платье, да такое, чтоб не износилось в пути; испекла каравай, положила его в
сумку дорожную…
Плешанка, Плиска, Славка, Овсянка: «Куда, куда? Сидела бы лучше дома.
Разве за таким угонишься?» – попрощалась с подругами и в дорогу – искать
своего суженого.
Вот идёт-идёт, идёт-идёт, вот солнышко всходит-заходит, всходит-заходит,
вот и Море-Океан – дальше некуда. Села на бережку, отломила кусочек
хлебца, сидит, жуёт – не назад же идти. Смотрит, Пескарь на песке лежит на
последнем издыхании. Взяла его осторожно двумя пальчиками и пустила в
Море-Океан. Вильнул Пескарь хвостом, будто «спасибо» сказал и пропал, а из
воды Рыбка-Колючка выглянула, глазом поводила и нырнула. Вторая рыбка
глаз показала и тоже исчезла в синей глубине. Вдруг зашумело, запенилось
Море-Океан, и прямо с волны скатился на берег Рыба-Бычок. Глазища у Бычка
на лоб повылезли, никогда он, мол, прежде такой красоты не встречал…
колючки зашевелились, затопырились, мол, добро пожаловать ко мне, в моё
царство-государство в гости.
– Не до гостей мне сейчас, – говорит Трясогузка, – суженого ищу, а тут
Море-Океан поперёк дороги.
– А кто же твой суженый, как звать?
– Как звать не знаю, но если увижу сразу отгадаю. На этом берегу всё
обыскала – нигде нет. Может на том, да перевозчика что-то не видно.
– Так садись ко мне на спину, я тебя сам перевезу, – обрадовался Бычок, а
сам дело задумал.
«Вот повезло», – подумала Трясогузка и прыг Бычку на спину, уселась
поудобнее между колючками и выпученными глазами – плывут.
Вокруг рыбы разнообразные, коньки морские, медузы разноцветные. По
бокам два кита плывут, фонтаны выпускают и в них радуга переливается.
Засмотрелась Трясогузка, восхищается такими красотами, а Бычок ей: «Видишь,
– говорит, – это всё мои слуги верные, а я над ними хозяин и начальник, а под
водой у меня дворцы просторные и богатства несметные.
Выплыли на берег, ударился Бычок о землю, обратился в Добра– Молодца —
от Бычка только рот до ушей остался:
– Посмотри, – говорит, – на меня, может я твой суженый?
– Нет, – говорит Трясогузка, – ты по морю плаваешь, а мой суженый по
воздуху летает.
Подпрыгнул Бычок-Добрый-Молодец раз-второй после таких слов, хотел
взлететь – ничего у него не получилось. Шлёпнулся о землю, снова в Рыбу-
Бычка превратился, обиделся, нырнул в глубину и пропал вместе со своими
китами, коньками и медузами, только его и видели.
Стоит Трясогузка на бережку – теперь Море-Океан сзади, а спереди
Дремучий Лес.
Попробовала в лес зайти – двух шагов ступить не может: такие колючие
кусты, и так плотно переплелись ветки. Отломила кусочек хлебца, сидит, жуёт.
Теперь ни вперёд, ни назад. Смотрит, Мышь Серая в мышеловке на последнем
издыхании. Все трясогузки очень боятся мышей, но тут – что делать?
Решилась и вызволила живое создание. Отхукала, отогрела в ладошках, спасла
от неминуемой смерти.
Открыла Мышь один глаз – не поверила в своё избавление, открыла второй
– снова не верится – поверила только, когда Трясогузка дала хлебца пожевать.
Не успела Мышь и кусочка сжевать, явился Кот. Мышь в норку, а Кот к
мышеловке. В мышеловке пусто, облизнулся, смотрит Трясогузка сидит… и
стал он ножками шаркать, ручками помахивать, мол, никогда прежде такой
красоты не видал… стал усы подкручивать и реверансы делать, мол, добро
пожаловать в мои владения, в гости.
– Не до гостей мне сейчас, – говорит Трясогузка, – суженого ищу, а тут
Лес Дремучий – ни пройти ни проехать.
– А кто же твой суженый, как звать?
– Как звать не знаю, но если увижу, сразу отгадаю. На том берегу всё
обыскала – нигде нет. Может на этом, да как сквозь Лес Дремучий пройти?
– Это пожалуйста, – обрадовался Кот, – садись ко мне на спину, я тебя
через лес провезу, – а сам дело задумал.
«Вот повезло», – подумала Трясогузка и уселась Коту на спину. Устроилась
поудобнее, ухватилась крепко за длинную кошачью шерсть, чтоб не
соскользнуть – поехали.
