Псы одичалые. Уральский криминальный роман

Беда

Июнь. Он тем хорош, что день долог: вот уже одиннадцать вечера, а светло, как днем. И жарко, хотя и склоняется к горизонту лучистое солнце.

В большом и просторном кабинете – битком. Сбор по случаю «ЧП». Налицо все первые лица, то есть начальники управлений и отделом. Тишина мертвая. Конечно, у генерала в любом другом случае сильно не пошумишь, но сейчас… Лишь сквозь плотно закрытые оконные рамы глухо доносятся перестуки трамвайных колес да взвизгивания автомобильных шин на асфальте.

Начальник управления хмур. Сидит, нахохлившись за столом, и нервно теребит в руках какую-то бумажку.

– Итак, – генерал поднял глаза на присутствующих, – все знают, что у нас произошло? – в ответ – молчание, как знак того, что о «ЧП» наслышаны все. – Беда… Я не знаю, чтобы когда-то… в истории главного управления… Да… Гибнут товарищи… И на каком уровне?! Если дальше так дело пойдет, то всех перещелкают… Преступность наглеет… Нам открыто брошена перчатка… Это – вызов. И нам ничего не остается, как принять вызов и выйти на ринг… Но… Победим ли? Хватит ли сил и, главное, ума? Дело чести… Да… – генерал придавил измусоленную бумажку ладонью и повторил. – Дело чести, – генерал обвел всех грустным взглядом. – Соображения?

Заместитель начальника главного управления по личному составу решил прибавить оптимизма.

– Конечно, жаль Василия Алексеевича, но, может, дело имеем с обычной бытовухой, а? Надо нам и это иметь в виду.

Генерал все также хмуро повел взгляд в ту сторону.

– Ты о чем? Располагаешь информацией?

– Ну… Я всего лишь, откликнувшись, делюсь соображением. Не стоит сбрасывать со счетов.

– В последнюю очередь, если теоретически предположить. Что думает уголовка?

Встал заместитель начальника управления уголовного розыска Воробьев.

– Мы – скорбим… И все прочее…

Генерал прервал.

– По делу! А слова скорби оставь на день похорон.

– Слушаюсь, – ответил Воробьев. – Будем работать… Уже приступаем… Полтора часа назад в парке лесоводов Урала обнаружен труп…

– Собрался обо всех трупах нам рассказывать? – прищурившись, спросил генерал.

– Нет. Но этот… Я только что оттуда… Убит тот, за кем мы уже две недели охотились… Готовились брать… Чуть-чуть не успели.

– Плохо, видно, готовились, если «не успели» и вас опередили, – заметил генерал. И напомнил. – Ближе к теме, подполковник.

– Я – в теме… Труп-то принадлежит киллеру… Мы подозревали его в двух заказных убийствах, в том числе главного инженера оборонного завода. А теперь… Склонен думать, что после исполнения третьего заказа, сегодняшнего – убрали, как отработанный материал.

Генерал уточнил:

– Полагаешь, что это он убил Лаврентьева?

– Нисколько не исключаю, – подтвердил Воробьев. – Пойдем и в этом направлении… Ждем результатов баллистической экспертизы… Уж очень хочется знать, из того ли пистолета убит полковник Лаврентьев, что найден на месте преступления?

– Просьбы? Вопросы?

– Одна просьба… Хочется, чтоб и следственное управление сразу же подключилось.

Тихо открылась дверь кабинета, вошла секретарша, подошла к Воробьеву и что-то стала шептать тому на ухо. Воробьев, молча, кивал.

Генералу эти перешептывания не понравились.

– В чем дело?

– Извините, – сказала секретарша и вышла из кабинета.

– Тайны? От меня?! Подполковник, объяснись!

– Не от вас… – Воробьев растерянно смотрел в глаза генерала. – Неприятность… И большая…

– Еще одна?

– Так точно… К сожалению…

– Имеет отношение к убийству полковника Лаврентьева?

Воробьев развел руки.

– Увы…

– Каким образом? Говори, не стесняясь. Тут – все свои.

