Глава четвёртая
Невежливость де Шонтлена
Это был рассвет последнего дня движения к югу, поскольку вечером предстояло круто взять на восток, чтобы уже начать огибать мыс Доброй Надежды – южную оконечность Африки. Вся команда, выстроившись у левого борта, прощальным взглядом смотрела на континент, едва различимый даже при свете солнца ввиду огромного расстояния и устойчивого тумана. Северо-западный ветер усиливался, что благоприятствовало манёвру. Впрочем, барометр бури не предвещал, поэтому капитан и два его офицера с утра опять налегли на ром. Они возложили свои обязанности на де Шонтлена и боцмана. Но француз ещё спал. Гастон разбудил его уже ближе к полудню. Напившись крепкого кофе, де Шонтлен с помощью подзорной трубы пробежался взглядом по горизонтам, после чего велел рулевому изменить курс на один румб к западу, а двум марсовым – быть готовыми зарифлить бом-брамсель и топсель. Он, по его словам, не раз огибал на разных судах легендарный мыс, который причудливо омывают два океана – Индийский и Атлантический. Все те, кому посчастливилось видеть слияние этих двух гигантов около мыса Доброй Надежды, очень хорошо знают, насколько трудно оторвать взгляд от этого зрелища в ясный день, а в штиль – так особенно.
День был ясным, но океаны пенились волнами, и «Летучий Голландец» слегка покачивался. Вот этой небольшой качкой Клер и воспользовалась, чтобы ускользнуть от ван Страттена, Эдвардса и Уилсона, которые веселились в кают-компании. Да, им было что обсудить за парой бутылок, однако ром делается слаще, а разговор – интереснее, если рядом сидит, лежит и танцует полураздетая девушка не особо строгого воспитания. Но самой гасконке всё это надоело до ужаса.
– У меня морская болезнь, – заявила Клер, исполнив третий по счёту гавайский танец под аккомпанемент Эдвардса, который также умел играть на гитаре, – пойду на верхнюю палубу!
– Передай тройной привет де Шонтлену! – крикнул ей вслед Уилсон, который всё всегда замечал, – надеюсь, наш шевалье, увидев твои распухшие губки, не перепутает курс, и нам не придётся вместо мыса Доброй Надежды огибать чёртов мыс Горн!
– Рыжий идиот! – огрызнулась Клер и под общий хохот выбежала на палубу, размышляя, какого дьявола трое пьяниц не обратили внимание на её припухлые губы раньше, чем напились. Потом поняла: им попросту было не до неё, они мучились похмельем. И слава Богу!
На верхней палубе не было никого, кроме рулевого и де Шонтлена. Француз с подзорной трубой стоял на носу корабля. «Летучий Голландец» шёл на всех парусах, разрезая волны форштевнем. И перед Клер встал новый вопрос: зачем де Шонтлен загнал марсовых на стеньги? Что за препятствие впереди могло бы потребовать срочного уменьшения хода судна? Но когда выяснилось, что временный капитан приказал остальным матросам драить нижнюю палубу, Клер всё стало понятно. Он захотел побыть наедине с морем. Наследница трубадуров это прочла по его глазам, когда подошла к нему, сжимающему рукой дубовую окантовку фальшборта.
– Господин де Шонтлен! – воскликнула Клер, вовсе не почувствовав себя лишней, – когда мы обогнём Африку?
– Очень скоро, – сухо сказал француз, даже не взглянув на неё. Как было не оскорбиться! Однако Клер, решив этого не делать, молча отобрала у него трубу, в которую он всё равно пока не смотрел, и сама приставила её к глазу.
Прежде всего она оглядела берег. Но ничего интересного не увидела. Из тропических далей, которые уже было не разглядеть, к морю подступали не то пологие горы, не то холмы. Океан давно бы их смыл, если бы ему не мешали скалы – Целые гряды скал, которые возвышались амфитеатром. На них накатывались и вдребезги разбивались волны прибоя.
Но когда Клер устремила трубу вперёд, её голые коленки и плотно сжатые губы дрогнули.
– Господин де Шонтлен! – вскричала она, позабыв обиду, – прямо по курсу – три корабля! Они переходят на другой галс, готовясь огибать мыс! Вы что, их не видели?
