Ричард Длинные Руки. Удар в спину

Глава 9

Пока я формулировал вопрос, он пометался по комнате, как яркая багровая точка лазерной указки, снова завис перед моим лицом, крохотный, толстенький и с часто-часто машущими крылышками, чем-то похожий на божью коровку, но с большими выпуклыми и совсем не фасеточными глазами.

– Найди таких, – сказал я, – кто поднимется туды. И хорошо бы, чтоб и меня поднял. Помнишь, как я летал на Плантагинете?.. Правда, нызенько-нызенько…

Он спросил тревожно:

– Но куда высоко?.. Если птицы…

– Что там птицы, – ответил я. – Мы же с тобой люди? А люди еще те птицы!

– Так высоко?.. – уточнил он. – Но если туда никто…

– Я там был, – скромно сообщил я. – Даже бывал! Дальше и глыбже. Но мне нужен этот скайбагер для… Хотя вряд ли даже для, но это же моя территория?.. Раз земля, то и воздушное пространство над нею по праву мое!.. И море на двести территориальных миль… хотя могу и больше, пока никто о таких правилах не догадывается. В моих пределах я должен быть хозяином, потому что так начертано судьбой, даже предначертано, ведь судьбу тоже скромно определяю я. Неважно, насколько хорошим хозяином, но раз я он самый, то будь здоров, не кашляй, а хозяйствуй во всю широту и глыбь непонятной человеческой натуры… В общем, поспрашивай там своих. Особенно тех, у кого крылья поширше.

– Сделаю, – пообещал он.

– Лети, – сказал я, – огнекрылый дракон.

Он польщенно пискнул:

– Я еще не дракон!

– Станешь, – пообещал я, хотя, думаю, демоны создавались сразу взрослыми, как муравьи в коконах. – Поспособствуем императорским тайным указом.

Искорка исчезла, вряд ли Серфик задумывается, кем он станет, хотя его создавали как широко специализированного, предназначенного именно для общения с людьми и способного понимать их простейшие желания.

Вообще-то я хоть и грубая скотина, но чувствительная и заботливая, младших братьев не только никогда не бил по голове, но иногда чесал и даже гладил.

Крылышки бабочкам отрывал только в самом раннем детстве, когда не понимал, что им больно, потому не понимаю людей, что могут причинять кому-то страдания или неудобства просто так, для удовольствия.

К демонам отношение стыдливого рабовладельца, что изо всех сил старается дать им свободу, даже если некоторые не хотят, справедливо полагая, что кто-то другой может ее лишить, а под моей властью они этой несвободы и не чувствуют.

Думаю, кто-то это продумывал до меня, вон для Серфика сделали так, что для него вовсе не мука находиться в нашем мире людей, ему самому здесь интересно, но и он может появляться только по вызову, чтоб не надоедал, видимо.

Вечером с гудящей от проблем головой вернулся в спальную часть покоев, это те же роскошные залы, только декорированные под исполнение супружеского долга, красиво, пышно и торжественно, хотя супружеское ложе предусмотрительно снабжено высоким балдахином, а шторы из толстого бархата спускаются со всех сторон, задергиваются плотно и с запасом, можно прятаться от всей этой красоты.

В вычурно изогнутых иссиня-черных подсвечниках торчат столбики ярко-красных свечей, и только в одном одна-единственная белая, но самая толстая, хоть и наполовину сгоревшая.

Я вяло подумал, что в этом какой-то смысл, во дворце все происходит со смыслом, а каждый поступок, как и вещь, имеет несколько толкований, но не императорское дело вникать, потому отмахнулся и потащился к постели.

Бобик приоткрыл один глаз и вяло двинул пару раз хвостом, как бы приветствуя, хотя императора мог бы поприветствовать и более почтительно, но это хамло тут же опустило голову на ковер и снова заснуло.

Хотя у меня есть дар не спать несколько суток подряд, но злоупотреблять им не стоит, организмы у нас хрупкие, пусть надрывают их те, кто живет сегодняшним днем, а я хочу побеждать и завтра.

