– А кого лечить? – усмехнулся врач.
– Обоих. Людмилу – по-настоящему, Жорку – как затурканного подростка. Но ей сказать какую-нибудь глупость. Типа таблетки и уколы – чтобы кровь изменить и Жорке ее влить.
– А вас лечить?
– Если вы считаете, что нужно, то и меня.
– А отчима?
– Он упрямый как осёл, но слабый человек. А в голове у него все нормально.
Специалист подвел итог как надо. Он сказал, что Людмила на пределе её нервных сил, и ей требуется длительное лечение. Поскольку лечить надо Жорика, то есть смысл им задержаться в Питере обоим. Жорик сиял.
В общем, я проводила гостей только через месяц. Людмила уезжала присмиревшая, Жорик успокоенный. Еще с соседями были сложности. Спасибо дяде Паше, он ничего не сказал Марусе и Любови Михайловне:
– Наташка, не психуй, я что, не понял, что малец родителей пугал!
Повезло мне, Юля ушла в декрет раньше, чем предполагала, и я реже стала видеться со своими гостями, пропадая на работе.
***
Ближе к весне я увиделась с теми, кого уж точно не ожидала ещё раз увидеть. Созвонившись с Андреем, я попросила его набросать статейку об использовании нелицензионных программ. Когда вошла в кафе, где он мне встречу назначил, с удивлением обнаружила, что Андрей не один: рядом сидит тот самый бритый, что меня уволил, и еще один смутно знакомый. Раздражёнными выглядели все трое.
– Что случилось?
– Да вот… претензии ко мне. Дескать, я развалил фирму и ему впарил.
– Ты что, им делал предложение о продаже? А мне говорил, что тебя кредитом к стене приперли.
– Наташенька, так и было.
– Тогда понятно.
– Что вам понятно? – надменно спросил бритый.
– Вы покупали фирму, имея бизнес-план? Или купили у владельца его бизнес-план? Третьего, вроде бы, не дано.
– Какая разница?
– Действительно, ответ очевиден. Судя по кадровой политике, план у вас был свой. Тогда какие претензии к предыдущему владельцу?
– Иван, а какая у тебя кадровая политика? – вмешался третий, которого я где-то когда-то видела, но пока не вспомнила, где и когда.
– Какая политика? – возмутился бритый.
– Он не знает. А вы, Наташа, как бы обозначили его кадровую политику?
– Если бы он купил у Андрея его план, то прежде всего окучил бы наших головастиков. А он в первый же день подписал заявления двоим, в том числе Александру Ивановичу. Значит, настроен был на собственные идеи.
– Я знал, что Александр Иванович ушел. Но чтобы в первый же день… – покачал головой Андрей.
– И что ваш Александр Иванович?
– В последние месяцы мы техники продавали меньше, чем игрушек. Значит, с его уходом оборот уполовинился.
– Иван, так, может, его вернуть?
– Не уговорите. Он теперь вольный стрелок и очень доволен. Давно хотел уйти, да меня обижать не хотел. У меня в фирме все держалось на личных связях.
– Вот-вот! Присутствующая здесь Наташа получала в полтора раза больше своих коллег, выполняющих ту же работу! Тоже личные связи?
Я захлебнулась минералкой. Андрей захохотал:
– Наташа, он имел в виду другую связь!
– Это какую? А то твоя Стелла некоторые виды связи не приемлет! Видели бы вы её, господа, не заподозрили бы Андрея в переходе с гербовой на простую!
– Ладно тебе прибедняться! А что касается зарплат, то продавцы всегда получают процент с продаж. У вас что, они на окладе?
Бритый промолчал. Я хихикнула и опять подавилась. И вдруг иголочками закололо по носу. Опасность! Я оглядела зал. Народ жевал и разговаривал, на нас никто не глядел. В чем же дело? Бритый? А может, другой? Где же я его видела? Теперь неважно, надо удирать! Демонстративно поглядела на часы и ойкнула:
– Андрюша, за приятным разговором я даже перекусить не успела! Всё, я побежала! Ты статейку набросал?
– Да, вот…
– Давай так. Проводи меня до выхода, несколькими словами перебросимся, – бритый привстал. – Да не волнуйтесь, я всего на пару минут заберу вашего собеседника. Пошепчемся по дороге.
