Рождение казака

Глава 5

Ни свет, ни заря раздался глухой стук в дверь, ведущей в коридор. Дежурный по казарме будил офицеров. Спросонья не поняв, где они находятся, подростки, резко выпрыгнув из постели, едва не столкнулись лбами. Печь давно погасла, в помещении было прохладно, стёкла в окне сильно запотели, стоял лёгкий запах сырости. Свежесть утра выветрила остатки сновидений. Осознание того, что это их новый дом, обоих заставило нахмуриться. На сундуке лежало два комплекта одежды с саблями. Оставалось только догадываться, когда есаул распорядился, чтобы им принесли форму низшего казачьего чина, состоявшую из жупана, кафтана, шаровар тёмно-синего цвета и шапки из чёрной смушки с суконным шлыком. Ни проронив, ни единого слова, юноши привели себя в порядок и, отсалютовав, судя по остаткам перегоревших свечей уже давно проснувшемуся, сидящему за секретером с кипой бумаг Емельяну Прохоровичу, отправились в Кухонный корпус. Перед выходом Паша посадил маму себе на плечо. Елена Юрьевна прибывала в глубоком раздумье, со смеренным взглядом и сложенными в молитвенном жесте ладонями. Сын не стал её тормошить. Пока утешить мать было нечем.

В Кухонный корпус, встречающий всех умопомрачительно вкусными запахами, они вошли уже основательно порозовевшими от прохладного воздуха и немного поплутав, отыскали вход в Людскую, где одна из кухарок, указала на приготовленную крынку коровьего жирного молока с тарелкой куриных яиц. Вручила Глебу котелок и вернулась к масштабной готовке. Стараясь не мешать, бегающим вокруг поварам обоего пола, парни устроились на краю плиты и принялись варить яичницу.

Мама Паши отвлеклась от тягостных дум и вовлеклась в процесс готовки, только тогда, когда, объемная, словно матрёшка дородная кухарка не в первый раз разразившись бранью, закричала пуще прежнего. Ведь в этот раз новоиспечённые поварята попросили не очередную порцию яиц, а убежавшим молоком залили чугунную плиту. Ядрёная вонь от пригоревшей белой жидкости заполнила всё помещение, которое тут же все кто там был, кинулись проветривать, отрывая настежь окна. Но и под бдительным надзором ангела-хранителя у неопытных парней со стряпнёй всё выходило безмерно плохо.

И вот намучившись, и изведя в пустую, не один десяток яиц, юноши всё же добились желаемого результата, сотворив поистине кулинарное чудо. Пришедший к этому моменту Емельян Прохорович был несказанно доволен. Секрет технологии приготовления оказался прост. Паша отодвинул от варки торопливого и невероятно неловкого друга.

После завтрака кухарка сделала выговор есаулу:

– Батюшки мои, что натворили тут твои охламоны! Кабы была моя воля, то выпорола бы их как зловредных коз!

Но тот был настолько удовлетворён, что даже бровью не повёл на её замечание, а лишь поблагодарил:

– Пантелеевна, благодарствую, что за соколиками приглядела.

Видя его пресыщенный вид, женщина раздобрилась, и мягко произнесла:

– Но хоть справились голубчики твои. Надеюсь, завтра утро будет поспокойней.

Зная, что провинились, подростки, мирно жуя жареные пирожки с картошкой, и макая их в густую сметану, не отрывали взглядов от тарелок, но услышав, что на них больше не сердятся, наконец-то расправили плечи.

Осмелев, Паша спросил у Емельяна Прохоровича:

– Господин есаул, а во дворце есть масоны?

– Откуда же им там быть? – удивился мужчина, но парни сразу заметили, что его реакция наигранная, ибо глаза есаула заметно похолодели и он, сдвинув брови и забарабанив пальцами по столу, ждал ответа на свой, как оказалось, нериторический вопрос.

