Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

– Захочешь – увидимся, – хладнокровно ответил Сандип. – Если ты действительно захочешь, я это почувствую. Но встречаться мы можем только здесь. Проход между нашими Землями – именно здесь. Кстати, те координаты, которые Галилей тебе, видимо, сообщил, – наверняка где-нибудь посреди океана или в пустыне. Так что можешь даже не пробовать.

– Я так понимаю, сеанс связи окончен? – тоскливо спросил Стас. – Мне пора уходить?

– Нет, – мягко, как всегда, сказал Сандип. – Это мне пора уходить. Пока ты сам до всего нужного не додумаешься, разговаривать нам будет просто неинтересно. Обоим неинтересно.

Он встал и протянул руку Стасу, продолжавшему нервно носиться вокруг затухающего костра. Стас замер и вгляделся в смуглое лицо. Сандип встретил его взгляд спокойной серьезной улыбкой и вдруг подмигнул:

– До встречи?

Стас пожал ему руку, молча кивнул и быстро ушел в лес.

Он давно знал странное свойство своего мозга: когда туда поступало слишком много важной информации, ему нужно было какое-то время просто не думать. Все как-то само собой продолжало там вариться, а потом в один прекрасный момент укладывалось перед ним в виде более или менее красивой схемы, которую потом становилось так сладко обдумывать…

Поэтому и сейчас он не думал о двух ночных разговорах у костра. Он просто шел обратно, ощущая гулкую гудящую пустоту внутри, и даже не знал, хочет ли чем-то эту пустоту наполнить. Сейчас достаточно было вернуться в бревенчатый дом, немного поспать, утром посадить в самолет всю компанию вороватого итера, долго кружить над окрестными равнинами, чтобы дорога назад не стала бы для него и его экторов слишком очевидной… Потом высадить их – возможно, даже выгнать из самолета: скорее всего, Власов станет ныть и упираться, а его экторы – ему помогать… Но высадить их все-таки придется.

Потом можно будет снова взлететь и через полчаса увидеть Лилию. Ей-то он непременно расскажет обо всем, что услышал от Сандипа, и мысль об этом вызывала у него восторг, смешанный с некой тревогой. Он не сомневался, что в ответ на свой рассказ услышит от Лилии что-нибудь совершенно неожиданное…

Тут он растянулся, споткнувшись об укрытую травяным ковром корягу, и внезапно с досадой вспомнил о своем обещании рассказать все сначала Буряку. Теперь это обещание казалось ему чрезвычайно опрометчивым: куда более приятно было бы подбирать нужные слова под пристальным взглядом непроглядных глаз Лилии… Может, взять Буряка с собой на Равнину и уже там, в институте, рассказать обо всем им обоим сразу? Хотя… Кто знает, какие у деятельного Буряка планы в Долине на ближайшие дни?

За этими сугубо практическими размышлениями дорога оказалась недолгой, и в своей спальне Стас очутился еще до рассвета. Он прислушался и понял, что Зинин еще не ложился: из матушевского кабинета доносилось, как колыбельная, сосредоточенное бормотание. Перед тем, как обрушиться в глухой сон, Стас еще успел подумать: интересно, как долго продолжалось после его ухода экстренное заседание штаба по поводу первого в истории Долины юридического казуса?..

…Проснулся он от странного ощущения, что спать больше почему-то нельзя. Полежал немного, пытаясь понять, откуда взялась эта тревога, но так и не понял.

Он открыл глаза и посмотрел в окно. Погода – как, впрочем, почти всегда на Другой Земле – была прекрасной: значит, итеру-изгнаннику не придется искать дорогу под дождем. А жаль.

Вдруг за окном промелькнуло что-то очень большое и темное. Стас насторожился: промельк был слишком быстрым, так что ему не удалось рассмотреть, что это было.

Он вскочил, в спешке натягивая штаны и путаясь в них еще не проснувшимися ногами. Застегиваясь на ходу, подскочил к окну.

Видно из окна было именно то, что и всегда. Никаких неожиданностей.

