Приключения Джейкоба Фейтфула

Глава XXX

Наш пикник с м-ром Тернбуллом. Он превращается в приключение, в котором играют роль жестяной ящик и дамский плащ.

Мы спокойно двигались вверх по течению, разговаривали, и время от времени наши весла поднимались; старый капитан сказал:

– Зачем превращать удовольствие в работу? Но все же двинемся вверх. Мне больше нравится верхняя часть реки, Джейкоб, потому что там ясная вода, которую я люблю. – И он заговорил о том, как еще мальчиком, бывало, всматривался в прозрачную воду, наблюдая за рыбами и насекомыми, кишевшими в глубинах; заговорил также о существах, которые моряки называют «пузырями», прибавив, что их настоящее наименование медузы, что они во множестве водятся в северных морях и составляют любимую пищу кита.

– Мне очень хотелось бы отправиться на ловлю китов, – заметил я. – Я столько слышал об этом от вас.

– Жизнь китобоя увлекательна, но тяжела, Джейкоб. Некоторые плавания приятны, другие страшны.

– Я помню одну экспедицию, от которой я поседел сильнее, чем ото всех других, а я участвовал, кажется, в двадцати двух. Мы шли к северу, пробиваясь через плавучий лед; поднялся ветер, началось волнение и через неделю стало ужасно. Дни были коротки, и при дневном свете стоял такой густой туман, что мы почти ничего не видели. Мы качались посреди больших глыб плавающего льда, встречали громадные айсберги, которые неслись с быстротою ветра и грозили нам гибелью. Вся оснастка оледенела; лед покрывал борта судна; матросы окоченели, и мы не могли протащить через блок ни одной веревки, не облив ее предварительно кипятком. А ужасные ночи, когда мы поднимались на горы волн, потом летели в пропасти, не зная, не натолкнемся ли мы внизу на ледяную твердую глыбу и не пойдем ли немедленно ко дну. Кругом царила тьма, ветер выл; налетая на нас, он пронизывал до костей, черные волны танцевали кругом судна, и по временам по белизне и кайме пены мы замечали исполинские массы льда, которые неслись на нас, точно злобный демон желал превратить их в орудия истребления. Никогда не забуду, как перевернулся один айсберг во время страшной бури, продолжавшейся месяц и три дня.

– Я не понимаю, что вы хотите сказать, сэр? – спросил я.

– Ты должен знать, Джейкоб, что все айсберги из пресной воды, что предполагается, будто они оторвались от суши благодаря непогоде и другим причинам; хотя лед плавает, он глубоко погружается. Иными словами: если айсберг имеет пятьсот футов высоты над водой, он уходит в воду в шесть раз глубже. Вода теплее воздуха, а потому лед под поверхностью моря тает гораздо скорее, чем на воздухе. Итак, если айсберг проплавал некоторое время, его нижняя часть делается легче верхней. Вот тогда-то он и поворачивается, то есть опрокидывается и плавает в другом положении. Ну, вот. Мы были близ айсберга, который находился у нас с подветренной стороны. Гора эта была очень велика, и мы решили отойти от нее, распустив все паруса, но наблюдали за нею. Айсберг быстро несся от дыхания бури. Вдруг налетел новый шквал еще сильнее прежнего, и один из матросов закричал: «Переворачивается!» Вершина айсберга стала наклоняться в нашу сторону; казалось, будто его острие нависло над нашими головами. Мы думали, что погибли, потому что, если бы ледяная гора обрушилась на судно, наш бот разбился бы на мелкие осколки. Все смотрели на ужасный айсберг, даже рулевой, который все же не выпускал из рук колеса. Айсберг почти перевернулся, как вдруг нижний лед, бывший тяжелее с одной стороны, чем с другой, ускорил его движение, и глыба, изменив направление, обрушилась в море на порядочном расстоянии от нас. К нему взлетела вспененная вода, и ее струи ослепили нас, плеснув нам в лица. На мгновение движение волн остановилось; море точно закипело, затанцевало, взметая остроконечные массы воды во все направления; одна волна поднималась, другая падала; наш китобойный бот качался и шатался, как пьяный; даже направление шквала на мгновение изменилось, и тяжелые паруса стали полоскаться, сбрасывая с себя ледяной покров. Потом все окончилось. Перед нашим носом высился айсберг новой формы; буря снова началась, волны налетали на бот, как прежде, и мы, несмотря на весь ужас шквала, с облегчением встретили его. От этого плавания треть моих волос поседела, и, что хуже всего, при нашем возвращении мы привезли только трех «рыб». Однако нам следовало поблагодарить небо, потому что восемнадцать других китобойных судов совершенно пропали.