Икнув Степанцев, попытался выкрутиться из щекотливой ситуации:

– Просто полюбопытствовал. Помню, кажется, кто-то говаривал, что они мистики, обряды какие-то странные проводят. Я бы посмотреть не отказался.

– Э-э-э, да ты, видать, ещё и не знаешь. Это всего пару месяцев назад было. В начале августа не допуск масонов ввели к государственным делам. Александр I дал рескрипт министру внутренних дел о полном запрещении масонских лож и любых тайных обществ. Император установил брать подписку у гражданских и военных чинов в том, что они не принадлежат и в будущем не собираются принадлежать каким-либо подобным сообществам.

– Вот это да! А раньше, что можно было? – искренне изумился Степанцев, внутренне ужаснувшись тому, что такого рода совсем не государевы люди могли, что угодно бесконтрольно творить с его родной страной, будучи как марионетки управляемы кукловодами из неких тайных организаций.

– Не запрещали прежде этого чиновникам, – фыркнул есаул.

Пригнувшись ближе к другу, Бойченко прошептал:

– Мистиков запретили, но это совсем не значит, что их нет. Прошло всего ничего.

Неожиданно в дверях столпились казаки и городовые дворцовой полиции. Эти блюстители порядка срочно увлекли есаула за собой, а тот не успев придумать новое поручение подопечным, прогремел:

– Закончите с едой, идите в казарму, и во внутреннем дворе обождите.

Ребята, которые только и надеялись, как бы найти способ отлучиться, активно закивали, опять превратившись в китайских болванчиков.

Оставшись одни, они понизили голоса.

– Это наш шанс, отправиться на поиски господина «М», его нельзя упустить, – во взгляде Паши, читалась некоторая отчаянность.

– Вы это что надумали? – чуть было не взмыла вверх ангел-хранитель, но вовремя успела удержаться от этого шумного действа, создав лишь негромкое позвякивание, сродни звона столового серебра.

– Мамуль, мы осторожно выясним, кто этот вельможа, который вручил мне конверт. Ты с нами или в казарме посидишь?

– Конечно с вами! Что за вопрос?

Догадавшись, какого рода, идут переговоры у мамы с сыном, Глеб вставил: – Если тётя Лена идёт с нами, то пусть не летает, а на тебе сидит. Нам звон грома и молний во время негласной вылазки абсолютно не с руки будет.

Тут ангел задёргалась:

– А вдруг и правда, мне лучше в казарме подождать, чтобы вас не подвести?

Но метания её были не долгими. Елена Юрьевна накинула на себя льняное полотенчико, став внезапно видимой и для Бойченко, провозгласила обомлевшему Паше:

– Всё! Теперь я иду с вами. Шума не будет.

– Тёть Лен, вы сейчас на приведение похожи, – пробормотал Глеб, поглядывая по сторонам, в надежде, что пока никто не заметил расхаживающее по столу ткань.

И мама Паши мгновенно остановилась.

– Мам, ты не переживай. Я могу полотенце за пояс засунуть, а ты устройся так, чтобы крылья случайно не зазвенели. Хорошо?

На том и порешили. Оставалось обсудить главный на этот момент вопрос.

– Так, где же нам искать нашего масона? И успеем ли? Срок ведь на сегодня он мне выставил.

– Раз господин «М» здесь был поздно вечером, а вчера, я делаю вывод, что никакого бала не было, потому что я услышал за ужином, как радовались лакеи, что без хлопот лишних обошлось, но огарков свечей им не досталось. Александр I редко же балы тут устраивал. Помнится из учебников, что император говорил, что в Царском селе, в отличие от резиденции в Санкт-Петербурге, он за один день делает работы больше, чем за там за неделю. То есть, поскольку Александр I практически всё время проживает здесь и тут делает основные государственные дела, то возможный шпион, чтобы иметь доступ к царю, мог затесаться среди близких к нему придворных или даже родственников тайно или явно вовлекли во вражескую агентурную деятельность. Из этого всего следует то, что возможно потрет этого неизвестного господина «М» мы отыщем в картинной галерее.

