Диадох, Феолипт, Симеон Н. Богослов, Илья Экдик

56

Что зрение, вкус и прочие чувства, если сверх меры используем их, расхитят сердечную память, поведала нам первая Ева: пока на запретное древо сладко не воззрела – прилежно помнила божественное повеление и покрывалась крыльями стремления к божественному, отсюда не ведая своей наготы, а когда с услаждением древо узрела и с сильным желанием его коснулась, и далее с энергичным удовольствием от плода его вкусила, сразу донаслаждалась до телесного сплетения – как нагая, со страстью соприкоснувшаяся, и по плода мнимой приятности все свое желание отдала вкушению сиюминутного, добавив к своему и падение Адама – и впредь ум человека с трудом может помнить о Боге и о Его заповедях. Мы же, с непрестанной памятью о Боге всегда в глубину нашего сердца взирая, пусть как подслеповатые на глаза идем этим жизнелюбивым путем; хранение всегда неоперенным устремление своих очей – для философии поистине духовной. Этому учит нас и многоискуснейший Иов – «если пошло в след ока сердце мое». Этот принцип бывает признаком отличного воздержания.

57

Всегда пребывающий в своем сердце отступает от радостей жития: духом идя, желание плоти уведать не может и далее совершает путь под охраной добродетелей, добродетели имея «стражами чистоты града»; и впредь бесполезны выдумки бесов на его счет – пусть иногда стрелы вульгарного влечения и достигнут окон естества.

58

Когда радостей земли душа наша более не вожделевает, часто уныние вкрадывается в ее ум – с удовольствием держаться мысленного служения не позволяя и не оставляя ясное пожелание грядущих благ, и слишком обессмысливая временную жизнь как достойного дела добродетели не имеющую, и само внимание уничижая как многим другим по достоинству данное, однако, совершенно ничего не обещающее значить для нас. Этой уморяющей и разленяющей страсти мы избежим, если для нашей мысли поставим очень тесные границы, взирая только на память о Боге. Так вернув свою теплоту, от этого неразумного разлада ум сможет уйти.

59

Ум, если все его пути заградим памятью о Боге, всегда требует от нас исполнить дело, должное ему – свободное движение, и надо дать ему только «Господи Иисусе» на все осуществление намерения – «никто не может назвать Иисуса Господом не в Духе Святом». Но пусть так кратко определив, всегда внутри себя это он понимает, чтобы не совратиться в мечтание; и кто в глубине сердца это святое и славное знание разумеет непрестанно, некогда сможет увидеть свет своего ума. Кратким воспоминанием мысли держась, в чувстве изрядном всю находящую на душу скверну оно пожигает – «наш Бог – огонь поглощающий»; и впредь Господь зовет душу к великой любви своей славы, и благодаря памяти ума надолго оставленное славное и многожеланное Его имя и теплота сердца привыкание к любви Его благости и далее полное отсутствие связывающего нас всегда творит – это и есть многоценная жемчужина, которую можно стяжать, ради нее продав все имение, и о обретении ее иметь неизреченную радость.

60

Есть радость начальная, и есть другая – завершающая. Первая бывает причастна мечтанию, вторая имеет силу смиренномыслия, а между ними – боголюбивая печаль и без боли слезы: «В большой мудрости много разума, а прибавивший разум прибавит болезнь». И сначала надо начальной радостью призвать душу к подвигам, а затем ее повинить и впредь истиной Святого Духа испытывать о сотворенном зле или какие еще творит мечтания: «В обличении о беззаконии наказал человека и как паутину истончил душу его» – чтобы при божественном обличении как в горниле искушении при горячей памяти о Боге она приняла действие немечтательной радости.