– Ну… Проверка «ПМ»… Оружие числится за… Разрешите доложить с глазу на глаз? Сведения такие, что…

– Нельзя даже в этом кругу? – подозрительно спросил генерал.

– Можно, однако считаю преждевременным.

– Хорошо… Идем дальше… Скажи мне, подполковник, вот что: не просматривается ли связь между убийством Лаврентьева и расследованием какого-то дела. Может, месть? Ликвидация активного игрока?

– Не думаю: если по каждому уголовному делу будут убивать по полковнику, то… Хотя проверим, конечно…

– У тебя все?

– К сожалению… Пока что…

Воробьев присел на стул. Присутствующие активно выдвигали версии, но Воробьев слушал равнодушно, точнее – совсем не слушал. Он явно был погружен в свои мысли. Тем более, что ничего дельного не предлагали. Версии, которые люди высказывали, не яснее одна другой. Кто-то высказался в том смысле, что имеем дело со случайным убийством, с убийством по ошибке: хотели, мол, убрать одного, а ликвидировали случайно подвернувшегося под руку. Другие склонны видеть мотив убийства в ограблении: не могли знать злодеи, что в карманах их потенциальной жертвы нечем будет поживиться.

Генерал, сощурив левый глаз, ехидно спросил:

– А «ПМ», найденный на месте убийства? Грабитель и с такого рода оружием – это уж слишком.

– И этому можно найти объяснение.

– Например?

– Пистолет выпал из кармана убитого… Его табельное оружие…

Никто не обратил внимания, что во время разговора о «ПМ», найденном на месте преступления, Воробьев ёрзал на стуле и как-то загадочно ухмылялся.

– Подвожу итог, – сказал генерал. – Ясно лишь то, что ничего не ясно… Тушин принял уголовное дело к своему производству… Возглавит следствие полковник юстиции Алексеев… Просит, если, говорит, мы сильно заинтересованы (издевается Тушин), помочь, отрядить наиболее опытных… За этим дело не станет… Подберем и отрядим. Кстати, – генерал о ком-то вспомнил, – «святая троица» все загорает?

Ответил заместитель по личному составу, первый догадавшийся, кого имеет в виду начальник главного управления:

– Три дня осталось.

– Отозвать! Сейчас же отправьте факс… Пусть наши коллеги разыщут… Первым же самолетом – в Екатеринбург.

Генерал Еремеев, курирующий в главном управлении следствие, стал возражать, догадавшись, что «святой троице» отведено место в следственной бригаде:

– Но один из… В близких, чуть ли не дружеских отношениях с потерпевшим… Загорячится и таких дров наломает, что мало не покажется.

– Не доверяешь? – спросил начальник главного управления.

– Не то, чтобы… Однако…

– Понял: не совсем… А я – доверяю. Как быть?

– Ну, – Еремеев замялся, – ваше мнение – решающее.

– Благодарю.

Еремеев не собирался сдаваться.

– К тому же не по чину… Больно жирно, – присутствующие догадались, что теперь Еремеев имеет в виду другого из «святой троицы». – Все-таки начальник следственного управления. На нем висит не одно дело, а сотни.

– Ничего, – усмехнулся начальник главного управления, – пусть тряхнет стариной и вспомнит былое. Да и он не один. А замы на что?

– Воля ваша, – наконец сдался Еремеев.

– Все свободны, – сказал начальник управления и бросил скомканную лохматую бумажку в мусорную корзину. И вспомнил. – Воробьев, а ты куда?

Воробьев вздохнул. Его информация не из числа тех, которые тешат начальственный слух. Он ждет бурной реакции, но надеется на удачу: а вдруг гроза пройдет стороной и все обойдется? Этот – не то, что прежний. Не дуролом. Горяч, ясное дело. Но кто видел спокойного и равнодушного генерала? Покажите и Воробьев с удовольствием посмотрит на столь редкий экземплярчик.

