Последняя почка Наполеона

Глава девятая

В которой Верку щекочут, но не для смеха

Верка благополучно успела на репетицию, потому что та началась на полчаса позже. Тому виновницей была новая актриса, Юля Денисова, женщина поразительной красоты. Она опоздала, честно признавшись, что проспала. Художественный руководитель и режиссёр, Корней Митрофанович, заглаза грозившийся оторвать ей башку, в ответ на это признание улыбнулся и произнёс:

– Да ничего страшного, Юленька! С каждым может такое произойти.

Юленьку вводили на роль Ларисы Дмитриевны в спектакле по знаменитой пьесе Островского "Бесприданница". Этот самый спектакль и репетировали. За десять лет он всем опостылел, но режиссёр не снимал его, потому что публика шла. Каждый из актёров искренне полагал, что именно он обеспечивает успех данной постановке. Так думала про себя и Верка, участвовавшая в спектакле все десять лет. Зрители с ней были согласны, хотя она исполняла совсем небольшую роль цыганки-скрипачки, которая появлялась во время пира на "Ласточке". На неё надевали пышную юбку, блузку с шитьём и серьги, которые неприятно оттягивали ей уши, а на ноги – ничего. Она выходила к пирующим босиком и под их сопровождаемые хлопками в ладоши крики "Бэш чаворо! Гоп, гоп, гоп!" играла цыганский танец. Жгучий брюнет Артур подыгрывал на гитаре. Лариса Дмитриевна плясала, щёлкая пальцами, звонко цокая каблучками. Все остальные хлопали. Это выглядело эффектно. Однако, на сей раз дело вдруг почему-то пошло наперекосяк. Начало-то было вполне многообещающим. Исполнители главных мужских ролей – народный артист Никитин, заслуженный артист Малкин, без трёх минут заслуженный артист Журов и без пяти минут безработный Павел Кремнёв, пленившись очарованием новой Ларисы Дмитриевны, играли свежо, без пафоса, не стараясь друг друга переорать. Тамара Харант, игравшая роль цыганки-певицы, также была вполне адекватна, хоть новогодние праздники завершились совсем недавно. Но когда Верка вышла со скрипкой и начала играть, возникло всеобщее замешательство. Танцовщица сбилась на втором такте, Артур внезапно зацепил ногтем не ту струну. Пирующие растерянно переглядывались и хлопали невпопад. Режиссёр, который сидел во втором ряду вместе с секретаршей директора, Вероникой, и хореографом, что-то тихо сказал последнему. Тот поднялся и замахал руками, крича:

– Стоп! Стоп!

Стало очень тихо. Верка растерянно опустила смычок и скрипку. Все удивлённо смотрели лишь на неё.

– Что случилось, Верочка? – обратился к ней хореограф. Она испуганно заморгала.

– А что случилось, Виктор Эмильевич?

– Верочка! Здесь тебе не концертный зал. Зачем ты играешь, как Яша Хейфиц? Ты что, с ума сошла?

Верка огляделась по сторонам, ища объяснения. Но на всех окружающих её лицах был лишь вопрос. Она еле слышно переспросила:

– Как Яша Хейфиц?

– Конечно! Миленькая моя, ты – ярмарочная цыганка, а не маэстро! Что за концерт Паганини ты здесь устроила? Под такую музыку невозможно ни танцевать, ни смотреть спектакль! Под неё можно только летать.

– Но Виктор Эмильевич! Я ведь вам говорила, что не могу играть плохо!

– Боже тебя от этого сохрани, – вступил в разговор Корней Митрофанович, – если ты начнёшь долбить смычком мимо нот, я этим смычком тебя отстегаю. Но ты должна играть так, чтоб музыка вписывалась в спектакль, а не захлёстывала его! Ты ведь так играла всегда. Что произошло? Почему Юля и Артур сейчас сбились с ритма?

– Да под такой ураган я бы сбился с ритма даже в постели, – не удержался Кремнёв, – а ты, Вероника?

Красавица секретарша скорчила рожу и высунула язык, давая этим понять, что истинная леди неподвижна. Всем стало очень смешно, кроме опозоренной Верки.

