Рождение казака

Глава 14

В облачно-густом паре русской бани, что при казарме, было не продохнуть. Паша и Глеб, завёрнутые в простыни, разгорячённые от берёзовых веников энергичных банщиков, вышли отдохнуть от жа́ра в предбанник, где посреди бревенчатого помещения, обвешанного всякого рода диковинными банными штуковинами, стоял грубо сбитый, но идеально отшлифованный деревянный стол с глиняными крынками, в которых юношей ждал травяной настой.

Ангел-хранитель, умиляясь розовощёкими подростками, вынырнула из-за стопки с сухой одеждой:

– Простуду не прихватили?

Весёлым шепотком сын ответил:

– Не-а. Мам, нас жупаны спасли. Слава Богу, мы не в них выкупались, а то даже не знаю, как бы выплыли. Да и с баней подфартило. Её к субботнему утру уже с вечера приготовили.

Друзья уселись за стол и взялись за лечебный напиток, который по наказу банщиков, совмещающих роль лекарей, должны были испить до дна.

Сморщившись как от доброй порции свежеприготовленной ядрёной горчицы, Паша отставил крынку:

– Фу, ну и гадость! Что это за протухшую кислятину нам подсунули?!

Сразу оробевший Глеб, только что собиравшийся пригубить, тут же опустил глиняный сосуд:

– Что так мерзко на вкус?

И тут одноклассник расхохотался:

– Видел бы ты сейчас своё лицо! Вкуснотища! Сам попробуй! Это по ходу зелёный чай, имбирь и ещё что-то.

– М-м-м, тут ещё мелиса, – протянул Бойченко, сделав несколько глотков.

– И родиола розовая, – поделился секретом зелья есаул, который тоже завернувшись в простынь, вышел из парной.

Емельян Прохорович недавно присоединился к подопечным. Им ещё только предстоял разговор о случившемся.

Могучий мужчина сел напротив инстинктивно прижавшихся друг к другу юношей, и буравя тяжёлым взглядом, где, тем не менее, можно было разглядеть, как мелькают озорные чёртики, вымолвил:

– Ну, что сказывайте хлопцы, как вас так угораздило?

– С чего начать? – зажмурился Степанцев.

– С конца не надо. Его я видел. Только не придуривайся боле про потерю памяти, а то выпорю.

– Э-э-э я не придуриваюсь…, – жалобно протянул Паша, единым махом представив перспективу, если попытается рассказать о том, что прибыл из будущего, и ясно осознав, что тогда уж им точно несдобровать.

– Стало быть, это пока в сторонку отставим, время не пришло… Ну, тогда так. С месяцок назад мне войсковой священник поведал о кое-каком видении Питерских святых отцов. Предупредил, что парочка чудных молодых казаков как появится, так я один клубочек интриг, что вокруг императора вьётся, подразмотаю. В тот день как вы появились, а жандармы доложили, что никто на территорию дворца не проходил, я и смекнул, что о вас родимые речь шла. Оттого-то вам препятствий не чинил, – ни капли, не возмутившись, рассказал есаул, и прикрякнув поведал о событиях последней недели: – Ма быть и не безукоризненно, но я уж сложил, что вами руководило. Под наблюдением вы были сынки, с самой первой минуточки. Докладывали мне о ваших странностях. Потому и заданий вам особо не давал. И не переживал, что притравите. Ждал, как себя проявите. Вы и показали, – Емельян Прохорович смеясь, замотал головой: – Прасковья вмешалась это хорошо, а то вы так далеко зашли, что уж надо было останавливать, ещё чуток и к самому бы императору в личные покои вломились бы. И нам вскрыться пришлось бы, а за вами то, не только мы наблюдали. Координаты ваших перемещений мы по тому, что у Кордоленского выудили, вычислили лишь опосля, как вас дубинкой приложили. Тогда и поняли, что для блага державы стараетесь, раз в бумажку послания умудрились заглянуть и не отступили перед опасностью. Да и засим уразумели, что всех негодяев сохранить надобно и к суду приставить.

– Так ваши люди и на крыше Адмиралтейства рядом с нами были? – от поразившего откровения вскинулся Степанцев, и неожиданно вспылил, – а что же вы нас из Кухни-Руины не вытащили?