В ответ на этот длинный рассказ я позабавил Тернбулла описанием пикника. Так мы прошли далеко за мост Кью, пристали к берегу и уселись закусить, окруженные сотнями синих стрекоз, которые порхали кругом нас, точно справлялись, зачем мы ворвались в их область. До самого вечера мы болтали, наконец отчалили и пошли вниз по течению. Солнце зашло; нам оставалось всего шесть или семь миль до дома капитана, как вдруг мы заметили стройного молодого человека, который плыл в маленькой байдарке; он догнал нас.

– Вот что, молодцы, – сказал он, принимая нас обоих за лодочников, – не хотите ли без большого труда заработать парочку гиней?

– О да, – ответил Тернбулл, – если вы объясните нам, как сделать это. Отличный случай для тебя, Джейкоб, – шепнул он мне.

– Так вот: мне не больше как на час нужны ваши услуги. Впрочем, может быть, я задержу вас и подольше, так как дело касается дамы, и кто знает, не придется ли нам подождать ее. Я прошу вас только хорошо и усиленно грести. Согласны?

Мы согласились; он потребовал, чтобы мы шли за его байдаркой, и двинулся к берегу.

– Будет приключение, сэр, – сказал я.

– По-видимому, – ответил Тернбулл. – Что же? Тем лучше.

Молодой джентльмен скользнул в маленькую крытую бухту, принадлежащую красивой вилле на берегу, привязал свою байдарку и сел в наш ялик.

– Времени достаточно, поэтому можете грести спокойно, – заметил он.

Мы шли вниз по реке и пристали там, где зеленел сад большого нарядного коттеджа, который помещался ярдах в пятидесяти от берега. Вода реки доходила до кирпичной садовой ограды вышиной в четыре или пять футов.

– Так, хорошо, но, тс, тс! Ни слова, – сказал молодой человек, поднимаясь на кормовой скамейке и заглядывая за стену. Осмотревшись, он взобрался на верхушку ограды и просвистал два такта песни, которой я никогда не слыхивал. Все было тихо. Он притаился за ветвями сирени и снова повторил мотив песни; ответа не последовало. Он с перерывом продолжал свистать; наконец в одном из верхних окон дома замерцал свет. Три раза огонек исчезал и снова загорался.

– Приготовьтесь, молодцы, – сказал наш наниматель.

Минуты через две появилась девушка в плаще с каким-то ящиком в руках. Она, по-видимому, волновалась и тяжело дышала.

– О, Уильям, я сразу услыхала ваш сигнал, но не могла пробраться в комнату дяди за ящиком; наконец он ушел, и я принесла жестянку.

Молодой человек взял ящичек и передал его в ялик.

– Теперь, Сесилия, скорее. Остановитесь, бросьте ваш плащ в лодку, поднимитесь на стену, и мы с лодочниками поможем вам спуститься.

Она не сразу исполнила его совет, потому что стена была высока и по ней тянулась железная решетка вышиной в фут. Наконец, казалось, она преодолела все трудности, но вдруг из ее уст вырвался крик.

Посмотрев вверх, мы увидели на стене третью фигуру: высокого, полного старого человека. Он быстро схватил Сесилию за руку и потянул назад. Уильям и его спутница сопротивлялись. Их противник закричал:

– Помогите, помогите, воры, воры!

– Помочь нашему нанимателю? – спросил я Тернбулла.

– Прыгай, Джейкоб, я не могу взобраться на стену. Я в одно мгновение поднялся на ограду и хотел броситься на помощь молодому человеку, но появилось четверо слуг с фонарями и с оружием в руках; они быстро бежали по лужку. Сесилия упала в обморок. Старик и его противник тоже свалились вниз, и старый джентльмен придавил к земле молодого. Заметив слуг, он закричал:

– Схватите лодочников.

