Равенна: забытая столица эпохи «темных веков»

Насчет городских каналов есть интересное свидетельство, правда, чуть более позднее, но есть смысл привести его здесь и сейчас. Сидоний Аполлинарий (ок. 430 – ок. 486 гг.), посетивший Равенну в 467 г. по пути в Рим, поделился своими далеко не благоприятными впечатлениями в довольно язвительных письмах: читателю предлагаются два фрагмента (пер. с англ. – Е.С.). В письме своему другу Геронию (Герению), уроженцу Лиона, поэту, интересовавшемуся историей и географией, он описал систему каналов, их состояние, и заодно отметил, что в городе хоть и есть вода, но она не пригодна для питья: «Мы достигли Равенны, свернув вправо. Здесь Цезарева дорога пролегает между старым городом и новой гаванью; едва кто может сказать, соединяет она их или разделяет. Более того, один рукав Падуса идет через этот двойной город, а другой – огибает его; ибо река отведена со своего основного русла искусственно посредством городских набережных, и вдоль основного течения отходит еще множество боковых каналов, отводящих из него все больше и больше воды. Итог такового разделения в том, что вода, окружая укрепления, осуществляет их защиту, а та, что течет внутри города, служит коммерции. В целом положение благоприятно для торговли, и в частности мы видели большое количество припасов, завозимых внутрь. Беда в том, что, с одной стороны, соленые морские приливы подступают к воротам; с другой – движение судов поднимает в каналах мерзкий осадок, либо же медленный поток загрязняется шестами лодочников, ворошащими ил на дне; в результате, хотя вода везде вокруг нас, мы не можем утолить нашу жажду; нет ни акведука в сохранности, ни цистерны для фильтрации, ни бьющих источников, ни незагрязненного колодца».

Видимо, пребывание в городе на болотах весьма его «достало», поэтому он оставил еще и такое сатирическое описание Равенны в письме своему другу Кандидиану: «И ты пишешь мне такой вздор, уроженец Чезены, которая больше похожа на печь, чем на город? Ты прекрасно выказал свое собственное отношение к привлекательности и разлюбезности родной земли, покинув ее, хотя в твоем более счастливом существовании, какое представляет ссылка в Равенну, твои уши пронзаются [писком] комаров с Падуса, а стрекочущая компания твоих сограждан-лягушек прыгает вокруг тебя с каждой стороны. В этих болотистых землях законы природы буквально перевернуты: стены падают, а вода стоит; башни тонут, а корабли сидят на мели; больные гуляют, пока доктора лежат в постелях; бани замерзают, в то время как дома жгут; живые испытывают жажду, в то время как погребенные мертвецы плавают; воры бодрствуют, пока власти спят; духовенство ссужает деньги, в то время как сирийские купцы поют псалмы; купцы воюют, пока воины торгуют; старики привержены к игре в мяч, а молодые – в кости; евнухи – к оружию, а войска федератов – к образованности. Приглядись внимательнее к природе того города, где ты обосновался, устроив очаг и дом, города, у которого есть территория (territorium), но нет твердой земли (terram)».

Население новой столицы считалось довольно зажиточным и составляло 5000—10 000 человек. Шло изготовление таких предметов роскоши, как изделия из слоновой кости и мраморные саркофаги – только теперь уже насыщенные христианской символикой. Их доселе еще довольно много в храмах и музеях Равенны, а порой и даже просто на улицах (как у могилы Данте). Эти равеннские саркофаги – просто уникум. У кого глаз привык к классическим античным римским саркофагам – удивится безгранично. Равеннские саркофаги – большие, не сказать огромные, порой на мощных львиных лапах; тянущиеся вверх, покрытые полуцилиндрическими крышками – когда гладкими, когда чешуйчатыми, но главное – их необычные узоры, сочетающие античную технику исполнения с библейскими сюжетами! Вот три волхва во фригийских колпаках подносят свои дары Богоматери и Младенцу; вот пророк Даниил воздел руки в молитве, находясь в львиной яме в окружении смиренных хищников; вот Христос с крестом на плече попирает, по слову Псалмопевца, льва и змия, а ему предстоят два первоверховных апостола, Петр и Павел; жены-мироносицы пришли к пустой гробнице Христа, чтоб помазать Его тело погребальными маслами, но ангел благовестит им о Воскресении Спасителя; обвитый погребальными пеленами Лазарь выходит из гробницы, откликнувшись на призыв Сына Божия выйти вон; также присутствуют пальмы, излюбленные в равеннском искусстве голуби (как известный новозаветный символ Св. Духа), агнцы (прообраз Христа, основанный на пророчестве Второ-Исайи: «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис. 53: 7), словах св. Иоанна Крестителя о Христе: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1: 29) и видениях Апокалипсиса)…