Настороженность, однако, продолжала нарастать, и Стас разозлился на себя: тоже еще, кисейная барышня – так распереживаться из-за каких-то разговоров! Может, теперь еще и привидения начнут являться?

Он быстро прошагал по коридору и, не заботясь об осторожности перемещения, почти взлетел по лестнице наверх. И только сделав два огромных шага по дощатому полу площадки к перилам, он признался себе: еще лежа в постели, он понял, что именно мелькнуло в окне. Просто сразу поверить в это казалось решительно невозможным.

А теперь, с высоты оборудованного Матушевым наблюдательного пункта, хорошо знакомые Стасу большие лохматые кучи были прекрасно видны: точно так же они выглядели три года назад, после волны смертей, когда он впервые оказался здесь, в Долине. Только тогда эти кучи лежали неподвижно и таяли на глазах, а сейчас шевелились – и, надо сказать, шевелились довольно быстро.

Стас замер, боясь то ли спугнуть видение, то ли привлечь к себе внимание вновь заполонивших Долину австралопитеков.

Откуда? Это Сандип? Или он сам? Но он точно не хотел! Даже не думал об этом…

Или все-таки думал? Во всяком случае, вчера с Сандипом на эту тему он говорил весьма страстно. Значит, все-таки он сам?..

Равнина

…Это была его любимая комната в доме. Именно о такой комнате Тимофей мечтал лет пятьдесят назад, когда ютился в тесной квартирке бестолковой советской планировки. Потолок нынешней комнаты терялся где-то высоко в полутьме, плавно, без углов перетекая в неровные стены. И потолок, и стены были как будто грубо вырублены прямо внутри скалы: по его разумению, примерно так должно было выглядеть жилище скандинавского конунга. Впрочем, даже если оно выглядело совсем не так – Тимофею было все равно. Главное, что в такой огромной мрачной зале (ему нравилось называть эту комнату именно залой) было спокойно и комфортно.

Несмотря на все еще продолжающееся лето, он не мог отказать себе в удовольствии смотреть на открытый огонь, поэтому в дальнем углу залы в камине мерцал черно-багровый ковер из углей. Из-за своего устройства зала оставалась прохладной в любое время года и при любой погоде, хотя незаметные кондиционеры все равно продолжали бесшумно гонять дополнительную прохладу.

Вдоль всех стен стояли низкие широкие диваны, покрытые, как и пол, звериными шкурами. Помнится, в свое время Тимофей даже рисовал многочисленные картинки такой комнаты, бесясь при мысли об абсолютной невозможности когда-либо в подобной пожить. Ошибался.

Он задумчиво щурился, наблюдая за игрой огненных змей на тлеющих углях, и раз за разом придирчиво проверял собственные аргументы. Наконец он решил, что готов, и с силой ударил в толстый металлический диск, отозвавшийся низким долгим рыком. Такие диски висели над всеми диванами, и рядом с каждым диском на изящной цепочке висел молоток с обернутой мехом тяжелой головкой.

В залу из всех экторов Тимофея допускался лишь один: именно он сейчас и возник в дверном проеме. Только с ним Тимофею было интересно разговаривать; остальные экторы предназначались для более практических надобностей.

Вошедший в комнату эктор носил имя Герман. Так звали давнего друга Тимофея – собственно говоря, его единственного друга за всю жизнь. Они подружились еще в конце школы: вместе занимались шахматами, только у Тимофея (тогдашнего Тимки) был первый разряд, а у Германа – второй.

Потом Тимофей поступил в Бауманское училище, на тот момент еще не ставшее техническим университетом, а Герман – на механико-математический факультет МГУ. Тогда-то и выяснилось, что Герман, оказывается, почти что гений. Может быть, даже без «почти что». Практически сразу же после поступления он ушел в астрал фундаментальной науки, а его первая статья в страшно престижном математическом журнале была напечатана, когда он еще учился на третьем курсе. Их общение как-то само собой начало затухать, а на пятом курсе новоявленный гений выпрыгнул из окна.

Разумеется, эктор Герман гением не был, хотя говорить с ним временами тоже было очень интересно. Иногда Тимофею даже приходилось делать вид, что сказанное Германом давным-давно уже было ему, Тимофею, известно. Поэтому сейчас для предстоящего разговора ему нужен был именно Герман.