Тут я понял, что нельзя терять ни минуты, прыгнул в ялик и отчалил от берега. Мы были ярдах в тридцати от берега, когда преследователи выглянули из-за стены.

– Стой, лодка, стой, – закричали они.

– Стреляйте в них, если они не остановятся, – прибавил хозяин дома.

Мы гребли изо всех сил. В нас выстрелили, но пуля не долетела до ялика, и в реку упал только слуга, который стрелял: он наклонился, чтобы лучше видеть нас, ружье отдало, и от толчка он упал. Мы услышали всплеск воды, но продолжали грести и вскоре были далеко от места происшествия. Только перерезав Темзу, мы передохнули.

– Ох, – сказал м-р Тернбулл, – такого приключения я не ожидал.

Я засмеялся.

– И в хорошую кашу мы попали, – продолжал он. – У нас остался жестяной ящик, принадлежащий Бог весть кому, и я не знаю, что нам делать с ним.

– Я думаю, сэр, – сказал я, – лучше всего вернуться в ваш дом, спрятать там этот ящик и не показывать, пока мы не узнаем, что все это означает. Я же отправляюсь к Фулгаму; через день или два что-нибудь да выяснится.

Мы так и поступили. М-р Тернбулл вышел подле своего сада, взяв с собою жестяной ящик и дамский плащ, я же быстро отправился к Фулгаму. Подле пристани я осторожно пробрался между другими яликами, чтобы не испортить их. Когда я подошел к плоту, то увидел на берегу человека с фонарем.

– Вы что-нибудь привезли? – спросил он.

– Ничего, сэр, – ответил я.

Он спустился, осмотрел ялик и остался доволен.

– А вы не видали на реке лодки с двумя гребцами?

– Нет, сэр, – ответил я.

– Откуда вы теперь?

– Из усадьбы одного джентльмена из Брендфорда.

– Брендфорд? Тогда вы были гораздо ниже их. Они еще не пришли.

– У вас есть для меня дело, сэр? – спросил я, стараясь показать, что я не тороплюсь уйти.

– Нет; сегодня нет. Мы ищем кое-кого, но на реке у нас две лодки и по человеку на каждой пристани.

Я привязал ялик, вскинул на плечи весла, вынул уключины и с удовольствием удалился. Оказалось, что едва наши преследователи поняли, что нас не остановишь выстрелами, они оседлали лошадей и по короткой дороге примчались в Фулгам минут за десять до меня. Я страшно утомился, и когда Мэри подала мне ужин, молча съел его, пожаловался на головную боль и ушел спать.

Глава XXXI

Речной яличник превращается в речного рыцаря. Я приобретаю рыцарские качества, вижу красивое лицо и плыву по течению. Приключение, по-видимому, больше касается закона, чем любви, так как вопрос, то есть жестяной ящик, полон документов.

На следующее утро я наскоро позавтракал, отправился к Тернбуллу и рассказал ему о том, что случилось. Он порадовался, что ящик не остался у меня, так как в противном случае меня посадили бы в тюрьму, и прибавил, что не отдаст его никому, пока не узнает, кто его законный владелец.

– Но, Джейкоб, – прибавил капитан, – тебе придется сделать разведку и узнать, что это за история. Скажи, ты помнишь напев, который он столько раз насвистывал?

– Всю ночь он звучал у меня в ушах, и по дороге сюда я напевал его; кажется, я верно запомнил мелодию. Послушайте, сэр. – И я просвистал мотив.

– Вполне верно, Джейкоб, вполне. Постарайся не забыть его. Куда ты сегодня? – спросил Тернбулл.

– Никуда, сэр.

– Недурно было бы отыскать место, где мы пристали, и посмотреть, не там ли молодой человек в байдарке. Во всяком случае, ты, может быть, откроешь что-либо. Только, пожалуйста, будь осторожен.

Я обещал не делать безумий и, очень довольный, отправился в путь: все, носившее характер приключений, нравилось мне. Приблизительно через час с четвертью я увидел коттедж, кирпичную стену, даже заметил, что несколько кирпичей обвалилось с нее. Ничто не шевелилось в доме. Я продолжал сновать взад и вперед, поглядывая на окна. Наконец одно из них открылось, и там показалось лицо девушки, которую, как я был уверен, мы видели накануне вечером. В воздухе стояла полная тишина. Она села подле окошка, склонив голову на руку. Я просвистел два такта мелодии. При первых же звуках она вскочила и посмотрела в мою сторону. Я поднялся; она махнула платком, потом закрыла окно. Через несколько секунд Сесилия появилась на лужайке, направляясь к реке. Я немедленно подплыл к ограде, положил весла и, остановившись, ступил на скамью ялика.