Императорский равеннский дворец времен Гонория – вопрос темный. Ясно, что его не могло не быть, и, судя по Агнеллу и иным источникам, он даже мог быть не один. Возможно, он стоял у базилики Иоанна Богослова; может быть, у Цезарейских ворот; вероятно также, что он идентичен с более поздним дворцом Теодориха (что противоречит свидетельству Агнелла, разграничивающему их). Название его было связано с лавром (palatio in Lauro, Laurenti palatio), как и константинопольского Дафни (с греческого η δάφνη – «лавр»).

Говоря о храмах эпохи Гонория, придется, в основном, ограничиться описанием утраченного; причем, как это будет и впоследствии, рассказ об архитектурном памятнике постоянно будет выбиваться из хронологических рамок той или иной главы; всегда же были ремонты, перестройки, новые благоукрашения и т.д., а постоянно обсуждать одни и те же объекты в разных главах, пожалуй, будет и нудно, и неверно. Начнем мы с главного храма Гонориевой столицы – базилики Воскресения Христова, иначе – Урсианы (в честь построившего ее епископа Урса (на кафедре в 379—396 гг.); как свидетельствует Агнелл (пер. с англ. – Е.С.), именно Урс «…первый начал строить Богу храм, так что христиане, ранее рассеянные по хижинам, воистину были собраны в единое стадо». Автор и рад был бы дать ее подробное описание, однако в 1733 году это здание, простоявшее почти 14 столетий и пережившее многочисленные ремонты и переделки в IX, X, XIV и XVI вв., а равно и разграбление французскими войсками в апреле 1512 г., было снесено по приказу архиепископа Маттео Фарсетти (история должна знать имена своих вандалов!), возжелавшего иметь новый собор. Поэтому соберем все доступные крохи информации, и получится, в принципе, не так уж мало.

Сначала, впрочем, необходимо отметить, что проблема датировки этой базилики совпадает с таковой же касательно Гонориевой крепости. Из годов епископства Урса очевидно, что он скончался ранее переноса столицы в Равенну. Отсюда вытекают определенные сложности, которые каждый исследователь решает по-своему. Во-первых, остается шанс на то, что собор был возведен действительно Урсом и действительно в годы его управления равеннской Церковью. Это свидетельствует о «предстоличном» расцвете Равенны, что вполне допустимо. Хаттон приводит год освящения базилики – 385-й. Более оправданным, конечно, кажется вариант, что, перенеся свою резиденцию в Равенну, Гонорий возжелал дать своей столице подобающий ее статусу собор, таким образом, его возведение не совпадает с датами жизнедеятельности Урса. Из этого затруднения выходят по-разному: Джанфранко Бустаккини относит ее строительство к первым годам V в., но приписывает епископу Неону (на кафедре в 450—452 гг.), что явно ошибочно. Зависимостью от переноса столицы Гонорием датирует строительство Урсианы и профессор Бовини. Д. Маускопф-Дельяннис вообще предлагает передвинуть даты епископства Урса на 405—431 гг., не без натяжки предполагая идентичность епископов Петра I (на кафедре в 396—425 гг.) и Петра II Хрисолога (на кафедре в 432—449 гг.), выдвигая предположение, что именно Хрисолог наследовал Урсу, оставляя под вопросом существование Иоанна (на кафедре в 430—432 гг.) и даже не поминая Экзуперанция (на кафедре в 425—430 гг.). Даты приведены по работе О.Р. Бородина «Равеннский экзархат», опубликовавшего традиционный список предстоятелей равеннской церкви, официально ею принятый. В этом Д. Маускопф-Дельяннис, впрочем, не оригинальна: такую историческую реконструкцию отмечает в своей работе и Э. Хаттон.

