Мать постучала согнутым пальцем по лбу Васятки. Васятка попятился.
– Ведьма она, послушай ты мать. Может я глупая, институтов не кончала, но в жизни кое-что смыслю. И всякое в ней видала. Любовь, сынок, это ответственность, а что такое ответственность ты, как только ее встретил, тут же забыл. И обо мне забыл. А что с нашей геранью стало, ты обратил внимание? Вся зачахла, как только эта грымза заехала. Цветы энергетику чувствуют, наукой, между прочим, доказано. Весь дом захирел: то там обои отойдут, то сям что-нибудь сломается. И у меня, когда она тут ошивается, голова все время болит.
– Может тебе к врачу сходить? – забеспокоился Васятка.
– Ты чушь не мели, – фыркнула мать. – Что я, не знаю, от чего все это? У меня здоровье всю жизнь было лошадиное. А тут началось.
Васятка попытался вставить что-то про возраст, но она продолжила:
– Мне врач никакой не нужен, я к батюшке сразу пошла. А он мне так и заявил, она – ведьма. Сделку с сатаной заключила. Батюшка сказал иконки купить и по дому развесить, и она из такого дома мигом сбежит.
– Нашла кого слушать, – засмеялся Васятка, – ты ж сама говорила, что этот отец Иоанн все время закладывает.
– Мало ли, что я говорила, а ты на божьего человека не наговаривай, цыц! Аська твоя жизнь из всего вытягивает, чтоб быть вечно молодой и красивой, ясно тебе? Ты, дурак, паспорт ее хоть видел? Сколько ей лет?
– Боже… – простонал Васятка. – Конечно, видел. Ну ровесница она моя, дальше-то что?
– А то что, липовый у нее паспорт, – твердо сказала мать. – Фальшивка! Давай мы к нашему участковому отнесем, пусть проверит, раз мне не веришь.
У Васятки от маминых слов голова пошла кругом. Он ухватился за стену, чтоб не упасть, а когда из прихожей послышался голос Аси, почувствовал, как первый раз в жизни, больно кольнуло в сердце.
– Поздравляю, Валентина Ивановна, – усмехаясь, сказала Ася, – здорово же вы меня раскусили. Я все стояла, слушала, познавательно, знаете ли. Удивительная вы женщина. Чуткая, добрая, замечательная. Извини, Васенька, что кроме любви ничего тебе дать не могу. Это все, что у меня есть. А чужого мне и подавно не надо.
– Вот и правильно, – осклабилась Васяткина мать. – Раз чужого не надо, то держись от моего сына подальше. Не для тебя я его рожала, мучилась, растила в поту и слезах.
– А он и не ваш, – заявила Ася, сверкнув глазами. – Он свой собственный.
Валентина Ивановна охнула. Васятка подхватил ее, чтоб она не упала.
– Ты слышал, сынок? Вот хамка! Да что же это такое, откуда такие люди только берутся? Мы ее приютили, как нищенку, от чистого сердца, а у нее ни стыда, ни совести.
– Мам, ты присядь, – попросил он, настойчиво уводя ее обратно в кухню. – Асенька, ну куда ты?
Ася снова появилась в дверях уже с чемоданом.
– Выбирай, – сказала она. – С кем тебе быть важнее. Со мной или с ней. Но я здесь быть не могу, да ты это и сам уже понял. Спасибо за все, Валентина Ивановна.
Прежде, чем хлопнула входная дверь, Васятка, побелевший от нервов, ворвался в прихожую.
– Ася, милая, постой, подожди…
– Чего мне ждать? – грустно спросила она.
– Как же я без тебя? – понурился Васятка. – Как же мы друг без друга?
Ася погладила его по щеке свободной рукой.
– Пойдем со мной, – сказала она. – Будем снимать, на комнату в коммуналке денег должно хватить…
– Гляди-ка, она еще и деньги его считает! – донеслось из кухни.
Ася вздрогнула.
– Ты подумай, Васенька. Нам же хорошо вдвоем было. Я тебя внизу подожду, там все равно дождик, постою под козырьком у парадной, пока не закончится.
Васятка кивнул. Ася быстро чмокнула его в губы и скрылась за дверью, оставив за собой аромат солнечной майской сирени.
«Уйду, – подумал Васятка, мгновенно ощутив на душе пустоту. – Будь что будет».
Мать завыла сиреной.
– Ты совсем сдурел! Опомнись, несчастный. Остановись! – кричала она, не стесняясь соседей, пока он собирал вещи.
– Мама, все решено, – твердо ответил Васятка. От собственной решимости ему стало так страшно, что вспотели ладони.
– Решил он, – фыркнула мать, – это она все решила, ведьма эта. Куда она ведет, туда ты и идешь, как телок на веревочке. Мнения своего никогда нет, слушаешь вечно всяких. А надо мать слушать, мать плохого не пожелает.
Взвизгнула молния дорожной сумки. От этого звука Валентина Ивановна дернулась, как будто ее больно ударили, и заплакала.
– Снимать он будет комнату в коммуналке, жить с алкашами и наркоманами, как будто бездомный… – запричитала она. – Еще и деньги на съем тратить, не ее, а свои. Приехала из деревни, пропади она пропадом, и все ей тут же на блюдечке принесли. Нашла же дурака… Ох, горе-горе…
Васятка зашнуровал ботинки.
– Мам, зонт передай, пожалуйста. Топтать не хочу.
Мать протянула ему черный отцовский зонт.
– Ты только не потеряй его, – всхлипнула она. – И себя береги. Оставляешь старуху одну, никому ненужную…
Сердце Васятки изнывало от жалости. Он сам готов был заплакать.
– Мам, я тебя очень люблю, и ты мне очень нужна, – сказал он дрогнувшим голосом. – Забегу на днях, обещаю.
Васятка коротко поцеловал маму в лоб и крепко обнял. Она с трудом отцепила руки от его свитера, когда он разжал объятия.
Ася стояла внизу.
– Спасибо, – тихо сказала она. И добавила: – Ты молодец.
Васятка молча кивнул. Говорить сейчас он не хотел и не мог.
Он обещал, что никогда не оставит маму, и вот оставил. Новая счастливая жизнь стала серой и тоскливой, как все вокруг. Он слышал, как капает дождь, и представлял, как за спиной – в серой многоэтажке льются мамины слезы.
Ася взяла его под руку. Прижалась к нему. От Асиного тепла на душе у Васятки стало спокойней.
– Ох уж эта погода, – сказала она.
Васятка выглянул из-под зонта. Справа над домами уже разъяснилось. Дождь закончился. Ветер гнал по лужам невысокую рябь.
– Смотри, – Ася забрала у него зонт, сложила и показала им за дома. – Радуга.
– Радуга, – повторил Васятка и, сам того не ожидая, заулыбался.
Все завертелось, закрутилось и успокоилось: стало обыденным, вошло в привычную колею.
Комната была небольшая, но светлая, соседи попались хорошие – обычные люди.
– Берем, – сказала Ася, глядя на высокие белые потолки.