61

Когда душа гневом возмущается или объядением смущается, или недовольством тяжким тревожится, не может ум держать – пусть кто себя и принудить хочет – память о Господе Иисусе: весь лютостью страстей омрачась, пребывает он совершенно чуждым своего чувства, и желание не имеет где запечатлеть свою печать, чтобы при жестокой памяти о бывающей от страстей дикости мышления ум нес устроение раздумья незабвенно. А если вне этого будет – даже если забвением вожделенное ненадолго незаметно украдется, тут воспользовавшись своим свободным движением, снова с теплотой он примется за эту многожеланную и спасительную охоту: имеет тогда с собой свою радость душа, и поучающую, и совопиющую – «Господи Иисусе», как когда мать указывает, а затем поучается со своим отрождением имени отца, пока вместо другой не входит она в навык, как подобающая младенцам – отца, даже когда спит, звать, беседы. И говорит апостол: «Так Дух помогает нам в немощи нашей; ведь о чем молиться, как подобает, не знаем, но сам Дух неизреченными воздыханиями ходатайствует за нас». Пока при усовершенствовании молитвенной добродетели мы младенчествуем – во всем себе требуем помощи, чтобы всеми нашими помыслами, от всего расположения охватывающими и радующимися, к Его неизреченному удовольствию, и к памяти о Боге и нашем Отце, и любви мы подвигались – поэтому когда Им Бога Отца располагаемся звать, в себе непрестанно восклицаем: «Авва Отче!» – как снова говорит божественный Павел.

62

Обычно гнев более других страстей смущает и возмущает душу – но бывает, великую ей приносит пользу. Когда против нечествующих или иначе бесчинствующих, чтобы были спасены или устыдились, его без смущения мы употребим – ходатайствуем прибавление ей кротости, потому что с намерением Бога о благости и праведности совершенно сходимся; и когда женоподобие ее сурово подвергаем гневу – часто получаем мужество против греха; и когда в сильном упадке духа бесу тления вдохновенно запретив, выше возношения смерти рассудим – нельзя сомневаться; чему Господь да научит нас дважды: когда аду в Духе Он запретил и себя возмутил – хотя без возмущения одним желанием творит все необходимое, так душу Лазаря телу Он возвратил; и мне кажется, что здравомысленный гнев скорее как оружие предоставлен нашей природе от создавшего нас Бога, который если Ева употребила бы против змея – никак не воздействовалась бы тем страстным удовольствием; и мне видится, что по ревности к благочестию вместе со здравомыслием использующий гнев – на весах воздаяния всегда обретется более искусным, чем из-за труднодвижимости ума совершенно в гнев не подвигающийся. Второй явится с необученным управлением человеческого ума, а первый всегда в страхе Бога учась воздержанию и сражаясь на конях добродетели, в центр строя бесов ведет колесницу, которую при взятии божественного Илии обретем в Писании нареченной колесницей-Израилем: прежним иудеям четыре добродетели хорошо показал, обратившись, Бог – и на огненной колеснице взят был такой здравомыслящий мудрости питомец, свои, кажется мне, добродетели как лошадей употребивший в Духе, подхватившем его дуновением огня.

63

К святому вниманию приобщившийся и сладости Бога вкусивший не должен возводить на кого-то суд и отсуживать, пусть и то, во что он одет, отнимут – ведь праведность князей мира сего всецело побеждена праведностью Бога – точнее, перед правдой Бога она – ничто. И какая разница между питомцами Бога и людьми века сего как не та, что перед праведностью – их правда оказывается несовершенной, так что одной называться «человеческой правдой», а другой – «божественной праведностью». И наш Господь Иисус не только «укоряем, в ответ не укорял, и страдая, не запрещал», но и отъятие одежды молча стерпел и, скажу больше, Отцу говорил о спасении злодеев; а житейские люди отсуживать не прекратят, пока даже с прибылью к прежнему не возьмут вещи. Так часто их правда, особенно когда на долг взять проценты – начало великой неправды.

64

Нельзя, слышал я от благоговейных вещающих, позволить первым встречным расхитить то, что мы имеем для проживания своих или для спокойствия бедных – особенно если так страдаем от христиан, да не поспособствуем бестолковости нас обижающих, через которых зло терпим. Это не что иное, как по неразумному поводу своего желать больше, чем самого себя – ведь если прекратив молитву и прилежание к своему сердцу, возведу суд на хотящих выказать мне зло – помалу я начну и «проводить суд в преддворье», естественно потому, что защищаемое считаю важнее своего спасения, да не скажу – самой спасительной заповеди. Как я всецело последую повелению Благой вести, велящей мне, «у забирающего твое не забирай», если по апостольскому слову с радостью не потерплю отбирание имеющихся у меня вещей; и никто, отсудив и сколько хотелось отобрав, не освободит от бестолковости лихоимца? Тленные суждения нетленный суд Бога предуставить не могут; подсудный всегда исполняет законы те, по которым ему за вину ответить придется. Значит, насилие хотящих нас обидеть хорошо перенести и молиться за них, чтобы через раскаяние, а не через отдачу нашего, которое отняли, снят был упрек лихоимства: праведность Господа хочет лихоимца, а не лихое имение некогда через раскаяние отобрать у бестолковости свободным.