– А если не отыщем? – покусывал губы Паша.

– Тогда мы исключим из списка подозреваемых самых близких родственников императора, – спокойно ответил Глеб.

Но тут Степанцев подкинул новую тему:

– Нужна конспирация.

Бойченко, защёлкал пальцами:

– Вот тут ты верно подметил. Просто так во дворец не попасть. Сразу обнаружат. Ещё самих за шпионов примут. Вряд ли нам второй раз повезёт с Иваном Филипповичем.

– Да уж, на него надеяться нельзя. Кстати, кто его знает, как он себя во второй раз поведёт. У нас пока своих доверенных людей во дворце нет. Есаул мне нравится, но мы его тоже не знаем…

Живо представив, чем это всё мероприятие может закончиться, Елена Юрьевна была готова упасть в обморок, твердя по кругу одну единственную фразу:

– Как это всё попахивает заговором…

Голос сына, прозвучал твёрдо:

– Мам, иначе никак. Сперва мы должны избавиться от конверта, но так, чтобы никому не навредить. Мы не хотим записаться в предатели России.

Друг вторил:

– Без вариантов. Именно так. Обещаю, как только закроем этот вопрос, сфокусируемся на поиске пути домой.

Дипломированному психологу очень не нравилось её положение. Она не имела возможности речами и не вербально влиять на друга сына. И ей пришлось снова довольствоваться тем, что Паша передал Бойченко, сказав двумя словами – «Она согласна», вместо того, чтобы озвучить однокласснику всё то, что Елена Юрьевна вещала в течение пяти последних минут о различных мерах предосторожности.

Образовавшаяся пауза насилу закончилась, Глеба осенило решение, и он незамедлительно его изложил:

– Погодите-ка, когда мы сегодня здесь немного заплутали, я кое-что приметил. В одну комнату около Главной кухни заходили слуги с крытыми блюдами. Много слуг. Очень много слуг. Я хочу сделать предположение, что это вход в некий подземный тоннель, по которому можно попасть в императорский дворец. Не по улице же они всё это туда-сюда носят?

– Голова! Но нам бы карту дворца, чтобы не заблудится.

– И надо переодеться во что-то другое. Я думаю, что казачья справа однозначно не подходит. Кто его знает, кто там во дворце встречает. Может быть, к лакеям с подносами присматриваться никто не будет, вон их какая армия здесь трудится и все как на одно лицо в одинаковых одеяниях.

– И где же нам взять такую одежду? О! Гол! Прямое попадание в ворота! Мы уже знаем, что на первом этаже находятся рабочие помещения. И я полагаю, что всё, что нам нужно мы отыщем на втором! Где-то же они тут все и стираются, и одеваются.

Глеб вскинул большой палец вверх:

– Логично! – парень встал и громким шёпотом проговорил:

– Не будем терять время. Я менее заметный, поэтому мне и идти. Там на месте придумаю, что попросить тряпки, посуду или может, грелку.

Продолжать безмятежно есть было убийственно сложно. Сердце взбудораженного Паши колотилось в буйном ритме. Дыхание сбилось. Руки тряслись. От напряжения голова казалась чугунной и отказывалась соображать. Интенсивно пережевывая всё, что ставилось поварятами на стол, он продолжал ждать друга, дико боясь, что вот-вот и его заставят освободить место, потому что в Людскую стал наблюдаться наплыв голодной обслуги. Мама робко шептала молитвы. И тут на втором этаже раздался невероятный грохот, сродни тому, что могут произвести здоровенные кузова карьерных самосвалов при загрузке в них только что добытой каменистой породы. Это взрывное событие заставило всех подорваться и в панике устремиться на выход, кто-то даже выпрыгивал в окна. Паша от испуга круто дёрнулся и нечаянно сильно прикусил язык. Он скривился от пронзившей боли, но, не обращая никакого внимания на солоноватый привкус крови, тотчас впопыхах, на пример мамы, взмолился, горячо прося Бога о том, чтобы этот жуткий шум не был очередным проявлением шустрости Глеба, в которой он мог навредить себе или окружающим.