– Кто вы, и кто послал вас? – сказала она, глядя на меня.

Тут я увидел одно из самых красивых лиц, которые когда-либо встречались мне.

– Никто, – ответил я, – но прошедшей ночью я был в лодке. Мне очень грустно, что вам так не посчастливилось, однако ваши ящик и плащ целы.

– Значит, вы один из двух гребцов? Надеюсь, никто из вас не был ранен, когда в вас стреляли?

– Никто.

– А где ящик?

– В доме лица, бывшего со мной.

– А ему можно доверять? За ящик предложат большие деньги.

– Думаю, что можно доверять, леди, – с улыбкой ответил я. – Бывший со мной человек – джентльмен и очень богат. Он из удовольствия катался по реке и просил меня сказать вам, что не отдаст ящик, пока не узнает, кому принадлежит то, что скрыто в нем.

– Боже великий, какое счастье. Могу я верить вам?

– Надеюсь так, леди.

– Кто же вы такой? Вы не яличник?

– Яличник, леди.

Она замолчала, несколько мгновений пристально вглядывалась в меня, потом продолжала:

– Как узнали вы напев, который только что насвистывали?

– Вчера перед вашим приходом молодой джентльмен повторял его много раз. По дороге сюда я попробовал вспомнить эту мелодию, думая, что она послужит средством привлечь ваше внимание. Могу я служить вам, леди?

– Да… если бы только я могла быть уверена в вас. Меня держат в заключении… я не могу послать письма, за мной строго смотрят, мне позволяют выходить только в сад, но и тут следят за мной. Сегодня большая часть слуг отыскивает ящик, не то я не могла бы так долго разговаривать с вами. – Она тревожно оглянулась на дом, потом, прибавив: – Погодите минуту, – отошла от стены и несколько раз прошлась по садовой дорожке.

Я все еще оставался под оградой, чтобы меня не могли видеть из дома. Минуты через четыре она вернулась и сказала:

– Было бы жестоко, более чем жестоко, было бы ужасно дурно с вашей стороны меня обмануть, потому что я очень, очень несчастна! – Слезы показались у нее на глазах. – Я не верю, чтобы вы могли обмануть меня! Как ваше имя?

– Джейкоб Фейтфул, миледи, и я оправдаю его, если вы доверитесь мне. Я никогда никого не обманывал и не обману вас.

– Да, но деньги могут соблазнить всякого.

– Не меня, миледи; у меня их достаточно.

– Ну так я доверюсь вам; только как мне повидаться с вами? Завтра дядя вернется, и тогда мне не удастся ни на минуту остаться с вами. Если заметят, что я говорю с чужим, вас выследят и, может быть, застрелят.

– Миледи, – возразил я, подумав с минуту, – если вы не можете говорить, вы можете писать. Видите, кирпичи стены в этом месте обвалились. Положите письмо вот под этот; я могу взять его днем, так что меня не заметят, и положить ответ в то же самое место.

– Как умно! Что за чудная мысль!

– Вчера не ранили того молодого человека? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – но я хотела бы знать, где он, чтобы написать ему. Вы можете разыскать его?

Я сказал, подле какой виллы мы впервые встретили его и все, что случилось позже.

– Это был дом леди Ауберн, – сказала она. – Уильям часто бывает там; она наша двоюродная сестра. Но где он живет, я не знаю, и как отыскать его, не могу придумать. Его имя Уильям Уорнклифф. Как вы думаете, вы отыщете его?

– Да, леди, это можно сделать. В доме леди Ауберн должны знать, где он.

– Некоторые из ее слуг, может быть, знают. Но как вы доберетесь до них?

– Я придумаю способ. В один-два дня этого не сделаешь, но заглядывайте каждый вечер под кирпич, и если я узнаю что-либо, вы там найдете сообщение.

– Значит, вы умеете читать и писать.