Встреча

Прокурор Тушин встретил полковника юстиции Алексеева по-барски, развалившись в командирском кресле с высокой кожаной спинкой. Что есть, то есть: любит демонстрировать свое превосходство всем, но почему-то с особенным наслаждением и упоением – именно Алексееву. Следуют привычная пауза и кивок в сторону одного из стульев.

– Извини, что потревожил в столь поздний час, однако…

Прокурора прервали, а он этого не переносит… Когда позволяют подобное подчиненные. Он поморщился, будто проглотил страшную кислятину.

– Понимаю… Слушаю…

– Что думаешь по делу? – спросил Тушин, глядя на собеседника с презрительным прищуром. И тут же позволил себе обосновать свой интерес. – Вон, – он мотнул головой в сторону включенного телевизора, – центральный канал уже передал новость. А завтра, – он скривился, ощущая себя в кресле стоматолога, готового без обезболивания выдрать у него здоровый зуб, – и газетёнки протрубят на всю страну. Общественное мнение, короче, будет взорвано. Будут нас трясти на всех перекрестках и кому только не лень.

Алексеев попытался изобразить на лице сочувствие, но, похоже, ему это не очень-то удалось. Он, тяжело вздохнув, сказал:

– Да уж… Прославились…

– Лучше, если б такая «слава» обошла стороной.

Алексеев попробовал пошутить.

– Не мы ее выбираем, а она нас.

– Афоризмами говоришь? – Тушин привычно прищурился. – Ладно… Ты не ответил на вопрос.

Алексеев обреченно развел руками.

– Не ответил, потому что сказать нечего.

– С твоим-то опытом?! – воскликнул Тушин.

Алексееву показалось, что в голосе прокурора проскользнула ироническая нотка. Привык Алексеев к неискренности шефа по отношению к себе и потому любую похвалу воспринимает скептически. И не без оснований.

– Перелистав на скорую руку первичные материалы, осталось много сомнений и недоумений. Много, очень много странностей. Вот пока и все.

Тушину захотелось утешить подчиненного, успокоить, обнадежить, ободрить.

– Брось! Не усложняй себе задачу, – Алексеев недовольно передернул плечами. – Я не собираюсь навязывать тебе своего мнения, но позволь высказать: думаю, что тут мы имеем дело с убийством на бытовой почве, – не преминул посоветовать. – Держись этой версии, как основной, – и порядок.

Алексеев – не в настроении. Ему неохота затевать спор, поэтому согласно кивнул.

– Пожалуй, что так… Версия имеет полное право на жизнь.

А думал он в эту минуту совсем даже наоборот. Впрочем, начальству не след знать все его мысли.

Тушин встал с кресла и вышел из-за стола. Встал и Алексеев, полагая, что шеф намекает: аудиенция окончена.

– Ну, ладно… Я подписал постановление, которым определил основной состав следственной бригады по этому делу… Список неокончательный… Ты можешь его самостоятельно дополнить.

– Учли мои пожелания? – поинтересовался Алексеев.

– В меру моих скромных возможностей, – ответил Тушин и в его голосе Алексеев вновь почувствовал иронию.

– Кто руководитель?

– Ты, конечно.

– Благодарю за доверие.

– Не стоит благодарности… дело-то такое, что… Наряду с доверием, возлагаю на тебя и огромную ответственность.

– Понимаю… Не первый раз.

– Однако столь громкое дело – первое.

– Как сказать и с какой стороны оценивать…

– Да хоть с какой… Не помню, когда последний раз убивали одного из руководителей главного управления областного милиции.

– Действительно, случай редкий. Но для меня любое убийство…

Тушину не нравились обычные разглагольствования подчиненного, поэтому прервал.

– Кстати… – Тушин дважды шагнул в сторону и потом вернулся к столу. – Ты как-то заговаривал насчет ухода на пенсию. Не передумал, нет?

– Было и остается такое желание, – подтвердил Алексеев. – Пора на покой. Попахал и будет. Теперь пусть молодые ломают хребты.

Тушин ухмыльнулся.

– Ну, это – в ближайшем будущем. Раскроешь дело, схлопочешь орденишко…

Алексеев громко рассмеялся и вспомнил незабвенного Теркина.

