмансипация – практической реализацией мистического видения.

Близкую мысль высказывает Гершом Шолем. Он считает, что саббатианство сыграло большую роль в подготовке реформы иудейства и приобщения его к идеям просвещения в XIX в. Шолем пишет: «Теперь (конец XXI и XIX в.) стремление к революционизированию не должно было искать выхода в практике “святого греха”, но могло найти выход в перестройке жизни».

Сам Франк известен только как пророк или идеолог. Приняв католичество, он продолжал проповедовать свое учение, имел последователей, тайно следовавших его доктрине, но принадлежавших и к ортодоксальному иудаизму. Его учение было смесью иудейской мистики с нигилизмом: предсказаниями и призывами к уничтожению, нисхождению в бездну так, чтобы ниже уже нельзя было опускаться. Он учил, что пути вверх и вниз сходятся, святое и грешное не различаются (в частности, это выражалось в нарушении сексуальных норм). Хотя сам Франк периодически посещал мессу, его учения всплыли наружу, и он был приговорен к заключению в крепость в Ченстохове. Оттуда его освободила война, и после очередного раздела Польши он переселился в местечко Офенбах в Австрии. Он умер в 1788 г. и еще перед смертью говорил: «Я пришел, чтобы освободить мир от всех законов и заповедей. Все должно быть разрушено, чтобы бог явился». Уже поколение младших последователей Франка принимало участие в движении эмансипации. Это, как говорят исследователи, является сильным затруднением при исследовании всего течения. Именно желая быть настоящими «просвещенными» (в принятом тогда смысле этого слова) европейцами, они не только стремились всячески скрыть свои франкистские истоки, но и даже уничтожили ряд франкистских документов, стыдясь их мистического радикализма.

Шолем детально восстановил биографию одного такого выходца из франкистской среды Мозеса Добрушка. Он родился в 1753 г. от родителей, связанных с франкистской средой (или даже прямо принадлежавших к секте). Он, во всяком случае, приходился родственником Франку. В 1775 г. он крестился вместе с несколькими братьями и сестрами (может быть, под влиянием франкистских идей). При этом он принял имя Франца Томаса Шенфельда (а его жена Элька – Вильгельмины). Крещение, видимо, не нарушило его тесных связей с франкистами. Он играл видную роль в поставках в австрийскую армию, что говорит о его значительном состоянии. Состоятелен был и его отец, вместе с Франком, Поппером и Хенигсбергером имевший монополию на всю табачную торговлю в Австрии. На период после крещения приходится активная деятельность Шенфельда-Добрушки в распространенном тогда масонском ордене «Азиатских братьев». Видимо, благодаря ему был открыт доступ евреям в этот орден (в то время как раньше германское масонство было закрыто для евреев). В те времена участие в масонских ложах было очень существенным этапом при вхождении в «просвещенную» европейскую среду. Другим активным деятелем того же ордена был Гиршфельд. С другой стороны, под их влиянием орден воспринял такие иудаистские элементы символики, как шестиконечная звезда и семисвечник.

Тут наступает некоторый оставшийся загадочным эпизод. В 1788 г. умирает Франк. В кругах его сторонников распространяется слух, что его наследником будет Добрушка. Неясно, то ли ему это положение предлагали, но он отказался, то ли он его добивался и не получил. В любом случае его судьба радикально меняется: он уезжает во Францию и принимает опять новое имя – Юниуса Фрея. Там он отдается революционным идеям (но и спекуляциям). Он держит дом на широкую ногу, его сестра выходит замуж за ближайшего соратника Дантона – Шабо. Но когда кружок Дантона был разгромлен, с ними погиб и Добрушка. Он был гильотинирован в 1794 г. Во избежание недоразумений следует заметить, что это был единственный еврей, про которого известно, что он играл активную роль во Французской революции. Но символическую тонкую нить можно проследить: классический иудаизм – саббатианство – идеология европейского Просвещения – Французская революция.

Литература

Roth С. The Jews in the Renaissence. N.-J., 1959.

Sombart W. Цит. в Гл. 6.

Graetz H. Geschichte der Juden. Bd. II.

Berne L. Briefe. 1927.

Bartels A. Lessing und die Juden. Leipzig, 1922.

Bartels A. Geschichte der deutschen Literatur. Bd. II. Leipzig., 1905.

Fichte Johann Gottlib Beitrag zur Berichtung der Urteile des Publikums uber Franzosische Revolution. Leipzig, 1922.