Длинноволосый, скуластый и очень бледный – в точности, как тот, другой Герман – эктор смотрел на Тимофея спокойно, почти не мигая. Эта дурацкая особенность Германа раздражала Тимофея еще в юности, но деться было некуда: здешний Герман повторял земного с точностью до последней волосинки.

– Садись, – и Тимофей указал Герману пальцем на низенький диванчик рядом с широкой софой, на которой восседал сам. – Мне нужно кое-что проверить. Слушай внимательно.

– Вы же знаете, я всегда внимателен, – серьезно уточнил Герман, опускаясь на предписанное ему место.

– Слушай внимательно, – раздраженно повторил Тимофей. – Ты скажешь мне, если найдешь слишком уж необоснованные допущения.

Герман изготовился слушать, что было понятно по вздернутым бровям и расфокусированному взгляду.

– Итак, мои проигрыши. На Равнине не осталось ни одного мортала, которого я мог бы использовать в своих целях – это раз. Я до сих пор не знаю, куда все эти морталы переселились – это два. Первое и второе вместе означает, что мне не хватает конкретных инструментов власти. Переселение произошло без обсуждения со мной и вопреки моей воле – это три. Появился человек, обладающий тремя неоспоримыми преимуществами передо мной – единственным в своем роде инфинитом, обладанием картами Галилея и родством с самим Галилеем. Это четыре. Итог: сейчас я не могу считаться самым сильным на Равнине. Все так?

– Вы правда хотите, чтобы я это подтвердил? – тихо спросил Герман.

– Можешь не подтверждать, – отмахнулся Тимофей. – Теперь выигрыши. Мы знаем, что Галилей действительно существует – причем где-то поблизости. Это раз.

– Я вмешаюсь? – наполовину спросил, наполовину предупредил эктор.

Тимофей с досадой уставился на него:

– Ну давай.

– Мы не знаем, когда у Стаса появился самолет. Если он появился до его встречи с Галилеем, то Стас мог слетать к нему хоть в Южную Америку.

– А хрен тебе! – торжествующе воскликнул Тимофей, ткнув пальцем в Германа. – Когда он прилетел первый раз, у них была какая-то сходка, и после нее прошла весть только насчет переселения. Если бы уже тогда про карты было известно – все узнали бы об этом тогда же.

– Второй раз он тоже отсутствовал чуть ли не сутки, – упорствовал Герман.

– Ладно, ладно, – раздраженно кивнул головой Тимофей – Оставим под вопросом, но, скорее всего, прав все-таки я, а не ты. Идем дальше. Лосева не стало, а Капитан мне не соперник, его можно не учитывать – это два. На Равнине остались самые ленивые и самые безразличные – это три. Общий итог: если я захочу повести за собой людей Равнины – я это смогу. Возражения есть?

Эктор обстоятельно все обдумал и покачал головой:

– Возражений нет. А куда именно вы собираетесь их вести?

– Да какая разница? Я найду куда, главное – чтобы они пошли.

– Не согласен, – заупрямился Герман. – Пойти на прочесывание Первых гор в поисках Галилея, например – это одно, а пойти штурмовать Долину – совсем другое.

– Да зачем мне штурмовать Долину, балда? – возмутился Тимофей. – Не говоря уж о том, что я понятия не имею, где она находится.

– Но она ведь вам мешает, – прищурился Герман, постепенно включаясь в спор.

– Ну да, мешает, – пожал плечами Тимофей. – Но об этом – чуть позже. Кстати, есть еще один выигрыш: я вполне по-идиотски повел себя тогда, когда Стас собрался увозить людей. Армию пообещал собрать…

Его даже передернуло при воспоминании о том, как неосторожно он выступил в тогдашнем запале.

– Но! – и Тимофей снова торжественно воздел палец. – Зато теперь Стас считает меня глупее, чем я есть. А это всегда выигрыш. Согласен?

– Конечно, согласен, – с затаенной усмешкой подтвердил эктор.

