– Но я знаю… И тоже хочу, правда! – Испугавшись, что Нина сейчас заплачет навзрыд, Генка решил ее хоть как-то утешить. – Хочу побеждать, всегда!
Но постепенно подкрадывавшаяся Нин-зя не расплакалась. У нее глаза были совсем сухие, Генка успел рассмотреть, когда она подняла лицо и улыбнулась.
Одновременно с улыбкой Нин-зя ударила.
Кулак ее полетел в лицо Генки со скоростью пули. Если бы она попала, сила удара выкинула бы его далеко за край доски, прямо в чмокающие волны мусора. Если бы он попытался уклониться вбок, он потерял бы равновесие и тоже упал, хоть и ближе… но Фрицу подошло бы где угодно.
Но каким-то шестым чувством Генка в доли секунды понял, что сейчас произойдет и принял верное, инстинктивное решение. Он присел.
Кулачок Нины, легендарный среди дворовых детей, непреодолимый и быстрый, как молния, просвистел над головой Гены – он ощутил, как ее удар пошевелил волосы у него на макушке. Глаза он зажмурил, так что он не увидел ни того, как торжество на лице Нинки сменилось изумлением, как повело в сторону её плечо, как нога поехала вбок, соскальзывая с мокрой доски.
Он только услышал особенно громкий чавкающий звук.
И голос, который произнес:
– Будет исполнено.
На четвереньках, медленно, дрожа и всхлипывая, Генка пополз по доске к спасительному полу. Добрался до него и тут руки у него подкосились и он упал лицом в рюкзак. Наверное, ему повезло – тот пах домом, и в его голове, из которой исчезли все мысли, кроме тех, что были о пыли, грязи и плесени, постепенно появилась крохотная мыслишка. Она свербила, зудела и мешала проваливаться в мягкое, разъедающее осознание того, что случилось непоправимое… Мысль была такая:
«Рюкзак надо будет обязательно вернуть на место, чтобы родители не заметили».
Эта странная, неуместная мысль вернула Генке часть разума. Он, шатаясь, поднялся с пола, медленными, старческими движениями натянул рюкзак на спину. И пошел в сторону выхода.
Его не особенно удивило то, что, поднимаясь по лестнице, он услышал наверху голоса. Его вообще мало что могло удивить сейчас.
Свечей в этот раз горело много и кладовая была залита желтым светом. На ящиках и коробках сидели девчонки. Лиза, Соня и Аня. Они изумленно таращились на поднявшегося из погреба Генку – грязного, с потеками слез на щеках, мятым рюкзаком за плечами.
– А ты что тут делаешь? – Спросила Аня. – Нина сказала, что хочет нам что-то важное показать… Наверное, хотела еще одну мышь кинуть… Ты ей мышь принесла?
– И где она вообще? – Наморщила нос Соня.
А Лиза подскочила к проему и крикнула в темноту:
– Нинка!
Генку словно ударило током. Он схватил Лизу за руку и грубо оттолкнул в сторону. Потом торопливо стал закрывать створку погреба.
– Ты что делаешь?! – Возмутилась Аня. – Там же… – И осеклась.
Створка со стуком опустилась и Генка задвинул засов. Повернулся к девчонкам.
– Нина упала. Да, Аня, я принес…ла ей мышь. Она пошла по доске, поскользнулась и упала. Не мышь, Нина… И… всё. Он ее съел. Их съел.
– А что теперь будет? – растерянно спросила Соня и заплакала. Тихо, без рыданий – просто из ее глаз потекли крупные слезы, будто кто-то открыл кран.
– Что мы скажем… взрослым? – Прошептала Аня.
– Ничего. – Твердо ответил Генка. – Они все равно ничего не смогут сделать. Если наши родители придут сюда… – Генка старался говорить как можно убедительней. – Если они придут сюда, – слышите? – Маниту их тоже съест! Вы этого хотите?
Теперь уже заплакали все девчонки, и замотали головами. А Генка продолжал, наступая на них:
– Маниту их съест, и тех, кто придет их спасать, тоже съест! А потом все про них забудут, потому что всегда забывают, когда уходят из этого дома! Кто знает, кого он вообще съел до этого!
– Тоню? – Подняла на него покрасневшие глаза Лиза.