– Я их видел, – с крайней досадой проговорил де Шонтлен. И вдруг он прибавил, слегка ударив рукой в шёлковой перчатке по окантовке фальшборта:
– Да чтоб тебе провалиться! Быстро зови сюда капитана с боцманом.
Клер уставилась на француза так, будто он ударил её. При этом она чуть не уронила трубу, что произошло бы с ней не впервые – одна труба таким образом утонула между Канарскими островами и Гибралтаром. Но сейчас утопить вторую трубу было бы простительно! Господин де Шонтлен ответил ей, даме, грубостью? Он? Изысканный дворянин, в обществе которого она чувствовала себя маркизой? Как мог он на ровном месте взять да и превратиться в обыкновенного грубияна? Это немыслимо!
Де Шонтлену пришлось повторить приказ. И Клер побежала звать боцмана с капитаном. Они явились одновременно, так как Гастон, всегда очень торопливый и исполнительный, имел более короткие ноги. Благодаря опохмелке ван Страттен выглядел молодцом. Все его движения были чёткими. Взяв у Клер зрительную трубу, он её нацелил на юг, левее бушприта, и стал смотреть. Гастон наблюдал за ним, а Клер не сводила глаз с французского дворянина, в котором от дворянина остался лишь внешний лоск, и более ничего.
– Это галеоны, – пробормотал капитан, продолжая вглядываться в залитую солнцем даль, – испанцы, чёрт бы их взял! А какого дьявола они здесь? Что скажете, де Шонтлен?
– Скажу, что вы не вполне точны, капитан, – ответил француз, – там два галеона, а впереди – флагманский фрегат с тремя кормовыми пушками. Галеоны несколько перегружены, поэтому идут медленно. Так мы скоро нагоним эту эскадру, только едва ли нам это нужно.
– Вы намекаете на возможность того, что это пираты? – спросил ван Страттен и медленно опустил трубу, – я правильно понял вас?
– Абсолютно. Это они и есть. Сами понимаете, что испанцам, которые везут золото из Америки, незачем огибать мыс Доброй Надежды. Шайка пиратов взяла эти галеоны на абордаж, команду отправила на обед акулам, а груз решила доставить в Персию, чтоб продать иранскому шаху.
– Но, если так, этим молодцам теперь не до нас! У них ведь имеются целых два галеона, набитых золотом под завязку! Проклятым головорезам следует сейчас выпить весь ром Ямайки, чтобы в их головы вошла мысль за каким-то чёртом атаковать невзрачный голландский бриг. Для чего им это?
– Хотя бы лишь для того, чтобы пристрелять пушки с захваченных кораблей, – вздохнул де Шонтлен, – вы почти не знаете флибустьеров южных морей, господин ван Страттен, поскольку плавали больше в северном полушарии. Уверяю вас – это негодяи из негодяев. Вы абсолютно правы: им сейчас не до нас, поэтому специально гоняться за нами они не станут, однако если мы приблизимся к ним – они разнесут нас в мелкие щепки.
– Дьявол бы их поднял на рога! – процедил ван Страттен и скользнул взглядом по парусам, наполненным ветром, – а ну, свистать всех наверх!
Приказ, разумеется, был адресован боцману. Тот поспешно его исполнил, и вся команда высыпала на палубу. Только марсовым был дан знак остаться на мачтах. Этим двоим капитан велел снять бом-брамсель, а также топсель, и взять два рифа на марселе. Остальным матросам он приказал убрать кливера с бушприта и оба стакселя между мачтами. После этих манипуляций быстрота судна резко уменьшилась. Соответственно, килевая качка усилилась – притом так, что Клер, направившись к камбузу, вдруг почувствовала, как палуба ускользает из-под её голых пяток. Ещё мгновение – и гасконка, взвизгнув, под общий хохот матросов, среди которых был Энди, весьма болезненно приложилась к палубе задним местом. Её поднял де Шонтлен, который задумчиво шёл к себе. Он велел матросам заткнуться.
– Как вы любезны, маркиз! – простонала Клер, с наморщенным носиком приложив ладонь к ушибленной части тела, – вы образцовый, изысканный дворянин! Просто сама вежливость!