Мы пошли через зал, на ходу переговариваясь:
– Ты что, всем встречи тут назначаешь?
– Я обедаю здесь обычно, поэтому тебя сюда подъехать попросил. А эти меня увидели и подсели.
– Что они могут тебе сделать?
– Да черт их знает! Я, хоть и улыбаюсь им, признаться, струсил. Публика они специфическая. Поэтому тебе тогда посоветовал сваливать.
– Ты им должен что-нибудь?
– Нет, по нулям. И взять-то с меня нечего: квартира да участок с едва начатым строительством. Даже машину жена при уходе забрала.
– А могут взять?
– Эти всё могут, – печально сказал Андрей, помогая мне надеть пальто.
– Тогда так, – сказала я. – давай к выходу отойдем, и ты мне перескажешь свою статью. Надеюсь, аббревиатур тут нет? Я ведь в вашей японской грамоте не разбираюсь, хоть торговала компьютерами три года.
– Да, вот здесь, – взяв у меня из рук бумаги, начал он.
И тут грохнуло! Из двери зала, который мы только что покинули, вырвалось пламя, посыпались стёкла. Я схватила Андрея за руку и потащила на улицу. На ступеньках лежал человек. Наверное, его выбросило взрывом через стеклянную витрину. Я остановилась, чтобы взглянуть, что с ним, и тут из дверей повалила толпа. Нас столкнули на лежащего. Только когда это стадо пролетело, мы смогли подняться и помочь раненому. Крови было много, но что повреждено, я не могла понять то ли от задним умом осознанного страха, то ли оттого, что все вокруг было усеяно стеклами. Мы с Андреем тоже были в крови и тоже непонятно, в своей ли от осколков, на которые повалились, или в чужой.
Откуда-то сбоку подбежал мужик; как потом оказалось, водитель из припаркованной неподалёку машины. Мы стали поднимать раненого; тут еще милиционер появился. Он оказался опытным: заставил нас положить его назад и перетянул его ногу поясом от моего пальто. Появились спецмашины, прибежали медики с носилками, нас от пострадавшего оттеснили, и мы с облегчением разогнулись.
Когда санитары рывком подняли носилки, раненый внезапно открыл глаза, посмотрел на меня и внятно произнес: «Ведьма!»
– Ни фига себе! – удивилась я. – И это в благодарность за мое безнадёжно испорченное пальто!
Один из санитаров тут же сунул мне мой пояс; оказывается, ногу уже перетянули чем-то более подходящим.
Подошел милиционер, накинул на раздетого Андрея одеяло и предложил нам пройти в автобус. Пока Андрей неуверенно поднимался по ступенькам, я обошла автобус и позвонила на работу. Константин Петрович завопил: «Где ты ходишь!», я тут же перебила его и сказала, что попала в кафе под взрыв. Он завопил: «Молоток!» и потребовал подробностей. Что я услышала, тут же ему и пересказала: девять погибших, двое сильно пострадавших, одного лично поднимать помогала, а царапины и ушибы, почитай, у всех. Пожар продолжается. Причина взрыва – или газ на кухне, или теракт, или бандитские разборки. Первое маловероятно: из зала пламенем махануло, а кухня в другой стороне. Он сказал:
– Я сейчас Маню с фотиком подошлю!
– Да протухнет эта свежая новость к следующей среде!
– Ну, все-таки… а ты когда придёшь?
– Да еще чуть-чуть, и вы бы сейчас в следующий номер мою фотографию вставляли в траурной рамке!
– Молоток! – опять завопил он.
Тут ко мне подошел милиционер, заставил выключить телефон и запихнул в автобус. Там женщина в белом халате заклеивала царапину на шее Андрея; руки его уже были обработаны. Потом она перешла ко мне, но несколько царапинок на моих руках уже засохли сами.
Нас быстренько опросили на месте, затем доставили в ближайшее отделение и стали вызывать по второму кругу.
– Ой, как есть хочется! – вздохнула я.
– Да, я-то пообедать успел, – начал Андрей и засмеялся. – Зато не успел расплатиться! Хоть какая-то компенсация за сгоревшее пальто, потерю крови и стресс. Но, между прочим, от переживаний снова есть захотел.