Дверь приоткрылась, заглянул Периальд, лицо удивленно-виноватое.

– Сэр Ричард… к вам тут герцогиня…

– Ей можно, – ответил я, – хотя я штаны еще не снял…

Он исчез, через полминуты через порог переступила герцогиня Херствардская. Бобик сразу же поднялся и посмотрел на ее руки строго и внимательно, что именно принесла для его бесстыдного подкупа.

Она заметно напряглась, однако с тем же строгим и деловитым видом присела в поклоне, хотя тоже не сводит взгляда с Адского Пса, словно и почтительнейший присед предназначался ему.

Я жестом велел встать, кивнул в сторону спального ложа. Она сделала вид, что не поняла, оглянулась на захлопнувшуюся за нею дверь.

– Ваше величество, слуги к вам обращаются по имени?

– Это не слуги, – пояснил я, – боевые товарищи, с которыми начинал путь. Хотите выпить, герцогиня?.. Бобик, ты спи. Спи. Тебе ничего не обломится.

Бобик посмотрел с укором, вздохнул и с грохотом повалился на бок перед кроватью.

Герцогиня покачала головой, а когда заговорила, голос ее был полон сочувствия:

– Ваше величество, у вас на челе печать скорби. Уже ночь, вам нужно выспаться и набраться сил. Я бы посоветовала вообще обойтись без женщин, но в вашем возрасте с этим сложновато, потому взяла на себя смелость сказать Мишелле, что сегодня согреть вашу постель должна она…

Я спросил больше для проформы:

– Почему Мишелла?

– Очень милая и ласковая, – сообщила она. – И понимающая. А вам нужен покой и тепло, которого не даст даже любимая собачка. Хотя еще просилась маркиза Жанна-Антуанетта, но я отсоветовала.

Я дернулся:

– Она? Зачем?.. Ах да, понимаю. Спасибо, герцогиня. Вы очень хорошо чувствуете ситуацию. Просто удивительно, как хорошо.

Она слабо улыбнулась.

– Это я вживаюсь в ваш удивительный характер. Другой бы взял ее в постель в первую очередь! Еще бы. А вот вы…

– Самантелла, – ответил я с чувством сильнейшей неловкости, – ну не могу спать с женщиной, которую собираюсь спасти! Пусть даже не ее, а ее мужа. Это нехорошо.

– Для вас? – ответила она. – Да, для вас… Вы как старинный герой! Судя по древним легендам, именно они блюли правила чести так… щепетильно. Сейчас изысканность только в одежде и манерах, но не в чувствах, ваше величество. Я даже собой горжусь! Вас понять непросто, а поверить в то, что открылось, еще труднее.

– Герцогиня… вы так заботитесь обо мне, мне уже неловко.

– Привыкайте, ваше величество, – сказала она по-матерински заботливо, – у вас в постели всегда будет какая-то из женщин. Все стремятся стать фаворитками императоров и королей!.. За это место идет ожесточенная война, которую не видно за сладкими улыбками и комплиментами друг другу. А вы еще и властелин Багровой Звезды Зла, что всегда ввергала мир в трепет.

Я ответил мягко:

– Герцогиня… Вы взяли на себя мою защиту с этой стороны, за что я в самом деле благодарен. В самом деле спасибо!

Она улыбнулась.

– Ваше величество!.. Наше благополучие и даже жизни зависят от вас. Потому мы ревностно следим, чтобы у вас все получалось и чтобы вас ничто не отвлекало!

Она снова присела, отступила и быстро вышла в то, что называют коридором, хотя там целая анфилада моих личных покоев с гулким многократным эхом.

Бобик даже не поднял головы, хотя приоткрыл один глаз и достаточно осмысленно посмотрел вслед.