– Зачем мне орден? Я согласен на медаль.

– Нет-нет! Обещаю орден. И вот потом – отдыхай на здоровье.

– Ловлю на слове.

– Зачем «ловить»? Не надо! Я – хозяин своего слова. Однако, – Тушин притворно вздохнул и попытался выразить на лице сожаление, – тяжело расставаться с опытными кадрами. Профессионала не встретишь на каждом шагу. Молодежь нынче, сам знаешь, какая.

– Молодежь, как молодежь, – заметил Алексеев и добавил. – Горяча… иногда не в меру, но это же хорошо. Все мы когда-то слыли максималистами.

Тушин кивнул.

– Да, были. Но мы чтили старших. Эти же… Для них нет авторитетов. Вчера один из молодых, но ранних, знаешь, заспорил со мной… Знаешь, кто? Стажер! Всего-то полгода работает. Чернила в дипломе не просохли, а уже мнение свое имеет. Смело высказывается. Не боится… Даже меня, прокурора области. Не понимает: стоит мне мизинчиком давануть и мокрого места от клопа не останется.

Алексеев пытается в ответ подобрать слова, не ранящие сердце прокурора.

– Ну… Сетования по адресу молодых не новы. Это наше, стариковское. Хлебом не корми, а дай поворчать…

– Это ты про себя, что ли?

– Естественно. А про кого же еще-то?

– Ладно… Свободен… И периодически докладывай. Ясно?

Алексеев согласно кивнул.

– Буду докладывать, – сказал он и вышел из кабинета.

Веселуха

В ночном клубе, что на улице Малышева, шумно и людно. Это понятно: пятница и впереди два выходных. Молодежь оттягивается по полной программе. Многие девчонки и мальчишки, если приглядеться, уже под кайфом: в глазах их сумасшедшинка. Прыгают неустанно (это у них танцы такие), как горные козлы и козлушки.

К столику, что неподалеку от барной стойки, вернулась после поскакушек обалдевшая юная парочка – Мишаня (по паспорту – Михаил) и его свежая совсем подружка Лана (по паспорту – Светлана), студентка политехнического университета.

Усевшись, Мишаня потянулся к бутылке с армянским коньяком, наполнил рюмки – себе и подружке.

– Ник, тебе плеснуть?

Вопрос адресуется третьему за столиком, Нику (по паспорту Николаю). Он сидит, уставившись в одну точку, и давно уже молчит. Ему, в отличие от молодой парочки, совсем не весело. Может, возраст сказывается (на червонец точно старше). Может, с любимой женой полаялся (если женат, понятно) и теперь тоскует. Может, какая-то третья причина, неведомая другим.

Подошла миниатюрная брюнеточка, кивнула, как старой знакомой, Лане и бочком прильнула к Нику, выказывая свое расположение и желание познакомиться.

Мишаня хохотнул.

– Давай-давай… Попробуй растормошить битюга колхозного. А то весь вечер сидит и только рюмки опоражнивает.

Брюнеточка погладила по начавшей лысеть голове и попыталась обнять Ника за шею. Ник откачнулся.

– Сдурела, сука?! Чего льнешь к женатику, а?

Лана осуждающе качнула головой.

– Зачем так грубо?.. На лбу у тебя не написано… Девчонка хочет общения, мужского внимания. А ты…

– Зато я не хочу… ничего! – рявкнул Ник. Налил в рюмку коньяка и залпом выпил.

– Может, угостишь? – сказала брюнеточка и озорно взвихрила свои роскошные волосы. – Или не джентльмен?

– А, пошла ты!..

– Ну, извини, – сказала девушка и пошла в глубь зала, к своему столику.

Мишаня попытался успокоить Ника.

– Не злись, кореш, а? Гляди, как кругом круто? И девок – на любой вкус. Чего ты, в самом деле, бычишься?

– Есть причина, – буркнул Ник, налил рюмку и вновь выпил.

– Интересно, какая? – спросил весело Мишаня. – Баба по утрянке отказала, да? – он хохотнул.

