Сапоги сэра Эдварда были вычищены и он собрался уходит. Положив руку на вьющиеся густые кудри, венчавшие классический лоб ребенка-итальянца, он сказал мягко, и голос его вручал точно отдаленная музыка.

– Юноша, ты хорошо поступаешь. Люби добро. Защищай невинного. Заботься о нищем. Уважай философа… Подожди! Можешь ли ты сказал мне, что такое Истина, Прекрасное, Невинность, Добродетель?

– Это слова, начинающиеся заглавными буквами, – сказал быстро мальчик.

– Довольно! Уважай все, что начинается заглавною буквою. Уважай меня! – и положив пол-пенни в руку мальчика он удалился.

Взор мальчика остановился на монете. Черты его лица мгновенно страшно изменились. Низкий рассчет исказил благородные линии его чела. Его черные глава сверкали с сдержанным гневом, точно у змея. Пригнувшись руками к камню, он прошипел вслед удаляющейся фигуре баронета только одно слово:

– Обманщик!

II. В свет

«Одиннадцать лет тому назад, – говорил сак с собою сор Эдвард, когда его бругем медленно катился в комитет, – ровно одиннадцать лет тому назад мой незаконный сын таинственно исчез. Я не сомневаюсь, что этот юный чистильщик сапог – он самый. Мать его умерла в Италии. Он ужасно похож на свою мать. Мне кажется, нужно было бы позаботиться о нем. Открыть ли ему, кто я? Нет! нет! Пускай лучше он отведает сладости труда. Бедность возвышает ум и зажигает любовь в прекрасному. Я поступлю относительно его ни как отец, ни как опекун, ни как друг – а как философ».