– Один казак пошёл тайком за тем, кто вас отдубинил, а второй мой человек тока к кухне, глядь, а вы уж дверь ломать стали, сами справились. За что благодарствую, нам думать не пришлось, как вас так добывать, чтобы соглядатаи ваши не поняли, что с нашей стороны подмога пришла, – видя как Бойченко потирал шишки, есаул отеческим тоном добавил, – рано было. Риск велик, что все былые старания слежки насмарку сойдут. А так с утречка Вацлав припожаловал. Как бы невзначай интересовался, что за молодые казачата у меня появились, видать его люди: наёмный убийца с камердинером, вычислили, откуда ноги растут, и чьи хлопчики в засаде сидели. Да не могли в толк взять, почему всей этой истории заказчик вашей услугой воспользовался. Невдомёк им было, что тот от нас с конвертом спасался и первому попавшемуся для доставки вручил.

Допив, Паша громко поставил крынку:

– Эх, не можем мы вам подсказать кто этот господин «М», который поручение дал письмо передать.

– От чего же. Уже всё ведомо, – опять заулыбался есаул, – Иван Филиппович вас без присмотра не оставлял, его лакей сразу рассказал кто к вам заглядывал, когда вы заперты были.

– Он схвачен с остальными, не улизнул? – потирая шею, спросил Степанцев.

– Нет, за границу подался.

– Как так? – закашлялся Глеб.

– Так верёвочка издалеча вьётся. Надобно узнать, кто её крутит, а потом одним махом обезвредить или обличить, там уж как император прикажет, – лукаво улыбаясь, изрёк Емельян Прохорович, и вволю посмеявшись над вытянутыми лицами подопечных, доверительно проговорил, – мы и так знаем, что след к панам ведёт.

У наморщившегося от натуги Глеба будто заскрипели мозги, собирая пазл из обрывков сведений, припрятанных в масштабных чертогах неординарного разума:

– В Польшу? Она же вроде часть Российской империи сейчас, после того как перекрой Европы произошёл по результатам войны с Наполеоном, на стороне которого они сражались.

– Так и есть. Поначалу Царство Польское имело и армию свою, и автономию. Льгот у них столько было, что ни одному подданному на остальной части России и не снилось. Но мало им показалось, начали требовать больше, а император наш стал помаленьку подрезать им то, что было. И не так давно зародилось у панов некое тайное сборище из дворян-революционеров именуемое «Патриотическое общество», желающее приобрести независимость. Вот с ними то мы и имеем дело.

– А что они хотели этим убийством вельможи у пруда добиться? – словно прокурор насупился Бойченко.

Повышенный интерес проскочил во взоре казака, но, не меняя интонации, казак ответил:

– Аркадий Пужарянский, которого уже выловили из Большого пруда, многим поделился. Вы же успели дать ему понять, что с ним будет. Тепереча этот член Южного общества шибко подноготными тайнами сыплет.

– Какого общества? – Паша пальцами разглаживал лоб, собравшийся мехами гармони от новых вводных.

Тихонько ругнувшись, есаул бегло выдал:

– В Киеве на контрактовой ярмарке недавно слёт этих пташек был. Донесли, что обсуждался вопрос о методах устранениях царствующей фамилии.

– А этим чего не достаёт? – поёжился Степанцев.

И тут Глеб с досадой во взгляде толкнул его в плечо, и недовольно шикнул, от того, что Паша перебивает есаула:

– Это ж будущие декабристы, выступали против царизма, основные точки пересечения в литературных кружках обустроили.

Глаза Емельяна Прохоровича резко сузились:

– Какой, однако, просвещённый у тебя слуга!

Бойченко, еле ворочая языком, тотчас запел под старую дудку:

– Я тока сплетни повторять мастак. Какие ко мне вопросы? За что купил, за то и продал.

– Ох и проныра, – хохотнул есаул.

– Так и что не поделили эти заговорщики? – спросил Паша, догадавшись, о чём хотел разузнать друг.