– Интересно, у них тут есть буфет?
Звонок от Маруси. Я вздохнула: в последнее время у них с дядей Пашей дело шло к ожидаемому финалу. Надо отвечать. Объяснила, где нахожусь и по какому поводу. Сказала, что зверски хочу есть, что жалко пальто, но оно, хоть и окровавленное, на мне, а вот Андрей в одном костюме. «Лечу!» – заорала Маруся. Действительно, она появилась минут через двадцать. Привезла жареные куриные ножки, старую куртку дяди Паши и какое-то моющее средство. На Андрея куртку набросила, с меня пальто стащила и понесла его с криком: «Где тут туалет?» Когда мы доедали, Марусин голос звенел в конце коридора. Она возмущалась, что в милиции нет утюга! В конце концов, дежурный лично распялил мое пальто на решетке, поставив рядом обогреватель, и клятвенно заверил, что глаз с него не спустит.
Тогда она села рядом с нами и пригорюнилась:
– Наташа, что я делаю не так?
– Всё так, Маруся, это дядя Паша не такой. Мы с ним шестнадцатый год соседи. За это время у него жен было… пять или шесть. Все красивые, умные и добрые. Бабушка Катя удивлялась: и где он таких хороших находит! Но хватает его на полгода, максимум на год. Потом он этой семейной жизнью начинает тяготиться. Бедная женщина и так, и этак, а он никак. В результате все равно разбегаются. А он после этого первое время даже на кухню выходит, когда нас нет.
– Стыдится?
– Да нет, балдеет. Наслаждается одиночеством. Приносит из своего магазина колбасу, копченую рыбу и прочие продукты, не требующие готовки, хотя готовить умеет. Просто отдыхает. Года два, а то и больше, о жене не заикается. Потом начинает тяготиться одиночеством и тосковать о домашнем уюте. И находит очередную красотку. Бабушка Катя его насквозь видела. А Любовь Михайловна покупалась не один раз. Но теперь знает точно, что ничего не выйдет. Поэтому тебя в штыки встретила, помнишь? Это она не хотела к тебе привязываться, чтобы при расставании душу не рвать.
– Наташа, что же ты мне об этот раньше не рассказала?
– А ты бы мне поверила? Я твоей, извини, предшественнице пыталась это втолковать. Так она все полгода, что в квартире жила, на меня не глядела. И ушла от дяди Паши с уверенностью, что это злыдни-соседки их развели.
– Что делать?
– Извечный русский вопрос. К мужу ты не вернёшься. Квартиру снимать никаких денег не хватит. Можешь жить в Светиной комнате, на ключ. Я все равно ее только как гостевую использую. Но легко ли вам будет в одной квартире? Попробуй еще одну ставку взять, чтобы реже видеться.
– Маруся, – вмешался Андрей. – А вы не возьметесь у меня убираться? Я квартиру изрядно запустил после ухода жены.
– Почему нет! – сразу согласилась Маруся. – Как вас отпустят, так и пойдем.
Тут выкрикнули Андрея.
– Вы меня не ждите, – сказала я Марусе. – Как Андрея отпустят, так и поезжайте. Он промерз, устал.
Через пять-десять минут позвали меня. Теперь допрашивали дотошно и агрессивно. Но я к этому была готова, наверняка они уже знали, что раненый назвал меня ведьмой. А я его тоже вспомнила: это тот, кому я предсказала покойника в доме и чью семью тогда же увезли на «скорой». Он был из свиты Борисыча, который сидел за столом с нами. Представляю, что обо мне напоёт этот холуй, наверняка посланный за нами! Я рассказала откровенно все, кроме, разумеется, измышлений по поводу моего умения предсказывать судьбу.
Когда разговор пошел по третьему кругу, я психанула:
– Ну, вот что, господа. Я пошла домой, а вы к следующей нашей встрече придумайте свежие вопросы.
– Я вас не отпускал!
– А вы меня и не задерживали. Я – пострадавшая при взрыве. Мне в больницу надо. Но я добровольно осталась, чтобы ответить на ваши вопросы. А вы сопли жуете, не знаете, о чем спросить.
