Письма странника. Спаси себя сам

«Очень давно не имел от вас весточек. Знаю о новосибирских делах, надеюсь, они обошли вас стороной.

Сообщите» (апрель 1979).

А в первых числах мая на мой срочный ответ пришло уже большое и подробное письмо от Павла Федоровича, в котором он детально анализировал ситуацию в Академгородке и ее последствия.

Кратко, конечно, не называя фамилий, могу лишь уведомить тебя, мой дорогой Друг, о содержании этого письма.

«Насколько мне известно, – писал Павел Федорович, – «Меморандум» сильно повредил Чтениям. Объем их значительно урезывается, все доклады подвергаются проверке в соответствующих учреждениях. Ко мне тоже проявили повышенный интерес в смысле идеологии моих работ и их отношения к Ж.Э.^[10]… Попаду ли я на Чтения – сейчас еще вопрос. Похоже, что Прибалтику сильно урежут или вообще «зарежут». В центральной печати после «звонка» из Новосибирска сняли одну запланированную и уже готовую к публикации статью о Н.К. «Меморандумом» я был возмущен до глубины души. Я не посягаю на право каждого высказывать свое мнение и нести за это ответственность.

Но если при этом происходит разрушение с трудом воздвигаемого строительства – то это уже не «героизм», не «активность», не «смелость», а, в первую очередь, предательство со всеми вытекающими отсюда последствиями…

После ухода от нас в 1960 г. Ю.Н.^[11], пришлось заново закладывать фундамент дела Н.К. Я смею утверждать, что мне лучше, чем кому-либо, известно, с каким трудом это делалось, какие препятствия приходилось преодолевать. Чего стоила только книга серии ЖЗЛ^[12], пробившая дорогу другим изданиям и оказавшая решающее значение в праздновании юбилея^[13]. Я первый начал публикации о Н.К. в научных изданиях и прекрасно знаю, на какие сваи опирается фундамент той широкой популярности имени Н.К., которая в необыкновенно короткое время была достигнута. Доскональное изучение всех трудов Е.И.^[14] u H.K., как опубликованных, так и неопубликованных, их переписки, личное общение с Ю.Н. и С.Н. вооружили меня не только, в меру моих возможностей, усвоенными Знаниями, но и методами их использования. И второе не менее важно, чем первое.

Энергией атома одинаково можно стимулировать и жизнь, и смерть. Именно по этой причине, при их незыблемости, меняется методика их внедрения в жизнь. Меняется во времени, меняется регионально, меняется с учетом накопленной кармы человечества и Планом Владык, который тоже приходится корректировать в результате свободного, но несовершенного волеизъявления человечества.

Вот почему в ЖЭ на первое место ставится расширение сознания и соизмеримость. Именно ни того, ни другого не наблюдалось при составлении и предъявлении в официальные инстанции «Меморандума», что и привело к разрушению, а не к строительству… Содержание же его говорит лишь о самообольстительной претензии на «всезнайство» в деле руководства эволюцией человечества, на готовность взять такое руководство в свои руки и на некую «исключительность», достигнутую своего рода монопольным правом «сношения с Космосом»…

Посылаю вам полный текст «Писем»^[15]. Третий том «Т.Д.»^[16], может быть, удастся переснять. Смог также получить «Разоблаченную Изиду» в русском переводе… По затронутым вами в письме вопросам хотелось бы побеседовать лично» (май 1979).

В августе 1979 года уже по заданию редакции «Вечернего Новосибирска» я вновь оказался на Алтае – в селе Верхний Уймон.

И 9 октября, в день 105-летия со дня рождения Н. К. Рериха, вышел мой большой очерк с четырьмя фотографиями под названием «Музей на ладонях гор».