Я только-только успел сбросить сапоги, как Хрурт приоткрыл дверь, в спальню скользнула Мишелла. В самом деле чем-то милая, хотя ее точеное лицо аристократки с гордо приподнятыми скулами и умными глазами как-то больше идет властной женщине, управляющей крупными корпорациями.

Бобик все же поднял голову и даже дважды вильнул хвостом, но тут же со стуком уронил. Пол чуть дрогнул, но не прогнулся, надежно выстроено.

Мишелла сделала пару шагов, присела в низком поклоне:

– Ваше величество…

Я отмахнулся:

– Мишелла, бросьте. За нами никто не наблюдает. Топайте сюда и лезьте под одеяло.

Она улыбнулась, начала развязывать шелковый шнур у горла. Платье дрогнуло, тяжелым потоком поползло вниз, на полу начало собираться тяжелыми массивными кольцами, пока не образовался широкий колокол.

Я с интересом смотрел, как с трудом переступила через этот ворох, стараясь не помять, я ободрил ее комплиментарным жестом, дескать, мы же взрослые люди, все идет просто великолепно.

Я сбросил брюки и рубашку, как же это хорошо, и как все-таки устал за день, хотя ни разу не брался за рукоять меча и не мчался на арбогастре в сопровождении Бобика через леса и долы солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую грудь.

Мишелла торопливо скользнула под одеяло и, натянув край до подбородка, наблюдала за мной из-под прищуренных век. Жемчужный блеск ее глаз виден и в щелочки, все еще настороженная и скованная, я рухнул в постель, перевел дыхание, отдыхать тоже хорошо, кто бы подумал, повернулся в ее сторону.

– Мишелла, вас не напрягает эта обязанность?

Она спросила настороженным шепотом:

– Какая, ваше величество?

– Спать со мной, – объяснил я.

– Ваше величество?

– А вдруг я храплю и лягаюсь?.. И никто, представляете, мне такое не говорит? Может, я и правду не храплю?

– Не храпите, – заверила она. – Ничуточки.

– Правда? – спросил я. – В самом деле?.. А если честно?

– Не храпите, – сказала она умоляюще. – И одеяло не стягиваете!.. Оно такое огромное, здесь пять таких, как я, поместится!..

– Гм, – сказал я в нерешительности. – Но если вдруг захраплю, вы толкните, хорошо?.. Чтоб я повернулся на бок. Договорились?

Она сделала огромные глаза, я залюбовался их непривычной красотой, таинственной и загадочной, словно за этой жемчужной дымкой прячется необыкновенный мир.

– Ваше величество!.. Ваше высокое внимание подняло меня на такую высоту!.. Даже принц Фенрандзель приударил за мной, не говоря уже о прочих знатнейших лордах. И если бы не ваша грозная слава…

Я сделал отметающий жест:

– Бросьте, Мишелла. Я не стесняю вашу свободу. Вольны общаться со всеми на любом уровне!.. Надеюсь, вы понимаете, о чем я в лоб говорю так иносказительно. То, что иногда спим вместе, не значит, что не можете…

– Ваше величество, – прервала она, – ваша грозная слава отпугнет кого угодно!.. Но флиртовать со мной стремятся все. Это так престижно! Даже распускают слухи…

– Мишелла, – сказал я, – чувствую себя скотиной, что это только слухи.

Ее снежно-белые зубки задорно блеснули в полутьме.

– Ваше величество, умоляю, не портите такую игру!

– Игру?

Она подтвердила с жаром:

– Еще какую игру!.. При дворе все во что-то играют, это и есть придворная жизнь. Да и вообще… это не разговор на ночь!

– Согласен, – ответил я. – Вы всегда чувствуете… да, вы все чувствуете. Герцогиня права, называя вас очаровательнейшей при дворе и самой… одухотворенной.

Она в изумлении вскинула брови.

– Ваше величество! Бывают ли женщины одухотворенными под одеялом?

Я засмеялся, протянул к ней руку.

– Идите ближе, Мишелла. Не такая уж эта кровать и огромная. А в горизонтальном положении мой могучий мозг не выше других органов.