– Я прошу меня извинить за мою недавнюю грубость, – сказал француз, покраснев, – я, видите ли, мечтал, поэтому был слегка не в себе. Но это, конечно, не оправдание.
– Всё в порядке, – нежно сверкнула улыбкой Клер, – я сама мечтательна, и поэтому очень вас понимаю. Проводите, пожалуйста, меня в камбуз, не то я тут ещё шею себе сверну на радость этим бездельникам!
Де Шонтлен её проводил, а десять матросов их проводили взглядами. Затащив дворянина в камбуз, Клер очень плотно прикрыла дверь, и, усадив гостя на табуретку, без всякой жалобности проныла:
– Ах, господин де Шонтлен! Соблаговолите взглянуть, насколько серьёзно я пострадала! Вы, как человек просвещённый, сможете это определить с достаточной точностью.
Раньше, чем де Шонтлен согласился, девушка повернулась к нему спиной и, еле удерживаясь от смеха, задрала юбку. Рассматривая то самое место, которым мадемуазель чуть не проломила верхнюю палубу, де Шонтлен был вполне спокоен.
– Ничего страшного, – сказал он очень тихим голосом, – синяки пройдут, мадемуазель Клер. Вам не слишком больно?
– Есть синяки? – ужаснулась Клер, – о, какой кошмар! Знайте же, маркиз – я их ненавижу, они просто отвратительны! Что мне делать, сударь? Я так несчастлива, господин де Шонтлен!
Нежно разогнув её пальчики, очень крепко державшие подол юбки, француз одёрнул его, и, развернув Клер нахальным лицом к себе, сказал ей:
– Мадемуазель! Вы очень несчастливы, я не спорю. И что вам делать, скажу. Вам следует заработать ещё десятков пять – шесть таких синяков на этом же месте – но не при помощи палубы, а при помощи палки. Тогда вы, может быть, поумнеете.
Клер совсем не обиделась. Ей, напротив, стало ещё смешнее.
– Вы всё-таки грубиян! – вскричала она, прикоснувшись пальцем к кончику носа сидевшего перед ней красавца, – скажите мне, о чём вы мечтаете? Вероятно, о знатной даме? Да, разумеется – ведь её не нужно бить палкой, чтобы она поумнела! Она умна, и весьма. Поэтому и отвергла вас!
– Так и есть, – признал де Шонтлен, слегка побледнев, – но только я о другом мечтаю, сударыня.
– Так о чём, о чём? Признавайтесь!
Француз вздохнул.
– Хорошо, скажу. О том, чтобы вы, красавица, перестали хватать без спросу зрительную трубу. А если схватили – пожалуйста, не кричите на весь корабль о том, что видите. Это признак низкого воспитания.
Клер ушам своим не поверила. Отступив на пару шагов, она очень пристально поглядела в глаза французского дворянина. Тот был очень спокоен и смотрел холодно.
– Так вам, значит, было угодно, чтобы на нас напали пираты? – тихо спросила Клер, пытаясь вернуть себе хладнокровие, – вы – убийца? Или больной человек? Или вы так шутите?
– Вы не поняли. И едва ли поймёте. Скажу одно: мне было угодно получить искупление.
Хладнокровие к Клер вернулось только отчасти.
– Вижу, что вы больны, – вздохнула она, – ну, что ж, мне придётся всё рассказать капитану. Другого выхода нет. Сами понимаете.
– Господин ван Страттен вам не поверит, – пожал плечами француз, – он решит, что вы всё либо придумали, либо перепутали, потому что выпили много рома. Ваше пристрастие к этому напитку и дарование сочинительницы историй общеизвестны. Я как-нибудь обучу вас грамоте, и тогда вы, мадемуазель, без труда затмите Сервантеса и Шекспира.
Синие глаза Клер от ярости вспыхнули. Она огляделась по сторонам, как будто ища оружие. Потом тихо сказала:
– Я передам ему всё, что слышала. Пусть он сам решает, вру я или не вру!
– Тогда соблаговолите прибавить к рассказу следующее: господин де Шонтлен действительно хочет крови. Но только той, чьё место – не в жилах, а на кресте. Вы твёрдо запомнили?