«Они сидели на обтесанных бревнах плечом к плечу у пылающего костра, – писал я в очерке. – Сушили еще не просохшие после дождя фуфайки и брезентовые куртки. Было за полночь. У этих парней и девчат из Новосибирска стало традицией собираться у огня, когда тело гудит после многотрудного дня, когда языки пламени, выхватывая из темноты очертания лиц, как бы соединяют их воедино. А начиналось все с пустыря, что раскинулся черной мягкой землей по правую сторону от фасада старенького бревенчатого дома Атамановых, в котором пятьдесят три года назад останавливался Н. К. Рерих со своей женой и старшим сыном Юрием для изучения истории и культуры Горного Алтая. И тогда такой же тесной стеной окружали горы это село. И тогда на ладонях своих они держали мощные сосновые срубы верхнеуймонцев.

И уже год каждое утро эти ребята, подпоясав фуфайки, в кирзовых сапогах, а если зимой, то и в валенках, выходят на стройплощадку, орудуя лопатой и топором, пилой и рубанком, возводят фундамент и стены, а теперь вот и крышу. Рядом со стареньким домом вырос и обретает форму мощный двухэтажный сруб с пристройкой – будущий музей Н. К. Pepuxa^[17]. Начинаясь с нуля, на одном энтузиазме почти, эта стройка вписывается сегодня в жизнь села на равных со строительством новых жилых домов и производственных помещений.

И все же здание будущего музея отличается от них тщательностью стыковки бревен и отделки помещений, отточенностью и завершенностью, пронизанной любовью к художнику и мыслителю, общественному деятелю и ученому, жизнь которого стала для них зовущим примером. И это особенно понимаешь, когда читаешь в книге отзывов: «Уймон прекрасен не только как город будущего, но и как могучая мастерская для преображения себя. Пусть же эти горы, люди и «бревенчатый Храм» будут вечным магнитом, устремляющим к совершенству».

Приложил человек руки свои и уехал, а память о нем осталась в его делах, в его устремленности, передающейся как эстафета от одного к другому… Здесь нет суббот и нет воскресений. Нет ограничения рабочему дню. И платой является только харч. Нет ограничений и на отдых у костра в течение ночи. Они спешат «закрыть» дом окнами и дверьми и поставить печь хотя бы к октябрю, к открытию в Новосибирске Всесоюзной конференции, посвященной жизни и творческой деятельности семьи Рерихов, в честь столетнего юбилея со дня рождения Елены Ивановны Рерих – жены и друга Николая Константиновича, постоянной спутницы во всех его начинаниях. И не удивительно, что сюда приезжают семьями, следуя примеру великого подвижника и гуманиста…

В долине Верхнего Уймона, на ладонях гор встает этот новый дом – еще одно звено в союзе России и Индии, союзе Алтая и Гималаев, о котором мечтал Николай Константинович. Недаром на стене в доме Атамановых была роспись – «красная чаша», чаша единения, чаша синтеза. И есть что-то символическое в том, что именно новосибирцы, являясь основным связующим звеном строительства, наполняют эту духовную чашу новым современным звучанием…» (октябрь 1979).

«Сегодня получил вашу посылку и письмо, – уведомлял Павел Федорович. – Большое спасибо. Алтайский Камень водрузил на письменный стол. Очень красив!..

Бандеролью посылаю работу Князевой^[18] и списки^[19]. Князева проделала очень нужную для нас работу, но вообще знаки на картинах Н.К. не засекречивал. Думаю, что у него имеются где-то пометки относительно их введения. Во всяком случае, он писал об этих знаках Зинаиде Григорьевне, но З.Г. в архиве Музея не может этого письма найти. Вообще – зарубежные архивы дадут нам еще много находок.

Хотя приходится сознаться, что и свои архивы (например, Третьяковская галерея) еще плохо изучены…

Рад вашим писательским контактам. Это чрезвычайно важно. У вас вырисовывается четко выраженная собственная творческая линия и свое поле деятельности. Многие другие будут для вас на этом поле только помехой. Точно также и вы будете для кого-то просто неприемлемы в аспекте сотрудничества.