65

Весьма достойно и всегда в помощь, познав путь благочестия, тотчас нам все сущее у нас продать и от этих денег по Господней заповеди помочь бедным – без того, чтобы из-за желания заповедь исполнять всегда, повеление Спасителя не слушать. От этого сначала нам будет добрая беззаботность, а потом – ненаветная бедность, которая любой неправды и любого суда рассуждает выше по уже не имению нами огня, возгорающегося у имеющих избыток материального; и более других добродетелей смиренномыслие согреет нас и ставших нагими на своем лоне упокоит – согреет как мать, принявшая дитя в свои объятия, когда по младенческой простоте оно далеко отбросит совлеченную одежду, по великому беззлобию более наготой, чем пестротой одеяния тешась: «Господь хранит младенцев. Я смирился – и Он спас меня».

66

Господь взыщет с нас слово о милостыни всецело по тому, что мы имеем – не по тому, чего не имеем; и если то, что я имел дать за долгое время, по страху Бога и по доброте за краткое время расточу, о чем еще, ничего не имея, буду спрошен? Но скажут: «Откуда далее помилуются привыкшие помалу получать помощь из наших устроенных бедные?» – Такой пусть научится из-за своего сребролюбия Бога не упрекать. Не оскудеет Бог, как от начала устраивающий свое творение. И до того, как тот или другой подвиглись к милости, нищие крова и пищи не лишались; и по познанию этого свои желания возненавидевшим хорошо через благое служение нерассудительную похвальбу от богатства отвергнуть – что и есть возненавидеть свою душу; и радуясь о рассеянии денег, и ничего доброго не делая, нашу душу мы весьма уничижим. Пока изобилуем деньгами, мы слишком радуемся, потому что в нас присутствует действие блага при их расточении и радушном служении божественному повелению, а когда все исчерпаем – безмерная печаль и смирение придут к нам, как ничего достойного праведности не делающим, и далее в великом смирении душа обратится на себя, и то, что за день не имеет стяжать от милостыни – обретет себе от терпения, смиренномыслия и трудной молитвы: «Нищий и убогий вознесет имя Твое, Господи». Дар богоразумия приготовится Богом тому, кто сам приготовит себя так, чтобы все бывающее у него отдать ради славы Благой вести Бога, чтобы в боголюбивой бедности нести Благую весть о богатстве царствования Бога. Сказавший, «благость Твою приготовил нищему, Боже», и добавивший, «благовествующему Господь даст слово с силой великой», на это ясно указал.

67

Все дарования нашего Бога добры весьма и всей благости преимущи, но ничто наше сердце не воспламеняет и не движет к любви Его благости так, как богоразумие. Будучи рождением прежде всего благого дара Бога, всегда оно первым даром душе даруется; и нас, радующихся, вместо тленных желаний имеющих неизреченное богатство – слово Бога, прежде сподобит пренебречь всей дружбой с житием, а затем озарит ум наш огнем перемены и сопричастным служащим духам его сделает. И дорогие, искренне предуготовясь, эту добродетель мы да возжелаем: благолепную, всепонятливую, всей беззаботности ходатая, в сиянии неизреченного света питающую ум словами Бога – да не много скажу – вслед за святыми пророками разумную душу с Богом Словом обручившую для неразлучного общения, чтобы и от людей, о чудо – богоданные вещания Невестоводитель присоединил к божественным, чисто воспевающим Бога силам.

68

Часто из-за великой тесноты и обстоятельности молитвенной добродетели ум наш держит молитву с трудом, и радуясь от широты и свободы божественных представлений, занимается богоразумием. Но его желанию много говорить мы свободу не дадим и не позволим сверх меры окрылиться радостью: больше молитвой, псалмопением и святых Писаний чтением займемся – презрев представления человеческого любословия, в которых о вере узнают по словам – да свое то так не сделав, сподобимся слово благого дара смешать с изречениями, и большой радостью и многословием ум разорив, тщеславием позволим стащить его вниз. Во время понимания мы сохранимся вне любого мечтания и от этого почти все в нем на слезные перестроим мысли. Во время безмолвия успокаиваясь и более радуясь от удовольствия молитвы, он не только преждереченных вин вне бывает, но при преуспеянии его в различении и понимании, от великого смирения более и более обновляется в остроте и без труда нагружается божественными представлениями. Но знать должно: молитва любой широты выше и бывает только у того, кто во всем чувстве и с убеждением наполнился святым благим даром.