Базилика Христова Воскресения имела пять нефов (продольных частей), разграниченных четырьмя рядами больших колонн, общим числом 56, заимствованных, как было уже упомянуто в предыдущей главе, из разрушенного христианами храма Юпитера; еще две добавочных колонны стояли при входе в апсиду (доныне сохранились лишь 4, поскольку при «реконструкции» рабочие безжалостно размолотили древние колонны и капители ради пестрого украшения нового пола разноцветным древним мрамором). Поскольку барочный собор был выстроен «в размерах» прежней базилики, есть смысл думать, что ее длина составляла 60 м, ширина – порядка 35 м; изначальный план базилики был весьма прост: прямоугольник, центральный неф которого заканчивался апсидой – полукруглой изнутри и пятигранной снаружи и увенчанной полукуполом. Потолок, стены и купол были все покрыты мозаикой; на «женской» стороне церкви (а такое разделение, на женскую и мужскую части, существует доныне в греческих церквях) была мозаика св. Анастасии; другие известные мозаичные изображения базилики – более поздние, чудом уцелевшие (якобы архиепископ хотел сохранить изукрашенную мозаикой апсиду в новом строящемся соборе, но апсида не выдержала отделения от конструкции базилики, нарушились связи, и она обрушилась) и пребывающие ныне в Архиепископском музее – епископов Урсицина и Барбациана, св. Виталия, апостолов Петра и Иоанна Богослова, Богоматери Оранты (молящейся), – по крайней мере, хотя бы они сохранились, пусть и в перекладке XII века. Если допустить, как это делают некоторые исследователи, что в XII веке мозаики алтаря были не выложены заново, а отреставрированы (либо сделаны заново, но по старой основе), можно представить и этот великолепный цикл, зарисованный архитектором Буонамичи перед обрушением апсиды. В центре была композиция Воскресения Христова (что естественно, учитывая посвящение храма): в центре – Господь Иисус, в левой руке держащий шестиконечный крест, а правой помогающий старому бородатому человеку – вероятнее всего, Адаму – вылезти из саркофага. По бокам Христа – тоже восстающие из саркофагов мертвецы. Далее справа – апостолы Петр и Иоанн входят в пустую гробницу и видят двух ангелов, симметрично этому изображению справа три жены-мироносицы подходят к пустой гробнице, на которую указывает ангел. Все эти сцены обрамлял полукруглый орнаментированный свод с жертвенным агнцем посередине, между головой Христа и агнцем – звездное небо с большим круглым светилом и двумя огромными звездами: побольше – с 8 концами, поменьше – с 7. Выше полукруглого свода в центре – Иисус Христос с крестом на плече, по сторонам его – два ангела (возможно, архангелы Михаил и Гавриил) и святые. Ниже мозаики Воскресения – четыре святых (одна из них – та самая молящаяся Богоматерь), затем с краю слева – сцена из жизни св. Аполлинария, а с краю справа – возможно, его же мученическая кончина (там какого-то святого забивают палками) и погребение в Классисе, военном порту Равенны. Внизу, ниже узорного пояса – ряд святых покровителей Равенны во всю длину стены, в центре – все тот же первый епископ Аполлинарий. Агнелл Равеннский упоминает о мозаичном портрете в Урсиане епископа Иоанна I; также он пишет о работавших в главной базилике Равенны мозаичных мастерах (пер. с англ. – Е.С.): «Евсерий (или Кузерий. – Е.С.) и Павел украсили одну поверхность стены, северную, рядом с алтарем св. Анастасии, который сделал Агато. Это стена, где расположены колонны в ряд, идущий к стене, в которой главный вход. Сатий и Стефан украсили другую стену, на южной стороне, вплоть до вышеупомянутой двери, и здесь и там они изобразили по штукатурке различные аллегорические фигуры людей, животных… и исполнили все с величайшим искусством… И он (Урс) был погребен, как утверждают некоторые, в вышеупомянутой церкви Урсиана… перед алтарем под порфировым камнем, где стоит епископ, когда служит мессу».

