Но как любопытство, вероятно, столько же мучит читателей, как и нас самих, чтобы постигнуть, предузнать, кто таков будет Онегин, то мы, теряясь в догадках и предположениях, невольно остановились мыслью на Чайльд-Гарольде знаменитого Бейрона^[5]. Вот что говорит британский бард о герое своей поэмы: «Было бы гораздо приятнее и даже легче изобразить характер любезный; можно было бы без труда скрыть его недостатки, заставить более действовать, нежели рассказывать: но, выводя на сцену Чайльд-Гарольда, я имел целию показать, что ранний разврат сердца и ума поселяет в нас пресыщение и препятствует наслаждаться новыми удовольствиями. Все, что только может возбудить раздражительность ума (после честолюбия, сильнейшей из пружин): красоты природы и странствования – потеряли власть свою над душою испорченною или заблудшеюся. Если б я продолжал поэму, то Чайльд-Гарольд был бы образцом человеконенавидения, ибо начертанный мною план, который я намеревался кончить некогда, представлял с некоторою разницею современного Тимона или, может быть, пиитического Зелуко»^[6]. – Вот характер Чайльд-Гарольда, также молодого повесы, который, наскучив развратом, удалился из отечества и странствует, нося с собою грусть, пресыщение и ненависть к людям. Не знаем, что будет с Онегиным; до сих пор главные черты характера те же. Онегин также, промотав имение самым неприличным образом, возненавидел людей без всякой причины и удалился в деревню; что будет далее – увидим. Должно ли говорить о стихосложении, о гармонии, о счастливых оборотах, об остроумии, о сатирическом, весьма приятном духе сего отрывка? Этим преисполнена вторая глава, и она написана стихами Пушкина. Этого довольно.

5. Это предложение вызвало полемический отклик Д. В. Веневитинова в его заметке о II главе «Евгения Онегина» (Московский вестник. 1828. N 4).

6. Слова из «Дополнения к предисловию», написанного Байроном для четвертого издания двух первых песен «Чайльд-Гарольда» (1814). Тимон Афинский жил в V в. до н. э., в годы Пелопоннесской войны в Древней Греции. Междоусобные распри, многочисленные войны и бедствия превратили его в человеконенавистника, и он отгородился от людей, поселившись в доме-башне. Шекспир сделал его героем одноименной трагедии. Зелуко – герой нравоописательного романа Джона Мура (1729–1802): «Зелуко: различные виды человеческой природы, заимствованные из отечественной и иностранной жизни и нравов». Ожесточенный мизантроп.