69

Сначала обычно благому дару в большом чувстве своим светом душу озарить. Потом чтобы нас, радующихся, при прежде бывающих подвигах призываемых от невнимания к вниманию направить в след божественных представлений и в середине подвигов сохранить наше внимание нетщеславным, часто неведомо она задействует в богоразумной душе свои тайны – и нам, покинутым, должно в меру печалиться, чтобы более мы были смирены и подчинены славе Господа – и радоваться, благовременно окрыляясь благой надеждой, ведь как большая печаль ведет душу к безнадежию и неверию, так большая радость зовет к самомнению – о еще младенствующих я говорю. Просвещения и оставления – средний опыт, печали и радости – средняя надежда: «терпя, потерпел Господа, и услышал меня»; и снова: «по множеству болезней моих в сердце моем утешения Твои возвеселили душу мою».

70

Как часто отворяемые двери бани внутреннее тепло скоро изгонят вон, так душа, когда хочет много поведать – если и все доброе скажет – эту Симплигаду помышлений беспокойно первым встречным поведывая, свою память через «гласящие врата» разорит, и далее благовременных мыслей лишится, и не соблюдя себя в немечтающем разумении, Святого Духа не имеет. Всегда чуждаясь любого возмущения, благо бежит от многословия как от мятежа. Итак, добро – благовременное молчание, бывающее не иным, как матерью мыслей премудрейших.

71

Итак, слово о внимании учит нас, что сначала многие страсти докучают богоразумной душе, и более всех гнев и ненависть, и страдает она не столько из-за бесов, так действующих, сколько ради своего преуспеяния: пока душа мирским разумением ведется, если попираемую правду видит – остается недвижимой и невозмутимой, и разумея по своему желанию, на правду Бога не смотрит. Но когда за презрение к преходящему и любовь к Богу станет выше своих страстей – отвергаемую правду не переносит видеть даже во сне, и на злодеев негодует и возмущается до тех пор, пока не увидит досадителей благочестивым помыслом отвечающими достоинству праведности; и неправедных ненавидит, а праведных – превозлюбляет, потому что когда свою завесу, плоть, через воздержание выделает до великой тонкости, око души становится ничем не увлеченным. Но много лучше не ненавидеть неправедных, а оплакивать их бесчувствие. Пусть ненависти они бывают и достойны, но тревожить ей боголюбивую душу Слово не хочет. Когда в душу входит ненависть, не действует внимание.

72

Богоразумный, радуя и разжигая душу словом Бога, со временем достигает простора бесстрастия: «слово Господа – слово чистое, серебро раскаленное, очищенное от земли»; внимательный становится выше страстей, утвердясь по действию опыта. И богоразумный быстро увидит опыт внимательный, если смиренно себя поведет, а внимательный – понимательную добродетель, если различающую часть души имеет непогрешающей. Обоим дарованиям ни в ком присутствовать не бывает, чтобы при обоих удивляющихся тем, в чем его другое превосходит – от ревности о праведности преумножалось в них смиренномыслие. И говорит апостол: «Одному Духом дается слово мудрости, другому слово разума, тем же Духом».

73

Когда душа в изобилии природного дара – более вслух хочет молиться и велегласно поет псалмы, а когда воздействуется Святым Духом – с совершенной легкостью и радостью молится и поет псалмы в одном сердце. За первым расположением идет замечтавшая радость, а за вторым – духовные слезы, и после – безмолвный восторг. Теплая память, держась через размеренность голоса, готовит сердце нести всегда остужающие и кроткие размышления. Так можно увидеть семена молитвы ради надежды на радость жатвы в землю сердца со слезами всевающиеся. Но когда отягощаемся сильным нерасположением, должно нам тверже голосом совершать псалмопение, с радостью надежды возводя вещания души, пока это тяжелое облако не рассеется веяниями пения.