Наверняка прочее внутренне убранство не уступало мозаике. Кругом был резной мрамор: на стенах и полах, капителях колонн, низких алтарных преградах, саркофагах почивших равеннских прелатов (и сейчас в соборе есть саркофаг епископа Экзуперанция, перенесенный из уничтоженной церкви Св. Агнессы, и саркофаг святого Барбациана, духовника императрицы Галлы Плацидии, перенесенный из также уничтоженной базилики Св. Лаврентия в Цезарее). Обратив взор на алтарь (естественно, не закрытый иконостасом, как принято в русских храмах), мы узрели бы над серебряным престолом на серебряных же столбах – все из того же металла балдахин, изваянный столь искусно, что никто бы не дерзнул сказать, что это металл. Весило все это великолепие порядка 120 фунтов, а обустроено было епископом Виктором (на кафедре в 538—544 гг.) на щедрый дар Юстиниана I, который он выделил за то, что Виктор (естественно, в пику Риму) поддержал его инициативу по поводу проведения V Вселенского собора (553 г.); писали, что василевс отдал на благоукрашение алтаря этой базилики годовой доход со всей Италии. Первоначально мраморные хоры тоже были отделаны серебром. Также в алтаре стоял большой процессионный серебряный крест архиепископа Агнелла (на кафедре в 556—569 гг.), украшенный 40 медальонами, из коих центральный с одной стороны представлял молящуюся Богоматерь, а с другой – воскресшего Христа, выходящего из гробницы; этот крест, с переделками XI и XVI вв., пережил все катаклизмы и разорения и ныне хранится в Архиепископском музее Равенны. Еще парой древних достопримечательностей базилики Урсианы, известной нам, были два золотых сосуда весом в 14 либр (1 либра = 327, 45 г = 12 унций), изготовленных местными ювелирами по заказу архиепископа Максимиана (на кафедре в 546—556 гг.).

Собор, сменивший базилику, сохранил древнюю мраморную епископскую кафедру, представлявшую собой округлый мраморный столп с двумя словно бы недлинными, но равными столпу по высоте крыльцами по сторонам, прикрывавшими две лестницы, ведшие наверх; надпись на нем гласит: «Сей столп соорудил раб Христов епископ Агнелл». Перед и зад кафедры делится на 36 квадратных кессонов, по 6 в ряд (из них по одному – на обоих крыльцах), и в каждом ряду идет какое-то существо по направлению от края к центру, так что существа третьего и четвертого вертикальных рядов словно встречаются посередине, нос к носу. В первом ряду были агнцы, под ними – павлины, затем олени, голуби, утки и рыбы. Объяснить этот необычный зверинец, в принципе, можно с христианско-аллегорической точки зрения, и это, вероятно, пригодится читателю в дальнейшем. Агнец, как было растолковано выше в связи с саркофагами, – символ Христа, его жертвы за людей. Павлин – символ Христова воскресения: по крайней мере, так утверждается в документальном фильме о мозаиках собора в итальянском Пезаро; Джанфранческо Бустаккини толкует это так, что павлин ежегодно меняет свое оперение, то есть обновляется, кроме того считалось, что плоть павлина не подвержена тлению (см. пророчество псалмопевца о Христе: «Ибо ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление» (Пс. 15: 10)). Олень – как толкует Джузеппе Бовини о мозаичных изображениях оленей в равеннском мавзолее Галлы Плацидии – это аллюзия к псалму 41 (ст. 2), где сказано: «Как лань (а в церковнославянском переводе именно «елень» – это не опечатка, пишется через два «е»!) желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже». С голубем все предельно ясно – это, во-первых, Дух Святой, явившийся зримым образом при крещении Христа, а равно и олицетворение всякой души человеческой. Утка – единственное, что не поддалось авторскому толкованию в этом мраморном бестиарии, хотя нельзя не отметить, что и ее появление на епископской кафедре неслучайно, ибо в архиепископской капелле Св. Андрея есть мозаичное изображение утки. С рыбой все так же просто, как с агнцем или голубем. Это один из древнейших христианских символов, обозначавший Христа в первые века христианства, когда, с одной стороны, иконографическое искусство еще не было развито, а с другой – христиан гоняли язычники. Почему? Для знающего греческий язык ответ прост. Рыба по-гречески – «Ίχθύς» (или «Ίχθύος»). А если мы возьмем первые буквы фразы «Иисус Христос – Божий Сын, Спаситель» – ο Ἰησοὺς Χριστὸς Θεού Υιός Σωτήρας, то и получим практически то же самое. Автору довелось видеть пару таких надписей (вместе с «крестом Константина») на руинах Эфеса, а еще рыбки украшали епископский дворец в Приене.