Только что забитое до отказа помещение опустело. Лишь на плите и в печи что-то продолжало скворчать, и парили котлы. Один Степанцев сидел неподвижно, выслушивая переживания и неутешительные прогнозы скачущего в шапке сына психолога. И тут вихрем в Людскую влетел Глеб. На нём красовалась тёмно-василькового цвета нарядная ливрея* с белыми вставками на рукавах и галунами**, выглядящая немного проще, чем у большинства лакеев. По-видимому, щегольское одеяние более статусных слуг находилось в другом месте и Бойченко пришлось утешиться тем, что он добыл хоть какую-то одежду для прикрытия.

Елена Юрьевна с умилением захлопала в ладоши, и в противоположность недавним высказываниям, прокричала:

– Он справился! Глеб молодец! Я знала! Я верила!

– Пашка, скорее переодевайся! Потом спрячем наши вещи на дне сундука с полотенцами. Он тут рядом, в кладовой! – командовал взъерошенный Бойченко.

Натягивая необычное и совершенно не удобное одеяние, Паша спросил:

– Что там громыхнуло?

Друг странновато скривился:

– Да так. Я зашёл переодеться в Медную кладовую. А когда облачался вот в это, – он указал на кюлоты с белыми шёлковыми чулками, – зацепил пару стеллажей с посудой, – желая сменить тему, Глеб попытался пригладить взмокшие волосы, и заворчал:

– Причёски не по местной моде у нас, но старые парики я не стал трогать, их вроде уже никто не носит.

Размер наряда лакея более или менее Степанцеву подошёл, а вот туфли молодому богатырю были маловаты, но жаловаться он не стал, стиснув зубы, снося дискомфорт.

В довершении, надев нитяные белые перчатки, и сложив кулаки, как в боевой стойке делает боксёр, Паша выпалил:

– Готово!

Глеб, издав нервный смешок, ответил:

– Ну, что была, не была?

Подмигнув другу, проворно, но чрезвычайно бережно Степанцев схватил полотенце, в котором уже спрятался ангел-хранитель. Немного поколдовав шустрыми пальцами, Паша собрал своеобразный арт-объект, и кое-как притулил к поясу получившуюся тканевую конструкцию, напоминающую нечто среднее между паланкином и качелями, он подобрал справу и осведомился:

– Показывай, где сундук!

Подростки галопом спрятали казачье облачение и поспешили к комнате в Главной кухне.

*ливрея – специальная униформа для лакеев, разновидность удлинённого нарядно оформленного сюртука.

**галун – нашивка из мишурной тесьмы золотого или серебряного цвета.

Глава 6

С глазами дикарей, с подскочившим до небес адреналином, подростки, схватив два подноса с пирожными, накрыв их дутыми металлическими крышками стремглав, будто парный выстрел глубоководной торпеды одним залпом перепрыгнув через пролёты ведущих вниз ступеней, и очутились в ярко освещённом тысячами свечей подземном тоннеле. А там гружёными караванами в двух противоположных направлениях шествовали лакеи с громоздкими и малыми блюдами всех мастей. Сбавив обороты, копируя манеру передвижения, юноши вписались в удаляющийся от Кухонного корпуса поток. Путь казался нескончаемым. Отсутствие понимания, где конкретно находится картинная галерея, заставляло, предельно сконцентрировавшись, искать признаки плана дворца и на их счастье такой чертёж был. Нарисованный на бумаге, висящий, словно картина в позолоченной раме он был прикреплён у самых дверей перед подъёмом наверх. Стараясь не создать пробку в движении, юноши приникли к выглядящей на первый взгляд прозрачной и совсем незапутанной схеме переходящих одно в другое помещений, подписанных витиеватым почерком.

