Князь-дракон в магической академии

14

Далмата никогда не водили на прогулку. Он сидел в одиночной камере в башне, где кроме него был только надзиратель, следивший за ним, и его помощник, и даже им не разрешали с ним говорить. Они молча приносили еду, а потом молча забирали тарелки.

Силы у него отобрали. До этого он видел такую махинацию только единожды, и точно знал: этим занимаются или безумцы или садисты. Тот парень, который делал это при Далмате, был безумцем. Тот, который делал это с Далматом, – садистом. Семнадцать лет назад он переложил его силу в новорожденного младенца, и теперь все, что оставалось Далмату – это поднимать с пола крохотные камушки, на большее он был больше не способен.

Но сегодня был особенный день. Он почувствовал родную силу где-то неподалеку. В стенах Баспаны, наверняка это был студентик, который поступил сюда на практику помощником надзирателя. И, может быть, ему повезет, и это будет помощник его надзирателя.

В прошлом году помощником надзирателя был какой-то молодой студентик. Это длилось месяц, потом его заменили на другого молодого студентика. В позапрошлом году было то же самое. И в этом году уже был один студентик. Один минус – они все были не из болтливых, так что поговорить ему было сильно не с кем.

Далмат пересел с нар на пол, чтобы видеть лестницу, с которой появляются надзиратели. Сегодня должен прийти новый помощник. Он внутри ликовал. Из развлечений для почти сорокапятилетнего мужика осталось только угадывать, когда сменится помощник надзирателя. Видела бы его Эмилия, покрутила бы пальцем у виска.

Когда на лестнице показалась красная макушка, сердце у Далмата пропустило удар в ожидании. В ожидании… того самого. Но нет, она оказалась намного моложе, но очень похожа на Эмилию в те времена, когда они с Далматом только познакомились.

– Вот, – сказал ей надзиратель, – тут будешь сидеть. Сторожить только этого, – он указал на Далмата. – Он у нас не буйный, просто сидит отдельно.

Девушка перевела на него взгляд, и Далмат все понял. Это ее дочь. Только Эмилия могла кидать такие заинтересованно-недовольные взгляды.

Впервые Далмат видел, что в помощники надзирателя берут девочку-студентку.

– А это кто? – спросила она. – И почему он так на меня пялит?

Надзиратель тут же выхватил из-за пояса дубинку и угрожающе шагнул к Далмату. Тот послушно отполз от решетки, чтобы ему вдруг не прилетело – тут им никто не запрещал его бить. Он сел на нары.

– Это так, – надзиратель хохотнул. – Самый сильный маг современности, – Далмат уловил в его голосе издевку. – Телохранитель императора, распорядитель личной гвардии.

Девчонка Арте с недоверием зыркнула на надзирателя, а потом перевела этот же взгляд на Далмата. Она была невероятно похожа на Эмилию. Далмат не мог отвести от нее взгляда; все, что сейчас занимало его голову – может ли эта девочка быть его дочерью? Она не слишком юна, а с Эмилией Далмат последний раз виделся лет… двадцать назад. Может ли ей быть двадцать лет? Запросто. Может ли ей быть пятнадцать? С тем же успехом.

– А какого хрена он тогда тут сидит? – спросила она.

– Силы нема, вот и сел.

Девчонка помотала головой; она явно не улавливала связь. Далмат тоже. Он следил за тем, как изменяется ее мимика, за тем, как она двигается, и с удивлением для себя отмечал, что она просто копия Эмилии, до мельчайших деталей. Он был бы счастлив, если бы это была его дочь.

– Порешал весь личный состав, вот силу и отобрали, – снова сказал надзиратель. – А… – он махнул рукой, – ты еще не родилась, когда он сел.

– Откуда такая уверенность? – горделиво спросила девчонка. По душе Далмата разлилось тепло; хоть какое-то у него теперь будет напоминание об Эмилии. Хоть ненадолго.

Девчонка поймала его тяжелый испытывающий взгляд; она не отвела глаз и послала ему в ответ испепеляющий взгляд. Далмата это повеселило! Даже если она с ним не заговорит, с ней можно хотя бы переглядываться, уже хоть какое-то общение, даже минимальное.

– Что он там? – спросил надзиратель.

– Ничего, – ответила девчонка. – В гляделки играем.

– Кто побеждает?

Она не ответила. В конце-концов она отвела взгляд и ушла из поля видимости Далмата; судя по звуку села за стол.