– Да, миледи, – со смехом ответил я.

– Не понимаю, что вы за человек. Действительно вы лодочник или…

– Действительно, и… – Но тут послышался шум отворяющейся рамы.

– Уходите, – сказал я, – не забудьте кирпич. Она исчезла.

Я вел ялик вдоль садовой стены до тех пор, пока меня могли бы заметить из коттеджа, потом вылетел на середину реки и, решив получить какие-нибудь сведения в доме леди Ауберн, снова миновал сад Сесилии и двинулся обратно. Я заметил, что молодая красавица разгуливала по саду с высоким человеком. Он говорил, сильно размахивая руками; она слушала, опустив голову. Через минуту они исчезли из виду. Нежность выражения лица этой девушки так поразила меня, что мне захотелось употребить все усилия и помочь ей. Через полтора часа я был подле виллы Ауберн. Ни в доме, ни в саду я не увидел никого. Прождав несколько минут, я причалил к пристани, привязал мой ялик и пошел ко входу в сад. Привратницы не было, но в садовой стене виднелась дверца. Я позвонил, заранее продумав план действий. На звонок показалась старуха и ворчливо спросила:

– Что вам нужно?

– Я привел ялик для мистера Уорнклиффа. Пришел ли он?

– Мистер Уорнклифф? Нет, его здесь нет, да он и не говорил, что будет сегодня у нас. Когда вы видели его?

– Вчера. Леди Ауберн дома?

– Нет, она еще утром переехала в Лондон; нынче все едут в Лондон, вероятно, чтобы не видать цветов и зеленых деревьев.

– Но я думаю, мистер Уорнклифф приедет сюда, – продолжал я, – я подожду его.

– Да делайте, как угодно, – заметила старуха, собираясь закрыть у меня перед носом дверь.

– Могу я попросить у вас милости, сударыня: принесите мне воды; солнце знойно, и мне пришлось долго грести. – Я вынул платок и отер лицо.

– Хорошо, принесу, – ответила она, заперла дверцу и ушла.

«Не очень-то хорошо идут дела», – подумал я.

Старуха вернулась, открыла дверь и подала мне кружку с водой. Я напился, поблагодарил ее и отдал кружку обратно, прибавив:

– Я очень устал; мне хотелось бы посидеть, дожидаясь джентльмена.

– А разве за веслами вы не сидите? – спроси та старуха.

– Сижу, – проговорил я.

– Значит, вы устали сидеть, а не стоять; во всяком случае, если вам угодно присесть, сидите в лодке и думайте о ней. – С этими словами она закрыла дверь.

Мне осталось только последовать ее совету, то естьвернуться в ялик. Я отправился к Тернбуллу и рассказал ему все. Было поздно; он приказал слуге подать для меня обед в кабинете, и мы стали обсуждать дело.

– Вот что, – сказал он мне в заключение. – Из-за меня ты вмешался в эту историю, Джейкоб. Сделай все, чтобы найти молодого человека, и пока ты не одержишь успеха, я буду на целый день нанимать ялик старого Степлтона. Не говори этого глухарю, он не узнает, почему я нанимаю тебя. Завтра ты идешь к Бизли?

– Да, сэр; завтра вам не придется меня нанять.

– Все-таки найму, так как хочу видеться с тобой раньше, чем ты отправишься к Тому. Возьми деньги для Степлтона за вчерашний и сегодняшний день, а теперь – покойной ночи.

На следующее утро я застал Тернбулла с газетой в руках.

– Я так и знал, Джейкоб, – сказал он, – прочти это объявление.

И я прочитал:

«В пятницу в десятом часу вечера из сада виллы между Брендфордом и Кью в один ялик был передан жестяной ящик с актами и бумагами; владельцы его не могли последовать за ним. Объявляем, что двадцать фунтов будут уплачены лодочникам, если они доставят ящик м-рам Джеймсу и Джону Уайт, в № 14 гостиницы Линкольна. Так как никто не имеет права получить упомянутый ящик с бумагами, все остальные объявления о нем не должны считаться действительными. Будут признательны за быстрое исполнение просьбы».