Perry Thomas W. Public Opinion, Propaganda and Politics in Eigteenth-Century England. Cambridge, Mass, 1966.

Scholem Gerschom Die jbdische Mystik in ihrer Hauptstrumungen. Zurich, 1957. Gerschom Scholem Du Frankisme au Jacobinisme. Paris, 1981.

Mandel Arthur Le Messie Militant. Milano, 1989.

Америка. «Еврейская Энциклопедия». СПб., 1911. Т. II.

Антисемитизм. «Еврейская Энциклопедия». СПб., 1911. Т. II. Масонство. «Еврейская Энциклопедия». СПб., 1911. Т. X.

Саббатай Цеви и саббатианское движение. «Еврейская Энциклопедия» СПб., 1911. Т. XIII.

Пруссия. «Еврейская Энциклопедия». СПб., 1911. Т. XIII.

Глава 8
Золотой век ассимиляции
(От наполеоновских войн до первой мировой войны)

XIX век (а точнее, период, указанный в заголовке этой главы) является периодом массового вхождения западноевропейского еврейства (а к концу века – восточноевропейского) в европейскую культуру. Это эпоха усвоения подавляющим большинством еврейства европейского образа жизни, в основном, еще ничем не омраченного вхождения евреев и все растущего их влияния почти во всех сферах деятельности европейского общества. Казалось, что изолированности еврейства в европейском обществе приходит конец, хотя предвестники заложенных в этом процессе трудностей появились тогда же.

Можно все же выделить несколько областей, в которых еврейское влияние становится особенно заметно и эффективно. Особенно важно, что к традиционной сфере приложения еврейских сил – финансам – присоединяются новые: искусство (особенно литература) и пресса. Благодаря этому еврейское влияние перестает быть внешним, центр тяжести переносится на идеологию, точкой приложения этого влияния становится не столько материальная, сколько духовная жизнь европейских народов.

О большом количественном участии евреев в западноевропейском искусстве можно судить по знаменитым, всем известным именам. Таким, например, как композиторы Мейербер, Мендельсон, Малер. В более легком и доходчивом стиле по всей Европе гремел Оффенбах (а либретто его опереток писал Галеви). Мировой славой пользовались великие актрисы Сара Бернар и Рашель. Но, пожалуй, наиболее сильным было влияние евреев в литературе, и наиболее ярким эпизодом – их участие в течении немецкой литературы, сложившемся в 20-е годы и получившем название «Молодой Германии». Историк немецкой литературы Бартельс говорит о нем:

«“Молодая Германия” – это по существу берлинско-еврейский продукт, возникший в салоне Рахель Левин».

Самыми известными деятелями этого течения были Генрих Гейне и Людвиг Берне (Леб Барух).

В Гейне особенно ярко проявились те противоречия, с которыми приходилось сталкиваться европейским писателям-евреям. С одной стороны, был вынужден творить и добиваться успеха в немецком национальном искусстве, как немецкий поэт, пишущий на немецком языке. Его яркий талант мог проявиться только в этой форме, а талантливость его несомненна – недаром его переводили и Лермонтов и Тютчев. Но, с другой стороны, он был продуктом еврейского духовного мира, и еврейские традиции не только мешали ему стать выразителем немецкого мироощущения, но и отталкивали от него. Не обладая непосредственными чувствами, открывающими красоту немецкой природы, языка и культуры, он вынужден был воспринимать их через других. Так, он писал своему другу Мозеру:

«Я могу передавать только восприятие прекрасного другими людьми».

Благодаря этому его стихи лишались непосредственности, были часто подражательными. Даже знаменитая «Лорелея» по фабуле, образам, ритму почти точная копия стихотворения Брентано. Те же причины приводили к тому, что в стихах Гейне такое место занимает высмеивание, переходящее в ругань, часто мало чистоплотную, – элемент, совершенно чуждый поэзии. Его поэмы «Аттатроль», «Германия. Зимняя Сказка» и др. – лишь зарифмованные фельетоны. Этот фельетонный стиль он первый внес в поэзию.

Гейне были присущи очень сильные еврейские национальные чувства, а в то же время он мог реализовать свой яркий талант только как немецкий национальный поэт. Это порождало в его душе раздвоенность и конфликт. Все это накладывалось на страстный и раздражительный темперамент и было источником чувства ненависти, все более подчинявшего себе поэта.