Так всегда было, так, к сожалению, и сейчас есть…

На определенных этапах материал для строительства подготовляется по различным методам и раздельно. Если мы попытаемся и кирпич, и цементный раствор, и деревянные детали, и скобяной товар делать под одной крышей и придерживаться одних и тех же методов и режимов, то добротного материала нам не видать. Наш этап – это еще только изготовление материалов. Отсюда столько разногласий. Каждый считает свой рецепт универсальным, но только из кирпича, только из цементного раствора, только из деревянных деталей – дома не построить. Н.К. явил нам необыкновенно мудрый подход к этому противоречию житейского характера. Он умело направлял изолированные друг от друга потоки на колесо одной и той же мельницы… Относительно рериховцев в целом я бы посоветовал им забыть слово «рериховец», и начать заниматься серьезно и хорошо своим делом. Каждое хорошо сделанное дело само по себе относится к «рериховскому…» (ноябрь 1979).

25 ноября 1979 года я предложил редакции газеты «Вечерний Новосибирск» ответ на статью В. Пивкина «Ненужный крен», опубликованную в этой же газете 19 ноября.

Отклонив мою положительную статью о состоявшихся в Новосибирске вторых Рериховских чтениях, газета поместила заметку кандидата архитектуры, критикующего и Рериха, и рериховцев за чрезмерное, как он считал, увлечение им.

«Что же делать, – отвечал я автору статьи, – если, действительно, Н.К. Рерих, и здесь я цитирую самого Пивкина: «художник, создавший более семи тысяч картин; ученый разносторонних знаний, неутомимый путешественник, поэт, общественный и культурный деятель».

Можно к этому добавить, что во всех этих сферах Рерих проявлял не любопытство, а высокий профессионализм. А. Эйнштейн, Л. Милликен, Л. Бройл, Р. Тагор, С. Чаттерджи, С. Радхакришнан, Д. Неру, Н. Вавилов и многие другие сотрудничали на равных с Николаем Константиновичем.

Рериховский институт «Урусвати» обменивался публикациями с 285 институтами, университетами, музеями, библиотеками и научными обществами разных стран мира. В журнале института публиковались материалы по археологии, этнографии, лингвистике, философии, ботанике, фармакологии и геологии. Институт выпустил целый ряд монографий, посвященных древностям Тибета. И вполне естественно, что творчество Н. К. Рериха привлекало и привлекает особое внимание, а сам Николай Константинович, опять же цитируем Пивкина: «вызывает искреннее уважение и восхищение».

Обширность творческого диапазона Н. К. Рериха, – писал я далее, – тем более уникальна, что в его титаническую работу была вовлечена вся семья Николая Константиновича. Его жена, Елена Ивановна, – автор и переводчик ряда книг по философии, этике и религии Востока. Старший сын, Юрий Николаевич, – талантливый исследователь Тибета и Монголии, этнограф и лингвист, досконально знавший несколько восточных языков. Младший сын, Святослав Николаевич, – художник с мировым именем, видный специалист в ботанике, орнитологии и кристаллографии.

Найдем ли мы еще в истории XX века подобный феномен такого плодотворного, многогранного и бескорыстного творчества целой семьи, такого служения человечеству, такой преданности своему делу? И если уж быть до конца объективными, то именно родина Рериха позже всех отдала ему дань уважения и признания. Только в октябре 1964 года, в 90-летие со дня рождения и спустя 17 лет после его ухода от нас, имя Рериха впервые прозвучало в нашей широкой прессе. Тогда наша страна узнала только Рериха-художника. Сегодня Рерих открывается нам и как ученый, писатель, как общественный деятель…

В противовес В. Пивкину, пытавшемуся приписать свою оценку Рериховских чтений и «гостям искусствоведам из разных городов страны» (Пивкин), приведу лишь отрывок из письма искусствоведа Ленинградского русского музея Валентины Павловны Князевой, которая писала мне: «Приветствую вас из Ленинграда, где на меня нахлынула масса всяких музейных дел и забот. Но «Рериховские чтения» до сих пор для меня – самое яркое событие за последние годы, самый радостный праздник».