Тимофей с подозрением посмотрел на него, решил, что ему показалось, и продолжал:

– Теперь о том, что мне нужно. А нужны мне инструменты, которыми можно влиять на людей. И на тех, кто на Равнине, и на тех, кто в Долине. И еще мне нужно, чтобы о наличии у меня этих инструментов знали все. Этого будет вполне достаточно. Тогда все будет спокойно, не будет никаких волн дестабилизации – и, соответственно, никаких смертей.

– Вы хотите сказать, что вам нужен только покой? – серьезно спросил Герман, но глаза его как-то очень уж лукаво поблескивали.

Тимофей метнул на него сердитый взгляд и рявкнул:

– Нет, это им нужен только покой! Поэтому они за мной и пойдут.

Эктор смиренно кивнул.

– И теперь самое интересное: что мне нужно сделать. Первое: мне нужно встретиться с Галилеем.

Герман с сомнением покачал головой:

– Его четыреста лет искали – и не нашли. И сейчас бы не нашли, если бы он сам не захотел. А сам он захотел только потому, что Стас – его потомок. Разве не так?

– Заметь, это только твое предположение, – вкрадчиво ухмыльнулся Тимофей. – Но даже если это и так – нужно сделать, чтобы он по какой-то причине захотел встретиться со мной. Тогда я смогу получить от него что-нибудь более весомое, чем его карты. Ты ведь знаешь, сколько человек за три года ими воспользовались? То-то! Всего шестеро. И что толку ими обладать?

– Точнее, если он захочет с вами встретиться, вы попытаетесь от него получить что-нибудь более весомое.

– Господи, если бы я знал, что ты будешь такой нудный… – тяжело вздохнул Тимофей.

– Извините, – скромно потупился эктор. – А что второе?

– А второе – мне нужно создать инструмент влияния на здешнее ленивое и нелюбопытное население. Ну, то есть помимо того, – и он выразительно посмотрел на Германа, – что я получу от Галилея.

– Я так понимаю, у вас уже есть план?

– Есть. Я создам религию, – со скромной улыбкой провозгласил Тимофей.

– Чего-о? – поперхнулся Герман.

Вот-вот. Тот, земной Герман тоже был именно таким: корректен до невозможности, вежлив до отвращения – а потом как выдаст…

– Точнее – культ Галилея, – недовольно добавил Тимофей. – Пусть все будет так, как он задумал.

– А вы уверены, что он задумал именно так? – недоверчиво переспросил эктор.

– Да что такое с тобой сегодня?! Я говорю – в этом будет основное содержание религии! Для населения это – отсутствие смертей, а для Галилея – убедительный реверанс. Как тебе?

– А как Галилей об этом реверансе узнает?

– Господи ты боже мой! Неужели ты думаешь, что он не умеет видеть Другую Землю?! Как бы иначе он узнал, что Стас – его потомок, что его ищет именно Стас – ну, и так далее… Так как тебе?

– На первый взгляд – вроде бы здóрово, – замялся Герман. – Но я плохо представляю себе, как можно просто взять и придумать религию – а потом еще и заставить кого-то в нее поверить…

– Не твоя забота, – отмахнулся Тимофей. – Ты у нас по природе скептичен, тебе про религию все равно ничего не понять. Ты логику конструкции оцени!

– Оценил, – без особого энтузиазма согласился эктор. – Буду внимательно наблюдать за тем, что из этого выйдет.

– Ты свободен, – холодно произнес Тимофей, подходя к камину и помешивая кованой кочергой совсем уже потемневшие угли.

Герман почтительно поклонился и вышел.

Тимофей выждал, пока в коридоре затихли шаги, и тоже вышел.

Все последние три года, входя в свою мастерскую, он испытывал тонкое злорадство при мысли о тех своих коллегах-инженерах, которые переселились в Долину без своих лабораторий, мастерских, приборов, инструментов, самовозобновляющихся материалов и всего остального, без чего увлеченному техникой человеку вообще не жизнь. То же злорадство и сейчас добавило смака привычным действиям: он придирчиво отбирал нужные инструменты, бережно копался в кусках различных металлов в надежде найти именно то, что требовалось для воплощения его идеи, ласково раскладывал все это на огромном верстаке…

Когда все было подготовлено, он, с трудом сдерживая нетерпение, взялся за работу.