– То, что вы говорите, довольно странно, – пробормотала она, когда смех утих, – но, может быть, я действительно виновата? У меня твёрдое ощущение, что мне надо играть, как в концертном зале! Я не могу его побороть. Вероятно, это – из-за того, что я сейчас в обуви, а не босиком, как обычно.

– Да что ты чушь-то несёшь? – вспылил режиссёр, – ты на репетициях всегда в обуви! И в штанах! И в свитере!

– Да пусть снимет она ботинки, – сказал Никитин, – её, возможно, действительно переклинило из-за этого.

Попросив Тамару подержать скрипку и смычок, Верка наклонилась и сняла обувь, затем – носки.

– Штанишки также сними, чтобы было ещё поменьше официальности, – предложил Кремнёв. Сверкнув на него глазами, Верка взяла у Тамары скрипку с её напарником, хорошенько сдвинула брови и заиграла. Виктор Эмильевич сразу остановил её:

– Стоп! Стоп! Стоп! Опять Паганини из тебя прёт! Ураган, шквал, смерч! Что с тобой такое сегодня?

– Не знаю я, – простонала Верка, опустив руки, – я не могу играть по-другому! И никогда, наверное, не смогу! Ведь я – музыкантша, а не актриса!

– А почему ж ты раньше могла? – ударил по подлокотнику кулаком Корней Митрофанович, – может быть, у тебя голова забита какой-нибудь ерундой? Что ты ночью слушала?

– Ничего не слушала, с десяти до семи спала! Раньше я была немножко другая… А если честно – не знаю, что происходит со мной сегодня! Я не могу этого понять!

– Корней Митрофанович, надо Верку чем-нибудь отвлекать, – дала совет Вероника, – пускай её во время игры кто-нибудь щекочет.

Эту идею всерьёз восприняли только Журов с Кремнёвым. Они заспорили, кто из них будет щекотать Верку. Виктор Эмильевич и Корней Митрофанович что-то обсуждали между собой, вряд ли предложение Вероники. Юля Денисова, сев на стул, подтягивала чулки.

– Я могу случайно ударить локтем того, кто будет стоять за моей спиной, – возразила Верка, глядя на Веронику, – произведение динамичное!

– Вот проблема-то! – иронично откликнулась секретарша. Тут же поднявшись, она покинула второй ряд и взошла на сцену. Вынув из-за стола реквизитный стул, придвинула его к Верке, – ногу коленкой на него ставь!

Скрипачка поставила. Присев сзади неё на корточки, Вероника ногтями пощекотала её подошву около пальцев.

– Вот так нормально?

– Нет! – заорала Верка, дёрнув ногой, – так слишком щекотно! Щекочи выше, пятку!

Просьба была исполнена. Верка снова стала играть. Артур стал подыгрывать. Юля, встав, заплясала. Пирующие захлопали. Всё у всех удалось. Никто ни одного разу не сбился.

– Браво! – вскричал Корней Митрофанович, когда вся мизансцена была отыграна и участники стали ждать, что он теперь скажет, – и браво, в первую очередь, Веронике!

Красавица секретарша выпрямилась, довольная. Но немедленно озадачилась.

– Это что ж выходит – и на спектаклях я буду пятку ей щекотать?

– Не ты, – уточнил Кремнёв, – и не пятку. Мы введём мизансцену с цыганками-лесбиянками.

– Во дурак! – вскричала Тамара, нешуточно разозлившись, так как других цыганок, кроме неё и Верки, в спектакле не было, – самый настоящий дебил! Корней Митрофанович, попросите его заткнуться!

– Тамарочка, успокойся, – сказал Корней Митрофанович, – щекотательницей Веркиной пятки директор по моей просьбе назначит свою любимую Веронику Олеговну, по причине отсутствия прочей от неё пользы. Всё, перерыв! А Верка свободна. Дальше работаем только над первым актом.

– Спасибо вам, Корней Митрофанович, – сделала небольшой китайский поклон со сложенными ладонями Вероника и удалилась первая, оскорблённо качая вовсе не бесполезным предметом, обтянутым мини-юбкой.