Что здесь можно еще добавить? В Живой Этике есть хорошая фраза: «меньше читай, но размышляй». Иногда именно простых размышлений и не хватает новоявленным «апостолам», за малыми кустарниками, не различающими белоснежных Вершин, устремленных к Владыкам Миров.

«Доселе Я говорил вам притчами, – разъяснял Иисус своим ученикам, – но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце».

«Живая Этика» и есть одно из прямых Провозвестий об Отце».

«Посылаю вам, – отвечал Павел Федорович на мое письмо, – «Указатель по Письмам Е.И.», «Происхождение религий» Эншлена, «Рукописи мертвого моря» Амусина, «Пещеры у Мертвого моря» Штоля, «Палестинский сборник», «Тайную Доктрину» (том III). «Надземное» пока в работе…

Возможно, вам напишет Юрий Владимирович Линник^[20] из Петрозаводска. Я говорил ему о вас, и по его просьбе дал ваш адрес. Он в последнее время провел несколько прекрасных передач по телевидению и, вообще, много полезного делает…

Не слыхали ли Вы что-либо об Алексее^[21]: Я писал ему, но ответа нет. Как в воду канул…

К Саше Ибрагимову прислушивайтесь. Он очень талантлив. Сужу по его стихам. В нем чувствуется творческая жилка. Где он сейчас и что делает? Привет от меня новому Путнику Владимиру^[22]. Громадное спасибо за материалы Ларисе, они гораздо полнее, чем те, которыми я пользовался. Соответствующие поправки внесу.

Игорю^[23] передайте от меня большую благодарность за книгу и Камень, который теперь висит перед моим столом, а под ним полученный из Индии маленький Будда под деревом Озарения. Они так гармонируют друг с другом, что как будто специально друг для друга и сделаны. Очень тронут его вниманием. Передавайте Игорю^[24] и Пете^[25] мои наилучшие пожелания в их поисках своего пути. Если они даже не будут одинаковы, они не будут исключать друг друга.

Помните: «На каком бы Пути ни приблизился человек ко Мне, на том Пути я благословлю его, ибо все Пути принадлежат Мне» (август 1980).

 
Готовься к новым и делам, и мыслям.
И к новому звучанию огня
В сознании и в сердце устремленном.
Зажгите факелы, чтоб осветить дорогу.
Сердца зажгите, чтоб по ней лететь.
 

Письмо 7. У порога Храма

11 августа 1999.

Уже вечер. После солнечного затмения, которое очень красочно и подробно показали по телевидению, все остальное время дня смотрел в окно – на проносящиеся по небу облака, на дорогу перед домом, по которой снуют суетливые машины, на двухэтажку «Бытовых услуг» прямо перед моими окнами через эту дорогу. За «Услугами» расположился базар – наши «развалы», напоминающие «супермаркеты» под открытым небом. Еще дальше – многоэтажки, и за ними – колея железной дороги Москва-Петербург. И если шагнуть за эту железную трассу, то здесь и сосновый бор, куда иногда хожу я с Севой на прогулку, но случается это крайне редко, поскольку с утра я берусь за свое «гусиное перо».

Моим «гусиным пером», на самом-то деле, является уже вышедший из моды компьютер с памятью 340 мегабайт. Если же сравнить его с компьютерами, имеющими в несколько раз большее быстродействие и память, измеряемую в гигабайтах, как у детей новых русских, то читатель и ты, мой Друг, согласитесь, что я, действительно, пишу это письмо «гусиным пером», поскольку письмо – это же не суперигрушки, требующие для себя много места в памяти компьютера и особого сервиса на экране дисплея.

Весь сервис письма – в голове пишущего.