Через три часа он убрал последний инструмент на место и полюбовался тем, что получилось. Потом вынул из специальной коробки целый пучок разноцветных лоскутков бархата, шелка, сукна и долго, тщательно выбирал из них самый подходящий. Минут двадцать он полировал свое изделие, а затем торжественно уложил его в заранее приготовленную шкатулку на пышную фиолетовую бархатную подушечку.

Потом он уже без всякого пиетета запихнул шкатулку в карман мятых штанов и, еще раз оглядев мастерскую, двинулся к выходу из дома.

В большом вестибюле прихожей он велел экторам запрячь в самую маленькую из своих повозок смирную вороную кобылу и пресек все их попытки сопровождать своего господина.

Незаметно возникший в вестибюле Герман, наблюдая все эти приготовления, позволил себе заметить:

– Может, стоит послать следом за вами хотя бы пару человек? Капитан беснуется…

– Я сказал: нет! – отрезал Тимофей и подошел к огромному зеркалу.

Очень внимательно изучив все, что в этом зеркале отражалось, он задумчиво хмыкнул.

– Щетку для волос! – скомандовал он и снял свою неизменную мятую полотняную тюбетейку.

Щетка была немедленно доставлена, и он аккуратно расчесался. Снова посмотрел в зеркало, недовольно поморщился и слегка растрепал пальцами светло-русые не слишком густые волосы.

Потом он вытащил из кармана шкатулку, достал оттуда кулон сантиметров десяти в диаметре на длинной простой цепочке и осторожно, стараясь не растрепать только что созданную прическу, повесил этот кулон себе на шею.

Стоявшие вокруг экторы восхищенно уставились на сиявший бронзовый знак на груди своего хозяина. В центре знака красовалось стилизованное солнце, вокруг которого хитрым образом крепились три тонких концентрических круга. На каждом из кругов располагалось по одному шарику разных оттенков бронзы – от желтовато-коричневого на самом маленьком круге до светло-золотистого на самом большом.

Тимофей сделал несколько шагов назад и окинул взглядом всего себя в целом. Еще немного подумал и сбросил мягкие кожаные мокасины. Снова оглядел себя, удовлетворенно кивнул и вышел.

…Сначала он заехал к семейству дричей, которое на протяжении многих лет снабжало его самыми разными продуктами из своих сельскохозяйственных угодий. Наверное, их отношения можно было бы даже назвать приятельскими – хотя Тимофей подозревал, что только с его стороны. Оба дрича, скорее всего, были жертвами здешних мифов насчет того, что любой приор по самой своей сущности – враг всем остальным обитателям Равнины и всей Другой Земли.

Спору нет, большинство приоров на протяжении веков давало для такой уверенности много оснований, и само по себе это очень злило Тимофея. Что и говорить, среди настоящих приоров не так уж много умных людей, потому и приходится им выдумывать себе какие-то несуществующие преимущества по сравнению со всеми прочими. Ну, или обеспечивать свое превосходство за счет грубой физической силы – как, скажем, Капитан или совсем уж одиозный придурок Матвей с его медвежьим телом.

Сам-то Тимофей предпочитал преимущества интеллектуальные. Беда была в том, что благодаря самовлюбленным тупым приорам он тоже давным-давно стал почти пугалом для дричей, итеров и морталов. Именно это он сейчас и собирался изменить.

Когда Тимофей, въехав на просторный и очень ухоженный двор, слез с повозки, ему навстречу из нарядного чистенького домика вышла здешняя хозяйка Ульяна Петровна – загорелая чистокровная казачка, фигура которой напоминала сильно приплюснутые сверху песочные часы. При всей своей пышногрудости и крутобедрости двигалась она удивительно грациозно, и Тимофей привычно залюбовался тем, как она на секунду застыла в дверях, потом сделала шаг ему навстречу и остановилась, обвив крепкой рукой подпиравший навес узорный столбик.