– Тоня уехала в лагерь, – неуверенно поправила её Аня и Лиза прошептала:
– А, точно.
Генка вздрогнул. А вдруг… Что если Тоня никуда не уезжала? Ее родители могли придумать сказочку про лагерь, чтобы не пугать детей пропавшим ребенком… И ведь узнала как-то Нин-зя про то, как сбывается всё, что пожелаешь, стоит бросить жертву Маниту? Может, она сказала что-то, а потом Тоня упала, а это сбылось…
Генка помотал головой. Ерунда. Если бы пропал ребенок, родители так просто не отпускали бы их бегать где ни попадя.
– Так, – Генка рявкнул и хнычущие тихонько девочки встрепенулись. – Мы же не хотим, чтобы кто-то сюда пришел и тоже упал?
– Нет, – покачали они головами.
– Значит, давайте заваливать проход. Всем, что под руку попадется.
И они принялись за работу. В ход пошли сначала коробки, потом ящики. Вчетвером они накидали поверх входа в погреб много мусора, с трудом, но подтащили несколько обрушившихся балок из кухни. В ход пошли поржавевшие сковородки и кастрюли, потом обломки кирпичей…
Генка таскал, таскал, бросал… и мысленно примеривался: сможет ли он поднять эту балку один? Получится ли отодвинуть большой шкаф в одиночку?
Он знал, что ему может… захотеться вернуться. Прийти сюда снова. И не от взрослых он закрывал этот вход, а от себя.
Закончив, он заставил девчонок, которые чуть не падали от усталости и предлагали посидеть, подняться наверх. Выбравшись из дома, они упали на траву в заброшенном садике. Над головой синело небо.
Тёмный, животный страх ушел. Но обычный – остался. Пока его отвлекала задача – завалить проход, – Генка не вспоминал, что было, а сейчас в его голове опять раздавался этот чавкающий звук, снова и снова.
– А мы сегодня будем доигрывать, или как? – спокойным голосом спросила Лиза.
Гена не поверил своим ушам. Приподнялся на локтях, посмотрел на девочку… Натолкнулся на совершенно обычный взгляд серых глаз. Ни следа пережитого, может, в самой глубине, на донышке зрачка…
– Нет, конечно – фыркнула Аня. – Ты что, совсем? Без Нины не будем.
– А где она?
Генку обдало холодком.
– Куда-то ушла… – Аня запнулась и продолжила.– Да, ей надо было что-то важное сделать.
Они вышли на улицу, щурясь от солнца. Генка повернулся к девчонкам.
– Мы сюда больше ходить не будем. – Сказал он твердо и по очереди посмотрел каждой в глаза, дожидаясь кивка в подтверждение. – Там обвал был, помните? Рухнула балка, и вход в погреб завалило. – И повторил. – Так что сюда больше ходить не будем.
– Хорошо, – с видимым облегчением, легко согласились девочки.
И пошли по домам, с удивлением рассматривая поцарапанные руки.
Генка тоже пошел домой. Он не думал в этот момент о Вите, который, наверное, в недоумении кружит сейчас по дворам, гадая, где все.
Он думал о Нине.
Почему девчонки так быстро забыли обо всем, что было внизу? Почему он помнит? Может, потому что был рядом с Маниту… Но девчонки и раньше легко забывали, даже когда ходили, просто относили мышей.
Может, разница в том, что он… присутствовал, когда… когда Нина упала? А Нина помнила всё про Маниту, потому что при ней упала Тоня?
Генка бы сейчас всё отдал, чтобы забыть, как девчонки. Возможно, смутно помнить, что они куда-то ходили, там было темно, а Нин-зя… потерялась.
Но он не забыл ни единой секунды из того, что было внизу, в погребе.
Генка вернулся домой. Действуя механически, бросил рюкзак в таз, налил воды, насыпал порошка. Добавил туда одежду «Ленки». Включил душ и стоял под щекочущими струйками воды долго, погрузившись в мысли.
После душа причесался, переоделся в чистое. Потом постирал рюкзак, вещи, повесил сушиться на балконе. Лег на кровать и открыл «Алые паруса» на том же месте, где забросил их неделю назад.
Вернулись родители. Заглянувшей в комнату маме Генка ответил, что все было в порядке. Мама ушла.
А потом Генка услышал условный стук в стену между балконами. «Тук-тук-тук. Тук-тук».