– Изначально не сошлись они в дате покушения на императора. У каждых, видите ли, свой календарь был, одни обеспечить себя попервах хотели, а потом уж и кровавое дело вершить, а другим смерть царя требовалась, аж горело в одном месте. К тому же Пужарянский стал опасен, потому как начал шантажировать неких влиятельных особ. Его решили убрать. Но поскольку вмешались вы, ряды исполнителей пришлось усилить. Куш видать такой немереный срывался, что первый наёмник целую банду с собой привёл, – обстоятельно сообщил Емельян Прохорович, всё больше хмурясь.

Сообразив, что надо, не мешкая, менять тему беседы, Степанцев потянувшись, начал мечтать:

– Эх, вот бы в ванне да побольше в раз растянуться.

Тут же раздалось благословение Елены Юрьевны:

– Молодец сынок, не буди лихо пока оно тихо. Переключай разговор на что угодно, есаул на вас давно косые взгляды бросает.

– Емельян Прохорович, а ванны для купания есть в казарме или только ушата? – кое-как Паша сформулировал вопрос отвлекающего типа и, судя по впавшему в ступор казаку, ему это удалось.

Изумление прокатилось по есаулу, он даже закашлялся и полу-сердясь пробасил: – Ну, ты право приятель даёшь! К чему они нам? Вот господа те да, взяли иностранную моду. Гранитных да мраморных ванн масеньких понаставили в своих мыльнях, – и тут он тяжко завздыхал: – Э-хэ-хэ-х, нет уж таких мастеров что раньше, перевелись, как сквозь землю провалились. Вот, что я вам расскажу. С полвека уж прошло как близ реки Кузьминка, что исток в болотистом лесу берёт, чашу одну случайно сыскали. Вышина в два аршина*, а в диаметре аж семь с половиной. Нашенские мастеровые, коих пригласили откапывать и шлифовать, говорят, что не из цельной глыбы гранита её каменотёсы делали, будто растворять раньше этот камень умели. Вокруг сей чаши была построена уединённая дача, да так отделали её роскошно, что дворцом величать стали. Там ещё Екатерина II изволила отдыхать.

– Ого! Вот это да! – восхитились подростки.

– Так, хлопцы, припозднились мы. Пора уж, – потянувшись к вещам, начал расторопно подниматься Емельян Прохорович, как встал, перекрестился, пробормотав: – Спасибо Господи за сей день, уразумели мы твои знаки громозвучные, отловили злодеев, – и сдержано произнёс, сразив наповал подопечных:

– Вы достойны награды, посему просите чего хотите.

Глаза Паши засияли алмазами, не успев сникнуть по поводу того, что их подвиг, скорее всего не станет достоянием потомков, ибо вряд ли подобные вещи рассекречивают, он придумал, что за подарок сотворить для Маши и, подпрыгнув от радости, будто ребёнок, увидевший Деда Мороза, воскликнул:

– Пустите нас на денёк в Петербург, пожалуйста?

Прикрякнув, есаул обещал исполнить.

– Будь по сему. Завтра же, как с завтраком управитесь, езжайте почтовой каретой и с ней же обратно возвратитесь. Тока без нелепиц чтоб всё было. Один целковый** я вам выдам, на пропитание с лихвой хватит. И ещё, корзинку вернуть не забудьте. Пантелеевна уже жаловалась.

– Вернём, утром за ней сгоняю, – оживлённо закивал Глеб, ненароком зацепил локтем крынку, та полетела на пол, юноша рухнул за ней и успел подхватить у самого пола.

Вся эта эквилибристика выглядела презабавно и, смеясь, уже успевший одеться дюжий казак, положил серебряную монету на стол и прошёл в сени***.

– Как же мне эта бесконтрольная ушустрённость надоела, – заворчал Бойченко.

Паша попытался сгладить момент недовольства:

– О, какие деньги, Глеб, что думаешь?

Потерев переносицу, с важным видом Бойченко поделился:

– Слышал в Людской, что лакей один жену приодел, за семьдесят копеек шубу ей из соболиных шкурок прикупил. Так что нам пошиковать позволили.

Степанцев скривился:

– Это, наверное, какая-то очень древняя и изъеденная молью шуба была.

Тоненько хихикая, ангел-хранитель слегка пристыдила сына:

– Сынок, ты, что же на уроках истории спишь? На рубль в царские времена можно было разгуляться!