Проснулась она раньше меня, но не шевелилась, а я, едва разлепил один глаз, тут же приподнял себя в полусидячее положение, стараясь не шелестеть бельем, создал большую чашку горячего кофе, а для Мишеллы тарелку с пирожными.

Она посмотрела с укором, я спохватился, создал вторую чашку. Мишелла приняла из моих рук с виновато-счастливой улыбкой, какое же это восхитительное чувство, когда прислуживает сам император!

Мы успели съесть и пирожные, когда послышались осторожные шаги. Шторы медленно раздвинулись, принц Кегельшир и принцесса Джеззефина смотрят строго, густо напудренные лица непроницаемы, так же густо нарисованные брови изящно приподняты.

За ними целый ряд знатнейших, у всех вместо лиц безукоризненно белые маски с накрашенными щеками, мушками на щеках, лбу и даже на подбородках.

И все-таки этих трутней можно назвать рабочими трутнями, ради этой процедуры слуги расталкивают их и поднимают до рассвета, одевают и ведут, еще сонных, в ту часть здания, где мои апартаменты.

Основная масса придворных спит до обеда, а эти особо знатные и потому допущенные до процедуры одевания императора будут стоять за спинками наших с Мишеллой кресел во время завтрака императора, строго следить за порядком прохождения блюд.

И хотя там своя команда, однако за принцем и принцессой остается окончательный контроль, чистовой, так сказать, красиво ли подают на стол, нет ли лишних жестов, все ли строго, ровно и чинно, как надлежит и как освящено традициями.

Мишелла шепнула:

– Ваше величество, не перекладывайте в мою тарелку лакомые кусочки!

– Почему?

– Пойдут слухи, – сказала она едва слышно. – Начнутся толкования… Это я знаю, для вас это просто жест вежливости, но здесь поймут иначе. Вы император, у вас каждый жест полон значения!

– Ух, – сказал я обреченно, – ладно, я император, не только сижу и ем. Я еще и готовлюсь думать над проблемами. Когда хорошо поем и отдохну.

Вдоль длинного коридора один за другим с обеих стен строго смотрят огромные портреты императоров, преисполненные величия и мудрости в лицах, горящих отвагой.

Публика прогуливается празднично яркая, я в который раз подумал, что вся жизнь при дворце нескончаемый праздник, что вроде бы цель жизни, но мало кто представляет, что, если такую цель каким-то чудом достигнуть, начнется быстрое увядание и даже отмирание такой ветви.

Но если такую дикую идею высказать вслух, заплюют. Хотя с императором это рискованно, однако даже императоры зависят от общественного мнения, потому разворачивать общество будем медленно и печально, на градус в день, а то и на полградуса в неделю.

В конце коридора двое мужчин резко отличаются от праздничной публики подчеркнуто сдержанным нарядом. Даже суровые лица без намека на улыбку или на готовность улыбнуться, хотя Альбрехт все же кое-что почерпнул из гардероба местных лордов, а вот Норберт верен манере северян как в одежде, так и в оружии.

Беседуют тихо, зорко поглядывая по сторонам, мимо осторожно проходят придворные, почтительно раскланиваются со сладчайшими улыбками, хоть и без размахивания над самим полом или кончиком выставленного вперед сапога шляпами.

Я двинулся в сторону соратников достаточно быстро и с гордо поднятой головой, это чтобы не отвечать на поклоны, только одарил всех застывшей улыбкой, дескать, все хорошо.

На полпути из ряда одинаковых и напудренных выступил на полшага франт в светло-кремовом камзоле до середины бедра, под ним белая рубашка-свитер, на шее широкая красная лента с большим картинным узлом на верхней части груди, весь нарядный и праздничный, хвост белоснежного парика на затылке перехвачен крупным бантом цвета заходящего солнца.

– Ваше величество…

Я ответил благосклонно:

– Сэр Никлас?