– Привет, казачка! – широко улыбнулся Тимофей, отметив про себя, как заинтересованно уставилась Ульяна Петровна на бронзовый знак на его груди. Он сделал вид, что не заметил ее любопытства, и поднялся на крыльцо, поравнявшись с нею. – Хозяин в доме или работает?

– В доме, но работает, – вкусным низким голосом произнесла Ульяна Петровна и посторонилась, пропуская гостя. – Творог снимает. Творожку-то возьмешь сегодня? Хороший получился, гладкий, как ты любишь.

– А как же, – с удовольствием согласился Тимофей. – Обязательно возьму. Я сегодня много чего возьму. Если вы дадите, конечно.

– Антон! – басисто закричала Ульяна Петровна. – Руки вытирай и встречай гостей.

Хозяин появился в конце коридора с полотенцем в руках и голым торсом. Он был коренаст, широк, и на его мускулистом теле тугой пивной животик выглядел совершенно инородным телом.

Тимофей удовлетворенно заметил, что его нагрудный знак снова не прошел незамеченным: в кухню его Антон проводил, не сводя глаз с бронзовых кругов, загадочно переливавшихся на льняной рубахе.

Тимофей вошел на кухню и огляделся. Один стол полностью скрывался под прямоугольными лотками с уже отжатым лоснившимся творогом, на других столах стояло множество каких-то кухонных приспособлений, мисок, кастрюль и всего прочего, чему трудолюбивые хозяева явно находили постоянное применение.

Ульяна Петровна, не торопясь, расчистила один из столов и укрыла его чистой скатертью, тут же почти скрывшейся под всевозможными чашками, блюдечками, баночками и тарелками с угощением.

– Какой чай пьем сегодня? Как всегда или торжественный? – уточнила она, распахнув один из шкафов.

– Давай торжественный, – объявил Тимофей, улыбаясь.

– Есть повод? – с невинным видом осведомился Антон, уже спрятавший свой животик под клетчатой рубашкой.

Тимофей, упорно не замечая повышенного интереса хозяев к своему необычному украшению, удивился:

– А разве нет?

Дричи недоуменно переглянулись и хором пожали плечами.

– Вы забыли… – укоризненно протянул Тимофей. – Никто уже не обращает внимания…

– На что? – уставилась на него любопытными карими глазами Ульяна Петровна. – Ну говори, не томи!

– Нет уж, – скорбно сказал Тимофей. – Я просто приглашу вас к себе на завтрашний ужин, там и поговорим. Придете?

– Это для ужина тебе много продуктов понадобилось? – догадалась хозяйка. – И сколько гостей будет?

– А сколько вы обойдете и пригласите – столько и будет. Хоть вся Равнина, – заявил Тимофей. – Буду вам очень признателен.

Дричи снова переглянулись – на этот раз слегка настороженно.

– А что там будет? – осторожно полюбопытствовал Антон.

– Как что? Ужин, я же сказал, – спокойно ответил Тимофей, по очереди пристально посмотрел на обоих и усмехнулся: – А чего вы так испугались? Можно подумать, я когда-нибудь хоть кого-то пальцем тронул.

– Нет-нет, мы знаем, ты никогда никого не бил, – поспешно согласился Антон, увидев, что ноздри его строптивой казачки начали раздуваться, – просто все это как-то неожиданно…

– Поверьте, это будет просто праздничный ужин. Ничего больше не спрашивайте, – загадочно улыбнулся Тимофей. – Все завтра.

Он допил чай – тот действительно был праздничным, с плававшими в нем цветами фиалки и кусочками кизила – и встал:

– Так вы пригласите всех остальных дричей от моего имени? Итеров пригласит Нора. Я сейчас к ней тоже съезжу.

Антон аккуратно спросил:

– А новую морталку нужно звать?

– А кто у нас новая морталка? – небрежно поинтересовался Тимофей, аккуратно поправляя и без того ровно висевший знак на груди.

– Как же ты не знаешь-то? – удивилась Ульяна Петровна. – Наша Асенька, бедняга. Помнишь, та, что вино и сыр делает? Она уже полгода как без инфинита ходит.