– Вероятно, там важные бумаги, Джейкоб, – сказал м-р Тернбулл. – Я их сохраню и постараюсь сам как-нибудь сговориться со старухой-привратницей. Я узнал, что виллу леди Ауберн хотят отдать внаймы на три месяца; об этом напечатано объявление в последнем столбце газеты. Сегодня я поеду в город, заключу условие и добьюсь каких-нибудь сведений. Завтра мы увидимся. До свидания, Джейкоб.

Через час я остановился у пристани против дома старого Бизли.

Глава XXXII

Неожиданная встреча. Решение versus^[33] блестящих глаз. Приговор.

Дом старого Тома возвышался на окраине батерсиских полей; около него на милю не виднелось ни одного дерева. Место было уныло и неоживленно. Самый дом стоял совсем одиноко; он помещался в дельте, на участке приблизительно в половину акра^[34], между двумя речными рукавами, которые соединялись ярдах в сорока от реки. При высокой воде дом был как бы на острове, а во время отлива его защищала непроходимая гряда ила. К дому можно было подойти только со стороны реки, от которой к нему вела «твердая полоска», окаймленная тумбами, уже истлевшими до того, что они походили на двойной ряд испорченных зубов. Дом был одноэтажный. Вот в каком уединенном месте жила м-с Бизли, почти совершенно одиноко.

А между тем, может быть, не было никогда более счастливой женщины, чем она; вечно живая, очень сильная, здоровая, она не переставая плела сети на продажу и так привыкла усердно работать и жить одиноко, что трудно было сказать, радовало или досадовало е? появление сына и мужа.

У пристани я привязал ялик. Войдя в дом, я застал всех за столом, на котором было много остатков вроде селедочных костей. Оказалось, что я опоздал, но мне все же предложили присесть, и м-с Бизли спросила:

– Вы уже позавтракали, Джейкоб?

– Нет, – ответил я, – просто мистер Тернбулл задержал меня.

– Мы съели всех селедок, – заметил молодой Том, – тебе ничего не осталось.

Но м-с Бизли вынула парочку рыбок, оставленных для меня.

Когда я позавтракал и жена старого Тома убрала со стола, инвалид, скрестив свои деревянные ноги, приступил к делу, потому что, оказалось, мы собрались для военного совета.

– Сядь подле меня, Джейкоб, – сказал он. – Старуха, брось якорь на высоком стуле. Том, садись куда-нибудь, только молчи.

– И не мешай мне плести сеть, – сказала Тому его мать.

– Дело в том, что я все больше и больше чувствую пятки, – продолжал старый Том, – и фланель меня не греет; я думаю, что мне давно пора выйти в отставку и пристать к берегу подле старухи. Первый вопрос о Томе: что с ним делать? Я думаю приобрести для него ялик. Тогда он может окончить время своего учения на реке, но для меня это будет тяжеловато. Ну, – продолжал старый Том, – предположим, что мой сын получит лодку… Перейдем к вопросу обо мне самом. Мне кажется, что я мог бы недурно чинить ялики, шлюпки и мелкие суда, потому что, видите ли, я всегда немного плотничал и отлично знаю, как строители обманывают бедных владельцев судов, когда что-нибудь у них попортится. Если бы люди знали, что я могу делать починки, они приходили бы ко мне, но я все думаю, как бы им дать знать об этом? Я не могу повесить вывески с надписью: «Бизли, строитель лодок», потому что я не строитель. Что ты скажешь, Джейкоб?

– Вы не можете написать: «Здесь чинят лодки»?

– Да, но это не вполне годится: владельцы судов желают чиниться у строителей. Вот в чем загвоздка.

– Не такая трудная, как эта сеть, – заметил Том младший, который потихоньку взял иглу матери и начал работать над сетью. – Я сделал только десять петель, и шесть из них вышли длинные-предлинные…

– Ах ты, негодный Том, – сказала старуха, – оставь мою сеть в покое; теперь мне придется употребить гибель времени на то, чтобы распутать десять петель! Я успела бы сделать пятьдесят!

– Отлично, мама.

– Нет, Том, дурно; посмотри на эти прорывы! – Это прекрасно.

– Нет, плохо; посмотри, как пряди запутались.

– А все-таки я говорю, что это прекрасно, мама, потому что следует дать рыбе возможность уйти, а это-то я и сделал; теперь, отец, я дам тебе совет, которым ты останешься доволен; словом, помогу тебе, как уже помог матушке.