– Ваше величество, – проговорил он почтительно, – не распорядитесь ли послать комиссию для расследования массовых пожаров в королевстве Эдгерия?

Я взглянул на него с интересом.

– Сэр Никлас, у нас есть работающее правительство во главе с лорд-канцлером Джулианом Варессером!.. В котором, как догадываюсь, очень усердно трудитесь и вы, дабы оправдать доверие поручившейся за вас герцогини Самантеллы. А я всего лишь император, за которым верховный надзор, но никак не работа, ха-а!

Он поклонился и поспешно отступил, я прошел мимо. Альбрехт и Норберт слегка наклонили головы в приветствии, Альбрехт сказал с одобрением:

– Осаживаете?.. У них уже началась борьба за влияние. Даже в старых службах, хоть и не так явно, а в вашей так вообще…

Норберт сказал сухо:

– То, что принят по рекомендации герцогини Самантеллы, не дает ему права тянуться к императору через голову лорд-канцлера. Осаживайте резче, сэр Ричард! Такие наглеют быстро. Возможно, не зря император Скагеррак удалил его от двора и вообще из столицы.

– Как с интеграцией? – спросил я.

– В двадцати трех королевствах, – доложил он, – высажены десанты. С населением проводятся указанные вами процедуры. Еще пять, которые не стали строить причальные пирамиды, намечены для десанта, которые возглавите…

– А прочие княжества?

– Десяток уже знает о нас, – сообщил он, – но, ваше величество, их сотни! Легализация затянется. Даже с учетом того, что причальные пирамиды имеются во многих местах.

– Продолжайте, – распорядился я, – независимые герцогства и баронства тоже подгребем под копыта своих коней! Империя превыше всего!

Он кивнул и быстро удалился, сухой, подтянутый и не делающий ни одного лишнего движения. Мне показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то вроде: конечно же, империя Звездного Ричарда должна быть и будет превыше всех остальных империй.

Альбрехт продолжал идти со мной рядом, пахнет хорошими духами, одет пышно, но все-таки поверх роскошного камзола блестящая кираса пусть даже дивной работы, а брюки заправлены в сапоги северного кроя.

– Герцогиня, – проговорил он задумчиво, – старшая любовница, маркиза – официальная, Мишелла… ах да, младшая… И что, это все? Как-то не по-императорски…

Я покосился с подозрением, больно благодушный вид, словно мы на курорте, а не в захваченной державе противника.

– Чего?

– Когда вы были королем, у вас их было больше… Я говорю о любовницах. Это ведь тоже дело государственного уровня?

– А вот и не надо придумывать, – сказал я сердито, – сами знаете, я почти пуританин! И у меня не бывает лишних порочащих связей!.. А вот вы, герцог, не упускаете случая укусить!

– А в чем я вас укусил?

– А что? – спросил я с недоверием. – Не укусили?.. Знаете, я уже привык видеть отметины ваших зубов на своей заднице.

– Даже на заднице? – переспросил он задумчиво. – Гибкий вы человек, ваше величество!..

– А что, – спросил я сварливо, – не укусили?.. Тогда в самом деле все еще герцог… Отвечу сразу, это все! Никаких вбоквельных и прочих связей.

– Что-то стряслось?

Я сказал с достоинством:

– И так их много для человека меча и топора!

Он кивнул, на лице проступило сдержанное одобрение.

– Верное решение, ваше звездное величество! Слишком много ритуалов. То ли дело на ходу и не снимая сапог! А служанки и поварихи вообще не в счет. Хотя, я слышал, можно и четвертую. Имеется такая вакантная единица в штатном расписании министерства, я проверил.

– Что, – спросил я, – в самом деле проверили?

– Сэр Армстронг уточнял, – пояснил он. – Даже к лорд-канцлеру ходил за разъяснениями. Возможно, хотят кого-то из своих просунуть, но, думаю, за это место будут бороться разные кланы. Правда, не знаю, бюджет под эту единицу выделен или же в рамках частного предпринимательства… но прецеденты есть, а здесь прецедентное право.