74

Когда душа не возмущена попечениями жития, тогда становясь в самопознании, от себя несет теплое боголюбие и рождает стремление к миру согласно Богу, мир взыскующему. Но прежде данная память или быстро разорится чувствами, или благо ее природы уничтожится из-за скудости – и эллинские мудрецы то, что думали достичь через воздержание, как должно это не имели из-за недействования на их ум всеистинной и приснотекущей мудрости. От Святого Духа сердцу несущееся тепло прежде всего все мирно и непоколебимо – все части души зовя к желанию Бога и не вне сердца изливаясь, но в безграничной радости и любви всего человека больше радуя ради себя – и должно это познав, достичь. Знаком естества, здравствующего в воздержании, бывает природная любовь, но так, как духовная любовь, укрепить ум для бесстрастия она никогда не сможет.

75

Как этот воздух, идя на нас с севера, по тонкой и производящей ясность природе веяния с обретением пребывает чист, а вея с юга, весь тяжелеет от гнетущего рода естества этого ветра, из своих пределов тучи несущего на всю вселенную – так и душа: когда воздействуется вдохновением истинного и Святого Духа, обретается вне всей бесовской мглы, а когда страстно вдохновится духом лести – вся скроется под облаком бестолковости. Итак, всегда верно для нас со всей силой изволение обращать к животворящему и очищающему дуновению Святого Духа, которого в свете внимания видел «с севера Духом грядущим» пророк Иезекиль, чтобы наша понимающая часть души всегда оставалась по преимуществу ясной для неложного достижения нами божественных представлений в воздухе света – на свет взирающих. Это – свет истинного внимания.

76

Кто-то почел, что в уме омытых благой дар скрывается вместе с бестолковостью, и Дух Истины – вместе с духом лести; и говорят, с одной стороны ум призван к доброму, а с другой – сразу к противному. Я из божественных Писаний и из самого чувства ума постиг: сначала благой дар святого омовения побуждает к доброму душу извне, а сатана гнездится в ее глубинах, пытаясь закрыть все правые пути ума, но с часа, когда возродимся – бес станет вне, а внутри – благой дар; и обретаем, что как прежде над душой господствовала лесть, так после омовения господствует над ней истина. Но и потом сатана действует на душу, часто горше прежнего, но не соприсутствуя благому дару – да не будет, а из-за слякотности тела окуривая ум приятностью бессловесных удовольствий. От Бога позволено этому быть, чтобы человек, пройдя через огонь испытания и волнение, если он хочет – стал бы во вкушении блага: «мы прошли через огонь и воду, и Ты вывел нас в покой».

77

Сказано, что с минуты, когда мы омылись, благой дар скрылся в глубине ума, скрыв от его чувства свое присутствие, а когда кто-то всем изволением начнет стремиться к Богу, тогда часть его благ через чувство ума неизреченным словом беседует с душой, и желающий впредь твердо держаться совершенного обретения этого начинает с большой радостью отдавать все преходящие блага, чтобы действительно обрести поле, на котором обрел скрытое сокровище жизни – потому что когда отдают все житейское богатство, обретают место, где скрыт благой дар Бога, и по преуспеянию души божественный дар ее уму являет благость. Но тогда Господь позволяет и бесам более тревожить душу – чтобы само различение добра и зла изучила как должно, и пока очищается, сделать ее смиренней от великого ей стыда из-за скверны бесовских помышлений.

78

Мы – по образу Бога умным движением души, и раз тело – дом ее, из-за преступления Адама не только черты облика души омрачились, но и наше тело подпало тлению; и святое Слово Бога воплотилось, как Бог через свое омовение даровав нам воду спасения для возрождения, чтобы через воду действием Святого и животворящего Духа мы возродились; и когда от всего расположения приходим к Богу, тотчас и душу, и тело очищаем – со Святым Духом в нас вселяющимся и бестолковостью Им изгоняющейся. При едином и простом облике души, двум лицам, как возомнил некто, быть в ней невозможно; при божественном благом даре, через святое омовение соединенном с душой в залог подобия с преданностью безграничной – где к чертам по образу может быть лицо лукавого помещено, если у света с тьмой нет именно никакого общения? Итак, мы верим скороходам священных подвигов через купель нетления многовидного змея из храмин ума извергнуть, но не удивимся, если даже после омовения за добрым иногда снова мыслим худое. Купель святости снимает с нас скверну греха, но двойственность нашей воли тотчас не переменится, и бесам сражаться с нами и обманывать нас не запрещено – чтобы то, что не сохранили, будучи душевными, приняв оружие праведности, мы сохранили бы силой Бога.