– Верно это будет странная помощь, Том, – заметил старый Бизли, – но послушаем.

– Вот что, отец. Очевидно, ты не строитель лодок, но желаешь, чтобы все воображали, будто ты строитель.

– Да, нечто в этом роде, Том, но я никому не хочу вредить.

– Конечно, нет, пострадают только лодки! Сооруди большую вывеску с надписью: «Лодки и суда строятся по заказу и чинятся. Том Бизли». Знаешь, если найдется достаточно безумный человек, чтобы заказать тебе ялик или шлюпку, это его дело; ты ведь не говоришь, что ты строитель, хотя ничего и не имеешь против того, чтобы попробовать заняться этим делом.

– Что ты скажешь, Джейкоб? – спросил старый Том.

– Что он дал хороший совет.

– Да, у Тома есть голова, – ласково заметила старуха. – Да брось ты мою сеть, Том; что за мальчишка! Ну, дотронься до нее теперь, если осмелишься! – и м-с Бизли вынула из камина маленькую кочергу, грозя ею сыну.

– У Тома действительно есть голова, – заметил молодой Том, – но так как он не желает, чтобы она была разбита, одолжи мне, Джейкоб, твой ялик на полчаса, и я исчезну.

Я согласился; Том пошел к двери, мимоходом посадил кошку на спину матери и убежал с криком: «О Боже, Молли, что за рыба!»

Стараясь удержаться, кошка выпустила когти в спину старухи, и м-с Бизли громко закричала, грозясь отплатить сыну; мы со старым Томом не могли удержаться от смеха.

Разговор возобновился, и скоро Том с женой пришли к окончательному решению. Потом м-с Бизли повела меня показывать дом; все комнаты были чисты и опрятны. Когда мы с ней спустились, старый Том спросил:

– Старуха показала тебе комнату с белыми занавесями, Джейкоб?

– Да, – ответил я. – Она очень хороша.

– Слушай, Джейкоб, в мире нет ничего прочного; теперь тебе хорошо, но запомни: эта комната для тебя, если она тебе понадобится. И мы готовы разделить с тобой все остальные. Мы предлагаем это от чистого сердца и даром. Правда, моя старая леди?

– Да, так, Джейкоб, но дай вам Бог удачи в жизни; если же вам не посчастливится, я сделаюсь вашей матерью за неимением лучшей.

Я был тронут до слез. Тут началось обсуждение возможности смастерить ялик для молодого Тома.

В это время я заметил какую-то лодку, плывшуюк нам, а в ней дам. Я присмотрелся внимательнее и узнал собственный ялик, а на его веслах Тома. Через минуту ялик был подле твердой дорожки, и я с изумлением увидел на скамейках лодки м-с Драммонд и Сару. Том выскочил на пристань, придержал ялик и позвал меня. Мне пришлось подойти, помочь дамам высадиться и снова дотронуться до рук тех, с кем уже не думал встретиться. На берегу м-с Драммонд на мгновение остановилась и сказала:

– Мы друзья, Джейкоб?

– О да, моя леди, – ответил я, задыхаясь.

– А я не задам этого вопроса, – весело сказали Сара, – потому что мы расстались друзьями.

Вспомнив, как она дружески обращалась со мной, я сердечно пожал ее пальчики и, взглянув на милое личико, почувствовал слезы на глазах. Впоследствии я узнал, что все это было придумано заранее и что в заговоре участвовали оба Тома. Дамы вошли в домик инвалида. М-с Бизли поклонилась им, передергивая передник, улыбнулась и по-кошачьи поглядела на Тома. Старый Том по-своему был любезен, предложив м-с Драммонд «промочить свисток» после гребли.

Она посмотрела на меня вопросительно, но молодой Том пожелал быть переводчиком:

– Отец спрашивает, не угодно ли вам после качания в лодке покачнуться в сторону бутылки.

– Нет, – ответила с улыбкой м-с Драммонд, – но я была бы благодарна за стакан воды.

Я поспешил исполнить ее просьбу; м-с Драммонд заговорила с женой Тома старшего, а Сара посмотрела на меня и пошла к двери, время от времени поворачивая назад голову, точно предлагая мне отправиться за ней Я так и сделал, и вскоре мы уже сидели на скамейке моего ялика.