Два предмета ненависти всю жизнь мучили Гейне: немцы и христианство. Он упражнялся, придумывая для немцев клички пообиднее, которые приставали бы, как плевок, вроде «народ-лакей» или «народ-пудель» (Bedientenvolk, Pudelvolk). Он писал, например:

«Геттингенские жители разделяются на студентов, профессоров, филистеров и скотов. Все они не многим отличаются друг от друга».

Ведь это лишь другой способ сказать, что немцы – скоты. По существу – что в этом остроумного? Одно из его последних произведений, поэма «Германия. Зимняя Сказка» – кончается тем, что богиня города Гамбурга предлагает ему открыть будущее Германии, но вместо кофейной чашки гадает на ночном горшке. Не в силах выдержать этот «запах немецкого будущего», Гейне бежит. Не раз он высказывает мысль, что все его несчастья произошли из-за того, что борьба Германии за освобождение от Наполеона увенчивается успехом. Ватерлоо – вообще всемирно-историческая катастрофа: «Куда лучше, если бы поколотили нас». В письме к своему другу Сете он говорит:

«Все немецкое мне противно, а ты, к сожалению, немец. Все немецкое действует на меня как рвотное. Моим ушам отвратителен немецкий язык. Мои стихи противны мне, потому что они написаны по-немецки. Даже писание этого письма мне тяжело, ибо написание немецких букв болезненно действует на мои нервы».

Гейне крестился, как он говорит, «чтобы получить входной билет в европейскую культуру», и это сделало его положение еще более двусмысленным. Он писал своему другу Мозеру:

«Уверяю тебя, если бы закон не преследовал кражу серебряных ложек, я бы не крестился».

В дневнике он записал стихи:

«И ты приполз к кресту, который ты презирал, который еще несколько недель назад надеялся втоптать в грязь».

Его первая же трагедия «Альманзор» была, по его собственным словам, неудачной, так как уж слишком проникнута ненавистью к христианам. Первая попытка ее поставить кончилась скандалом. В письме Мозеру он говорит:

«Меня одновременно преследуют христиане и евреи. Последние за то, что я не отстаиваю их равноправие в Бадене, Нассау и других дырах. О, близорукие! Лишь у ворот Рима можно защищать Карфаген».

Кто же этот «Рим», от которого он хочет спасти «Карфаген»? Историк Трейчке приводит слова Гейне:

«Есть такие разновидности идей-насекомых, которые долго смердят, если их раздавить. Таково христианство. Этот духовный клоп был раздавлен 1800 лет назад (распятие Христа?!), а до сих пор отравляет нам, бедным евреям, воздух».

Национально-еврейские чувства так часто прорывались в течение всей его жизни, что несомненно, некоторые презрительные выпады против еврейства (обязательно уравновешивавшиеся такими же выпадами против христианства, вроде: «Раввин и капуцин одинаково воняют») не были искренними. Он писал, например:

«О Моисей, рабби Мойше, великий борец с рабством, дай мне гвозди и молоток, чтобы я смог прибить уши наших уютных рабов в черно-красно-золотой ливрее к Бранденбургским воротам».

Или уверял, что если бы на свете остался только один еврей, то каждый должен был бы почесть за счастье ехать 100 часов, чтобы только пожать ему руку. Он пишет другу:

«Любовь к строгому и последовательному раввинистическому духу уже много лет таится во мне».

Незадолго до смерти Гейне сказал: «Я вернулся к Иегове». «Краткая еврейская энциклопедия» так характеризует Гейне:

«Его произведения меньше всего представляют собой воплощение немецкого национального характера или духа».

Против этого трудно что-либо возразить, но мы сталкиваемся с загадкой, столь часто потом встречающейся, что сейчас уже и не кажется загадочной: как, какими методами и силами удалось выдать черное за белое? Убедить немцев, да и все человечество, что Гейне, враг всего того, что (правильно или неправильно) было дорого немецкому национальному сознанию, по его собственным словам, ненавидевший все немецкое, – был величайшим, да еще именно немецким поэтом?

Берне сейчас почти забыт, но тогда его имя произносилось наравне с именем Гейне (и оба были смертельными врагами, раздраженно понося друг друга, вытаскивая на всеобщее обозрение неприглядные подробности личной жизни соперника). Лишь с несколько иными оттенками, Берне мучили те же проблемы, что и Гейне. Один из представителей «Молодой Германии» Вольфганг Менцель писал о нем:

«Для него оправдано все, что действенно как разлагающий Германию элемент. Он не говорит нам, что же он хочет основать, когда он все разрушит. Он думает, что об этом позаботятся французы. Нужно лишь сломать эту стену, сделать немцам все немецкое ненавистным, презренным, смешным, все французское желанным и помочь чем только возможно тому, чтобы французы стали господами Германии, сначала путем братания, потом – вторжения».