– Вы – подозреваемая.
– Меня бы там не было, если бы я была виновата. Какой смысл саму себя подрывать?
Меня завели в соседний кабинет и оставили там одну. Нестерпимо хотелось спать, хотя еще даже вечер не наступил. Заболеваю, что ли? Ах, да, нос включался…
Я пошла из кабинета и тут же была остановлена окриком дежурного.
¬– Мне что, в туалет нельзя?
На обратном пути полезла на решетку:
– Подайте пальто!
Вернулась в узилище, составила три стула вместе, завернулась в пальто и тут же заснула.
Выдержав в ожидании около часа, за мной пришли, но не смогли добудиться. Брызгали водой, подносили к носу нашатырь. Наконец, кто-то догадался заглянуть в глаза. Они были приоткрыты. Тогда уже вызвали врача.
Когда я пришла в себя, было утро. Я лежала на неудобной кровати с жесткими пружинами. На сгибе локтя противно стягивал кожу пластырь. Прямо в глаза через большое окно светило солнце. В большой палате стояли какие-то аппараты, было еще несколько кроватей, но все были не заняты. Я пыталась вспомнить, как очутилась здесь, но последнее, что вспомнила – это как меня заточили в каком-то служебном кабинете. «Пытали, что ли?» – подумалось. Встала и хотела пойти поискать туалет. Но на мне была только ситцевая ночная сорочка, украшенная надписями «Минздрав СССР». Надо же, уж десять лет как нет, а имя его живет. Да, а на ноги-то что обуть?
Я все-таки двинулась к двери, чтобы хоть позвать кого-то, но в белой тряпке, наброшенной на аппарат у входа, вдруг признала медицинский халат. Надела, застегнула и вышла в коридор.
Больничное утро было в разгаре. По коридору сновали медики и больные, кого-то везли, что-то несли. Никто на меня не обращал внимания, и я брела по коридору, пока не наткнулась на нужное мне заведение. Умываясь, я напилась прямо из-под крана противной хлорированной воды. В голове немного прояснило, но, когда я наткнулась взглядом на свое отражение в мутном зеркале, висящем над умывальником, мне вновь поплохело: лохматые волосы, размазанная вокруг глаз тушь, опухшие веки.
– А душ тут есть? – хрипло спросила я вошедшую в умывальник пациентку. Она вздрогнула, но ответила, что ванная напротив. Пригляделась ко мне, вздрогнула еще раз и удалилась, забыв, зачем шла.
Плевать! Вышла в коридор, увидела напротив дверь без номера, зашла и заперлась. Я стояла в очень большом помещении на два таких же здоровенных, как в моей палате окна и с кафельным полом. У стены одиноко притулилась ванна. Подошла к ней, оперлась и почувствовала дурноту. Нет, через борт перелезать не стоит. А, тут решетка под ногами, значит, смыв есть, можно поливать себя, стоя на полу.
В дверь несколько раз ломились, но я не обращала на это внимание. Полотенца-то у меня не было. Пока обсыхала, обследовала помещение и обнаружила упаковку таких синих целлофановых мешочков, которые в поликлиниках на обувь одевают. Обула их. На босу ногу эта гадость очень скользила. Зато хоть ноги грязными не будут!
Теперь, когда я шла с мокрой головой, я уже не была столь незаметной. Но хуже было то, что совсем незаметной стала моя палата. Я, выходя, даже не посмотрела ее номер! И даже не помню, в какую сторону идти. Думая об этом, я меж тем продолжала двигаться и дошла до лестничной площадки. Здесь я точно не была. Обратилась к первому попавшемуся пациенту. Он шарахнулся от меня, как от прокаженной. И правда, эпизод из фильма ужасов: в белом халате, с пакетиками на ногах и с всклоченной мокрой головой. Но другая пациентка, в годах и с сотовым телефоном в руках, оказалась покрепче. Я продиктовала на память телефон редакции и попросила сообщить им, в какой я больнице, и просьбу передать это моим соседям, чтобы выручали. Заодно узнала сама, куда меня забросила судьба. Подумав, что искать палату бесполезно, решила дожидаться коллег у входа. Спустилась по лестнице и очутилась в просторном холле, где висели телефоны, была раздевалка и справочная, а вдоль стен стояли кресла, на которых общались больные и посетители.