Перед Котом кусты и деревья сами расступаются; вокруг-да-около, откуда ни
возьмись, диковинные звери приветливо рычат, мычат и хрюкают. Трясогузка
смотрит вокруг, никогда так раньше не удивлялась.
Ударился Кот о землю, превратился в Добра-Молодца, от Кота только усы
остались.
– Видишь, – говорит, – это всё мои подданные, слуги верные, и весь лес,
со всем его богатством, мне принадлежит. Посмотри, – говорит, – может я
твой суженый?»
– Нет, – отвечает Трясогузка, – ты по лесам шастаешь, а мой суженый по
воздуху летает.
Подпрыгнул разок-другой после таких слов Кот-Добрый-Молодец, хотел
взлететь, ручками замахал, но не получилось: шлёпнулся на землю, превратился
снова в Кота и пропал вместе со всеми диковинными зверями, только его и
видели.
Стоит Трясогузка – теперь Дремучий Лес сзади, а перед ней Стеклянная
Гора. Было плохо, а теперь ещё хуже. И не до хлебца даже. Что делать?
Обходить – жизни не хватит, перелезть – не хватит сил.
Вдруг Дремучий Лес зашумел, Гром загремел, Молния заблистала, ударилась
прямо перед Трясогузкой в землю, задымилась, зашипела и превратилась в
Бабушку-Старушку.
– Кхе-кхе-кхе, – сказала Старушка, – ты кто же такая, без приглашения в
гости пожаловала?
– Да я не в гости, Бабушка, я суженого своего ищу. Море-Океан переплыла,
сквозь Дремучий Лес пробралась, а тут Стеклянная Гора прямо на дороге стоит.
– А кто же твой суженый, как звать?
– Как звать не знаю, но как увижу сразу отгадаю.
– Кхе-кхе-кхе, – снова сказала Бабушка…
Да ты, конечно, не знаешь, что Бабушка-Старушка была никто иная, как сама
Завирюха. А все ветры, сколько их на свете? сто, или тыща, или ещё больше, все
они её сыночки родные, и держит она их всех в шкатулке, и выпускает только
по одному, полетать, потому что у них, у всех, ветер в голове, и они могут без
присмотра такой беды наделать – потом не разберёшься. Бабушке-Старушке-
Завирюхе хочется их всех поженить скорей, с рук сбыть, да где найдёшь столько
невест, да еще, если женихи такие буйные. Есть у неё ещё дочки: Заверть и
Кружалка, но эти послушные – их не надо в шкатулку запирать.
Так вот: махнула Бабушка крылом или, может, это рука была, а сама дело
задумала. Расступилась Стеклянная Гора. Расступилась, пропустила Бабушку с
Трясогузкой и захлопнулась за ними, ах! какая темень, будто не в Стеклянную
Гору вошли, а в чулан без окошка. Идут-идут, только светляки путь освещают,
страшно, паутина цепляется, страшно, и пауки свои лапы с крючками
протягивают, страшно! а что делать? надо идти, другого пути нет.
Шли-шли и пришли. За столом Кружалка и Заверть – сидят, ждут что им
мамка принесёт поесть. А у мамки сегодня ничего нет. Ничего не добыла,
ничего не заработала. Зубы, что называется, на полку.
Трясогузка вынула каравай, отломила всем по кусочку – сидят, жуют,
познакомились:
– Я Кружалка.
– Я Заверть.
– А я – Трясогузка.
– А это наша мама – Бабушка-Старушка-Завирюха.
– Очень приятно.
– А там наши братцы, в шкатулке, но у них один ветер в голове, поэтому их
лучше не выпускать.
– А можно мне на ваших братцев посмотреть?
– Посмотри, только одним глазком.
Приставила Трясогузка один глазок к дырочке от ключика, смотрит, а там сто
ветров, или тыща, или ещё больше; кто в кости играет, кто в шашки, кто на
лавке лежит, а кто у окошка стоит, мечтает, да все на одно лицо, да и разве
одним глазом в такой толпе рассмотришь? Вокруг беспорядок, вещи валяются,
пол неметен, лавки немыты, сразу видно – неженатые парни.
– Ну что, – спрашивает Старушка-Завирюха, – нет там твоего суженого?
– Наверное, нет. Мой суженый по воздуху летает, а эти на лавках сидят.
– Чего, чего, а летать – это они мастера, только выпусти, на то они и ветры.
– Ветры?
– Ветры.
– Так и мой суженый – Ветер!
– А как звать?
– Может Посвист – это тот, который шумит, свистит и дождевыми каплями