Но уже через миг причудливость составления схемы заставила Пашу взвыть волчонком:

– Вот бы где фотокамера пригодилась! Как они тут вообще всё это запоминали?

– Придётся полагаться только на собственную память, – резонно заметил Бойченко.

Пыжась заучить расположение скопища залов, друзья наперебой забормотали.

– Так, сейчас выйдем прямо в Официантскую, – разобрал первую надпись Глеб.

– Направо Парадная Голубая гостиная.

– Нет, нам туда не надо. Смотри там дальше во флигеле Дворцовая церковь.

– Тогда направо в Зелёную столовую. О, тут рядом Парадный кабинет, нам не туда.

– Так, а что это за Зелёной столовой идёт? Ага, Буфетная. Далее Китайская гостиная.

– Потом Малая Белая столовая и Гол!!! Картинный зал!

– Подожди, там дальше через Янтарную комнату ещё Портретный зал имеется.

– Отлично, в оба заглянем!

И отлепившись от плана юноши по-лебединому вытянув шеи, торжественно понесли пирожные во дворец. Однако уже в Буфетной важного вида лакеи у них перехватили подносы. Не растерявшись, парни, вальсируя между беседующих и смотрящих, будто бы сквозь прислугу, разодетых дам и кавалеров, точно снежинки в зимней вьюге, полетели в Картинный зал, но там их ждало разочарование – в этом мозаичном убранстве висели и античные изображения, и пейзажи, но никак не портреты представителей царского рода. Не унывая, подростки проследовали в Портретный зал, ожидая там обрести искомые ответы.

Всё это время Елена Юрьевна, словно безобидный безбилетный заяц на экскурсии, восседая на поясе у сына, раздвинув полы полотенца, постепенно наполняясь трепетным восторгом, молча разглядывала роскошные залы. Но когда сын вошёл в Янтарную комнату, буквально усыпанную, драгоценной окаменелой древесной смолой, в виде разного рода произведений искусства, она не удержалась от возгласа:

– Как же это божественно!

И позабыв обо всём, мама Паши взлетела под потолок, чтобы оттуда насладиться поразительной гаммой палитры всех медовых оттенков. Невероятно звонкий, вибрирующий звук, схожий с пересыпанием бесчисленного количества серебряных монет, пронёсся по всему дворцу. Паша и Глеб обмерли, так и не достигнув цели пути. Мгновенно осознав, что натворила, самый неординарный в мире психолог со своеобразными крыльями ангела, ретировалась в укрытие и наглухо забилась под полотенце. Послышался топот ног и истошные крики, словно все обитатели дворца покидали огромное здание.

– Тут скоро будет полно народу. Надо уходить! – пришёл в себя Глеб.

– Мы всего в двух шагах от цели. Бежим! – Паша схватил за руку одноклассника, и как спринтер на короткой дистанции, пулей рванул с места, увлекая за собой Бойченко.

Бег по идеально отполированному паркету выглядел комично, словно представление клоунов на льду. С чемпионским упорством, в конце концов, преодолев скользкое препятствие, юноши ввалились в соседний зал и попадали перед портретами венценосных особ, как дети, которые, не рассчитав сил, шлёпаются на каток мягким центром тяжести.

К великому разочарованию парней, портретов в зале было не так уж и много, но самое страшное ни один из них не был подписан.

– Кто все эти люди? – вспыхнул будто факел Степанцев, вглядываясь в картины.

– Вот это промах! Пашка, все же царей в лицо знали и ничего не подписывали.

– Мяч улетел на трибуны, – уныло пробормотал Паша.

Степанцев стоял, потирая шею, над которой уже чувствовал угрозу от встречи с гильотиной. Убийственной конструкций, которая вот-вот должна была прилететь то ли от таинственного незнакомца «М», если не успеет в срок выполнить поручение, то ли от царских полицейских, не сомневаясь в том, что они обязательно его вычислят и поймают, если он, всё же передав злополучный конверт, станет врагом Российской Империи.