– Не тронь мою жену, ясно?

– Хорошо, не буду… Может, шеф на хвост наступил?

– Не наступил, но… Зло берет… Ему – всё. А мне?.. А нары одинаково давили…

– Завидуешь? – Мишаня опять хохотнул. – Каждому свое…

Лана решила поддержать дружка. Она назидательно сказала:

– Судьбы у всех разные, а завидовать – большой грех.

– Видишь, Ник, у девки куриные мозги, а рассуждает здраво.

– Не в зависти дело… Обидно, – Ник наполнил рюмку и выпил, развернул шоколадку и надкусил с края.

Мишаня спросил:

– Много не будет? Не забывай, что за рулем. «Менты» прильнут и не отцепятся.

– А, – Ник махнул в сторону рукой, – в гробу их видел… Дешевки… Кину на лапу сотенку и даже честь отдадут.

– Пусть так: все равно опасно. Столбов по обочинам много и один из них может оказаться твоим.

– Обидно, – повторил Ник. – За людей нас не считают… Дерьмо разгребать – Колян, давай, окунайся с головой! А что другое – ху-ху не хо-хо? Брезгуют! А чем лучше, а?

– Ну, что ты, в самом деле? На х… перчика подсыпали, что ли? Выбрось из головы. Узнает, не дай Бог, шеф…

– Ты стукнешь? – красные глаза Ника уставились на Мишаню.

– Заложить? Тебя?! – увидев недоверчивый взгляд Ника, стукнул себя в грудь. – Никогда! Век свободы не видать.

Ник расчувствовался.

– Собираются в загородный кемпинг. Ну, я и говорю: возьмите меня? Шеф глянул в мою сторону так, будто перед ним козявка какая-то, а не человек, не кореш его.

– Ну не дурень, а? Что ты там не видел? Баб? Но их здесь гораздо больше. Мигни – косой десяток подскочит. А там… Ничего хорошего… Не в свой круг метишь, мужик, не в свой.

Лана поддакнула, вспомнив поговорку:

– Не в свои сани не садись.

– А чем я хуже, ну, скажи? Он – барин, голубых кровей, а я – плебей?! Хренушки! Одного поля ягодки. На одних нарах сиживали. Ему… Повезло больше и вся разница.

Ник встал, больше не говоря ничего, не твердой поступью направился к выходу.

– Проводить? – спросил Мишаня, а Лана дернула за рукав: сиди, мол, мужик знает, что делает.

Ник в ответ вяло, не обернувшись, махнул рукой.

– Осторожнее, пожалуйста, Ник, на дороге, – все-таки крикнул вдогонку Мишаня, опрокинул рюмку, наклонился к Лане и впился в ее губы. Поцелуй был долог. Оторвавшись, крякнул от удовольствия. – Сладкая ты моя… Может, и мы домой, а? – спросил он, заглядывая в глаза девушки. – Хочу тебя… Так хочу, что невмоготу.

Лана слегка отстранилась.

– Остынь… Рано… А туда – успеем еще.

– Тебе не на лекции разве?

– А, ну их к черту! Лекции от меня не уйдут. А вот молодость – так, говорят, скоротечна, что и глазом не успеешь моргнуть и уже старуха, морщины на щеках и везде – обвисшие мешки жира.

Мишаня хохотнул в ответ. Видимо, попробовал представить себе Лану в образе старой и немощной старухи. Представил и ужаснулся.

– Не надо, – сказал он.

– Годы не спрашивают, что нам надо, а что нет. Годы возьмут свое.

– Пусть берут, но как можно позднее. Ты предпочтительнее в качестве конфетки, чем в виде сморщенного и зачерствевшего сухаря.

Лана щелкнула его по спине и прильнула к парню.

– Сладкоежка…

Гостенек

Сержант на вахте с утомительным вниманием изучает удостоверение, предъявленное при входе. «Фирма» ему, по понятным причинам, внушает доверие и даже почтение, однако бдительность не может быть лишней, тем более, когда гражданин является в столь поздний час, когда в прокуратуре пустынно и жизнь почти замерла.