Я посмотрел на него с интересом.

– Хотелось бы зарегулировать? Понимаю вас, герцог. Мне тоже весьма бы. Иногда и вовсе зело. А то распустились со своими королевскими демократиями! Но, с другой стороны, зачахнет частная инициатива, так что гайки закручивать хоть и приятно, но чревато.

– Почему?

– Палка о двух концах…

Он подумал, кивнул с задумчивым видом:

– Понял. Значит, четвертая будет тоже. Да ладно, все равно не устоите перед таким напором! Берите тогда дочь какого-нибудь короля, чтоб хоть какая-то и польза. Так они все одинаковы.

– Устою, – ответил я твердо. – Знаю точно, на этот раз точно пристроят шпионку.

Он вздохнул, лицо чуть омрачилось.

– Ходят слухи, даже сэр Растер не устоял.

Я вздрогнул так, что, спускаясь по ступенькам, ухватился за перила.

– Растер? Не вер-р-рю!.. Сэр Растер – это наше все. Это титан, что держит небо на каменных плечах. Ослабнет – и небо упадет. Подобные слухи распускают те, кто жаждет расшатать, размыть наши моральные ценности Севера.

– Я тоже не поверил, – признался Альбрехт. – Потому дал совет сэру Норберту докопаться до источника слухов, порочащих моральный облик нашей победоносной армии.

– И засыпать тот источник, – распорядился я. – Вместе с квакающим оттуда голосом демократии. Кстати, сэр Альбрехт, мне придется отлучиться на некоторое время.

Он уточнил ровным голосом:

– На Маркусе?

– Почему вдруг на Маркусе? – спросил я с неудовольствием. – Я же могу и ножками-ножками.

– Можете, – согласился он, – но не станете. Ладно, какие указания на время вашей непонятной отлучки?

– Ничего не ломать, – распорядился я. – Поддерживать все как есть. Слишком тут все громадное, а как держится, еще не понял, но все равно взял. Самим повелеваю держаться, не впадать в разврат. Мы поклялись нести в этот мир нашу высокую и нравственную нравственность. Но ненавязчиво, ненавязчиво…

Он поморщился.

– Нравственность? Это вы хотите нести в этот мир нравственность?

В серых строгих глазах я увидел насмешку, поспешил оправдаться:

– Ну ладно, сам я человек безнравственный, зато рациональный, везде ищу только выгоду. Естественно, для своего электората. О себе молчу, это по дефолту. Потому поддерживаю и насаждаю нравственность, так как не только выгодна, но и необходима для развития здорового общества.

Он поинтересовался с недоверием:

– Что, правда здорового?

Я отмахнулся:

– Мне вообще-то его здоровье пофигу, но нездоровое увязнет в склоках и гражданских войнах, а я хочу быстрого и бодрого прогресса! Так как империя – это я, мы с нею близнецы и братья.

Он шел со мной рядом, ровный и прямой, как сосна, но голова чуть повернута в мою сторону, прислушивается без лести, как преданный соратник, знает себе цену и знает, что я его ценю высоко.

– Похоже, – произнес он одобрительно, – в политике в самом деле собаку съели. А с виду такой…

– Какой?

– Да и послушать, – продолжил он безжалостно, – что несете, очень уж несолидно. А так, с виду, настоящий прожженный политик!

– Политика, – сказал я, – очень безнравственная вещь, но дает высокие нравственные плоды. Не себе, обществу. Мы же себе уже столько нахапали, что можно и о населении позаботиться?

Он промолчал, только с интересом поглядел на величаво проплывающую мимо баронессу Редгрейв.

Я кивнул, сказал понимающе:

– Да, сэра Растера недостает…

Он ухмыльнулся.

– Тоже о нем подумали? Верно, баронесса явно в его вкусе.

– У нее задница, – определил я, – шире империи Германа!.. В этом случая я тоже за демократические ценности.