Войдя в гримёрку, Тамара, Верка и Юля застали там ещё двух актрис, участвовавших лишь в первом акте – Аню и Соню. Рассказ о Веркиной пятке изрядно поднял им настроение. Музыкантша обиделась не на шутку.

– Я ведь не знаю, что это было такое! – стала она вздыхать, налив себе кофе, – возможно, это болезнь!

– Да, да, да, при сифилисе такое бывает! – хрипела Анька, которая всё никак не могла проржаться, – ой, мать моя! Ой, ой, ой!

Юля с Соней Верке сочувствовали. Тамара, сев за свой столик, важно глядела на себя в зеркало.

– Юля, как тебе театр? – осведомилась она, дождавшись момента, когда Волненко – это была фамилия Аньки, измученно присосалась к бутылке пепси.

– Маленький театр, – отозвалась Денисова, развалившись в кожаном кресле, – всё не могу привыкнуть к акустике. Я ведь раньше работала в БДТ.

– Почему ушла? – удивилась Соня. Юля, взглянув на неё, растерянно улыбнулась. Она, казалось, обдумывала ответ. Волненко обдумала его раньше.

– Юля не захотела жить в одном городе со своим бывшим любовником! – выпалила она, поставив бутылку, – он с ней прожил девять лет! А потом оказалось, что у него есть вторая любовница! И жена с детьми!

– Вторая любовница и жена, да ещё с детьми? – чуть повернув голову, чтоб увидеть своё лицо под другим углом, спросила Тамара, – какая прелесть!

– Да, да, да, да! Юленька швырнула ему в лицо ключи от спортивного "Мерседеса" и "Ягуара", которые он ей подарил, а также перевела на него десять миллионов, которые он положил в банк на её имя, и убежала в Москву! Вот так!

– Обалдеть! А как же всё выяснилось?

– Да его жена к ней пришла с семейными фотками!

Все сочувственно поглядели на Юлю. Она, судя по её лицу, в сочувствии не нуждалась. Однако, Верка, которая сидела к ней ближе всех, заметила, что её красивые пальцы чуть-чуть дрожат. И решила Верка сделать два дела сразу – остановить скотский разговор и заодно выведать то, что хотела знать её новая знакомая, Таня. Момент был, что называется, подходящим.

– Кто-нибудь из вас знает, где сейчас Света? – спросила Верка, поочерёдно взглянув на Тамару, Аньку и Соню. Они не поняли.

– Света? – переспросила Анька, – какая Света?

– Ну, та, которая много лет назад работала здесь уборщицей! Что, забыли?

Анька и Соня вспомнили сразу, Тамара – чуть погодя. Но ответ дала именно она.

– А чёрт её знает! Я с той поры её и не видела. Она как-то неожиданно испарилась, будто её и не было, и ни разу не подала о себе вестей. К огромному сожалению, скажу прямо! Хотелось бы пообщаться с нею.

– Да, это точно, – вздохнула Анька, – хотелось бы. Так она, по-моему, бизнесом занимается!

– Каким бизнесом?

– Да понятия не имею! Вспомнить бы, от кого я об этом слышала? Сонька! Ты мне, что ли, сказала?

– Вряд ли, – мотнула головой Соня, – а в соцсетях её нет?

Верка промолчала, глядя на Юлю Денисову. Та опять улыбалась каким-то мыслям. На её впалых щеках проступил румянец.

– Зачем тебе эта Света? – спросила Анька, – срочно нужна? По делу?

– Вообще, да.

Тут Верка замялась, думая, по какому делу ей нужна Света. Однако, Аньке, как выяснилось, на это было плевать.

– Если так, – сказала она, – спроси о ней Риту.

Верка аж вздрогнула.

– Риту?

– Да! Ты Ритку, что ли, не помнишь? Они дружили. Да даже и жили вместе! Она была любовницей этого… как его…

– Помню, помню! А где я её найду?

Анька усмехнулась.

– Да на Арбате!

– В смысле?

– В прямом! Езжай на Арбат, да спроси любого художника, где тебе найти Ритку-Стекляшку. Её на Арбате знают.