– Завтра увидим, куда нас с одним рублём впустят, – разудало улыбаясь, стал одеваться юноша.

*аршин – русская мера длины, равен 0,71м.

**целковый – один рубль.

***сени – неотапливаемое помещение в виде теплового тамбура между улицей и жилой частью дома.

Глава 15

Одев тёплые жупаны поверх формы, к которой уже стали привыкать, Паша и Глеб отправились в столицу. Слякотная погода не мешала тройке путешественников, подпрыгивающей на выстеленной щебнем дороге внутри заваленного посылками душного дилижанса*, получать удовольствия от того, что они видели за запотевшими окнами. Им повезло, потому что бо́льшая часть пассажиров разместилась снаружи на крыше и на выступе позади кареты и прозябала под разгулявшимся ненастьем. Окрестности столицы были усеяны мелкими мышино-серыми подворьями, с частоколом из голых деревьев и унылыми чопорными усадьбами, с торчащими, будто китовые усы, белыми колоннами портиков. Но для гостей из другой эпохи даже эти однообразные здания, умытые самым дождливым для Петербургской местности месяцем в году, представляли неподдельный интерес.

Пользуясь тем, что соседей рядом не было, парни вели откровенный разговор.

Прыснув от смеха, Паша поделился причиной веселья:

– Хотел бы я посмотреть, что есаул в рапорте императору напишет.

– Да что напишет? Уважаемый государь, так, мол, и так, гром посланный богом обличил преступников.

Подростки дружно расхохотались.

– Эх, мы так и не узнали кто такой этот таинственный господин «М», – с досадой проговорил Степанцев.

– Зато сделали достаточно для того, чтобы его самого вычислили и изловили сообщников злодея.

– Да, но самое главное другое. Мы остались верны Отечеству! А интригами, как я понял, всегда власть имущие окружены, это их нормальное состояние.

Бойченко закивал:

– Да. Прямо в мишень попал. Расследование заговоров, бесконечная подозрительность и браки не по любви, всё это судьба венценосцев, – тут он сдвинул брови: – Кстати, брат Александра I отрёкся ради избранницы от престола. Хотя там тёмная история была.

Паша не выдержал очередной вычурной умности:

– Слушай, ну а про брата царя это ты откуда знаешь? Нам в школе об этом ни гу-гу не было сказано. Ты ещё и любовными похождениями императоров интересуешься?

От удовольствия щёки Глеба вспыхнули алым румянцем:

– В военной, а не любовной хронике вычитал.

– И что же ты там вычитал? – не унимался Паша.

С видом профессора Бойченко поучительным тоном продекларировал:

– Когда про Швейцарский поход через Альпы читал, узнал, что вместе с Кутузовым был второй сын императора Константин, которого отец Павел I хотел на престол посадить, старшего сына Александра он не жаловал. Вмешательство Константина не всегда позитивно сказывалось на ходе военной кампании, но в итоге титул цесаревича он получил. Однако, из-за того что после развода второй раз женился на графине, то есть сочетался морганатическим браком, лишился права наследия престола. Правда отречение он хоть и подписал, но его обнародовали только после смерти Александра I, и в образовавшееся Междуцарствие вспыхнуло восстание декабристов.

– М-да, как ни крути, а участь не завидная у правителей, все кому не лень пытаются что-то протолкнуть и при их жизни, и после неё, оттесняя наследников. И почему это всё мирным образом не решается? Но одно для меня однозначно прояснилось. Именно из-за этой чехарды с каким-нибудь не довольствующим классом, так сильно ценится верность служивых людей, – забарабанил пальцами по рукоятке сабли Паша.

– Да. Без преданных, принявших и следующих присяге воинов ни одно царствие не состоится. Помнишь, как нам наставники рассказывали о казаке Тимофее Ящик? В 1917 году, когда распустили царскую охрану, он как личный телохранитель несмотря ни на что, продолжал заботиться о матери Николая II и делал это до самой её смерти. Дал императору слово и сдержал. Да мало ли примеров было. И, между прочим, знать, кто с кем сочетался браком весьма полезно. Это равно тому, что ты узнаёшь, с каким государством заключён союз, или какая династия на самом деле правит в той или иной стране.