– Только коза может переглядеть ведьму, – услышал он. Эмилия говорила ему то же самое, когда они были моложе; его губ коснулась улыбка.

Далмат прикрыл глаза, и на его щеку выпала одинокая слеза. Последние семнадцать лет он провел в тюрьме, и единственным его утешением за все время были воспоминания об Эмилии. Иногда ему казалось, что – возможно – он чересчур сильно к ней привязан, но… во-первых, ничего изменить уже было нельзя, а во-вторых, это было в каком-то смысле даже приятно.

Ему не хватало банальных объятий и легких, едва заметных поцелуев на щеке, какие могла ему дать только Эмилия, зато у него было другое – воспоминания об этом, такие яркие, будто он просыпался в ее объятиях только вчера. Он все еще помнил, какая бархатистая на ощупь ее кожа; он все еще помнил, как от нее пахло – цветами и цитрусом.

И ему все еще было горько, что тогда она выбрала Маркэля, черт бы его побрал, Кортеза, а не тихоню-старосту, который превращался в дракона. Но в итоге она оказалась права: очень скоро он оказался в тюрьме. Не сказать, что случайно, он ведь и правда убил всех тех людей. Но если бы не это, его бы нашли, за что посадить – королю очень нужна была его сила. Это Эмилия предсказала с точностью, которой Далмат завидовал уже семнадцать лет. Кто знает, может, все могло быть по-другому.

***

Прошло два дня, а девчонка Арте все еще была здесь. Далмат часто сидел на полу и наблюдал, чем она занята. Работы у его надзирателей было немного, и в целом им разрешалось заниматься чем угодно, кроме сна. Девчонка Арте читала книги; Далмат не мог разглядеть обложки. Наверное, что-то по учебе. В лето всегда на работу приходили студенты – это было понятно и по их внешнему виду, и по разговорам с надзирателями.

Она сидела одна. Надзиратель куда-то ушел, и впервые за несколько дней. Они нечасто оставляли помощников одних и, вообще-то, это возбранялось. Далмат подполз к решетке вплотную и шикнул ей. Девчонка Арте отвлеклась от книги и подняла глаза. Блестящие, янтарные глаза. Прямо как у Эмилии.

– Как твое имя? – спросил Далмат охрипшим голосом и прокашлялся. Обычно его били даже когда он говорил сам с собой. Хорошо еще, что он помнил, как говорить.

Девчонка Арте снова опустила глаза в книгу, но Далмат не отвел от нее взгляда. Она чувствовала, как он на нее смотрит. Она зыркнула на него и снова притворилась, что читает.

– Меня учили не разговаривать с незнакомыми дядями, – по-детски запищала она, и Далмат улыбнулся; Эмилия делала так же, когда ей нужно было получить то, что она хочет. Удивительная схожесть. – Особенно с теми, кто сидит в тюрьме.

– Я знаком с твоей мамой, – Далмат решил зайти с козырей. Наверняка ее подкупит это. И он не прогадал. Девчонка отложила книгу и наклонилась вперед, с интересом вглядываясь в него.

– Откуда, интересно? – спросила она, всматриваясь в его лицо.

– Мы учились вместе, – сказал он, и даже не соврал. Девчонка перетащила стул к его камере и села на расстоянии двух вытянутых рук, чтобы даже если попытается, он не смог ее достать. Хитро.

– И какой была моя мама?

Далмата это испугало; как легко она согласилась говорить о своей маме, и с какого неожиданного и странного вопроса она начала. Какой была ее мама. Далмат хмыкнул. Что это могло значить?

– Сначала твое имя, – сказал он. Не то, чтобы это было сильно важно. Просто хотелось знать имя девочки, которая вполне могла быть его дочерью. Но с каждой секундой сомнения становились все больше и больше.

– Мирэн, – просто ответила она. Мирэн, повторил про себя Далмат. Интересное имя, почему именно оно?

– Приятно познакомиться, – он приопустил голову, вроде как, кивнул; он не сводил с нее глаз. – Меня зовут Далмат.

– Да, я прочитала выдержки из личного дела, – она усмехнулась. – Странно думать, что я не знаю, кого охраняю.

Он тоже усмехнулся. Смышленая, как и ее мама. Эмилия, наверное, гордится, имя такую дочь.

– Ну так, – снова сказала Мирэн, – какой была моя мама?