И все же мое «гусиное перо» много удобнее шариковых или гелиевых ручек и рукописных листов бумаги, требующих большой траты времени, терпения и сил на замены одних испорченных листов на другие, на стирания и дополнения текста, на разного рода вставки и заклейки и многое другое, от чего в полной мере освобождает «гусиное перо». Но самое главное при этом – освобождается мысль, поскольку она не вязнет уже, не зависает в неразборчивом почерке, в медлительности написания слов на бумаге обычным способом, не спотыкается особо в поиске ранее напечатанного.

Теперь же, если от этого лирического отступления оттолкнуться или встать на табуретку, чтобы расширить горизонт, то станет очевидно, что сутью движения человечества по винтовой лестнице цивилизации, иначе сказать – целью и смыслом человеческого «сервиса» является постепенное освобождение сознания от рутины материального быта во всех сферах духовной жизнедеятельности.

И как удар грома вызывает соответствующую реакцию нашего тела, так и движение мысли вызывает в нашем сознании соответствующую ей вибрацию (звук и образ), которую утонченный организм способен воспринять и зафиксировать в своей памяти.

Вот для раскрытия способности человека воспринимать эту вибрацию (энергию) мысли, оформленную в звук (слово) и в образ (символ), и должны быть направлены основные усилия мировой науки, культуры, философии и религии. Поскольку это не что иное, как окно в четвертое измерение пространства-времени, это – выход на следующий виток спирали нашего земного Бытия.

 
Как шар хрустальный, падая с высот,
На множество осколков разобьется —
И трудно их затем соединить
В единую сверкающую сферу,
Так и Миров Сознание распалось
На множество сознаний, утерявших
Величие свое и чистоту.
 

Так вот, сегодня за окном за целый день ни со стороны Москвы, ни со стороны Петербурга, ни из-за деревьев соснового бора так и не появился Конец Света. Он либо сам скончался где-нибудь по пути, либо запутался между шпалами на длинной дороге. И поскольку, как и все, я ожидал Конца Света и намекал об этом сыну, а Конца Света не случилось, Сева подал мне «Заявку», в которой говорилось о том, «што геннадий гаврилов уволен с работы небесных и вопще отстранен гениралом с поста командующиво а типерь афицера Всеволода поставили на должность». Под документом, как положено, залихватская роспись и печать – теперь, видимо, Концу Света не поздоровится.

– Но если ты «вопще» снял меня со всех постов, то кто же будет командовать чистотой в квартире? – спросил я.

– Новый командующий Всеволод, – улыбнулся он.

– Тогда, Всеволод, возьми тряпочку и протри на своей полке пыль, и в ящиках стола не забудь навести порядок.

Выйдя с Севой в предполагавшийся момент Конца Света на наш «сервисный» базар за продуктами, я будто попал на съемки исторического кинофильма. На широких ступеньках лестницы магазина, словно на паперти, молодой парень, играя на баяне, зарабатывал свои хлебные деньги. В двух шагах от него на костылях стоял юный калека с гипсовой ногой, перевязанной белым бинтом, а на шее табличка: «Помогите. Живу один и не кому помочь». У ларьков на ящиках уже традиционные бабульки с семечками и чесноком. Ближе к базару – полупьяный бомж с кепкой, брошенной под ноги прохожим. Много стало появляться и распухших от постоянного «подпития» русских женщин, продающих товары заезжих людей «кавказской национальности».

Дом наш кооперативный, парадные оборудованы переговорными устройствами, но они не преграда для бомжей, забегающих распить бутылку на лестнице и здесь же помочиться, не преграда для молодежи, собирающейся группами около квартир своих одноклассниц или друзей. И повсюду грязь, окровавленные шприцы – такая вот «романтическая» достопримечательность «демократических преобразований» в России. Не о таких, конечно же, «преобразованиях» и не о такой «перестройке» в нашей стране мечтали диссиденты 60-х, когда сажали их в тюрьмы и лагеря, высылали из больших городов, помещали в психбольницы. Опустили Россию так, как и предположить не могли романтики «перестройки».