– Сорок тысяч чертей! – выдохнула Клер, – объяснитесь, сударь! Или, клянусь…
Она не успела договорить. Дверь камбуза вдруг широко открылась, пронзительно заскрипев. На её пороге стоял ван Страттен. Из-за его плеча выглядывал Энди, который вряд ли уведомил капитана о своём следовании за ним. Он владел умением двигаться бесшумнее кошки. Быстро скользнув глазами по де Шонтлену, который, сидя на табуретке, задумчиво расправлял кружева манжет, капитан пытливо взглянул на Клер. Та, к счастью, стояла посреди камбуза, и её глаза если и светились, то не влюблённостью.
– Ты вконец уже обезумел, Готфрид! – брызнула Клер слюной на ван Страттена, – это крайне невежливо – так врываться! Скоро дойдёт до того, что ты начнёшь меня ревновать к столбу! Или к Энди! Тебе не кажется это глупым?
– Сударь, – полушутя обратился командир судна к французскому дворянину, – прошу вас не отвлекать нашего скандального повара от работы. Часа через полтора пора будет ужинать, а обеда в привычном смысле этого слова до сих пор не было. У меня к вам, кстати, есть разговор. Прошу вас пройти со мною в кают-компанию.
Энди мигом исчез. Де Шонтлен поднялся, и, мягко топая каблуками своих прекрасных ботфортов, вышел из камбуза. Капитан повёл его на корму. Клер перекрестилась, пылко сотворив благодарственную молитву Деве Марии. Когда ван Страттен распахнул дверь, у неё, признаться, душа опустилась в пятки. Чем она думала, когда втаскивала француза в камбуз? По счастью, всё обошлось. Слава всем святым!
Тряхнув головой, Клер открыла дверь и крикнула:
– Энди! Пожалуйста, принеси воды из бочонка! Я сейчас буду варить бобы!
Её крик слышал весь корабль. Энди вскоре явился с парой вёдер воды. Он был не один. С ним пришли ещё два молокососа – Стивен и Том. Усевшись за стол, три юных бездельника стали грызть сухари, подшучивая над Клер.
– Сухарей не хватит даже на месяц! – ругалась та, наполняя котёл водой, – сколько можно жрать их, ослы! Идите работать!
– Мы не ослы, чтоб работать, – резонно заметил Том, а Стивен прибавил:
– Но вот если бы ты, моя дорогая Клер, немножко была ослицей, то я бы не отказался побыть ослом!
– Стив, ты не свихнулся? – спросила Клер, развязывая мешок с бобами, – что значит – если бы я немножко была ослицей?
– Немножко – значит поменьше.
Энди и Том тут же доказали, что не ослы, воспользовавшись для этого одним-единственным способом, который был им доступен – они заржали, как кони. А Клер задумалась над словами Стивена. У неё возникло вдруг ощущение, что он, дурень пустоголовый, как-то подслушал её разговор с де Шонтленом и понял всё. Конечно же, это было не так, однако в душе разверзлась мрачная бездна. Как с нею быть? Подумав о де Шонтлене, Клер сразу вспомнила про пиратов, и, раздувая в печке едва живой уголёк, спросила о них.
– Они скрылись из виду, – сказал Энди, – мы ведь убрали добрую половину всех парусов! Топсель снимал я. Ты видела, Клер, как я с ним управился?
– Я служил на военной шхуне «Элизабет», капитан которой держал дрессированную мартышку, – зевая, сообщил Том, – она исключительно хорошо лазала по вантам, и как-то раз сняла топсель! Её все очень хвалили. Было за что – ведь верхние паруса грот-мачты на шхуне немногим проще, чем на фрегате! Но эта тварь с ними управлялась.
– Держу пари – её звали Том, – отшутился Энди. Том усмехнулся, а Стивен едва не лопнул от хохота. После этого, попросив у Клер ковш воды, он заметил:
– Пресной воды осталось не так уж много! Сможем ли мы пополнить её запас на Мадагаскаре?
– Вряд ли наш капитан решится там бросить якорь, – произнёс Том, – весь западный берег Мадагаскара кишит пиратами, которые там оборудовали стоянки. Скорее, он предпочтёт острова Глориез.