– Стекляшку?

– Да. У неё, когда она обожрётся всяких таблеток, глаза становятся как стеклянные. А когда она бесится, у неё башка сильно дёргается, как будто ей чёлка на глаза лезет. В дурке её немножко перекололи.

– Ты её на Арбате встречала, что ли? – спросила Соня.

– Конечно! Ведь я почти каждый день мотаюсь в театр Вахтангова. Там у меня знакомый работает, ты же знаешь!

Тут в дверь просунулась голова помощницы режиссёра.

– Девочки, репетировать! Быстро, быстро! Шеф очень злой! С директором поругался.

Как только шаги актрис за дверью затихли, Верка взяла мобильник и набрала номер Тани. Слушая музыку, она глянула на часы. Было уже десять минут второго. В окна струились солнечные лучи.

– Да, Верка, привет, – ответила Таня, – чего звонишь?

– Я её нашла!

– Кого? Свету?

– Риту!

– А хера было её искать? Я её могу найти без тебя. С ней нужно договориться! А вот для этого нужна Света.

– Договорюсь! У меня есть план.

– Какой ещё план?

– Слушай, мне звонят тут по второй линии! Это антрепренёр звонит.

Таня молча ушла со связи. Верка врала – никто не звонил. И плана у неё не было. Но она надеялась, что он будет. Зашнуровав потуже ботинки и надев куртку, она отправилась на Арбат.

Глава десятая

В которой Верка говорит с Гоголем, настраивает гитару, позирует и орёт

Во второй половине дня столбики термометров поднялись до плюс одного. Небо без единого облачка, но с большим количеством ошалевших птиц стало ослепительным и бездонным, как над какой-нибудь Аргентиной. На тротуаре между метро «Арбатская» и киосками с шаурмой две девушки исполняли на скрипках Генделя. Их игра имела высокий уровень, да и внешняя сторона была хороша, так как обе девушки, обладая правильной постановкой, осанкой и артистичностью, очень миленько улыбались одна другой. На обеих были светлые курточки нараспашку, надетые поверх чёрных блузок, ботинки на каблучках и тщательно выглаженные брючки. В футляр, разложенный у их ног, летели монетки. Многие пешеходы при виде двух исполнительниц замедляли свои шаги, другие же останавливались послушать. Этих последних к моменту выхода Верки скопилась справа толпа в несколько десятков. Заметив Верку со скрипкой, девушки улыбнулись ей. Она улыбнулась им, бросила в футляр пятьдесят рублей и, купив в ларьке французский хот-дог, побрела к Арбату.

С сосулек капало. Лёд, хрустевший под каблуками, сверкал на солнышке так, что в этом сверкании город с его потоками транспорта и домами до неба казался зыбким, готовым вот-вот исчезнуть как дурной сон. Торговцы шутливыми документами типа "Удостоверение сволочи" или "Пропуск в женскую баню" хлестали пиво. Синицы и воробьи ликовали так, будто на Арбате перевернулся грузовик с коноплёй. Скрипачка, однако, им не поверила – не пошла сразу на Арбат, а свернула мимо лотков с цветами на Гоголевский бульвар. Улыбнулась Гоголю. Классик был, как всегда, надменен, хотя с него тёк ручьями стаявший снег. Так в голове Верки звенело буйство этой вдруг грянувшей в январе весны, что она сказала писателю:

– Хватит важничать! Впрочем, важничай – ведь не ты себя сам вытесал из камня. Вот я сегодня тоже вдруг не смогла не задирать нос! Это очень странно. Я – в шоке!

Из глубины бульвара слышалось пение под гитару. Верка туда направилась и увидела нескольких девушек и парней хипстерского вида, расположившихся на скамейке. Один из них бил аккорды на дребезжащей хреновине. Пели Цоя, "Моя ладонь превратилась в кулак". Верка подошла. Заметив её, все смолкли, будто увидели нечто невероятное.

– Ты скрипачка? – спросил аккомпаниатор, парень с зелёными волосами и серьгой в ухе. Верка кивнула. Хипстерская компания продолжала таращиться на неё, притом бессловесно. А завязавшийся разговор было бы неплохо продолжить.