11 августа. Вчерашнее солнечное затмение сегодня завершилось обычным ураганом «Торнадо» у побережья Америки. Как и всегда, ветром вырывались столбы, рвались линии электропередачи, со свистом слетали крыши с домов, обгоняя поднятые в воздух машины. И как всегда – человеческие жертвы.

12 августа, пятница. Дорогой Друг, в этот темный для оккультистов день хочу поговорить с тобой о светлом. Памятуя о том, что

 
Чистая молитва доходит.
У подножия Христа
она расцветает серебром, —
 

я, прежде чем написать сегодня первую строчку письма к тебе, омылся такой чистой молитвой. И стараюсь это делать каждый день прежде, чем нажимаю кнопку включения «гусиного пера».

Мой рабочий стол – это уголок справа у окна, как это было и у Павла Федоровича. Разве что наша комната несколько больше.

У стены над столом на полках книги, которые чаще всего бывают необходимы. Это, в основном, разного рода справочная литература по математике, астрономии, физике, химии, кое-что по эзотеризму.

Здесь же – «Библия», «Тайная Доктрина», «Живая Этика», «Роза Мира». Передо мной, в свободном пространстве стены, репродукция с картины Святослава Рериха «Возлюби ближнего».

 
О Христе любовью ревнуя,
Христу радость несу.
Рядом в овальной раме – Учитель Мориа.
 

Моя Любаша родилась 9 октября – в день рождения Николая Рериха. В свое время Галя писала о ней мне в лагерь:

«Один раз она выскакивает из ванны и сразу задает мне вопрос: «Мама, где мой папа живет?» – а в глазах такое нетерпение, даже щечки покраснели. Я сказала, что ты в Перми живешь, и приедешь, когда мы пойдем в школу. Теперь Любаша пошла играть в футбол. Играет сразу за две команды и совмещает роль комментатора».

Как бежит время. Любина дочь Светлана (моя внучка) в сентябре пойдет уже в третий класс. Сева (мой младший сын) почти на два года моложе своей племянницы Светы. Родившегося еще в Таллинне Святослава мы назвали в честь Святослава Рериха.

В общем-то, он у нас «иностранный подданный», земляк Виктора Нийтсоо из «ближнего зарубежья».

Но вернемся к ранее прожитому. Случился у меня в новосибирский период жизни весьма интересный и знаменательный сон, символическое значение которого до сих пор полностью не осознано мною. Может быть у тебя, дорогой Друг, возникнут соображения по этому поводу?

Ясный день, но тревожно и напряженно на холмах, тянувшихся до горизонта, словно гигантские волны. Внутри холма длинные помещения, разделенные перегородками, образуют единый комплекс мощных и таинственных строений. И ни звука в заброшенных пролетах, сквозь которые я пробирался с большим трудом. Только лязг металла глухо отражался от стен, когда я отодвигал висящие в беспорядке части заброшенных механизмов, чтобы пройти мимо них. Одно, другое, третье помещение – мертвое и серое однообразие и лязг, лязг железа, словно на давно погибшем корабле, некогда покинутом аргонавтами навсегда. В четвертом зале оказалось светлее. Свет лился сверху и дрожал, переливаясь в громадных полотнищах, развешенных на веревках. Но самих веревок не было видно. Красные и желтые, зеленые и синие полотнища полоскались на ветру, издавая глухие хлопки, словно выстрелы пушек.

Обойдя их все, я вышел навстречу солнечному лучу и оказался на вершине холма, отвесная сторона которого представляла собой одну из четырех стен гигантского зала без крыши.

Стены и пол зала были выложены гладкими квадратными плитами, которые, отражая солнечные лучи, светились ярко-желтым сиянием, равномерно заливающим окружающее пространство. Далеко внизу еле различалось какое-то движение и доносился гул множества людей. Я прыгнул и стремительно начал падать. Толпа расступилась. Но у самых плит пола снова взмыл вверх и полетел к противоположной стене странного зала. Эта стена так же была вертикальной и без уступов. Почти на самом ее верху были укреплены три сверкающих символа.