Спустя два часа я все так же сидела за кадкой с фикусом, только с высохшей головой. Никто ко мне не ехал. Обратилась к сидящей в ожидании старушке и узнала, что один из аппаратов на город работает бесплатно. Заняла очередь и через двадцать минут получила к нему доступ. Кому звонить? Набрала домашний номер. К счастью, Любовь Михайловна ответила сразу. Она набросилась на меня с упреками, почему мы с Марусей с вечера пропали, что надо же предупреждать и всё такое. С трудом прорвавшись через её стенания, я объяснила, что попала под взрыв и нахожусь в больнице. Снова сто слов в минуту! Я заорала:
– Любовь Михайловна, ради бога, дайте слово сказать, а то я сейчас упаду!
Она наконец-то замолчала. Я объяснила, что не прошу её меня навещать, это довольно далеко. Я только прошу найти на задней обложке справочника имя «Сева» и позвонить ему на сотовый. И спросить, интересует ли его интервью с жертвой взрыва в известном ему кафе. Может даже стребовать с него плату за информацию. И проинформировать его, что я ожидаю в холле названной больницы, прячась за кадкой с фикусом, потому что вид у меня ужасный, так как я являюсь жертвой произвола милиции и врачей. Любительница милицейских сериалов взвизгнула от ужаса и восторга и обещала всё сделать в лучшем виде.
Я вернулась за фикус. Сева примчался через полчаса. С ним приехала Любовь Михайловна, потребовавшая от него подвоз её и моего барахла как плату за информацию.
Сева был в восторге. Он заснял меня в этом диком виде и за кадкой. Потом разрешил взять тайм-аут и одеться. Любовь Михайловна загораживала меня собой, распахнув пальто, а я быстренько натянула на голое тело принесенный ею спортивный костюм, носки и шлепанцы.
– И все? – спросила я ее. – Мне же надо отсюда драпать!
– Ничего, сегодня тепло и тихо, – сказал Сева. Пробежишь до дорожки, а я сейчас охрану подогрею, и они мою машину пропустят. Ждите!
Вернулся он не так уж быстро, и повел нас не к выходу, а через переход, а потом по боковому коридору. Мы оказались на пандусе, на который «Скорая помощь» пациентов доставляет. Там за углом и приткнулась его машина. Мы выехали за шлагбаум, и он встал на стоянке.
– Теперь ждите.
Любовь Михайловна возмутилась. Но он сказал ей:
– Я же должен взять интервью у лечащего врача, а затем вместе с ним навестить жертву взрыва!
– Здесь? – испугалась она.
– Зачем, она же у них в больнице лежит. В палату пойдем.
– Сева, какой вы молодец!
– Вон телевизионщики подъехали. Пошел!
– Сева, ты что, им меня сдашь?
– Нет, Наташа, ты – моё тайное оружие!
В машине мы сидели недолго. Минут через пятнадцать из проходной вышли, посмеиваясь, два парня с аппаратурой, длинноногая девица и Сева. Коротко переговорили и разошлись по машинам.
– Ну вот, – захлопывая дверцу, сказал он. – Сейчас они в отделение смотаются, ментов снимут, а я вас куда-нибудь отвезу.
– Куда?
– В гостиницу, наверное. Дома-то тебя сразу повяжут.
– Я что, дочь миллионера?
– Не робей, старуха, фирма платит.
– Тогда, может, лучше в другую больницу отвезти? – спросила Любовь Михайловна. – Наташа неважно выглядит.
– Ах! – восхищенно выдохнул Сева. – У меня еще не было такого толкового агента. Вот вам моя визитка. Если еще встретите что-нибудь любопытное, Любовь Михайловна, звоните. Момент, свяжусь с руководством.
Соседка моя от удовольствия запылала, можно сказать, девичьим румянцем. А Сева тем временем получил благословение от своего главного и повез нас в платную клинику. Места оказались знакомые, в этой больнице работал тот самый психиатр, у которого обследовалась вся наша семейка.