Этот вопрос уже второй раз ставил Далмата в тупик. Он не мог сказать ничего об Эмилии, что не выдало бы его особенного отношения. Он попытался припомнить, что говорил о ней джау Астасагар, старый сводник, наверное, уже отправился на покой. Но он как будто тоже говорил о ней только чрезвычайно хорошие вещи.

– Жестокая, – вспомнил Далмат. Как она крутила им и Кортезом; наверное, она была жестокой. Но как она не мог любить никто. Далмата до сих пор кололи воспоминания о ней, хоть он и погружался в них каждый день. – Справедливая, – теперь он вспомнил, как она злилась на Фанобаррена, что он повесил на нее доклады за несколько недель, хотя жаловаться на него ходила даже не она, а Гойен. – И немного безумная, – добавил он, вспомнив, с каким безумием она колотила его после того раза. Будь он просто человеком, ожоги от молний не сходили бы еще месяц. Зато потом с таким же безумием она отдавалась ему снова и снова.

Далмат прикрыл глаза, снова погружаясь в воспоминания о том, как Эмилия лежала в его руках; тяжесть ее тела приятно грела душу, и Далмат был бы рад, если бы она его раздавила. Но она не могла. У нее были мягкие сочные бедра и округлая упругая грудь, которой она всегда прижималась к его груди, когда целовала его. Он бы все отдал, чтобы испытать это еще хотя бы раз.

– Вы были влюблены в нее? – спросила Мирэн, и он вздрогнул. Никто не обращался к нему на “вы” в этом месте, а еще она оказалась слишком проницательной.

Далмат сделал невозмутимое лицо и как мог строго спросил:

– Почему ты так подумала?

– У вас на лице написано “я был влюблен в Эмилию Арте”.

Язва. Такая же язва, как ее мама. Наверняка, эта мысль тоже отразилась на его лице, потому что Мирэн заулыбалась.

– Да, – признался Далмат, – был. И до сих пор. Может, теперь ты расскажешь, какая она сейчас?

Мирэн тихо хмыкнула, не то взвешивая в голове, стоит ли ему рассказывать, не то придумывая, что бы сказать. Надежды Далмата не оправдались, и Мирэн просто ответила:

– Не знаю. Она бросила меня, когда мне было три.

Далмат опешил; вдруг все стало ясно и понятно от того, почему дочь Эмилии оказалась здесь до того, почему она задала такой странный вопрос о своей матери. И теперь Далмата волновало только одно:

– А… – он проглотил часть фразы. – Почему?

Мирэн пожала плечами.

– Вроде как, я позор семьи.

– И как ты потом?

Далмат уже переживал за нее как за собственную дочь. Немыслимо, чтобы Эмилия бросила ребенка, ради которого столько всего сделала. Она говорила только о дочери, центром ее жизни была ее еще не рожденная дочь. И бросить ее вот так…

– Жила с отцом. После поступления в Академию и он от меня отказался.

У Далмата упало сердце. Маркэль, черт бы его побрал, Котрез, конечно, та еще свинья, но отказаться от ребенка. У нее ведь никого не осталось. Далмат покачал головой. Если бы он знал, что так будет, он бы убил его на месте; тогда у Эмилии бы точно не осталось выбора. Наверняка если бы Эмилия знала, как он поступает с ее дочерью, она бы и сама его задушила. Только вот где она пропадает столько времени?

– А теперь где ты живешь? На попечении Академии? – спросил Далмат; из чистого любопытства, но только потом понял, как это выглядит со стороны. Взрослый мужик, который почти полжизни провел за решеткой, спрашивает у студентки, где она живет. Мда, докатились.

Мирэн прищурилась, наблюдая за его лицом; наверняка она тоже решила, что это странно. Но, видимо, она поняла, что он и правда спрашивает ее из чистого любопытства.

– Нет, – сказала она. – У дяди.

Далмат заулыбался; хоть одно знакомое лицо в этой истории.

– С Арнасом? – спросил он, и Мирэн опешила. Для нее, видимо, было крайне удивительно, что заключенный знает еще и ее дядю.

– Откуда вы его знаете?

– Оттуда же, откуда и твою маму.

– Влюблены в него были? – усмехнулась Мирэн, и Далмат тихо фыркнул от смеха. Уже давно никто не пытался с ним шутить, и, честно сказать, от этого низкого юморка он чуть не порвался.

– Да нет же, учился на год младше.

– И каким он был? – спросила Мирэн. Далмат качнул головой. С ней вообще кто-нибудь в ее семье разговаривает?