– М-да, это не музей, тут табличек нет. К тому же схожесть с оригиналом может быть весьма относительной, – нахохлился Глеб, пощёлкивая пальцами, и мысленно ругая себя за то, что как сын художницы мог бы и вспомнить об эффекте непохожести раньше.

– Твоя мама говорила, что какой-то там камерой художники пользовались, обводя контуры изображения, поэтому некоторые картины выглядят как фотоснимки, – вдруг вспомнил Паша шумную встречу одним из летних вечеров на даче.

И волна меланхоличной хандры пробежала по всему телу подростка, давя, будто мегалитическая плита тем, что возможно, ничего подобного с ним в жизни уже больше не случится.

– Камера-обскура наплодила на портретах левшей, а здесь я этого не вижу. Русские художники к данной хитрости, насколько я знаю, не прибегали, за исключением Махаева, который использовал это приспособление для создания видов проспектов Санкт-Петербурга, – проворчал Бойченко, и отрывисто вздохнув, мрачно проговорил:

– Нам пора уходить.

Обратный путь по дворцу, на удивление, занял немного времени. Однако в Официантской их ждал сюрприз. Одетая в лавандовое кружевное платье юная дева, завидев Пашу, невероятно обрадовалась. Она тут же подпорхнула к нему невесомой прелестной бабочкой, и от волнения тряся каштановыми локонами с обворожительной улыбкой нежным голоском пропела:

– Ах, милочек, вы мой спаситель! – она изящно открыла расшитый как гобелен ридикюль* с золотистыми кисточками и вынула из него записку, благоухающую букетом изысканных ароматов:

– S'il vous plaît**, прошу, доставьте это письмо. Я буду ждать ответ после четырёх часов в Предхорной. И умоляю, будьте деликатны с моим будущим супругом.

Оторопелый парень ничего не успел сказать, как эта элегантная незнакомка грациозно ускользнула в сторону Дворцовой церкви.

Паша посмотрел на клочок бумаги, и только и смог вымолвить:

– Кто она?

– Опять без имени отправителя? Что же, узнаешь, как зовут твою тощую феечку у получателя, – неестественно грубовато огрызнулся Глеб.

Бойченко определённо не понравилось то, что поклонник его младшей сестры Маши, которая уже давно неравнодушна к Степанцеву, вдруг заинтересовался этой прелестницей, собирающейся за кого-то замуж.

– Хм-м теперь заказ на почтовую пересылку в оба конца. Как думаешь, меня повысили? – хмыкнул Паша, но друг проигнорировал шутку, тогда Степанцев предложил:

– Давай это письмо Емельяну Прохоровичу покажем?

Бойченко невероятно льстило, когда друг с ним советуется и, сменив гнев на милость, он похвалил одноклассника:

– Это хорошая мысль, – но тут же удручённо пробубнил:

– А вот идей по поиску неуловимого господина «М» у нас нет.

– Это пока нет. До конца дня, ещё полно времени, – Паша по-свойски похлопал по плечу одноклассника и, услышав охваченный беспокойством мамин голос, которая напоминала, что пора уходить, кивнул на вход в туннель:

– Вперёд!

Переодевание парочки липовых лакеев прошло незаметно для вечно занятых работников Кухонного корпуса. И вот ребятам задышалось многократно свободнее без чуждой одежды. А Степанцев, сняв тесные туфли, был даже готов сплясать и начал насвистывать.

Елена Юрьевна тоже отметила, что настроение сына заметно улучшилось и она, пересев в шапку, поспешила с рекомендацией:

– Сынуля, я так рада, что ты снова весел. У тебя прекрасно происходит адаптация к новым условиям. Так важно снизить уровень кортизола в крови, чтобы не стать заложником хронического стресса. И улыбка лучшее тому естественное лекарство. У меня только одна просьба. Помоги, пожалуйста, Глебу, а то он совсем какой-то хмурый стал. Мне кажется, что он никак не может принять, то, что с нами произошло. А вы в одной связке работаете, на тебе его самочувствие тоже отражается.