И действительно, Берне, например, всю жизнь ненавидел Гёте. Он писал:

«С тех пор как я себя помню, я ненавижу Гёте».

Он цитирует одно письмо, якобы полученное им:

«Этот Гёте – раковая опухоль на германском теле, а что всего хуже, все считают болезнь за высшее здоровье».

Берне комментирует:

«Как это все справедливо! (…) Гёте – король своего народа: свергнув его, легко справиться с народом».

С другой стороны, он делится своими мыслями:

«Дурные евреи не хуже дурных христиан (…). Они даже имеют то преимущество, что умнее их (…). У них есть кровь или нет ее, но у них нет водянистого сока улиток. Одним словом, они не филистеры. О, горе филистерам…»

В одном письме Берне рассказываете о юношеском переживании, по-видимому, сильно повлиявшем на его жизнь. Во время оккупации Германии французами он должен был куда-то ехать из родного Франкфурта и для этого получить паспорт. Французский офицер, взглянув на него, написал «еврей из Франкфурта».

«Кровь моя остановилась (.). Тогда я поклялся в сердце своем. Погодите! Когда-нибудь я вам пропишу паспорт, и вам, и всем прочим! И не правда ли, не правда ли, я свою клятву выполнил?»

В другом месте он пишет:

«Ничего не забыть, ничего не простить, никакого примирения, кладущего границу ненависти! Все наши мысли – с останками наших отцов. Лишь в будущем будем мы жить, лишь за будущее – умирать».

Поучительна оценка, которую Гретц дает в своей «Истории евреев» деятельности Гейне и Берне. Он сравнивает их с царями, пригоршнями бросающими золотые монеты – это их идеи.

«Они создали немцам элегантный язык, ясномудрый отточенный язык и открыли им храм свободы».

И это после Гёте, Шиллера и романтиков! Но еще своеобразнее характеризует он направление их деятельности:

«Правда, оба они внешне порвали с иудейством (крестились. – И.Ш.), но лишь как бойцы, схватившие вооружение и знамя врага, чтобы его вернее поразить и уничтожить».

Кто же был этот враг: немецкий народ или христианство? Эпоха «Молодой Германии» породила самые знаменитые имена среди европейских писателей-евреев за весь XIX век. Но само еврейское влияние в литературе в последующие десятилетия не только не ослабло, но расширилось и углубилось. Бартельс, «Историю немецкой литературы» которого мы уже цитировали, относит за счет еврейского влияния создание «литературной индустрии», озабоченной лишь финансовым успехом и размерами тиражей, спекулирующей на низком вкусе широких кругов «высшей и средней черни»:

«Эту индустрию, тут не может быть сомнения, нам принесло современное еврейство, подчинившее себе немецкий театр и, в значительной степени, также прессу и создавшее в литературе мощную партию, с которой борьба просто невозможна».

Еврейское влияние в прессе возникло в эту же эпоху и позже оказывало (да и до сих пор оказывает) сильное влияние на жизнь. Уже после Мировой войны об этом писал (под псевдонимом Мейстер) экономический советник консервативной партии Германии Пауль Банг. Это влияние ярко обнаруживается уже в эпоху наполеоновских войн, когда в побежденной Германии появилась целая группа еврейских журналистов и издателей. Типичным примером может служить газета «Телеграф», которую в 1805 году издавал Ланге (Дэвидсон) – некогда близкий друг Лессинга. Позже он издавал «Немецкий Герольд» и «Новый Телеграф». В этих газетах высмеивались немецкие генералы и государственные деятели, даже королевский двор, включая королеву. Газеты эти отличались столь последовательной профранцузской ориентацией, что «Телеграф» считался почти французским официозом.

Другая группа немецко-еврейских журналистов во главе с Саулом Ашером и Эдуардом Итцигом была известна борьбой, которую они вели против немецких писателей-романтиков: Арнима, Брентано, Клейста. Их клеймили как реакционеров, мракобесов, лиц, неблагонадежных с точки зрения французских властей. Был даже пущен слух, что Клейст – душевнобольной. С каким раздражением говорит Гретц, описывая много лет спустя ту эпоху, об этих.(термин, вероятно, соответствующий «русопятам» в применении к русским) Арниме, Брентано, Фуке! Видно, как его возмущает, что они с симпатией относятся к немецкому Средневековью, христианству, церкви.