Слева от меня окруженное золотым сиянием возносилось изображение Будды. Справа – в искрящемся голубом ореоле обозначался Лик Иисуса Христа. В центре триптиха, радугой переливаясь от темно-красного к ослепительно-белому, как бы дрожало в лучах заходящего Солнца изображение египетского Германубиса с тройным кадуцеем в правой руке. Подлетев к триптиху, я взял в руку изображение Германубиса и снова ринулся вниз.

Встав на плиты ослепительно-желтого пола, я быстро пошел к воротам, которые обозначились в стене справа от меня. За мной следом двинулись люди, одетые в плащи, с пиками, знаменами и плоскими мечами в руках. Пройдя бесконечно длинным коридором, мы вышли на обширное поле. Оно не было ровным – небольшие холмы вздымались над ним и справа и слева. Из-за холмов навстречу нам двигались конные и пешие воины. Солнце палило. Разноцветные одежды людей и потные спины коней как бы светились. Желтый песок слепил глаза. Обогнув очередной холм, мы двинулись по узкой тропе.

От быстрой ходьбы мой желтый плащ развевался словно знамя. Топот тысячи ног и ржание сотен коней сопровождало это стремительное движение по волнообразной поверхности залитого солнцем пространства.

Миновав еще один холм, мы остановились. Группа воинов преградила нам Путь. Двое из них, вздыбив коней, ринулись к нам. Я взмахнул Германубисом – и они замерли в трех шагах от меня. Мои воины в плотных кольчугах и шлемах подвели за уздцы трех рысаков – черного, коричневого и гнедого в белых яблоках. Я вскочил на гнедого – преграждавшие путь разомкнули строй и, пропуская нас, справа и слева стали присоединяться к нашему воинству.

Вдали за тремя холмами черною тучей грудились неведомые нам всадники и пешие. Стремительно мы понеслись к ним навстречу.

И еще не различая лиц, находящихся вдали, сердцем я ощутил, что это не враги уже там, за холмами, а наши соратники и сподвижники.

 
Вас было девять – праведных и верных,
Обет принявших посвятить себя
Познанию Надземных Откровений.
Так и сегодня – силу приложи
И рук своих, и разума земного,
Чтоб данное тебе не умалить.
 

В этот период времени развивались события, связанные еще с одним знамением Судьбы.

И как в Таллинне в двух шагах от меня оказался человек, с которым я встретился на другом конце города и который повернул всю мою жизнь, представив меня П. Ф. Беликову, так и в Академгородке я познакомился с человеком большой духовной силы и устремленности, квартира которого в Новосибирске оказалась от моего дома на расстоянии всего лишь в четыре трамвайные остановки.

И пришло время, когда он счел нужным дать мне в руки сокровенный эзотерический материал – рукописи Всеволода Белюстина, которые, в общем, можно было бы озаглавить как «Солнечная Религия Космоса», так и «Круги Разума Гермеса». По своей значимости и глубине эти рукописи можно сравнить разве что с «Тайной Доктриной» Е. П. Блаватской. И вспомнив сказанное ранее:

 
От Девы Мы указываем – жди
Посланника от Нас…, —
 

мне стал понятен смысл моего «отчаянного», как говорили друзья, переезда в Новосибирск. Именно арканологических аспектов «Кругов Разума Гермеса» мне и не доставало для серьезного подтверждения правильности направления, в котором я двигался при разработке того математического аппарата, который предварительно был мною озаглавлен как «Алхимия структурных чисел». Если же говорить более романтично, мою тему можно было бы озаглавить как «Структурное творчество вселенной», поскольку в духовном смысле слово Алхимия и обозначает – духовное творчество.

И теперь все мои наработки по этому поводу обрели смысл и свое место в намечающейся уже тогда книге, которой я мыслил завершить свои многолетние духовные поиски.

Тогда же стало и очевидно, что для оформления в книгу идеи единого подхода к изучению земного и Надземного, помимо науки мне необходимо более подробно ознакомиться и с религией земной, чтобы быть способным рассуждать о Религии Надземной.