– Тебе гитару настроить?

Парень обиделся.

– Ты чего, прикалываешься? Настроена у меня гитара!

– Она маленько расстроена. Пятую и вторую надо слегка подтянуть. У меня – абсолютный слух. А ну, дай сюда!

Зеленоволосый, скептически улыбаясь, дал ей гитару. Верка дала ему подержать футляр, и, поставив ногу на край скамейки, подстроила дребезжащее барахло. Оно сразу стало дребезжать меньше. Парни с девчонками разразились овацией, когда Верка им сходу сбацала рок-н-ролл. Её угостили пивом с сухариками. Она угощалась стоя, так как скамейка была во льду, да и занята. Одна из девчонок, раскрыв футляр, смотрела на скрипку.

– Она такая красивая! А как надо на ней играть?

Верка улыбнулась.

– Мне двадцать лет это объясняли, но я, по-моему, так и не поняла.

– А научить можешь?

– Да, научить запросто могу.

– Сыграй что-нибудь, – предложил один из мальчишек.

– Я не играю на улице.

– Ну пожалуйста! – протянула другая девушка, – мы за это тебя накурим!

– Я не играю на улице.

Её стали сильно просить, и она исполнила небольшую пьесу Стравинского, а затем – прелюдию Баха. Немедленно собралась толпа. Немедленно подошли двое полицейских. Проверив у Верки паспорт, они призвали её соблюдать закон о порядке массового скопления граждан.

– Мне что, на скрипке нельзя играть? – разозлилась Верка.

Толпа начала шуметь, поддерживая её. Толпе объяснили, что санкции за несанкционированное скопление граждан накладываются не только на организаторов, но и на участников этих самых скоплений.

– Какие санкции? – окончательно растерялась Верка.

– Административный арест сроком до пятнадцати суток, плюс штраф размером до трёхсот тысяч рублей.

Толпа разошлась. А Верка ещё полчаса стояла с ребятами, отпиваясь пивом, рассеянно отвечая на их вопросы и слушая, как они поют. Под конец спросила, не знают ли они Риту.

– Какую Риту? Стекляшку?

– Да, да, её!

– Видим иногда, но близко не знаем. Спроси о ней у художников и лоточников, она с ними ближе контачит. И в ювелирных у неё есть знакомые.

– А что она, вообще, делает на Арбате?

Ответы были уклончивыми. Выяснились лишь три обстоятельства: Рита вслух читает стихи, болтает у стены Цоя с его поклонниками и ест шаурму, приправленную чесночным соусом. Обменявшись координатами с девушкой, изъявившей желание заниматься скрипкой, Верка устремила свой путь к подземному переходу.

Там уличных портретистов не оказалось. Они ввиду хорошей погоды расположились все на Арбате. Солнце, действительно, разливало своё тепло по городу всё обильнее. Верке захотелось мороженого. Купив эскимо, она стала ошиваться среди художников, напряжённо работавших за мольбертами. К некоторым из них стояли довольно большие очереди – бездонная синева, раскрывшаяся внезапно и во всю ширь, внушала людям желание быть увековеченными на фоне этого дня, клонившегося к закату.

Неподалёку играл духовой оркестр студентов Гнесинки. Верка знала многих из них. Махнув им рукой, она вернулась к художнику, который её заинтересовал с самого начала. У него был рассеянный, озадаченный взгляд и длинная борода. Он писал пастелью на ватмане. За его работой пристально наблюдал десяток людей – так быстро и замечательно выходил у него портрет сексапильной юной блондинки в песцовой шубе. Спутник блондинки следил за тем, как её черты появляются на бумаге, очень внимательно, изъявляя готовность придраться к любому несоответствию. Но художник знал, с кем имеет дело. Когда портрет был окончен, блондинка, едва на него взглянув, запрыгала от восторга. Тут же получив плату, художник упаковал и отдал портрет. Следующей заказчицей была дама предпенсионного возраста. Она выразила желание быть на ватмане без морщин. Художник исполнил это желание, заодно убрав и округлость щёк. Клиентка осталась весьма довольна.