– Он всегда был замкнутым. Я с ним почти не говорил, но в лицо мы друг друга знали. Даже руки при встрече пожимали.

– Ну я так и поняла, – буркнула Мирэн. – Он вообще не изменился, тоже со мной не разговаривает.

Губ Далмата коснулась улыбка; хоть кто-то не меняется с годами.

– Расскажите еще о моей маме, – попросила Мирэн, и это и правда было похоже на крик ребенка, жаждущего быть ближе к семье.

Далмат тяжело вздохнул; ему было ее жаль, почти так же, как и себя. Оба были в итоге оставлены или выброшены, как ненужные игрушки. Если бы он вышел отсюда, он бы стал для нее отцом; любил бы ее как свою дочь и окружал заботой, которой ее не окружала мать и которой он хотел бы окружать свою дочь. Они могли бы помочь друг другу, стать друг для друга родственными душами, попробовать образовать половинку семьи. Только вот Арнас ее никогда ему не отдаст, и Далмат отсюда никогда не выйдет.

– Твоя мама была удивительной девочкой, – заговорил Далмат. – Я наблюдал за ней с первого дня; конечно же, я знал, кто она такая. Но так вышло, что… Пять лет не решался познакомиться. И в итоге нас познакомил случай; ей нужен был доклад по зоологии.

Губ Далмата коснулась теплая улыбка; он помнил, как испугался и удивился, когда на пороге его комнаты возникла Эмилия. Это было чудом, и чудом и прошло сквозь его жизнь. Он все еще помнил ее раздраженный взгляд; она всегда ему нравилась. Когда она смотрела на него, он таял, но знать об этом ей было не обязательно, потому что любовь не главное. Главное – это чтобы отец ее дочери мог обеспечивать ее и ребенка.

– Чем занимается Кортез? – спросил Далмат. Мирэн приподняла брови; не в удивлении, а в сомнении, и тут Далмат отметил их различие: рядом с ним Эмилия никогда не демонстрировала такую эмоцию. Она была игривой и кокетливой, иногда злой и раздраженной, часто сомневалась в своих действиях и много думала, но никогда он не видел у нее такого лица. Такое лицо делал только Маркэль Кортез.

– Мэр, – ответила Мирэн. – В Одоле.

Далмат сдвинул брови. Он никогда не слышал об этом городе, хотя по географии у него всегда было “хорошо” и “отлично”.

– Это где?

– На самом севере, – Мирэн закуталась в надзирательскую куртку. – Деревня под горой Галура.

Гору Галура он знал, и поэтому кивнул. Это самая северная точка континента. Не верилось, что там вообще хоть кто-то живет.

– Далеко же он забрался, – заметил Далмат, и Мирэн кивнула. – Только, как видно, ничего сверхъестественного так и не достиг.

Мирэн приподняла бровь.

– Должен был?

– Да, – протянул он. – Твоя мама хотела финансовой стабильности. Видимо, Кортез, все-таки, оказался не таким перспективным кандидатом, как она рассчитывала. Кто знает, если бы я раньше к ней подошел, может и не сидел бы здесь.

– У него другая семья, – сказала Мирэн, и Далмат едва не подавился воздухом. Он замолк, внимательно следя за ее взглядом, но она оставалась серьезной. – У него дочь младше меня на год.

Далмат опешил еще сильнее, чем до этого. Ну, теперь яснее, почему Эмилия, все-таки, от него ушла. Невозможно, наверное, жить с человеком, у которого другая семья. Даже если любовь не главное.

– Сколько тебе? – спросил Далмат. Он ведь и правда мог бы взять над ней опекунство.

– Семнадцать.

Далмат замер, как громом пораженный. Он покачал головой. Нет, Эмилия не могла отправить на это свою дочь. Она слишком любила ее, чтобы сделать с ней… такое. Она же знала, что это такое, она бы никогда…

Или отдала бы? Не поэтому ли она позже ее бросила?

У Далмата не осталось сомнений – она точно дочь Маркэля Кортеза… Но вот не носит ли она в себе силу Далмата? Спрашивать, превращается ли она в дракона – глупо; она, может, этого и не знает. И тем хуже для нее. Чем дольше она будет оставаться в неведении, тем опаснее для нее и для окружающих это будет становиться.

– А ты, – начал Далмат, чуть наклонившись вперед. Мирэн тоже чуть наклонилась. – Не замечала за собой ничего странного?