К базилике примыкал триклиний, украшенный мозаикой при Неоне, но возведенный, вероятнее всего, все же Урсом. О его назначении пишет Е.К. Редин, посвятивший мозаикам триклиния Урсиановой базилики отдельную статью: «Под именем триклиния… разумеется в частных римских древностях столовая – комната о трех ложах, на которых возлежали кушающие. Это название перешло в Византию, очевидно, для обозначения комнат того же назначения не только во дворцах, но и особых зданиях при церквах, или патриарших помещениях». По счастью, мы можем если не описать его детально, то хотя бы бегло обрисовать содержание утраченных мозаик. На северной стене, примыкавшей к базилике, было отображение содержания псалма 148 («Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних») и Всемирного потопа. Поскольку одно голословное утверждение о том, что триклиний был украшен на тему 148-го псалма, мало что объяснит, есть смысл обратиться к исследованиям Е.К.Редина, который пишет, что иллюстрация этого псалма известна прежде всего в миниатюрах греческих псалтырей XI—XII вв. дающихся в отдельных картинках к отдельным стихам псалма. Главная фигура – Христос в голубом овальном нимбе – мандорле, которому могут предстоять апостолы Петр и Павел с князьями и народами, либо ангелы, либо юноши со старцами; некоторые иллюстрации более обширны и включают еще небесные силы, землю, воду, светила, змей, огонь, львов, оленей. Русские иконы и фрески дают еще более развернутые картины, прибавляя реальных и фантастических зверей, святых, символы евангелистов (ангела, льва, тельца и орла – о них чуть подробнее в своем месте), знаки зодиака, пляшущих в хороводе девушек и т.п. На «стене, смотрящей на реку», было изображение евангельского чуда – насыщения Христом народа двумя хлебами и пятью рыбами (надо полагать, своеобразный намек на функцию здания – хоть маловероятно, что прелат и его присные насыщались именно хлебушком да рыбками, ему по сану – вареный слоновий хобот, был тогда такой деликатес). На западной стене триклиния были представлены шесть дней творения, причем в таком порядке – первый, второй, четвертый, вторая половина шестого, третий, пятый и первая половина шестого (подробнее см. в самом начале книги Бытия. Схематично это выглядит так: 1-й день – свет; 2-й день – твердь: небо и вода; 3-й день – земля, растения; 4-й день – светила; 5-й день – птицы и рыбы; 6-й день – земные животные и человек). Разумеется, там присутствовали Древо Жизни и грехопадение первых людей; на западной стороне было призвание апостола Петра, чудо сошествия ему яств с неба, описанное в Деяниях апостолов (снова намек на пропитание собравшихся в триклинии?), и вручение Христом Петру закона.

Цилиндрическая колокольня (типичная для равеннского пейзажа), стоящая у собора, довольно древняя, но не старее IX в.; верхний ярус достроен в XVI в.