– А кто-нибудь из вас был на Мадагаскаре? – спросила Клер, помешивая в котле бобы. Тут же оказалось, что на Мадагаскаре были все трое, и всем троим нашлось о чём рассказать. Энди описал охоту на чёрных мадагаскарских львов, в каковой охоте он принимал главное участие, Стивен – битву с туземцами, которую возглавлял лично он, ибо капитан получил отравленную стрелу, а Том минут десять повествовал о своём романе с прекрасной мадагаскарской принцессой, которая родила от него ребёнка – кажется, дочку. Признав эти три истории очень яркими, поучительными и заслуживающими доверия, Клер решила, что ни один из трёх болтунов даже через зрительную трубу не видел Мадагаскара. Но она всё-таки поинтересовалась, как далеко расположена от Мадагаскара Индия.
– Где-то градусов тридцать пять, а то и поболее, – сказал Энди, сделав в уме какие-то вычисления.
– Это сколько примерно миль?
– Около двух тысяч.
– Ты что, с грот-мачты упал? – возмутился Стивен, – от Мадагаскара до Индии – больше трёх тысяч миль!
– Это ты загнул, – не смог промолчать и Том, – уж никак не больше двух с половиной тысяч!
Клер поняла, что даже примерный ответ от этих трёх дураков она не получит. Да он ей был и не нужен. Просто хотелось хоть чем-нибудь занять мысли.
Бобы уже были сварены, а дурацкая болтовня успела наскучить, когда дверь камбуза вновь открылась, и в него весело заглянул матрос по имени Джонатан, очень симпатичный парень из Ливерпуля.
– Клер, тебя приглашают в кают-компанию, – сказал он, зачем-то подмигивая, – иди! А с ужином мы и без тебя как-нибудь управимся.
– А с подружкой Энди управятся без него, – с печалью промолвил Стивен, положив руку на плечо Энди, – сочувствую, друг, сочувствую! Но ты сам во всём виноват. Я предупреждал – ищи девушек попроще. Красивых любят богатые, а для девушек деньги – всё.
– Что правда, то правда, – подтвердил Том, – все они – ужасные шлюхи! Помню, была у меня одна безумно красивая…
– Обезьяна со шхуны «Элизабет», – перебила Клер. Поднявшись из-за стола, под которым трое мальчишек, не прекращая спорить и хвастаться, нагло щупали её ноги, она отстранила Джонатана и вышла на палубу.
Лёгкий бриз взметнул её золотистые волосы над плечами, обдал лицо волнующим, злым дыханием экваториальной Африки. Солнце, уже почти погрузившееся в безбрежную синеву Атлантики, разлило по ней душную, ослепляющую жару. Закат пламенел на весь небосклон. «Летучий Голландец» под управлением де Шонтлена, стоявшего за штурвалом, огибал мыс Доброй Надежды.
Глава пятая
Бухта Легаля
Как раз о Мадагаскаре беседовали в кают-компании капитан, де Шонтлен, Уилсон и Эдвардс именно в те минуты, когда Клер слушала в камбузе небылицы об этом острове. Капитан позвал де Шонтлена с целью спросить, не знает ли он на Мадагаскаре какого-нибудь уютного и спокойного места, где можно будет пополнить запасы пресной воды, а то и провизии. Острова, которые находились между Африкой и Мадагаскаром, ван Страттена не интересовали. Де Шонтлен знал, почему. Эти острова, в отличие от западной части Мадагаскара, были ещё обильно населены людоедами.
На столе была разложена карта западной части Индийского океана.
– Бухта Легаля, – уверенно произнёс де Шонтлен, ткнув пальцем в северо-западную часть острова, – она так мала, что её на карту не нанесли. Конечно же, я не могу полностью ручаться за то, что она именно сейчас свободна от флибустьеров, но год назад их там не было. Так что, шансы у нас хорошие.
– Но если всё же они там обосновались, мы их успеем заметить вовремя? – спросил Эдвардс.
– Вне всяких сомнений, сударь. Я их замечу. Кстати, там можно будет и пострелять диких коз. Они в этой части Мадагаскара ещё не слишком пугливы. Но почему, господа, у вас нет идеи зайти в Кейптаун или в какой-нибудь иной порт на юго-востоке Африки? Все они, насколько я знаю, сейчас находятся под рукой английской короны.