– Теперь меня, пожалуйста, нарисуйте, – сказала Верка, поняв, что около живописца остались одни зеваки, – со скрипкой.

– Носик стандартизировать? – необидно спросил художник, подняв на неё глаза.

– Нет, ни в коем случае!

Вынув скрипку с её помощником из футляра и положив последний на тротуар, Верка приняла боевую стойку. Зрителей за спиной художника сразу стало в два раза больше, так как скрипачка вызвала интерес. Солнце, навалившись розовым животом на крыши Садового, нежно грело левую половину её лица. Стоять пришлось четверть часа.

– Всё, – объявил художник, откидываясь на спинку складного стула, – смотрите.

– Уже?

Обойдя мольберт, скрипачка себя увидела будто в зеркале. Издав несколько восклицаний, она спросила бородача, знает ли он Риту. Художник вновь уставился на неё без всякого выражения.

– Риту? Стекляшку?

– Да. Так вы её знаете?

– Да, немножко. Не очень близко. А что?

Верка убирала смычок и скрипку в футляр.

– Мне нужно её найти.

– Контакты оставьте, я передам.

– Давайте сделаем так. Портрет я оставлю вам, написав на нём телефонный номер, и вы его ей подарите. Хорошо?

– Как скажете, – небольшим движением рук подчеркнул художник свою покладистость и отсутствие любопытства, – диктуйте ваш телефончик.

Написав номер внизу листа, он взял деньги. Верка, бросив прощальный взгляд на свой цветной образ, отправилась к продавцам матрёшек, фуражек и балалаек. Все торгаши ей сказали, что Риту знают, однако никаких дел с нею не имеют, и предложили оставить координаты. Она оставила и оббегала с тем же самым вопросом изготовителей шаурмы. Затем прошвырнулась по ресторанам, книжным и ювелирным. Ответ везде был один: оставьте контакты. Только в одном магазине, неподалёку от театра, женщина-продавец попыталась вызвонить Риту – сначала по одному, потом по другому номеру. Пока она это делала, Верка пялилась на витрины. За пуленепробиваемыми их стёклами ждал своих покупателей – а безумцев этих тут околачивалось полно, антиквариат: золотые часы с цепочками, пудреницы, шкатулочки, табакерки и ювелирные украшения – да такие, что, вероятно, царицы их надевали только по праздникам. Продавались также часы напольные и настольные. Но на них скрипачка полюбоваться уж не смогла, так как продавщица сказала ей:

– Недоступна. Свои контакты оставьте.

– А она что-нибудь покупает здесь? – поинтересовалась Верка.

– Да, разумеется.

В сумерках подходила Верка к метро. Народу перед торговыми павильонами было не протолкнуться. Скрипачки ели сосиски и запивали их розовым вином за высоким столиком у палатки фаст-фуда. Они охотно познакомились с Веркой. Одну из них звали Инга, другую – Малика. Обе были недавними выпускницами колледжа при Консерватории.

– А вы дальше планируете учиться? – спросила Верка, также купив себе две сосиски в томате и пластиковый стаканчик вина.

– Ещё как планируем, – отвечала Инга, рыгая, – а вот учиться дальше не сможем. Я уже все мозги свои пропланировала, а Малика родилась без мозгов.

– Заткнись! – огрызнулась Малика, – лично я пойду учиться на упыриху. Вот обучусь и высосу из тебя всю кровь!

– Да ты даже сперму не сможешь высосать из голодного кобеля! Тупица! Корова!

Изобразив пальцами рога, Инга замычала. Обе заржали. Этот обмен любезностями показался Верке довольно странным.

– Сколько вы выпили? – поинтересовалась она. Подружки ей объяснили, что они выпили всё, поэтому теперь только планируют. Лишь сейчас до Верки дошёл смысл этого слова.

– Дуры! – стала ругаться она, – зачем вам всё это надо? Вы ведь талантливые!

– Таланта для счастья мало, – сказала Инга, – особенно – в упырятнике.

Они вместе ехали по Арбатско-Покровской до Кольцевой. На Курской Верка сошла делать пересадку. Две запланированные девчонки весело помахали ей вслед.