В отличие от базилики, баптистерий при ней (место или, как в данном случае, отдельное здание для совершения таинства крещения) сохранился до наших дней, и к его описанию мы и перейдем.

Восьмиугольный баптистерий в простой форме призмы на четырех апсидах был обустроен епископом Урсом и освящен в память Иоанна Предтечи в одном из отделений бывших римских бань (толщина стен – всего 0,6 м, диаметр внутреннего помещения – 12 м). По ходу дела, большая часть работы была уже сделана древними римлянами: посреди – бассейн, наверху – крыша, водоснабжение налажено. Изначально крыша была ниже (поднимаясь на 11 м от уровня пола) и изготовлена из дерева. Епископ Неон повелел нарастить здание в высоту (до 14,60 м), увенчать «нормальным» куполом (его диаметр – 9,6 м) и осуществить его мозаичное благоустройство (по Д. Маускопф-Дельяннис – Неон именно «редекорировал» баптистерий, т.е. что-то из отделочного убранства – по крайней мере, ниже нового купола – там несомненно было ранее! Она цитирует Агнелла (пер. с англ. – Е.С.): «Он (т.е. Неон) украсил баптистерий церкви Урсиана; он выложил на своде мозаикой и золотыми кубиками изображения апостолов и их имена, опоясал боковые стены разного рода камнями; его имя записано каменными буквами: «Иди, старое имя, иди, возраст, к молодости! (Наверняка здесь выражена идея, что в то время люди крестились в зрелости, а то и старости, на пороге смерти, чтоб “надуть” небесное правосудие, ибо крещение “смывает” все прежде совершенные грехи, человек “обновляется”, ну и соответственно предстает перед Судией, аки голубь невинный. – Е.С.) Вот слава обновленной купели сияет наиболее прекрасно. Ибо Неон-первосвященник, великодушно украсил ее, обустроив все вещи в роскошной отделке».)