Вечером я любовалась в «Криминальных вестях» на умное лицо незнакомого мне врача, который рассказывал, какое лечение мне прописывал, а потом его же глупую рожу, когда выяснилось, что палата пуста. В трехминутный сюжет вместились и отмашки «No comments» знакомых мне милиционеров, и демонстрация документов «Скорой», которая доставила меня в больницу в бессознательном состоянии из отделения милиции, и упоминание об Андрее, которого держали в отделении замерзшего и промокшего, в результате чего он сейчас лежит с высокой температурой, что также подтверждается записью диспетчера «Скорой помощи». Завершила сюжет длинноногая девица тем, что уже есть заключение о причине трагедии: взрыв газового баллона, внесенного в теплое помещение. А ведущий программы подытожил:
– Еще двое пострадавших. Но не от взрыва, а от бездушия тех, кто призван нас защищать: от милиции и медицины.
Вечером Сева привез мне вырученные из той больницы выписку из истории болезни и одежду. А еще мою газету и свой опус, занявший полный разворот его желтой газеты.
Сначала я ухватилась за родное издание. Ишь, как Константин Петрович подсуетился! Успел-таки горячую новость в уже готовый номер вставить. На первой полосе моя фотография. Гад, выбрал самую страшную. Это осенью Манька щелкнула, когда у меня зуб болел. Вроде я с таким выражением лица раненых выношу с поля боя. «Наш специальный корреспондент волей случая…» Скотина!
В Севиной газете кроме того, что уже прошло по телевидению, было интервью с Андреем и со мной.
– Без обиды? – спросил он, когда я прочитала.
– Нормально. Правильно, что не давишь на милицию. Я действительно ничего не помню. А когда очнулась в больнице, вспомнила их обвинения, поэтому мне в голову стукнуло, что меня какой-то вакциной правдивости травили, чтобы я в терроризме призналась. Поэтому и решила удрать. И правильно сделала. Я ведь три часа в палате отсутствовала, а они даже не заметили.
С утра пришел следователь.
– А чего вы? – удивилась я. – Вроде, установлена бытовая причина взрыва. Нет терроризму!
Он сказал, что расследует правомерность действий милиции. Я отговорилась провалами в памяти. Единственное, мол, что ставлю им в вину, это то, что долго держали. Следователь, чувствую, обрадовался: кому охота своих топить. Но решил еще подстраховаться:
– А почему вы попросили консультацию психиатра?
– По этому по самому. Я же понимаю: чтобы себя обелить, вы будете на меня всех собак вешать. Так что лучше самой установить степень своей вменяемости. А Стригоцкий – это авторитет. Его заключение ни один из ваших экспертов не решится опровергнуть.
Потом мы еще немного пообщались, но уже без взаимных претензий. Среди погибших, людей никак с криминалом не связанных, оказались двое с очень темным прошлым: наши с Андреем соседи по столу. Это и навело подозрение на нас. Да еще тот, который в витрину улетел, подбавил жару. Он, пока его везли в больницу, сказал, что был послан следить, чтобы Андрей не смылся. Поэтому нас и мариновали. Но потом по опросам выживших посетителей и официантов реконструировали события и установили, что встреча Андрея с ними получилась случайно, а я в том кафе оказалась впервые, и знать об этой «приятной» встрече не могла. Шофер соседей по столу четко сказал, что свернул сюда из-за образовавшейся пробки, а хозяин с приятелем увидели кафе и решили в нем перекусить.
Тот, кого мы спасти пытались, умер. Не сразу. Операция прошла успешно, сшили ему порванный сосуд. И кровь вливали. Когда он пришел в себя после операции, врачи не сомневались, что он будет жить. И он был в эйфории, что жив. Но почему-то после того, как услышал слова «острая кровопотеря», заистерил. Метался, обвинял ведьму в проклятии, а себя в том, что «связался с этой девкой». Почему-то хватался за всех и клялся: «Она совершеннолетняя!»
– Вы можете это объяснить? – спросил меня следователь.
