– Ничуть! Вот сказал тоже! Печка черна, как уголь; у неё длинная шея и медное пузо! Она так и пожирает дрова, огонь пышет у неё изо рта! Рядом с нею, под нею – настоящее блаженство! Её видно в окно, погляди!

Снегур посмотрел и в самом деле увидал чёрную блестящую штуку с медным животом; из него светился огонь. Снегура вдруг охватило какое-то странное желание, – в нём как будто зашевелилось что-то… Что такое нашло на него, он и сам не знал и не понимал, хотя это понял бы всякий человек, если, разумеется, он не снегур.

– Зачем же ты ушла от неё? – спросил снегур собаку. – Как ты могла уйти оттуда?

– Пришлось поневоле! – сказала цепная собака. – Они вышвырнули меня и посадили на цепь. Я укусила за ногу младшего барчука, – он хотел отнять у меня кость! «Кость за кость!» думаю себе… А они осердились, и вот – я на цепи! Потеряла голос… Слышишь, как я хриплю? Вон! Вон! Вот тебе и вся недолга́!

Снегур уж не слушал; он не сводил глаз с подвального этажа, с каморки ключницы, где стояла на четырёх ножках железная печка, величиной с самого снегура.

– Во мне что-то так странно шевелится! – сказал он. – Неужели я никогда не попаду туда? Это, ведь, такое невинное желание, отчего ж бы ему и не сбыться? Это моё самое заветное, моё единственное желание! Где же справедливость, если оно не сбудется? Мне надо туда, туда, к ней… прижаться к ней во что бы то ни стало, хоть бы пришлось разбить окно!

– Туда тебе не попасть! – сказала цепная собака. – А если бы ты и добрался до печки, то тебе конец! Вон! Вон!