79

Сказал я, через святое омовение сатана из души изгоняется, однако, по прежде реченным причинам позволено ему через тело воздействовать на нее. В самую глубину души, в ум, вселяется благой дар Бога – «вся слава дочери царя внутри» – не показываясь бесам, и когда с теплотой вспоминаем Бога, из самой глубины нашего сердца божественное и ключом бьющее чаяние чувствуем – а лукавые духи впредь напирают на чувства тела и гнездятся в плоти из-за уступчивости действуя на еще младенствующих душой; и ум наш по апостолу всегда сорадуется законам Духа, а чувства тела гладью удовольствий вестись хотят. Через чувство ума благой дар неизреченным радованием радует и тело преуспевающих во внимании, а бесы через чувства тела – особенно обретя нас поприще благочестия проходящими небрежно – душу пленяют насильно, во что не хочет, зовя ее – убийцы.

80

Из сказанного евангелистом, «свет во тьме светит, а тьма его не взяла» – двум лицам, благого дара и бестолковости, вместе входить в сердце верных говорящие хотят составить свое предположение – «если в душе божественный свет сближается с тьмой беса, божественная светлость от сопребывания с лукавым не сквернится». Но рассуждая от святых Писаний, самим евангельским словом они обличатся: Слово Бога, истинный Свет удостоил творение своего явления в плоти и безмерным человеколюбием возжег среди нас свет святого к себе внимания – но мирское разумение совет Бога не приняло, то есть – не познало; разумение плоти – вражда Богу, потому таким речением и выразился Богослов. И говоря чуть позже, божественный добавляет: «Был свет истинный, который освещает каждого человека, идущего в мир» – не «ведет» и не «животворит». «В мире был, и мир через Него стал – а Его не познал. К своим пришел – а свои Его не приняли. Которые же приняли Его – дал им власть детьми Бога стать, верящим в знание о Нем». И мудрейший Павел говорит, толкуя «не взяла»: «Не потому, что уже получил или уже совершен – я стремлюсь, чтобы взять – для чего взят был Христом Иисусом». Так что Евангелист говорит «не взять свет истинный» не сатане – от начала он чужд Его, и в нем Он не светит – но людям, о силах и чудесах Сына Бога слышащим, но из-за своего омраченного сердца к свету внимания приблизиться к Нему не хотящим, через слово по достоинству он выговаривает.

81

Слово о внимании учит нас о существовании двух родов лукавых духов: одни из них тонкие, другие более материальные. Именно тонкие воюют с душой, другим обычно пленять плоть через сальные утешения; и всегда у них противоречие друг с другом – с душой борящихся бесов, и с телом – пусть равное изволение они имеют людям вредить. Когда в человеке не обитает благой дар, в глубине сердца истинно гнездятся по-сути змеи, никак не позволяя душе для пожелания блага прозреть; а когда в уме скроется благой дар, далее через пределы сердца словно мрачные тучи проходят, образуясь в греховные страсти и пестрые мечтания, чтобы воспоминание ума погрузив в мечты, от беседы с благим даром его отторгнуть. И когда тревожащими душу бесами разжигаемся к душевным страстям, особенно к самомнению, которое мать всех зол – высокомерие славолюбия мы быстрее устыдим, помышляя о разложении нашего тела. Это должно делать, и когда бесы приготовятся нагреть наше сердце, нападая на тело срамными желаниями – только это рассуждение при памяти о Боге может совершенно упразднить вмешательство лукавых духов. Но если этим рассуждением о человеческой природе они сами неискусно нас уничижат – душевные бесы внушают, будто сама плоть недостойна никакого слова, и любят делать это, когда хотят их наказать такой мыслью – далее, невзирая на мрачность и горечь Суда, мы да мыслим о чести и славе Небесного Царствования – и в упадке дух наш приободрим, и изменчивость нашего сердца привяжем.