– Увы, могу, – ответила ему я. – Я этого… не знаю, как его зовут, да и знать не хочу, второй раз в жизни видела. А в первый раз речь шла о том, как он с малолетней проституткой обошелся. И сказала я ему, что если он еще раз ребенка обидит, то кровью изойдет. Видно, накануне он свои садистские наклонности в полной мере удовлетворил. Вот и запсиховал при слове «кровопотеря». Он меня ведьмой считал и был уверен, что я будущее предсказываю.
– А откуда у него эта уверенность? – засмеялся следователь.
– Понимаете, есть у меня такое свойство. Иногда попадаю пальцем в небо. У людей ошибки забываются, а попадания запоминаются. Один раз я его приятелю предсказала итог футбольной игры. Он в тотализатор тогда кучу денег выиграл и всех поил. Вот они и поверили.
– А как вы предсказали?
– Да так… трепанула.
– А трепаните-ка мне, как завтра вечером наши с америкосами сыграют.
– 2:3, – не задумываясь, ответила я.
– Что, проиграют?!
– Я так сказала? Значит, проиграют.
– А во что играют хоть?
– Да мне без разницы, хоть в салочки, хоть в «пьяницу». Я спортом не интересуюсь.
Посетитель мой хохотнул, но ушел с испорченным настроением. Хоть плачь, в последующие дни только и разговоров было, что о поражении наших хоккеистов на олимпиаде.
В понедельник я вышла на работу. Константин Петрович встретил меня упреками:
– Нехорошо получилось, Наталья!
– Да ладно, Константин Петрович, я не в претензии. Ну, некогда было вам мне помочь. Дело житейское.
Он выпучил глаза:
– Да при чем тут это? Ты зачем Севе позвонила?
– Чтобы он мне помог. Но сначала я позвонила вам и два с половиной часа ждала, чтобы вы нашли время и послали моих соседей мне на выручку.
Ему краска в лицо бросилась:
– Неправда!
Я подошла к телефону и ткнула пальцем в автоответчик:
– Отмотать?
У нас для страховки все разговоры записывались. Главная наша, хоть и недолюбливала меня, сказала:
– Не надо. Я уже слышала. Г… ты, Костя! Но хуже то, что нет у тебя журналистского чутья. Такой материал упустил!
Легче мне в редакции от этого не стало. Если раньше меня недолюбливала только главша, то теперь и хрыч старался при каждом удобном случае навредить. А Манька всегда существовала автономно. И мне, во всех своих коллективах поддерживающей приятельские отношения, стало очень непросто.
Посылали меня теперь на самые неперспективные мероприятия. Так я оказалась на встрече с Деменовым, областным королем проводов и кабелей. Называлась его фирма Лен-строй-тех-электро-монташ-шабаш… как там дальше? Словом, по Ленобласти провода тянули. Среди журналистской братии имел он кликуху Демосфенов за редкое косноязычие. В общем, брат Черномырдина по несчастью.
Я вытерпела все два часа этой головной боли. Тема была чисто производственная, а подоплека политическая. Через полгода выборы в заксобрание, и Деменов явно настроился туда идти. Бедняга, он совсем не умел расположить к себе публику. Если бы его помощники сократили производственную часть и выпятили социальную! Для своих сотрудников он делал много, да и благотворительность поддерживал. Проникнувшись жалостью, я подошла к нему и расспросила об этом. Вернувшись, изложила услышанное вполне сочувственно, здраво рассудив, что пинать его и без меня кому найдется. Главша удивилась:
– Неужели он все так толково сказал?
– Да нет, конечно. Но смеяться над ним как-то банально. Ну, не умеет человек говорить! Зато делать умеет. По-моему, это будет даже оригинально – не цепляться к форме, а оценить содержание.
Главша хмыкнула и не возразила. Подсократила чуть и вставила в номер.
Через неделю на очередном брифинге очередного политикана я, позевывая, рисовала чертиков в блокноте. Повернулся ко мне Малоземов из гей-газеты и спросил:
– И почем была джинса про шараш-монтаж?
– Даже не смешно…
– Зачем отрицать очевидное? – сказал Малоземов. – Кто же за так будет Демосфенову ахинею на русский переводить?
– Ты наш тираж знаешь? Им дешевле нанять бомжа, чтобы он на заборах это писал.
– Тогда зачем, Наташа?
– А я что, душой покривила?
– Да ладно тебе! В чем фишка-то?