– Хватит, в меня уже не залазят твои толкования, – замахал Паша руками и, выпятив грудь колесом бравурно заявил:

– Мы такую крутую операцию сами провернули. Можно сказать, вскрыли логово заговорщиков! Мы достойно показали себя, защищая интересы России. Тайно конвоировали и разведали-таки, что к чему. Мы самый что ни на есть Особый Конвой. Сомневаюсь, что когда-либо ещё в истории была подобная тройка.

Бойченко прыснул от смеха:

– Ай, да Паша, вот молодец! Сам себя не похвалишь, никто не похвалит.

– Ты молодец! – невысоко взлетела Елена Юрьевна, с лучезарной улыбкой сотворив в поклоне серебряный звон.

– Вот и мама тебя как царевича колоколами поздравляет! – покатился со смеху Глеб, заразив хохотом и друга.

На этой весёлой ноте Степанцев решил раскрыть свою задумку.

– Хочу признаться, почему я предложил нам это путешествие…

Глеб моментально стал серьёзным:

– Была причина?

– Да. Я хочу оставить послание для твоей сестры.

У Елены Юрьевны вырвался горестный стон. Лицо Бойченко пронизала боль.

Пашу никто не перебивал, и он тихим голосом продолжил:

– Может быть, у нас весь остаток жизни пройдёт в поиске дороги домой. И кто знает, отыщем ли мы её. Я хотел бы выдолбить надпись на каком-нибудь знаменитом в нашем времени гранитном изделии, которое однозначно нас переживёт, и сделать так, чтобы однажды Маша смогла её прочитать…

Глеб засопел:

– Давай рассуждать логически. Чтобы осуществить то, что ты хочешь нужно несколько вещей. Определить какова запись. Это самое лёгкое. Далее идут этапы по нарастающему уровню сложности. Отыскать памятник, чтобы наши царапины его не испортили и потомки запись не отшлифовали. Найти каменотёсов, которые могут сей вандализм учинить. И деньги, чтобы им заплатить за труды. Рубля на такое творение нам явно не хватит.

Над реализацией романтического плана нависла угроза. Печаль засела в глазах юноши, и даже заблестела предательская влага подкативших слёз. Паше нравилась рассудительность друга, но то, что он сейчас сказал, выбило почву из-под ног.

А Бойченко, погрозив пальцем, невозмутимо вещал:

– Подожди огорчаться, я ещё не закончил. Сегодня в Петербурге мы можем предметно осмотреться. Узнать цены. Так или иначе, чуть позже или чуть раньше, нас возьмут на службу в лейб-гвардии Черноморский эскадрон. Наше с тобой жалованье за три года на почти полном довольствии должно будет скопиться. К тому времени разберёмся куда податься и попутно подарочек Машке сделаем. Надо же ещё будет придумать, как сестре дать знать, где твоё послание искать. Но спешу заверить, что у меня уже есть одна задумка. Церкви будут всегда. Русский народ за Веру постоять готов. Вот через святых отцов, мы что-нибудь и придумаем.

Надежда на позитивный расклад поселилась в душе Степанцева. Парню, как необходимость дышать воздухом, было важно оповестить возлюбленную. Маша должна была знать, что он хоть и пропал невесть куда, но про неё не забыл.

Он пожал руку Глебу:

– Спасибо друг, я всегда знал, что ты за меня!

В наступившем молчании сын отчётливо слышал как, скрывшись в мешочке, плачет мама, но слов для утешения у него всё ещё не было. Пасмурно-бледный Глеб тоже раскис, и, думая о чём-то своём, неосознанно водил пальцем по стеклу. Сумбурные мысли заполонили разум Паши, он хотел вздремнуть, но сон не шёл. Делая ещё одну попытку задремать, юноша больше не смог закрыть глаз, ибо через рисунки одноклассника Степанцев увидел его – величественный Санкт-Петербург. Деревья заредели, а постройки стали гуще, выше и краше. Из-за множества карет и без того скудная неповоротливая манёвренность дилижанса приблизилась к скорости улитки.