– Джейкоб, – сказала Сара, внимательно глядя на меня, – вы будете другом моего отца?

Я думаю, мне следовало отрицательно покачать головой, но она так подчеркнула слово «моего», зная, что это произведет на меня впечатление, что моя решительность и гордость растаяли под мягким взглядом ее красивых глаз; я поспешно ответил:

– Да, мисс Сара, вам отказать я не могу.

– Почему «мисс», Джейкоб?

– Я лодочник, и вы стоите гораздо выше меня.

– По вашей собственной вине, но я не буду говорить больше об этом.

– А я скажу: не пытайтесь заставить меня бросить мои теперешние занятия. Я счастлив своей независимостью и, если возможно, вбудущем сохраню ее.

– Всякий может грести, Джейкоб.

– Совершенно верно, мисс Сара, но яличник никому не обязан. Он работает на всех и все ему платят.

– Придете ли вы к нам, Джейкоб? Завтра. Пожалуйста, обещайте мне. Неужели вы откажете другу вашего детства?

– Я хотел бы, чтобы вы не просили меня об этом.

– Как же тогда вы говорите, что вы друг моего отца? Я не поверю вам, пока вы не обещаете побывать у нас.

– Сара, – серьезно ответил я, – я буду у вас, и в доказательство того, что мы с ним друзья, попрошу у него одного одолжения.

– О Джейкоб, это действительно хорошо, – воскликнула Сара, и на ее глазах заблестели слезы. – Вы меня сделали такой, такой счастливой!

Встреча с Сарой смягчила меня, и мстительное чувство исчезло из моей души. Вскоре после этого к нам подошла м-с Драммонд и предложила вернуться.

– И Джейкоб будет грести, – воскликнула Сара. – Пойдемте, сэр, раз вы хотите быть лодочником, вы должны работать.

Я засмеялся; Том взялся за другое весло, и вскоре мы были подле лестницы м-ра Драммонда.

– Мама, нам нужно дать этим бедным малым выпить, они так усердно работали, – в шутку сказала Сара. – Пойдемте-ка.

Я колебался.

– Нет, Джейкоб, раз вы согласны прийти завтра, то почему же не сегодня? Чем скорее оканчиваются подобные вещи, тем лучше.

Я почувствовал всю справедливость ее замечания, пошел за ней и через минуту снова очутился в той гостиной, в которой пережил ужасные мгновения. М-с Драммонд ушла сказать мужу, что я в доме.

– Как вы были добры, Сара, – сказал я.

– Да, но добрые люди иногда сердятся, сержусь и я…

В комнату вошел м-р Драммонд, Сара не договорила.

– Джейкоб, я рад видеть тебя снова в моем доме, – сказал он. – Меня обманули видимые обстоятельства, и я был несправедлив к тебе.

От его ласковых слов растаяла вся моя былая злоба, я вспомнил прежнюю доброту м-ра Драммонда и почувствовал, что и сам был виноват перед ним. Из моих глаз брызнули слезы, и Сара, как в прежние дни, заплакала вместе со мной.

– Простите меня, мистер Драммонд, – сказал я, когда мог снова заговорить. – Я поступил дурно, проявляя такую мстительность после вашей великой доброты ко мне.

– Мы оба были неправы, но бросим это, Джейкоб. Мне нужно пойти распорядиться делами… потом я снова вернусь к вам. – И м-р Драммонд вышел из комнаты.

– Вы добрый, милый, – сказала Сара, подходя ко мне. – Теперь я действительно по-настоящему люблю вас.

Я не успел ответить ей, как в комнату вошла м-с Драммонд и стала расспрашивать меня о том, где и как я теперь живу. Сара задала мне несколько пытливых вопросов о Мэри Степлтон, и когда я ответил на них, в гостиную снова вошел м-р Драммонд; он так горячо пожал мне руку, что мне стало еще более стыдно моего поведения относительно его. Разговор сделался общим, но в каждом из нас все еще чувствовалось некоторое замешательство. Наконец Сара шепнула мне: «Чего же вы хотели просить у отца?» Я временно забыл об этом, но теперь сказал, что мне очень хотелось бы взять у него часть моих денег.