Тимофей мысленно казнил своих ленивых и нелюбопытных экторов, так и не удосужившихся за полгода сообщить ему о таком знаменательном событии, и душевно поблагодарил хозяев:

– Спасибо, мои дорогие. Ульяна Петровна, чай был, как всегда, непревзойденный, – и он галантно припал к загорелой крепкой руке казаки. – Сейчас мы с тобой пройдем по твоим кладовым, и ты мне дашь то, что не жалко, да? Творожок и в самом деле знатный, ты права. Хотя, наверное, лучше я сам ничего забирать не буду: мне же еще ездить и ездить… Можно, я своих экторов вечером пришлю?

Только прощаясь, он все так же небрежно вернулся к разговору о морталке Асе:

– Вы не трудитесь, к Асе я сам съезжу. Мои бессовестные экторы все это время ездили к ней за вином и сыром, представляете? То ли они вообще на нее не смотрели, то ли мне почему-то не сказали… Надо будет извиниться. Да и сыр с вином завтра нам очень даже понадобится, правда?

Когда Тимофей тронул с места повозку, он кипел от ярости. В то, что экторы могли не заметить исчезновение инфинита с виска его главной поставщицы вина и хороших сыров, он не верил ни секунды. И почему тогда промолчали? Сочли неважным?

Вряд ли. Если уж на Равнине не осталось ни одного прежнего мортала, то появление кого-то новенького не может быть неважным. Даже эти остолопы не могут этого не понимать. Тогда почему? Боялись за нее? Если так, то они и Герману ничего не сказали – иначе тот бы не промолчал.

Или промолчал бы?

Да нет, снова вряд ли. Все-таки он эктор, а не парцел: откуда у него свои желания? Впрочем, ладно. Какая, в конце концов, разница?!

Теперь ему предстояло заехать к Норе: пусть тоже покатается по Равнине, развозя приглашения к нему на ужин. Конечно, было бы лучше самому объехать всех, кто здесь остался, и смиренно позвать их к себе в гости, но… Лень. Просто до невозможности лень. Да и перебирать со смирением не надо – потом не наверстаешь.

Дом Норы отчетливо напоминал о начале двадцатого века; правда, изысканный русский модерн был очень уж претенциозным. При взгляде на изобилие эркеров, балкончиков и прочих архитектурных завитушек сразу хотелось увидеть рядом с парадным входом стаю старинных автомобилей, выпархивающих из них девиц с густо накрашенными глазами и яркими лентами на волосах, и их томных, поэтически озабоченных спутников.

Внутри дом был в точности таким, как можно было предположить по его внешнему виду, – как, впрочем, и его хозяйка.

Нора выглядела как изящная фарфоровая статуэтка с безупречной фигурой, немного капризным лицом и крупным чувственным ртом. Правда, при более внимательном взгляде легко было понять, что статуэтка далеко не так молода, как ей хотелось бы думать: об этом предательски заявляли и обвисшая на шее кожа, и кружево морщинок вокруг глаз, и слегка поредевшие брови.

Как Тимофей и предполагал, она приняла его, лежа на заваленной шарфами и подушками кушетке, с длинным мундштуком в руке и усталым выражением лица. Внутренне он поморщился от вычурности предложенной ему картины, но любезно поздоровался и уселся на бордовый пуфик.

Нора не была столь деликатна, как давешние дричи, и с места в карьер спросила:

– О, Тимофей, а где же твоя обычная тюбетейка? И что это за прелесть у тебя на груди? – и она бесцеремонно потянулась рукой к его бронзовому знаку.

Тимофей осторожно отстранился и сделал строгое выражение лица:

– Не все можно трогать руками, Нора. Есть священные вещи.

Нора широко раскрыла глаза от любопытства:

– Священные? Тогда я хочу знать…

– Сейчас не время, – сурово возразил Тимофей, поддерживая интригу.

Нора надула губы, став похожей на дряхлого ребенка, и капризно протянула:

– Тогда зачем ты пришел?

Странно… Она совсем не боится или надеется его соблазнить, как уже пыталась много лет назад? Ладно, дурочке можно и простить такую фамильярность.