Выйдя из метро, она позвонила Крупнову на городской и мобильный, затем – в полицию.

– Добрый вечер. Прошу помочь. Меня зовут Вера. Я проживаю в доме номер девять по Второй Фрунзенской. Мой сосед, Крупнов Владимир Евгеньевич, вот уже четвёртые сутки не покидает квартиру и не выходит на связь. Дверь его квартиры не открывается.

– Ну, и что? – спросил женский голос.

– А то, что он – одинокий и пожилой человек. Очень пожилой. Вдруг что-то случилось?

– Пусть звонят родственники.

– Но я ведь вам говорю, что он – одинокий!

– А вы-то что беспокоитесь? Он вам денег должен? Если три дня назад с ним что-то произошло, вы их не получите, даже если выломать дверь сию же секунду.

– Да вы… Да я… – задохнулась Верка праведным гневом, – как вам не стыдно?

– Девушка, не хамите! Звонок записывается.

– Вот именно!

– Девушка, дорогая! Что вы от нас хотите? У нас нет права вламываться в чужие квартиры. Есть такой документ, называется Конституция. В нём есть статья номер двадцать пять, неприкосновенность жилища. Попробуйте позвонить участковому.

– А он что, выше Конституции?

– Это пусть решает он сам. У вас номер есть?

Идя по проспекту ко Второй Фрунзенской, Верка растолковала ситуацию участковому. Он ответил:

– Я вас услышал.

– Что вы намерены предпринять?

– Что-нибудь предпримем. Вы только завтра мне позвоните. Сегодня у меня – пропасть дел.

Около подъезда крутилась рыжая кошка. Она хотела войти. Скрипачка её впустила, и кошка бросилась вверх впереди неё. Поднявшись на свой этаж, Верка там застала троих: ту самую кошку, свою соседку – пенсионерку Алёну Игоревну, и мопса с седыми усиками, которого та держала на поводке. Пёсик нюхал дверь квартиры Крупнова, забавно хрюкая. Также её обнюхивала и кошка, ещё скребя по ней лапкой. Они как будто вовсе не замечали друг друга.

– Верунечка, добрый вечер, – залопотала Алёна Игоревна, увидев соседку, – а эту кошечку ты впустила в подъезд?

– Да, я. А вы недовольны? Да пусть она здесь побегает! Может, крыс немножко поменьше станет? Вы посмотрите, Алёна Игоревна – ведь они возле мусоропровода так и шныряют!

– Я недовольна? – обиделась старушенция, – что ты, Верочка! Ты ведь знаешь, как я животных люблю. Просто эту кошечку наш Владимир Евгеньевич в четверг утром ловил на улице, колбасой подманивал. И поймал, домой к себе взял. И вдруг я её сейчас опять вижу из окна! Что же это он, вновь её на улицу выгнал?

– Кошку поймал? Домой к себе взял? – изумилась Верка, – да он ведь кошек не любит! Он ведь собак бродячих подкармливает, а кошек, наоборот, гонит от подъезда!

– В том-то и дело! И что-то я его с четверга более не видела. Ты смотри, как Пончик нюхает дверь! И кошечка тоже. Он там живой, вообще?

– Не знаю. Я его тоже с самого четверга не видела. К телефону он не подходит. Я сейчас даже в полицию позвонила. И участковому.

Тут старушке стало смешно.

– В полицию! Участковому! Да нашла ты кому звонить! Так они сюда и помчатся с сиренами да с мигалками, старика больного спасать! Ох, Верочка, Верочка! На луне ты, видно, живёшь, а не на Земле!

– Но надо ведь что-то делать-то! – возмутилась Верка, – что ж нам, самим выламывать дверь?

С этими словами она взялась за дверную ручку и дёрнула её вниз. И дверь вдруг открылась. Кошка стремительно прошмыгнула вовнутрь квартиры. Мопс, аж присев, зашёлся в истерике. Старушенция повела себя того хуже – грохнулась. Верка же, завизжав, устремилась вниз, чтобы позвонить в полицию с улицы. Оставаться в подъезде сделалось невозможно.