– Да потому, что этих двух молодцов там очень хорошо знают, – с досадой проговорил капитан, мотнув головой в сторону своих офицеров, – так хорошо, что даже не станут искать верёвку, чтоб их повесить. Попросту разорвут на куски, и всё. Я прав, господа?
– Не думаю, Готфрид, – зевая, бросил Уилсон, – мы ведь вернули этому дураку-губернатору его дочку за двадцать тысяч пиастров! Так что, верёвку всё же поищут.
– Ясно, – сказал с улыбкой француз. Ещё раз взглянув на карту, через которую был прочерчен маршрут, он поразмышлял о чём-то и уточнил:
– Так значит, в проливе берём три румба к востоку?
– Именно, – подтвердил ван Страттен. Подойдя к шкафу с посудой, он вынул из него чистый стакан, который затем наполнил вином из четырёхгранной бутылки. Дружески улыбаясь, вручил стакан де Шонтлену.
– Прошу вас, сударь, выпить за океан, в который мы входим. Мы уже выпили, не дождавшись вас, за что просим извинить. Но вы с утра спали, а потом правили кораблём.
– Благодарю, сударь, – сказал француз, и, залпом опорожнив стакан, отправился продолжать второе из упомянутых капитаном дел. Через четверть часа в кают-компанию пришла Клер. Ей также велели выпить, после чего всучили гитару и приказали играть испанские серенады. Она уселась на стул с большой неохотой, поскольку знала, что это – только начало. Если бы капитан ван Страттен остался с нею наедине, её настроение, разумеется, выразилось бы многообещающим возгласом, а не вздохами. Но куда ей было деваться?
Спустя четырнадцать дней «Летучий Голландец», благополучно обогнув мыс и взяв курс на север Мадагаскара, подошёл к бухте, которую указал де Шонтлен. И все эти две недели то на одном горизонте, то на другом показывались одни лишь торговые корабли под флагами Англии, Франции и Голландии. Это внушало некоторую надежду на то, что пролив и западное побережье острова освобождены от пиратов. На расстоянии восьми миль от берега капитан велел положить «Летучий Голландец» в дрейф, чтоб осмотреть бухту, не приближаясь к ней. Сперва её осмотрел де Шонтлен, стоявший рядом с голландцем на капитанском мостике. Он держал подзорную трубу так, что Клер с полуюта залюбовалась им. Как красиво он выгнул руку с длинными пальцами, как изящно выставил вперёд ногу в кавалерийском ботфорте! Как романтично, беспомощно и безжалостно треплет ветер перо его мушкетёрской шляпы! Да, это был дворянин до мозга костей, врождённому благородству которого океан служил всего лишь очередным оформлением, как картине служит каждая её новая рама. А вот ван Страттен по своей сути был моряком, и только. Про Эдвардса и Уилсона, полупьяных и редко брившихся, даже это трудно было сказать. А уж на матросов, столпившихся на носу корабля, смотреть не хотелось вовсе, хоть все они, кроме низкорослого боцмана, были видные собой парни. Однажды, находясь в Риме, ван Страттен так впечатлился шедеврами Тициана и Рубенса, что решил никогда не соприкасаться с неблаговидностью. Потому и набрал такую команду.
Ветер донёс до Клер голос де Шонтлена. Француз сказал, передав трубу капитану:
– Здесь кладбище кораблей, господин ван Страттен! Под зарифлённым марселем я смогу подвести ваш корабль к берегу на три кабельтовых, не ближе.
– Вы были там год назад? – уточнил ван Страттен, приставив к глазу трубу.
– Да, сударь. Я лично вводил в залив трёхмачтовую каботажную шхуну. Место опасное. Тут не будет гавани никогда.
К бухте с двух сторон примыкали скалы – почти отвесные, неприступные. Длинные вереницы скал. За отлогим берегом простирались долины и возвышались гряды холмов, весьма живописных. Солнце, всплывая прямо над ними, нежно купало в своих розовых лучах буйную растительность, покрывавшую склоны, и ненасытных её убийц – диких коз, которых ван Страттен также успел заметить. Он дал согласие на проход корабля в залив.