– У меня к тебе просьба, Нора, – стараясь говорить как можно таинственнее, произнес Тимофей. – Я хочу, чтобы ты собрала итеров завтра ко мне на ужин. Всех, кто захочет с тобой говорить.

Вот теперь можно не сомневаться, что она объедет всех, кого знает, и даже тех, с кем никогда и словом не перемолвилась. Но все-таки именно в этот момент в ее продолжавших изумленно таращиться глазах мелькнул страх. Что поделаешь, дурочка – она и есть дурочка…

Нора справилась с собой и вернулась к своему привычному кокетливо-томному тону:

– А что за повод? Ты же никогда к себе гостей не зовешь, я-то знаю…

Он загадочно улыбнулся и прошептал:

– Завтра ты все узнаешь, обещаю…

– А свою висюльку ты мне завтра дашь потрогать?

Тимофей сурово сдвинул брови:

– Это не висюлька. Не говори о том, чего не понимаешь, Нора. Я жду всех вас завтра ближе к вечеру. Отдыхай пока.

Ему оставалось лишь навестить новоиспеченную морталку и убедить ее в том, что он нынче совершенно безопасен, миролюбив и даже дружелюбен.

Он попытался вспомнить, как выглядит эта Ася, но не смог. В самом деле, он же не сам договаривался с ней о покупке ее вина и сыра: это сделали его экторы, как только стало известно, что на Равнине появился кто-то с такими изысканно-полезными пристрастиями.

Конечно, Тимофей появился на Другой Земле во времена, когда на своей родной Земле он никак не успел бы привыкнуть к дорогим французским сырам и настоящему сотерну: на дворе стояли не слишком сытые семидесятые. Уму непостижимо, как ему удалось намечтать себе погреб с запасами, в котором такие сыры и вина все-таки имелись. Видимо, сказалась любовь к чтению: слова «камамбер», «хамон», «арманьяк» и прочие в том же роде еще с детства намертво засели у него в памяти. Поэтому, когда выяснилось, что прямо здесь кто-то ухитряется производить вина и сыры ничуть не хуже, он был весьма доволен.

Между прочим, хотелось бы знать, навещали ли Асю за эти полгода Капитан или Матвей? Досадно все же, что все это время он сам пребывал в неведении: можно было бы интересную комбинацию разыграть…

Увидев у дома Аси чью-то лошадь, Тимофей побоялся даже поверить в свою удачу: если это лошадь Капитана, то у него, Тимофея, появляется возможность выступить в роли героя-спасителя. Если, конечно, это не Матвей, напрямую сталкиваться с которым не очень-то хотелось.

Он осадил лошадь, быстро спрыгнул с повозки и метнулся к дому. Быстро, стараясь не шуметь, пошел по коридору в сторону хриплого мужского голоса, раздававшегося из глубины дома. Теперь можно было уже радоваться в полную силу: это действительно был голос Капитана.

Тимофей подкрался к двери, из-за которой доносились обычные обещания Капитана вывернуть мехом внутрь, намотать на гребной винт и заставить гнить на железе.

Забавно: если бы Капитан и правда был капитаном или хотя бы так уж сильно любил море – куда бы он делся с Земли?! А если бы и делся, то наверняка на Другой Земле оказался бы где-нибудь рядом с морем.

Тимофей медлил, потому что хотел из угроз понять, какой именно особой способностью обладает новоявленная морталка. Ждал он не напрасно: после серии псевдофлотских ругательств Капитан – видимо, решивший, что почва уже достаточно подготовлена, – озаботился тем, чтобы все-таки поставить задачу.

– Я понял, Галилея ты не видишь! Но ты же можешь итальянца поискать или кого-нибудь еще в этом роде?!

Отлично! Судьбе сегодня явно делать нечего: то зеро, то джекпот… Ася, оказывается, видит Другую Землю. В нынешней ситуации лучшего и желать было невозможно. А Капитан-то, похоже, вообще ничего про Галилея не знает – иначе сформулировал бы как-нибудь иначе. Ай эрудит, ай умница…

– А кто будет в том же роде, что и итальянец? – раздался из-за двери тихий, но все равно ироничный женский голос.