Дж. Арган отмечает интересную роль тамошней мозаики и пишет о конструкции купола, характерной для Равенны того времени (об этих трубках – tubi fittili – также пишет Д. Маускопф-Дельяннис, и мы еще вернемся к ним, обсуждая загадку мавзолея Теодориха): «Баптистерий Неониана, или баптистерий православных… аскетичен, но удивительно украшен внутри, где мозаика дополняет и в значительной мере заменяет архитектурные членения, приобретая, таким образом, несомненное конструктивное значение. Восьмиугольный в плане, баптистерий увенчан куполом из легких материалов (терракотовых трубок, вставленных друг в друга), покоящимся на двухъярусной аркаде». В центре купола – мозаичная сцена крещения Христа – правда, головы Христа и Иоанна Крестителя, рука Крестителя и Святой Дух в виде голубя с веками были утрачены и позднее выложены произвольно – ясно, что крещаемый Христос не был бородат (о типичном равеннском безбородом Христе мы поговорим в дальнейшем), и вряд ли Креститель возливал на Него воду из плошки, ибо тогда и вплоть до VIII в. крещение «обливанием» еще не вошло в практику Западной Церкви. В остальном мозаика интересна явными «пережитками Античности», пробившимися в зарождающемся христианском искусстве: Христос наг, а слева от него – маленькая персонифицированная фигурка реки Иордан в виде античного речного бога – опирающийся на сосуд с изливающейся водой одноименной реки Иордан, он прислуживает Господу – одной рукой подает Христу зеленый плат, чтоб обтереться от воды, а в другой держит стебель камыша. Вокруг центрального медальона на излюбленном византийском синем фоне (его сохраняют доныне многие греческие церкви, даже новопостроенные, а также некоторые храмы стран, получивших крещение от Византии, – Сербии, Болгарии, Руси и т.д., где используется греко-византийский стиль росписей. Вариантом темно-синего фона служит угольно-черный – на Крите, например) шествуют 12 апостолов – по шесть навстречу друг другу, предатель Иуда, как обычно, заменен Павлом – в роскошных бело-золотых одеяниях римско-византийских патрициев и с драгоценными венками в руках. Петр возглавляет правую сторону процессии, за ним изображены Андрей, Иаков Зеведеев, Иоанн, Филипп, Варфоломей; слева, навстречу Петру – Павел, Фома, Матфей, Иаков Алфеев, Симон Кананит и Иуда Иаковлев (не Искариот, он же Леввей и Фаддей). Один апостол отделен от другого своеобразным золотым шестом с кучерявящимися акантовыми листьями, так что образуются радиусы, вроде тех, что видны, когда разрежешь поперек лимон или апельсин. Ниже апостолов – изображения алтарей Господних с раскрытыми Евангелиями на них, престолов Божиих и даже райских садов, огороженных решетками. На аркаде, поддерживающей купол, – фигуры пророков. Кругом золото, сверкающие мозаики, росписи, орнаменты цветочные и с крылатыми Пегасами, львами, павлинами… Видны столь излюбленные в равеннском церковном искусстве изображения Христа, одетого воином и попирающего льва и змия (аллюзия к словам 90-го псалма, известного, как «Живый в помощи»: «На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона» (в церковнославянском более точно – «змия»); затем Христа, в одежде философа, дающего Петру закон в присутствии Павла; Даниила – во рву со львами, Ионы и многое иное; еще ниже – опирающиеся на пол подпорные арки с мраморными колоннами по бокам, украшенные вьющимися растительными узорами, фигурами святых в белых хитонах и золотыми цитатами из Писания по синему фону – цитаты, разумеется, связаны с обрядом крещения, впервые записаны учеными в XVII в., что потом, в XIX в., помогло выложить их заново при реставрации. На юго-западном люнете – парафраз Мф. 14: 29: «Иисус, идя по морю, берет за руку тонущего Петра, и Господь повелевает ветру стихнуть»; на юго-восточном – цитата из Псалтири: «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты! Блажен человек, которому Господь не вменит греха, и в чьем духе нет лукавства!» (Пс. 31: 1—2); на северо-восточном – парафраз Ин. 13: 4—5: «Где Иисус отложил свою одежду, налил воду в лохань и омыл ноги своих учеников»; на северо-западном – вновь цитата из Псалтири: «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим» (Пс. 22: 2). Есть предположение, что некогда существовали соответствовавшие этим надписям изображения, однако это не доказано. Е.К. Редин в работе «Мозаики равеннских церквей» дает ценный комментарий по поводу данных цитат из Псалтири, который есть смысл привести: «Псалтырь (так в тексте. – Е.С.), как известно, является древнейшей и исконной у христиан книгой песнопений. При сложении “последований” христианских служб или чинов псалмы вошли в их состав. Таким образом они вошли, например, в состав погребального чина, и равно, что для нас важно, крещального. Так о псалме 31… известно в отношении к таинству св. крещения следующее. “Первые свидетельства об употреблении этого псалма при крещении, – говорит Алмазов, – относятся к IV в. Так, св. Кирилл Иерусалимский указывает на его пение, когда говорит оглашенным: “Измыйтеся и чисти будете”… дабы воззвал к вам ангельский лик: “Блаженни ихже оставишася беззакония”. На этот же псалом, вероятно, намекает и св. Григорий Богослов. В следующее за V в. время – VI и VII вв. – псалом был также в употреблении, потому что в VIII в. и дальше мы находим его в крещальном чине». Что касается псалма 22… то, независимо [от] содержания, подходящего к крещению, известно, что он входит в число 12 псалмов, имеющих также отношение к крещению». На надписях присутствуют монограммы таких равеннских прелатов, как Неон, Петр Хрисолог и Максимиан. Дж. Арган подчеркивает светло-радостную гамму цветов мозаики баптистерия (в отличие от мрачной торжественности мавзолея Галлы Плацидии), а Хаттон столь высоко оценивает мастерство ее исполнения по технике, живости и экспрессии, что ничего подобного нигде в Европе не осталось.