– Я постараюсь, мам, – с типичной лёгкостью пообещал сын.

И тут Паша неожиданно для себя осознал, что ему начинает нравиться жить в режиме неопределённости. Он испытывал даже некое удовольствие от отсутствия предсказуемости. Будто бы это всё была какая-то захватывающая мужская игра. Его наполняло чувство сродни тому, что испытывают воины, выходя на поле битвы. Они готовы воспевать гимны подвигам и побеждать. Но делиться этими мыслями с сотоварищами по временно́й ловушке, юноша по понятным причинам не стал. Единственное, что вызывало у него нотки грусти, это были мысли о Маше, четырнадцатилетней сестре друга, по которой он постепенно начинал скучать. Однако парадокс состоял в том, что именно для неё, ему хотелось совершить здесь нечто героическое. Сделать такой подарок, который остался бы в истории навсегда. Такой подарок, который он смог бы ей вручить, даже если никогда не вернётся домой.

Вынырнув из кладовой, парни, прогулочным шагом пошли подкрепиться в Людскую, в которой немедля напоролись на озабоченного Емельяна Прохоровича.

– Вы откуда? – гаркнул есаул, по лицу которого было видно, что он не в духе.

– В парке гуляли, – ляпнул Паша и тут же протянул письмо:

– Как договаривались. Точнее почти как договаривались. Насильно всунула в руки молодая особа.

– Так уж и насильно? – усмехаясь, с издёвкой выговорил есаул, разворачивая благоухающую люксовым парфюмом записку, в которой ровным почерком замелькали французские буквы.

Через минуту Емельян Прохорович озвучил вердикт.

– Этим двоим, так и быть, помогите. Недалече чем зимой обвенчаются. Он будущий госслужащий, а ныне лицеист Фёдор Иннокентьевич Кордоленский, а она фрейлина* из одной титулованной фамилии Софья Андреевна Румянцева.

И тут от следующего вопроса казака богатырских параметров, липкий пот заструился по спинам у обоих подростков.

– А где Софья Андреевна вам его вручила?

Замычав, молодые люди, уши которых одновременно вспыхнули алым цветом, выдали нечто нечленораздельное.

– Всё понятно, фрейлина запретила говорить, – отмахнулся есаул, после чего услышал нервные смешки подопечных, и тут вскинув брови домиками, Емельян Прохорович спросил:

– Павлуша, а ты грамоте обучен?

Стенпанцев выпятил грудь колесом:

– Конечно.

– А ну, ступай, со мной, я испытаю каков ты, – похлопал по рукояти сабли, обрадованный таким ответом мужчина.

Пашины проверочные испытания начались с того, как он разгадал, что ему сейчас предстоит. Тело подростка слегка обмякло и заходило ходуном будто холодец, когда он зашёл вслед за есаулом в заставленное доверху тесноватое складское помещение, где престарелый ведающий продовольственными запасами ключник в чёрном сюртуке с потёртыми нарукавниками, скрючившись за столом, что-то строчил в амбарной книге поскрипывая заточенным гусиным пером, периодически макая его в чернильницу.

– Аркадий Игнатич, любезный, выдели-ка мне листочек какой, да пёрышко, – пробасил Емельян Прохорович.

Морщинистый старичок, бегло взглянул на осунувшегося паренька, которого есаул подтолкнул ближе к столу, и снисходительно осведомился у есаула:

– Чего это тебе приспичило?

– Да вот, мальца опробовать хочу. Коли справится, то рапорт писать усажу.

– Понимаю, твоими грабарками, тока саблю держать, – поднимаясь, прыснул ключник.

Отодвинув открытую книгу, ключник уступил место Паше, подложив перед ним листок серо-жёлтоватой бумаги. Степанцев зыркнул на случайно предоставленный ему образец письма, где буквы плыли ровной флотилией, и мозг опалило пониманием: «Мне сейчас влепят Красную карточку!».