82

В Благой вести Господь учит нас: когда вернувшись, сатана обретет свой дом, бесплодное сердце, выметенным и незанятым, он берет семь других духов – и входят в него, и гнездятся, для человека последнее творя горше первого; и надо думать, что пока в нас Святой Дух, сатана не может, войдя, в глубине души остаться; и божественный Павел открыто учит ум наш пониманию этого – подвижническим вниманием узрев очертание принципа, он говорит так: «Радуюсь закону Бога по внутреннему человеку, но вижу другой закон в суставах моих, воюющий против закона моего ума и пленяющий меня законом бестолковости, существующим в моих суставах»; а из совершенства – «теперь тем, кто во Христе Иисусе нет никакого осуждения; закон Духа жизни освободил меня от закона бестолковости и смерти»; и в другом месте говорит, чтобы снова научить нас, что на душу, соединяющуюся со Святым Духом, сатана воюет из тела: «Встаньте, препоясав ваши чресла истиной, облекшись в броню правды, обув ноги для готовности нести благую весть о покое, над всем приняв щит веры, которым сможете вся разжженые стрелы лукавого угасить, и примите шлем спасения и меч духовный, который есть слово Бога». Но одно – пленение, другое – борьба. Первое – знак насильного увода, второе – при равной силе явление подвига, потому и говорит апостол, что на христоносные души диавол наступает разженными стрелами. Слабый для своего противника всегда использует против него стрелы, чтобы издалека сразившись с ним, смочь поразить полетом стрел; и сатана, раз из-за присутствия благого дара как прежде гнездиться в уме подвизающихся не может – впредь налетает через слякотность и гнездится в теле, чтобы через его уступчивость душу обольстить; поэтому тело должно в меру изнурять, чтобы из-за его слякотности ум не соскользнул в гладь удовольствий. Следует уверится апостольским речением: ум подвизающихся воздействуется божественным светом и сорадуется, и работает по божественным законам, а плоть из-за своей уступчивости с радостью принимает лукавый дух и иногда вовлекается работать на его лукавство; а что уму общим жилищем Бога и дьявола не быть явлено особо: как – «я умом моим работаю закону Бога, а плотью – закону греха», если не потому, что мой ум, с радостью трудясь ради благости благого дара, со всей свободой встал на битву с бесами, а тело с удовольствием принимает запах бессловесных удовольствий, как сказано, из-за позволения гнездиться в нем у подвизающихся лукавым духам обольщения. «Знаю, не живет во мне, то есть в плоти моей, благо» – это для противостоящих греху по среднему подвигу, не про себя апостол это говорит. Против ума бесы воюют, когда сальными утешениями пробуют склонить плоть к глади удовольствий – по праведному суду иногда допускается им пройти по глубинам тела и в усердно подвизающихся против греха, чтобы самостоятельности человеческого разумения всегда быть в испытании, и кто сможет через труды еще живым омертветь, далее весь становится домом Святого Духа. Такой прежде смерти воскрес – словно то был сам безмятежный Павел или кто-то из в совершенстве подвизавшихся и подвизающихся против бестолковости.

83

От себя сердце несет помышления добрые и недобрые – недобрые мысли плодонося не по естеству, но из-за Первого обмана сразу получив в навык память о недобром; и от бесов она принимает многие и лукавые горести, и всех их как произошедших из сердца мы чувствуем – вот некто и почел вместе с благим даром в уме быть бестолковости, и говорит: «Господь сказал – „то, что исходит из уст – от сердца идет, и это сквернит человека. От сердца идут помышления злые, и это сквернит человека“», и прочее. – Не знает он, что из-за действия плоти воздействуясь тонким чувством через смешение при уступчивости тела, которая к этому душу быстро ведет, подкидываемые ему лукавыми духами помыслы ум наш делает своими, мы будто не ведаем; и потому что плоть всегда хочет с неумеренностью обольщаться обманом, от бесов всеваемые в душу помыслы кажутся исходящими из сердца – мы их делаем по-сути своими, когда сорадоваться им захотим, что укоряя – как являет это божественное речение – Господь и употребил прежде сказанное выражение: от лукавства сатаны подбрасываемым ему помыслам сорадующийся и память о них на своем сердце пишущий отнюдь не неведает – далее из своей мысли он плодоносит их.

84

В Благой вести Господь говорит, что изгнать сильного из его дома можно, если сильнейший его, повергнув и связав, изгонит. Так как с таким позором изгоняемый может снова войти и как хочет сопребывать истинному домохозяину в его отдыхающем доме? – Государь, себе сопротивляющегося тирана поборов, в царских палатах присутствовать ему и не помыслит – лучше сразу казнит, или связав, для дальнейшего мщения и плачевной смерти своим воинам отдаст.