Тогда де Шонтлен, велев поднять брамсели, встал к штурвалу и положил руль под ветер. Корабль быстро пошёл вперед, зарываясь носом в пенные волны прибоя. Клер с замиранием сердца следила за де Шонтленом, который с дьявольским хладнокровием делал то, что кроме него никто не мог сделать. Он должен был, всё время меняя галсы, каким-то образом провести корабль между рядами подводных скал, невидимых глазу. И у него это получилось. Когда до берега оставалось не больше мили, площадь надутого ветром марселя по приказу француза была уменьшена, а все прочие паруса он велел спустить. Так пройдя ещё примерно полмили, де Шонтлен велел убрать марсель и бросить якорь. Далее, по его словам, были непреодолимые рифы.
Теперь, оказавшись невдалеке от острова, все увидели вытекавший из-за холма ручей, который впадал в океан. Это было самое главное. Быстро вынув из трюма дюжины три бочонков, в которых пресной воды совсем не осталось, матросы их погрузили в шлюпки. Те были сразу спущены на воду. Капитан решил участвовать в экспедиции. Вместе с ним на берег отправились все матросы и оба его приятеля. Каждый взял с собой по мушкету, благо что в них недостатка на судне не было, и значительный запас пуль. Пороху закинули в шлюпку целый мешок. Также прихватили два мешка соли и много угля, чтоб прямо на берегу делать из убитых животных запасы вяленой солонины. На корабле остались только лишь де Шонтлен, ответственный за партию груза, боцман Гастон – ответственный за корабль, и Клер, которая вообще ни за что не несла никакой ответственности, включая свои поступки, что капитана и побудило её на берег не брать.
Стоял уже полдень. Клер, перегнувшись через подветренный борт, следила, как шлюпки отчаливают от брига. Было их шесть. Когда капитан, сидевший в передней шлюпке, смотрел на Клер, она ему улыбалась и посылала воздушные поцелуи. Потом ей это занятие надоело. Она решила взглянуть, чем занят Гастон. Сбегала на бак. Там выяснилось, что боцман улёгся спать. Из кубрика доносился его раскатистый храп. Отлично, решила Клер. Пройдясь с носа на корму, она поднялась в рулевую рубку, встала к штурвалу и начала вертеть его вправо – влево, вся преисполнившись важности. Это также быстро наскучило ей, и она спустилась в кают-компанию. На столе стояла уполовиненная бутылка рома. Клер её осушила, и, взяв гитару, отправилась к де Шонтлену.
Француз сидел за столом у себя в каюте и что-то быстро писал на листе бумаги, макая перо в чернильницу. Его шляпа лежала на сундуке, камзол с галунами висел на гвоздике, а испанская шпага в ножнах – на спинке стула. Клер вошла очень тихо, и де Шонтлен её не заметил. Только когда она, присев на диван справа от него, тихо заиграла импровизацию, дворянин на неё взглянул, однако ни слова не произнёс. Судя по всему, он был страшно занят. Это Клер раздосадовало. Её красивые пальцы начали дёргать струны сильнее. Когда и это не помогло, она холодно спросила, не прерывая игру:
– Что это вы пишете, господин де Шонтлен?
– Письмо, – был ответ. Клер не успокоилась.
– А кому?
– Пожалуйста, не мешайте. Через минуту я буду в полнейшем вашем распоряжении.
– Хорошо, – согласилась Клер, – минуту я подожду.
Минута прошла, а за ней – другая. Но Клер решила молчать, даже если пройдёт и третья, а уж затем начать выяснение, никаких отговорок больше не принимая. К счастью для де Шонтлена, его письмо на третьей минуте было окончено. Он размашисто расписался внизу листа, затем помахал им в воздухе, чтоб на нём высохли чернила, и выдвинул верхний ящик стола. Из этого ящика были извлечены конверт и сургуч. Старательно запечатав письмо в конверт, де Шонтлен секунду поколебался, и – протянул его Клер.
– Возьмите, мадемуазель.
Клер от изумления чуть не выронила гитару.
– А это что? – спросила она, отложив её, но не торопясь брать конверт.
– Письмо, – сказал де Шонтлен. Тогда Клер зачем-то конверт взяла и стала его разглядывать с двух сторон. Её удивление возрастало.