Юноша бросил беспомощный взгляд на друга, который в паре метрах от него с сочувствием смотрел на происходящее, держа перед собой шапку с ангелом-хранителем. Елена Юрьевна, сжав кулачки, с подбадривающими ужимками поглядывала на сына.

Демонстрируя крутой норов, Аркадий Игнатич возмущённо спросил:

– Эй, ты долго глазами хлопать будешь? У меня работы не початый край!

– Так, бери перо и шибко пиши, – скомандовал Емельян Прохорович, и начал медленно диктовать:

– Начальнику Дворцового управления. Рапорт.

Со страдальческим выражением на лице, застывшим на некоторое время, как у расписанной печалью куклы, не твёрдой рукой Паша окунул орудие для письма в чернила и, сделал то, что от него просили.

Молниеносно взвинтившись от увиденного, есаул в ту же минуту громогласно осерчал, и поразил перекосившегося от такого напора юношу, своеобразной арифметикой:

– Что за дурень достался! Одна клякса! Две помарки! Три ошибки в четырёх словах сотворил! Ты какой грамотой владеешь, куриной?

Относительно справедливости высказывания по поводу чистописания, у юного писаря вопросов не возникло, однако насчёт ошибок он, по привычке, как если бы был дома на уроке русского языка или литературы, захотел поспорить:

– Тут нет ошибок. Где вы их видите?

Свирепея есаул прорычал, делая акцент в тех места, где были допущены ляпы:

– Дворцова́го! Управленíя! Рапортъ́!

Не до конца уловив, в чём соль, но понимая, что дело попахивает обещанными плетями, Паша поспешил ретироваться, и как ягнёнок заблеял:

– Видать опять память подводит. Простите. Простите меня, пожалуйста.

Поиграв желваками, приглаживая, будто ощетинившиеся от негодования усы, Емельян Прохорович процедил:

– Ступайте. В казарму до вечера ни ногой. Тут в кухонном корпусе обождите.

Спепанцев опрометью ринулся вон, а вспотевший от переживаний Бойченко, продолжая нести Елену Юрьевну, тихим ходом зашагал за другом. Вдруг послышался раскатистый окрик есаула, и юноши словно приросли к полу, на самом пороге в Людскую. Втянув шеи, как перепуганные черепахи, они вяло оглянулись. Перегородив объёмной фигурой проход, Емельян Прохорович уже возвышался сзади них.

– А ну-ка постойте. Это не вы случайно сегодня в Медной кладовой разгром учинили?

– Нет. Не мы, – хором отозвались подростки, из всех сил стараясь выглядеть невинными овечками.

– А в Янтарной комнате сегодня был пречудной переполох, слыхали?

– Нет, – в унисон, отвечая, замотали головами парни, и Паша с усердием новобранца-отличника застрочил:

– Мы ни причём. Нас там не было. Мы теперь обязательно будем лучше смотреть по сторонам и вам докладывать, если встретим что-то подозрительное.

Насколько это было возможно, нейтральным голосом Глеб тихо спросил:

– А что там произошло?

Емельян Прохорович перекрестился:

– Бог его знает. Никто так и не разобрал, что это за гром с небес случился. Разбежались как муравьи, и спросить некого. Теперь ухо востро держать надобно, чтобы государю правдоподобно и без чудес доложить. Коли повезёт, так повторится, тогда проведу расследование, авось и отыщу причину, – и, вскинув бровь, он отрешённо произнёс:

– Ладно, ступайте, отобедайте и к жениху Софьи Андреевны наведайтесь в лицей. Пойдёте в сторону дворца, он левее будет.

*ридикюль – ручная дамская сумочка.

**s'il vous plaît (франц.) – пожалуйста.

***фрейлина – незамужняя особа дворянского рода, состоящая в свите при императрицах, великих княгинях, великих княжнах.