– Ну ладно, давай объясню, – обозлилась я. – Ты помнишь, что о Деменове написал Генка?
– Не читал.
– А Марина?
– Не помню.
– А меня ты почему прочитал и запомнил?
– Так все говорят…
– Вот!
После секундной заминки Малоземов заржал.
Когда после завершения мероприятия народ повалил на выход, он подошел ко мне и сказал:
– Наташа, как ты относишься к кухне ресторана «Уточка луговая»?
– Даже не слышала про такой.
– Пользуйся возможностью, я приглашаю.
– Ты приглашаешь, а я плачỳ… и плàчу. Знаю я твою щедрость.
– Ладно, старуха, не срами гусара. Еще никто не видел, чтобы Малоземова женщина содержала. Наоборот, Малоземов женщинам помогает. Вот тебе визитка. Этот господин тебя приглашает. А я даже не пойду, чтобы ты не волновалась.
Сдается мне, что его и не приглашали, более того, настоятельно просили не приходить, а то разве бы он пропустил халяву?
Идти или не идти? На карточке только фамилия и телефоны. Любопытно, кого я заинтересовала? Пойду, конечно! Надо удовлетворить свое любопытство. Не думаю, что мне что-то угрожает. Я не фотомодель, не наивная юная простушка, и на органы меня красть поздно – поизносилась. Как говорит Маруся, разве что на собачьи консервы пустить. А сырье для консервов в ресторане не откармливают.
«Уточка» располагалась как раз напротив. Но пришлось обходить площадь, поэтому добралась я туда минут через пятнадцать. Господина Перовского, чью визитку дал мне Малоземов, я уже видела сегодня, он на брифинге сидел рядом с ним. Представился: у Деменова связью с общественностью занимается. Хоть стой, хоть падай, подумывает пригласить меня в свой отдел заниматься мониторингом прессы.
За обедами мы вели какой-то необязательный пустой разговор, просто заполняя паузы между блюдами. Потом он спросил:
– Как-то вы невеселы. Вас мое приглашение не заинтересовало?
– Просто удивлена. Я в журналистике всего несколько месяцев. Коли уж образовалась у вас такая вакансия, было бы естественно пригласить на неё какого-нибудь разбойника пера с разветвленными связями в этой среде. Ищу второе дно.
На самом деле второго дна я не искала: оно, конечно, есть, но надо обладать информацией об этом «Электрошараше», чтобы о чем-то догадаться. А думала я о том, что последние полгода занимаюсь интересным делом. Мне только в библиотеке было интересно. А в дальнейшем я просто зарабатывала деньги на жизнь. Ну, не вдохновляла меня продажа путевок в страны, где я не была, и компьютеров, в которых я очень мало понимаю! Если бы не сложности с коллегами, я бы никогда не соблазнилась на очень хорошую зарплату от Деменова. Да и не факт, что я там приживусь… В общем, есть отчего загрустить.
– Конечно, не только и не столько сыграла в этом роль ваша статья. Важнее то, что вы сумели в этом сложном материале вычленить главное. Этим я и зову вас заняться. А необходимые связи у нас имеются.
Да, неубедительно это все. Но, как говорит бабушка, «дают – бери, а бьют – беги». Беру! А со временем разберусь.
– Почему так поздно? – встретила меня главша. – Брифинг три часа как кончился. Что-то ты рано волю почуяла.
– Да, опоздала, – вздохнула я. – Но больше никогда не буду.
– Зарекалась коза в огород не ходить, – пробормотал Константин Петрович.
– Нет, правда не буду, – сказала я. – Потому что увольняюсь.
– Что так? – спросила главша.
– Екатерина Сергеевна, а разве вы против? – удивилась я.
– Держать не буду. Но… из тебя со временем вышел бы толк. Жалко, если ты уйдешь в другую сферу.
– В другую, но родственную.
– Если не секрет, куда?
– К Деменову.
– Вот стерва! – вскочил Константин Петрович. – Использовала нашу газету, чтобы к нему пролезть!
– Ну, не думаю, что его можно так дешево купить, – спокойно сказала главша. – Тут наверняка другая подоплёка. Но ты ведь не расскажешь?