Иванов терпеливо ждет и не подгоняет сержанта. Иванов понимает, что тот всего лишь исполняет функциональные обязанности. К тому же он, Иванов, сейчас не на службе и идет частным порядком.

Сержант, убедившись, что удостоверение не фальшивое, что фотография в нем соответствует личности, поднял глаза и предельно осторожно спросил:

– Простите, вам кто нужен?.. Извините, что интересуюсь, но в отделе по расследованию убийств сейчас никого нет.

На чисто славянском округленном лице Иванова появилась улыбка. Он мягко возразил:

– Это не совсем так, сержант.

Сержант смутился: непорядок, когда посетитель знает больше, чем он.

– Вы созванивались? С кем?

– Не созванивался и предварительно не договаривался, – сказал Иванов, – однако точно знаю, что нужный мне человек у себя.

– А именно? Не секрет, нет?

– Полковник юстиции Алексеев.

– С чего вы решили, что он у себя?

– Профессиональная тайна, – рассмеявшись, ответил Иванов.

Сержант неодобрительно подумал: «Какой смешливый, а еще в такой серьезной фирме служит». Сержант машинально бросает взгляд на стенд, где сотрудники оставляют ключи от служебных кабинетов, обнаруживает свободный гвоздик. Он, краснея за оплошность, смущенно говорит:

– Кажется… Вы правы… Сейчас… Одну минуту… Я все-таки позвоню… – набирает трехзначный, видимо, внутренний, номер. – Сержант Соловьев… С вахты… К вам гражданин… Одну секунду: прочитаю… – чуть ли не по слогам произносит в трубку. – Подполковник Иванов Георгий Фаддеевич… Есть!

Сержант возвращает трубку на аппарат и протягивает владельцу его удостоверение.

– Прошу прощения… Формальности… Но они, сами знаете…

– Необходимы, – за него закончил фразу Иванов. – Так я могу?..

Сержант торопливо кивает на турникет.

– Проходите, пожалуйста… Полковник Алексеев ждет.

Иванов молодецки, несмотря на годы за плечами, взбежал на третий этаж. Одна из дверей – нараспашку. В проеме – Алексеев. На его лице – удивление и немой вопрос. Вместо вопроса, следует приглашающий жест хозяина.

Устраиваясь на стареньком и потертом стуле, Иванов решил объяснить цель ночного посещения.

– Прости, Захарыч, – они – не друзья, но знакомы очень давно и потому на «ты», – за вторжение. Иду, гуляючи, мимо… Гляжу, знаешь ли, а в окне – свет. Дай, думаю, заскочу. Вот и… Если помешал, то…

– Подозрительное «гуляние» – и по месту и по времени.

– Как понимаешь, домой иду…

– Вот именно!

– Вышел на улицу. Черемуха цветет, откуда-то сиренью попахивает. Решил пешком добираться.

Алексеев ехидно поинтересовался:

– А не далековато ли, романтик?

– Путь не ближний, однако после сидения в четырех стенах полезный.

И вновь ехидный вопрос Алексеева:

– Значит, по пути, да?

– Ну, конечно, Захарыч.

– Значит, шел в один конец улицы Малышева, а очутился в другом?

– Ну… Два километра по ночным улицам – не крюк.

– Понятно, гостенёк поздний, – Алексеев пошел и включил чайник. – Кофе?

– А нет ли чего посущественнее?

– На работе – не держу… Сам знаешь, как я отношусь…

– Тогда – не надо.

– Прости, коллега.

Иванов рассмеялся.

– Юмора не понимаешь, да? – и повторил вопрос, на который хозяин не ответил. – Не помешал?

– Что ты! Нет, конечно! Хожу тут… Один-одинёшенек… И поболтать не с кем.

– Ну и шел бы в семью. Не иначе, как заждались. Дня тебе, стало быть, недостаточно?

– А тебе? Взгляни на часы. Чья бы корова мычала…

– Согласен: засиделся. Запурхался в бумагах. Не заметил, как наступила ночь.