По этому поводу была у меня непростая переписка и с Павлом Федоровичем. Приведу лишь одно его письмо на эту тему.

«Некоторые фактологические данные об Иисусе Христе, как мне кажется, специально не уточняются. По общепринятым христианством данным, Его рождение состоялось 25 декабря, но есть сведения, что Он посетил Землю лет на 70 раньше.

Если объявить сейчас точную дату Его пребывания на Земле, то произойдет гораздо больше вреда, чем пользы. Христианство и так уже знало несколько крупных расколов, и можно себе представить, что будет, если окажется, что и сама личность Христа далеко не то, что мы себе представляем^[26]. Поэтому-то полезнее давать предположительные данные о Христе, в нескольких вариантах. Можно упомянуть об Учителе Справедливости^[27], например, и, как это делала Блаватская в «Евангельском эзотеризме», следует сказать об Иисусе из Лидды, распятом задолго до общепринятой даты. Можно включить и описание жизни Иисуса в Тибете, но опять таки лучше в виде легенды, указав на то, что легенды заключают в себе и долю истины…» (октябрь 1980).

Занимаясь изучением Учения Живой Этики, работая с «Письмами» Елены Ивановны Рерих, готовясь к лекциям или беседам по этой тематике, я часто пользовался «Алфавитным указателем терминов» к книгам «Живой Этики», составленным Павлом Федоровичем. В своих письмах ко мне он неоднократно сетовал, что этот Указатель весьма неполон, что это лишь первая попытка такого рода, и хорошо бы сделать серьезный и достаточно полный указатель.

И я решил попробовать реализовать пожелание своего земного Учителя. Долго я мысленно перебирал – кого же из своих молодых новосибирских друзей привлечь к этой работе. И мой выбор пал на спокойного и добросовестного, немногословного и обязательного Владимира Слободанюка. Ясно, что для осуществления такого проекта требовалось не просто внимательное прочтение всех книг Живой Этики, но и скрупулезное размышление над тем – какое именно слово или словосочетание из того или иного параграфа той или иной книги включить в указатель, чтобы в его оптимальном объеме вобрать все наиболее существенное из Учения.

Вскоре, однако, выяснилось, что для пользы этого дела нужны были мои более частые встречи с Володей. И в ноябре 1980 года я перешел работать в группу вычислительного центра института ВНИПИгаздобычи, которую он возглавлял. И весь следующий год был для нас как годом плодотворного общения, так и годом интенсивной работы над алфавитным указателем. И такое тесное сотрудничество между нами предопределило мое особое и доверительное отношение к Володе.

Ширилась и «кружковая» работа с людьми, которых, как и меня, интересовали духовные проблемы нашего земного Бытия. Постепенно увеличивалось число гостей, приходящих ко мне на чашечку чая. Иногда же меня приглашали для бесед с ищущей молодежью к Николаю Качанову на чашечку кофе. Но у Коли болел сын, и он всерьез подумывал о переезде в Америку к родителям жены в надежде, что, может быть, там им удастся излечить его от диабета. В связи с этим Николай Качанов строил планы своей будущей работы совместно с Зинаидой Григорьевной Фосдик – директором музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке, мечтал побывать в Ауровиле (Индия) в общине Ауробинта Гхоша. И если сын поправится, то дальше им планировалось возвращение в Сибирь и поселение на Алтае.

В феврале 1981 года они уехали^[28]. И «Качановские посиделки» постепенно переместились в мою малогабаритную новосибирскую квартиру. Но не только молодые люди интересовались в то время Живой Этикой. С особой теплотой вспоминаю я Зельму Робертовну из Риги. На Рериховских чтениях в Новосибирске она выступала с сочиненной ею музыкальной поэмой «В горах Рериха». Посылала эту поэму Святославу Рериху, и получила от него одобрительный ответ. Затем она написала «Гимн Гималаям».