– Я ничего не могу понять! Это письмо – мне? Но я не смогу прочитать его! Ведь я не владею грамотой, господин де Шонтлен!
– Нет, это письмо не вам, мадемуазель Клер, – качнул головой француз, – тут дело в другом. Вы – единственный человек на судне, которому я вполне доверяю. Я вас прошу доставить это письмо его адресату, если со мной что-нибудь случится.
Клер помрачнела.
– Вот оно что! – сказала она, – мне это не нравится, сударь. Очень не нравится. Вы опять играете в прятки! Скажите мне, с какой стати с вами должно что-нибудь случиться?
– С любым из нас в любую секунду может случиться всё, что угодно, сударыня, – заявил де Шонтлен с внезапной досадой, – надеюсь, что вы не станете с этим спорить. Я вас прошу доставить это письмо, ни о чём не спрашивая.
– Кому? – с ничуть не меньшей досадой вскричала Клер, – ведь вы ни черта на этом конверте не написали!
– Верно, – чуть помолчав, признал дворянин. Он хотел продолжить, но не успел, потому что с берега донеслись вдруг выстрелы. Там уже началась охота на диких коз. Клер вскочила. Сделав два шага к иллюминатору, она выглянула в него. Охотников видно не было. Удалось увидеть только троих матросов около шлюпок, которые были вытащены на берег.
Сжав кулаки от негодования, Клер опять села на диван. Между тем, стрельба не то сбила француза с мысли, не то, напротив, вбила в него какую-то мысль – и, кажется, неплохую. Выдвинув другой ящик стола, де Шонтлен извлёк из него три сияющих золотых испанских дублона и протянул их Клер.
– Это вам, сударыня.
Деньги Клер схватила без колебаний. Потом спросила:
– За что?
– За то, чтобы вы никаких вопросов не задавали и не вскрывали конверт. Я не исключаю того, что вы всё же знаете две – три буквы французского алфавита, но это вам не поможет – письмо написано по-английски. Я вас прошу доставить его миледи Джоанне Грэмптон. Это жена губернатора Ченная. Именно там господин ван Страттен должен будет забрать груз опия и индиго. Вам всё понятно?
– Конечно, – с нежной улыбкой молвила Клер, почёсывая висок. Должно быть, её глаза сияли иронией, ибо господин де Шонтлен нешуточно разозлился.
– Чёрт вас возьми! – проговорил он, – что вам ещё нужно?
– Так это, значит, и есть та знатная дама? – спросила Клер, – любопытно! Ой, ой, простите! Я обещала вопросов не задавать. Вы мне заплатили за это. Больше не буду.
Француз кивнул.
– Я знал, что вы умница. Вы всё твёрдо запомнили?
– Разумеется.
– Повторите.
– Леди Джоанна Грэмптон, – тоненьким голоском повторила Клер, плаксиво захлюпав, – это жена губернатора Ченная – города в Индии, где ван Страттен должен будет забрать груз опия и индиго, а также шёлка и чая. Я не ошиблась ни в чём?
– Наверное, лишь в одном, – сказал де Шонтлен. Опять не завершив фразу, он резко встал, прошёлся из угла в угол, и, так же резко остановившись перед своей соотечественницей, продолжил:
– Вы очень добрая девушка, несмотря на ваши кривляния. И я знаю, что вы меня не обманете. Я вас тоже обманывать не хочу. Сокрытие правды иногда можно расценивать как прямую ложь. Вы зря напросились на этот бриг. Очень зря. Поверьте.
– Я не могу понять, почему английская леди стала женой голландского торгаша, а не дворянина? – слегка изогнув свой рот надменной улыбкой, спросила Клер. Её собеседник ни слова не произнёс. Но его лицо побледнело.
– Зачем вы мне сказали сейчас про этот корабль? – вскричала Клер, внезапно утратив свою иронию, – вы чего добиваетесь? Какой смысл имели ваши слова? Вам, может быть, хочется, чтобы я бросилась за борт? Или повесилась?
Де Шонтлен молчал. Он смотрел на Клер очень пристально, и она с убийственной ясностью поняла: да, именно этого ему хочется – несмотря на то, что леди Джоанна Грэмптон ждёт от него письма. Конечно же, ждёт, даже если сама об этом не знает.