На столе Алексеева затетенькал телефон. Алексеев, кивнув в сторону аппарата, заметил:

– Накаркал. Не иначе, как супруженция добивается. Он снял трубку и неласково бросил. – Да… Именно так… Внимательно слушаю… Понял… Так… Ясно… Теперь имею в виду… Копайте… Может, ты и прав… Не извиняйся… Сижу тут, потому что жду звонка, – положив трубку, Алексеев пояснил гостю. – Подполковник Воробьев позвонил…

– Воробьевых, как и Ивановых, что нерезаных собак.

– Заместитель Лаврентьева.

– Понятно, – хотелось Иванову спросить, о чем был звонок, но не стал. Подумал: захочет – сам скажет.

Алексеев захотел.

– Ты ведь знаешь, да, о «ЧП»?

Иванов кивнул.

– Наслышан… Конечно, в общих чертах, но мне больше и не надо. Кстати, прими соболезнования.

– Я?! Причем тут я? Лаврентьев – не мой родственник. И даже не сослуживец.

– Не в том смысле.

– А в каком?

– Как я понимаю, дело повесили на тебя.

– Ну и что с того?

– Дело это – с душком… Скандальное. К тому же непонятное и необъяснимое с точки зрения логики и здравого смысла. Короче, дело – очевидный «глухарь». Вот и поспешили сбагрить. Кто-то тешит себя надеждой, что ты на нем сломаешь себе шею. Хорошо, если я ошибаюсь и сгущаю краски. Однако…

– Пожалуй, ты прав, – Алексеев с сожалением покачал головой. После паузы добавил. – И я знаю этого «кто-то».

– А кто, скажи, не знает? – Иванов улыбнулся, но грустно. – Спотыкнулась коса о камень… Вот и несется по округе лязг и скрежет.

Алексеев смиренно заметил:

– Бог терпел и мне велел. Да и… Немного осталось… Еще чуть-чуть и развяжусь.

– Чего-чего, а этого от тебя и слушать не хочу, – Иванов недовольно фыркнул. – Готов лапки сложить? Уступить поле боя другим? Кому?

– Молодым, идущим на смену, – вздохнув, ответил Алексеев.

– Рано сдаваться. Годы твои – не ахти. На здоровье не жалуешься. Куда собрался?

Алексеев пошутил:

– Юрисконсультом в коммерческую фирму.

– Ну и шутки у тебя.

– А что тут смешное? Бабки – приличные. Рабочий день, – он ладонями отмерил на столе, – от сих и до сих. Жена, между прочим, только за.

– Жена – не аргумент.

– Как это «не аргумент»?

– Все жены одинаковы и хотят одного, точнее двух вещей: чтобы денег побольше приносил домой и работал поменьше, чтобы сидел у подола и никуда.

– Ладно, не будем про жен.

– Про своих? Да. А про чужих?

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду?

– Жену погибшего Лаврентьева… Говорят: красавица.

– И ты туда же? – Алексеев показал пальцем в потолок. – Был совет.

Иванов, посмотрев в потолок, спросил:

– Начальника отдела имеешь в виду?

– Ну, нет! Алдошин давно не вмешивается… Предоставил автономию… Да и ему не до меня: с молодежью нянчится, юнцов натаскивает.

– Значит?.. Опять тот, «кто-то»?

– Он, Георгий Фаддеевич, он. Мягко посоветовал держаться одного мотива – бытового.

– Ясно. А ты, выходит, не согласен?

– Как всегда… Я вот думаю: может, во мне вновь говорит извечный дух противоречий, столь нелюбимый начальством?

– Противоречия, Захарыч, заставляют мысль двигаться вперед.

– Благодарю за поддержку.

– Сожалею, но могу лишь морально поддержать.

– Это уже немало. Да… Воробьев сообщил важную, как он считает, информацию, имеющую, по его мнению, отношение к убийству Лаврентьева.

– Ну-ну… Это уже интересно. Скажи, если не секрет?

– От тебя? Секреты? Не смеши! Ты и твое ведомство знает столько, сколько нам и не снилось.