Он не ответил, и пять секунд спустя в проеме балкона появился Витька.
– Ну, ты жук. – С укором произнес он. – Я же видел, что у тебя лампа горит, не мог постучать в ответ? Что случилось то? Где все были? – Он сел на край кровати, в которой лежал Генка, все еще с книгой в руках, и щелкнул ногтем по обложке. – Мы пол-дня бегали по району, искали вас. Куда все провалились? У тебя не вышло бросить… свинок, что ли?
– Вышло. – Ответил Витя и закрыл книгу. – Просто потом планы поменялись. Нину родители срочно позвали и она всё отменила. А я вас не нашел, потому пошел домой.
– Вот зараза, – Витька цыкнул зубом. – Всё же так хорошо устроилось! Свинок ты бросил, мы бы победили! А так… Как мне теперь её достать, а? Это что же, ждать следующую неделю… и отдать этой твари… еще кого-нибудь? Блин! Блинство!
– Я не думаю, что девчонки будут играть еще когда-нибудь. – Сказал Генка ровным голосом. – Но если будут… Ты, Витька, не беспокойся. Теперь мы будем побеждать. Очень, очень, очень долго.
***
Ночью Генке приснился сон. Он шел по их району. Был день, наверное, воскресенье, потому что на улицах никого не было.
Генка знал, где-то под землей, глубоко внизу – там, где проходили теплотрассы, в подвалах домов и в лабиринтах аварийных коридоров, в бывших бомбоубежищах, теперь забытых и заколоченных – прорастали крохотные усики. Черные и шипастые, как лапки тараканов, белесые, сухие и ломкие, как старые обои; мокрые, желтые, склизкие, как больные улитки, – они тянулись, пролезали в щели, обвивали трубы, просачивались в краны, проступали сквозь стены, как плесень, вылуплялись из земли, как дождевые черви.
Маниту рос.
Еще совсем недавно он был маленьким. Крохотным, как яйцо паучка. Потом стал размером с половую тряпку. Потом – с большую лужу.
Затем ему повезло: он получил крупную добычу. И разросся на весь подвал. Его кормили. Бросали ему пищу, и он был благодарен. Он всегда отвечал добром на добро. Как он его понимал…
Существо, что приносило ему пищу чаще других, приходило говорить с ним. Делилось частью себя – капельками крови из рук и ног. Будило его этими красными, вкусными каплями, показывало свои мысли. И за это он тоже был благодарен, и делился с существом своими снами. Он старался всегда вознаграждать равно тому, что было ему дадено.
По-честному.
Именно это существо впервые назвало его «Маниту». Имя ему понравилось, и он в ответ тоже назвал существо по имени. Оно обрадовалось. А потом пришло к нему, и он принял это существо, и в награду дал следующему существу исполнение его желания.
На самом-то деле он дал новому существу чуточку больше. Маниту редко отступал от своих правил, но в этот раз радость была слишком велика и он дал чуть больше.
И теперь рос. И радовался жизни.
Маниту знал, что новое существо где-то там. И ждал его.
Такой сон приснился Генке. Он, по счастью, не запомнил его. Да и события, случившиеся этим летом, постепенно сгладились в его памяти, потускнели. Витьке он так ничего и не рассказал, а девчонки, казалось, сами поверили в версию с потерявшейся подругой. Потом началась школа, в которую он пошел уже как Генка. Встретившись там с девчонками, он приготовился объясняться, но они лишь слегка хмурились, встретившись с ним взглядом, будто он им напомнил кого-то, и все. Переубеждать их Гена не стал. Заново знакомиться – тоже.
Год спустя он уже мог спокойно, без содрогания вспоминать то, что произошло… Два года спустя лишь смутно припоминал что-то неприятное. Потом забыл это лето…
Генке повезло, что он, проснувшись, не помнил своего сна.
Потому что под конец он увидел кое-что еще.
Он увидел, что много лет спустя, став взрослым, он вернется в свою старую квартиру. Пойдет в заброшенный дом, который так и будет стоять заброшенным и нисколечко не изменится. Спустится в кладовую. Разгребет дрожащими руками мусор и доски – в детстве они казались такими большими! – и спустится в погреб.
Он проведет там два дня и выйдет наружу, улыбаясь.
А потом в этом районе начнут пропадать дети.