Наконец, внизу баптистерия – восьмиугольный, отделанный греческим мрамором бассейн, в котором крестили (шириной первоначально – 3,10 м (позднее 3,45 м), глубиной 0,84 м); над ним возвышается мраморная кафедра с вырезанным на ней четырехконечным крестом. Ныне внутри баптистерия хранится древний крест, много веков простоявший на его куполе. Джанфранко Бустаккини верно пишет, что (пер. с англ. – Е.С.) «…баптистерий наверняка был соединен с базиликой посредством кольцеобразной крытой галереи и других построек, таких как catechomenicum (помещение для проведения наставительных бесед в вопросах веры перед совершением таинства крещения, тогда кандидаты на крещение становились “оглашенными”. – Е.С.), consignatorium (помещение для вещей?. – Е.С.) и vestiarium (раздевалка. – Е.С.)… Здесь раздетые “оглашенные” обмывались и помазывались; затем следовало погружение в крестильный бассейн». Естественно, ничего этого ныне не существует. Многие авторы заключают – да это и очевидно, – что если баптистерий, пусть важная, но все-таки пристройка к базилике, полон такой чудной красоты, каково же было погубленное художественное убранство самой Урсианы!

Агнелл Равеннский свидетельствует о построении при Гонории базилики Св. Лаврентия в Цезарее: император повелел построить дворец для себя в Цезарее своему чиновнику Лаврицию, однако тот, проявив благочестивую самодеятельность, на выданные средства выстроил базилику Св. Лаврентия. Гонорий разъярился, но своевременно явившийся ему в видении св. архидиакон Лаврентий одобрил такую растрату госфондов. Позднее Лавриций был погребен в этой самой базилике, в часовне Святых Стефана, Гервасия и Протасия (двое последних – сыновья высокочтимого в Равенне св. Виталия, о них поговорим позже применительно к базилике Св. Виталия). Агнелл цитирует посвятительную надпись на этой часовне (пер. с англ. – Е.С.): «Лавриций посвятил ее (надо полагать, вышеназванным святым. – Е.С.) 29 сентября, на 15-м году [правления] Феодосия [II] и Плацида Валентиниана [III]», т.о., она датируется 435 г. В южном приделе был погребен некий благотворитель Опилий. Е. Мюнц пишет в небольшой работе «The lost mosaics of Ravenna» («Утраченные мозаики Равенны», пер. с англ. – Е.С.): «Базилика была украшена великолепной золотой мозаикой и инкрустацией из редких видов мрамора. Одна из этих мозаик представляла, согласно Агнеллу, трех детей, возможно, [библейских] трех отроков в печи огненной – сюжет, часто встречающийся в росписях катакомб и резьбе на саркофагах, но еще никогда не встречавшийся в настенных украшениях базилик». Ему возражает Е.К. Редин: «В базилике Св. Лаврентия в Цезарее, построенной при Гонории (395—423), находилась, по свидетельству Агнелла, богатая мозаичная роспись, но о содержании ее… ничего не известно. Известно только, что в оратории, расположенном рядом с ней, во имя Свв. Гервасия и Протасия, были изображены мозаикой “три святых юноши”, т.е. Гервасий, Протасий и Стефан. Последний упоминается в надписи под изображениями, поэтому нет необходимости предполагать, что здесь были изображены три отрока в пещи огненной, как это делает Мюнц». Таким образом, Редин отделяет ораторий от базилики, и это порождает ряд вопросов: если с часовней все ясно, она датирована, то как быть с базиликой? Построил ли чиновник нечто новое или капитально перестроил уже существовавшее здание? Отчасти вопрос с датировкой, кроме указания Агнелла на повеление Гонория, проясняет Блаженный Августин Гиппонский (354—430 гг., на кафедре с 395 г.), ибо упоминает нашу базилику (как гробницу, у которой некогда обрел здоровье ребенок) в проповеди 425 г. на пасхальный вторник (пер. с лат. – Е.С.): «…ad gloriosi martyris Laurentii memoriam, quae apud Rauennam nuper collocata est, sicut audiuimus» – «…в память славного мученика Лаврентия, которая при Равенне недавно построена, как мы слышали».