Добравшись после полудня почти до центра города, растрясся каждую косточку по брусчатым мостовым, парни, очутившись на твёрдой земле, посреди каменных грандиозного замысла зданий, какое-то время стояли без движений, погружаясь в необычную среду. Петербург рачительно отличался от открыточных видов, которые они ожидали увидеть. Ржание лошадей, людской гул давили на барабанные перепонки. Устойчивый запах конского пота и навоза, прелого сена, дыма от печного отопления, болотной жижи, речной рыбы, отмирающих водорослей и проскальзывающий меж всем этим аромат пекарен создавали чёткое ощущение, что они попали куда-то не туда.

Зажав нос, Бойченко прогундосил:

– Вот тебе и столичный дух. Блага цивилизации познаются только в сравнении. Городской смог теперь кажется некой парфюмерной отдушкой. Что-то есть даже не хочется.

– Мне тоже. Ещё и укачало чуток, – поделился Паша и, передёрнув плечами добавил, – в тавернах, наверное, и руки помыть негде. Может, мы сегодня откажемся от еды, а потом в Людской у Пантелеевны отъедимся?

– Посмотрим, может это только первое впечатление такое на контрасте с вылизанным дворцом императора, – вяло протянул Глеб.

– Давайте пойдём туда, где будет поприятней. Например, в Исаакиевский собор. Мне всегда хотелось в нём побывать, – предложила Елена Юрьевна.

И Паша бодро провозгласил желание мамы:

– Идём в Исаакиевский собор.

– Надо бы это место как-то запомнить, чтобы вовремя вернуться на вечерний дилижанс, – напомнил Бойченко, оглядываясь в поиске надёжного указателя.

– Я нашёл! – выкрикнул Степанцев, указав на церковь.

– Отлично. Сейчас узнаем, как она называется, – Бойченко зашагал к храму с колокольней, построенному в стиле петровского барокко.

Православный приход носил имя великомученика и целителя Пантелеймона. Обозначив для себя название отправной точки, позволяющей не заблудиться, ребята резво зашагали, по подсказанному доброжелательным священником направлению. Задача была пройтись немного вперёд до реки Фонтанки и свернуть направо, а затем, достигнув реки Невы, свернуть налево и идти до памятника царю Петру I, за которым высился собор.

Едва путники достигли Фонтанки, как Паша ломанулся к строителям моста и пристал к крайнему работнику, мужику лет пятидесяти:

– Сударь, сколько будет стоить тридцать букв на граните выбить?

Тот простосердечно хохотнул:

– Малец, рановато тебе памятник заказывать!

– Я не себе… И не памятник, – покраснев до корней волос, замялся Степанцев.

– Ты молви, что тебе надобно, а я уж сам посчитаю, во сколько такая работа обойдётся.

Сделавшись бордовым, Паша смущённо выдавил:

– Любимая Маша Б., я твой на все времена.

Ласко-ласково посмотрел мужик:

– И где ты хочешь сей текст выбить?

– А прям тут где-нибудь под мостом, что вы делаете. Я приведу её однажды сюда, – еле шевеля языком, покрываясь струйками липкого пота, ответил парень, готовый упасть в обморок от прилагаемых усилий, чтобы выглядеть адекватно.

– Мою любимую тоже так звали. Только померла она от тифа. Не успел я ей в чувствах признаться. Давай сколько есть, сделаю, – понимающим тоном неожиданно обрадовал каменотёс.

Слышавший разговор Глеб, молча протянул целковый другу.

Мужик вздохнул, принял монету, и махнул рукой:

– Пообещал, сделаю.

С минуту потоптавшись на месте подростки, которых терзали одни и те же сомнения пошли дальше.

Когда словно в беспамятстве очутились у Невы, Паша виновато произнёс:

– Теперь точно на диете до вечера.

– Да лишь бы он сделал, то, о чём ты его попросил, – шумно выдохнул Бойченко, и подмигнул другу:

– В церквях просвирки** раздают, голодными не будем.

*дилижанс – многоместная закрытого типа карета на конной тяге, средняя скорость 8-10 км/ч.

**просфора или в быту просвирка – литургический богослужебный хлеб, размером не больше стандартного пряника.