– Не преувеличивай, Захарыч, не переоценивай.

– Так вот… Через несколько часов после убийства Лаврентьева (с небольшим промежутком) появилось два трупа. Первый труп найден в лесопарковой зоне и с очевидными признаками умышленного убийства. Второй труп – в районе Эльмаша: сорок минут назад в ДТП погиб еще один молодой мужчина. Тут, внешне, – несчастный случай: напившийся в стельку водитель не вписался в поворот и долбанулся носом в придорожный столб. Мгновенная смерть.

– Так, – Иванов сморщил лоб, – не вижу связи.

– А Воробьев видит!

– Ну, может, располагает дополнительной информацией.

– Именно. Дело в том, что (с его слов, конечно) наш уголовный розыск вышел на погибших, как на возможных киллеров… По другому, правда, делу. Их ликвидировали, по мнению Воробьева, из-за причастности к убийству полковника Лаврентьева. Кто-то убрал исполнителей, чтобы оборвать нити.

– Уже яснее. Воробьев подозревает, что ДТП подстроено, чтобы убрать соучастника громкого преступления. А что, если простая случайность?

– Воробьев не верит в подобную случайность, когда выстраивается цепочка: сначала – заказное убийство, потом, спустя буквально несколько часов, – ликвидация матерых киллеров.

– А ты, Захарыч?

– И я не верю.

– У тебя, судя по всему, есть основания.

– Да… Но, Георгий Фаддеевич… Вмешалось одно обстоятельство, которое перемешивает наши карты…

– И «обстоятельство» также из уст Воробьева?

– Да… Речь идет об орудии убийства, которое…

Вновь дал о себе знать телефонный аппарат. Алексеев, не закончив фразы, спешно снял трубку. Это оказался долгожданный звонок.

– Да… Слава Богу, что закончили поквартирный обход. И результаты?.. Никаких?! Никто и ничего не видел и не слышал? Ничего подозрительного?.. Обидно… Досадно… Я так надеялся… Ничего не поделаешь… Ах, вот как! Хозяева двух квартир вам не открыли?.. Завтра днем посетите?.. Сообщение жду… Хотя шансы малы, что нам повезет: два из ста…

Алексеев положил трубку.

– Всегда веришь и надеешься, что фортуна повернется лицом, а не задницей, однако… Ты понял, о чем шла речь?

Иванов кивнул.

– Яснее ясного: нет ни одного свидетеля преступления.

Алексеев поднялся.

– Пошли по домам. Поздно.

Иванов удивленно вскинул глаза.

– Машину не собираешься вызывать? Ведь так поздно… И опасно…

Алексеев поспешил поддеть:

– А тебе не опасно по ночному городу выписывать крюки?

Иванов рассмеялся.

– И память у тебя.

– Следователю полагается. И… Чему суждено случиться, того не миновать. Я – фаталист.

– Что ты! Мне идти-то всего четыре квартала, а тебе – переться и переться. Жаль, что нам в разные стороны. А то бы за болтовней скоротали путь.

Они вышли на воздух. Еще острее чувствовались смешанные запахи цветущих вовсю сирени и черемухи, а иногда к ним присоединялся и терпкий аромат акации. Алексеев свернул налево, а Иванов пошел прямо, от самого начала улицы Малышева и почти в самый ее конец – без малого пять километров.

Час тринадцать ночи. Уже суббота. Несмотря на законный выходной, Алексеев вернется.

У Иванова, старшего следователя по особо важным делам управления Федеральной службы безопасности по Свердловской области, другие планы: на два дня уезжает за город, где у него деревенский бревенчатый домишко. И «дача» его на берегу прекрасного пруда. Глядеть – не наглядеться. Дышать – не надышаться. Далековато, правда, от города. Зато сколько преимуществ?!

Впрочем, Иванов вовсе не сбрасывает со счетов, что к утру все может измениться, и его грандиозные планы полетят псу под хвост. Так было и не раз. Однако надежда умирает последней. Банальность? Да, но без нее ведь тоже никуда.