Вот как возникла одна из влиятельнейших немецких газет «Франкфуртер цайтунг» (Франкфуртская газета). В 50-е годы банкир Розенталь начал издавать во Франкфурте «Деловое обозрение». Вскоре другой банкир Леопольд (Леб) Зоннеман превратил его во «Франкфуртскую деловую газету». С1866 г. она стала называться «Франкфуртской газетой». Столь же влиятельная берлинская газета «Берлинер тагеблатт» была основана в 1871 г. Рубеном Мозес. Орган демократической партии «Берлинер цайтунг» основал в 1877 г. Ульштейн – еврейский предприниматель, разбогатевший на торговле и впоследствии создавший концерн «Ульштейн-прес-се», которому принадлежал и десятки газет – политических, рекламных, развлекательных.

До сих пор мы говорили в основном о Германии. Но и основатель агентства «Рейтер», которое у всех нас ассоциируется с Британией, родился в Германии, имел фамилию Иосафат и крестился уже взрослым. Одну из наиболее влиятельных газет Англии – «Дейли телеграф» – в 1855 г. купил Иосиф Мозес Леви. Далее газетой владел его сын уже под фамилией Лоусон, а потом уже как барон Бернхам – до 1928 г. «Дейли экспресс» с 1904 г. издавал Р. Д. Блюменфельд. В Италии до 1912 г. редактором главного органа социалистической партии «Аванти» был еврей Тревес (в результате ожесточенной внутрипартийной борьбы в 1912–1914 гг. это место захватил Муссолини, но в 1914 г. Тревес опять его выжил). В США пресса еще больше, чем в Европе, находилась под еврейским влиянием. Например, одним из ведущих газетных боссов, создателем «желтой прессы» был Пулитцер, венгерский еврей, приехавший в Америку, не зная ни слова по-английски. (Теперь же его именем названа одна из наиболее престижных литературных премий). Адольф Охс владел газетой «Нью-Йорк таймс» с 1896 г., «Филадельфия таймс» – с 1901 г.

Весь мир испытал влияние таких идеологов, как Маркси Фрейд. Множество евреев стало известно в науке, например, физик Герц, экспериментально доказавший существование электромагнитных волн, ряд математиков – Якоби, Кантор, Кронекер и т. д.

Параллельно идеологическому непрерывно росло и экономическое влияние еврейства. Зомбарт приводит следующие цифры, относящиеся к Германии. В 1870-е годы в эпоху создания большого числа акционерных компаний из 25 самых больших кампаний 16 были еврейскими. В отдельных компаниях среди учредителей от 1/ 3 до 1/4 составляли евреи. В 1911 г. среди директоров наиболее крупных компаний евреи составляли 1/8, среди членов наблюдательных советов – 1/3. В населении же страны они составляли менее 1 %. По данным о доходах, вычисленным на основании взимаемых налогов, доходы евреев примерно в 3–4 раза превосходили доходы христиан.

Неудивительно, что в области, где влияние евреев было особенно велико, – финансах – оно еще усилилось. Так, центральный Немецкий банк – Райхсбанк – был частным предприятием, находящимся лишь под наблюдением Министерства финансов. Он был основан в 1873 г. 15 лицами, из которых 11 были евреями, а именно: Беренд, Мейер, Блейхредер, Гельпке, Мендельсон, Оппейнгейм, Плаут, Ротшильд, Штерн, Варшавер и Цвихер.

Конечно, все эти процессы были связаны с резким увеличением числа евреев в образованных слоях общества. Тот же Зомбарт сообщает, что, например, из христиан на каждые 10 000 человек населения высшие классы гимназии посещает 61 ученик, из евреев – 385 (по Пруссии). Он пишет:

«Этим цифрам соответствует и их реальное участие в нашей духовной и культурной жизни. Нечего и говорить, что наш художественный, литературный, музыкальный рынок, наш театр, если еще не полностью в их руках, то находится под их существенным, можно смело сказать, решающим влиянием».

Громадный вес евреев в культуре, прессе, экономике, конечно, отражался на их общем положении и их влиянии на другие стороны жизни. Знаком этого было, например, торжественное празднование в 1905 году 250-летия поселения евреев в США. Президент Теодор Рузвельт обратился к комитету по празднованию с письмом, в котором он говорил:

«Я считаю, что можно с уверенностью сказать: очень немногие нации в нашей стране, а может быть, и ни одна другая – прямо или косвенно оказали столь сильное влияние на формирование американского образа жизни».

Вейцманн вспоминает, что перед I мировой войной в итальянском кабинете министров было четыре еврея: Лузатти (премьер), Оттолонги, Соннино и Титани. Кроме того, еврей был мэром Рима.

Другой, не внешне торжественный, а обычно скрытый аспект этого влияния можно обнаружить, например, в мемуарах крупного немецкого дипломата эпохи перед I мировой войной фон Эккардштета. Он рассказывает, как, будучи немецким послом в Англии, сблизился с главой дома Ротшильдов – бароном Альфредом Ротшильдом. Последний был очень враждебно настроен против «московитов» из-за «варварского обращения русских властей с евреями».

«Если речь шла о том, чтобы помешать тайным интригам русской дипломатии, то Альфред Ротшильд, с его большим влиянием, всегда был к услугам».

В частности, по словам автора, Япония очень колебалась перед вступлением в войну с Россией из-за своей финансовой слабости.

Английское правительство предпочитало сохранять нейтралитет и не покровительствовало крупным займам для Японии. Тогда Эккардштет свел японского посла в Лондоне графа Хаяши с Ротшильдом. Последний заверил графа в своих симпатиях делу Японии и в том, что японское правительство может рассчитывать на поддержку дома Ротшильда. По мнению автора, это сыграло решающую роль в решении Японии начать войну.

Влияние евреев на политику США можно представить себе по эпизоду, о котором мы вскользь упоминали в гл. I. В 1910 г. в прессе США была поднята яростная кампания против русского правительства, ограничивающего въезд в Россию евреев – американских граждан. (Хотя в то же время пресса писала о бедственном положении евреев в России, и непонятно было, зачем же евреям туда стремиться.) В качестве ответной меры требовали расторжения русско-американского торгового договора. В начале 1911 г. президента Тафта посетила делегация влиятельных евреев во главе с крупнейшим финансистом Яковом Шиффом, директором банка Кун, Леб и С°. Президент сообщил делегации, что согласно данным американского посла в России, русское правительство ограничивает въезд евреев, так как большей частью речь идет о недавно эмигрировавших из России евреях, которые хотят теперь вернуться в качестве американских граждан, чтобы не быть ограниченными чертой оседлости. По мнению президента, каждая страна имеет право сама формулировать свою иммиграционную политику. Возмущенный Шифф отказался на прощание пожать руку Тафту. Уходя он воскликнул: «Итак, это война!» Для победы в этой войне потребовалось 10 месяцев. В конце 1911 г. обе палаты Конгресса предложили президенту расторгнуть русско-американский договор, и он подчинился. На следующий год организация еврейского масонства (или построенная по масонскому типу) в США – орден Бнай Брит – вручила президенту Тафту медаль «как человеку, сделавшему в прошедшем году больше всех для блага евреев». Все же в следующие выборы (1913 г.) Тафт не был переизбран.

Ситуацию в Англии характеризует долгий спор в связи с проблемой избрания евреев в парламент. Он тянулся с 1829 до 1858 г. и был связан с тем, что евреи отказывались произносить присягу, содержащую слова «по истинной христианской вере». В результате текст присяги был изменен, чтобы быть приемлемым и для иудаистов, и барон Ротшильд занял место в парламенте.

И непосредственно среди руководителей политики большинства европейских государств роль евреев была значительна. Так, в Германии ряд руководителей либерального движения, начавшегося с революции в 1848 г., были евреи. Например, Габриэль Риссер участвовал в «Предпарламенте» и Учредительном собрании, позже – в Эрфуртском парламенте. Людвиг Бамбергер был одним из создателей либеральной партии, впоследствии они с Эдуардом Ласкером создали прогрессивную партию. Генрих Фридберг много лет был министром кайзера, Рудольф Фриденталь был одним из основателей свободной консервативной партии Пруссии.

Громадное влияние на политическую жизнь Англии оказал Д’Израэли, крещенный отцом в молодости. Он был не раз премьер-министром и министром финансов. Долгое время он стоял во главе консервативной партии и движения «Молодая Англия». Под конец жизни королева пожаловала ему звание лорда Биконсфильда. Премьером Италии был Лузатти. Во Франции многократно министром был Кремье, в то же время крупный национальный еврейский деятель – создатель Всеобщего Еврейского Союза. Будучи министром внутренних дел, Кремье предоставил французское гражданство жившим в Алжире евреям, в то время, как алжирские арабы его не получили. Это стало существенным фактором в отчуждении Алжира от Франции, которое в XX в. привело к кровопролитной войне и отделению Алжира.