Рожденный в ГСВГ

Не менее повара, страдал младший сержант Рахимов, придерживающийся в быту правил Шариата. Халяльной трапезу Маги назвать было сложно. В общем, отодрал до блеска противень содой и песочком наш кулинар, я, используя полученные в Училище навыки, прокалил его до красна в плите. Преданный остракизму Магафуров отправлен был спать под замок в погреб. Повар и Рахимов долго и усердно молились на Восток. К утру следующего дня нормальное функционирование кухни было восстановлено, однако Мага так и спал в погребе до самого конца испытаний, коллектив принять его обратно в палатку отказался наотрез.

Сумбурная и трудная неделя подошла к концу. Все устали, и я, пользуясь правами гарнизонного начальника, объявил воскресенье выходным днем. Солдаты были рады просто вдоволь поспать, постираться, посидеть на песочке у полноводной Десны. Да и нам, нежному капитану, мне и заводчанам хотелось перевести дух. Дневального на въезд на полигон в то воскресное утро я разрешил не выставлять, отдыхать, так всем.

Мы ещё нежились в койках, как вдруг… Ох, уж это драматическое «вдруг»! Короче, от пинка ноги распахнулась дверь, и в проеме возникла внушительная фигура в летной кожаной куртке, свитере и форменных брюках. Сверху была голова с красным надменным лицом. Голова открыла свой громкоговоритель и загрохотала семиэтажным матом. Мы удивленно уставились на этот сошедший с пьедестала монумент. Монумент сулил всем нам медленную, мучительную гибель на узкой полоске Вечной мерзлоты или последнем островке Курильской гряды.

Первым обрёл дар речи опять-таки я. «Вы кто такой будете, гражданин?» – строго так спросил Ваш покорный слуга. Теперь монумент перенес весь огонь на меня. А я, знаете ли, не люблю почему-то, когда на меня матом орут. Ну, вот не люблю, и всё. Выбравшись из-под одеяла и неспеша надев форму, вставив ноги в сапоги и обретя уверенность, вновь поинтересовался личностью монумента и целью его прибытия.

Монумент, шипя паром и клубясь дымом, как паровоз, важно заявил, что он – помощник военного прокурора Киевского военного округа, подполковник юстиции. А у нас бардак, и мы преступные элементы, и нам всем полный. этот самый Но он великодушен и милостив, и поэтому дарует нам жизнь и свободу в обмен на трактор с трактористом с целью спланировать его дачный участок.

А к полигону как раз прилегало окружное садоводство. Я ему резонно ответил, что трактора такого у меня нет. «Как это нет?! А что это вон там, под брезентом стоит в количестве 2-х единиц? Мотоциклы с колясками, что ли? Ты за кого меня держишь, лейтенааант! Сукин Ты сыыыын! Как стоишь? Почему эти двое (и ткнул пальцем в заводчан) в очках и небритые? Под трибунал пойдёшь, меррррзавец!» И тут мне стало смешно. Я попытался объяснить служителю Фемиды, что трактора эти экспериментальные, что от них всякого ожидать можно, куда там… В общем, извлеченный из погреба Магафуров отправился на тракторе навстречу приключениям на прокурорский участок.

Воскресный погожий денёк пролетел быстро, ближе к вечеру мы с капитаном, заводчанами и младшим сержантом Рахимовым смотались на «буханке» в пуховский магазин за вкусняшками и галантереей. Быстро темнело. На обратном пути внимание наше привлекла странная суета в садовом товариществе. По небу скользили сполохи света, кто-то пронзительно и нецензурно кричал, что-то громко падало оземь. «Давай-ка туда», – приказал я водителю.

По мере приближения к месту армагеддона, меня всё больше и больше разбирал смех. Так и есть, Господь снизошёл к моим маленьким слабостям, и хамство со спесью были наказаны. Трактор в очередной раз «завис» на прокурорском участке, с опущенным отвалом и рыхлителем. Магафуров безучастно болтался в кабине, а безжалостный механизм вращался вокруг себя через правую гусеницу и крушил всё и вся. Забор, фонарный столб, штабель кирпича, соседскую баню, соседский же посев картофеля, неуклонно приближаясь к застрявшему в зыбком песке прокурорскому автомобилю ВАЗ-2106.

Прокурорский вцепился в баранку руля и неистово газовал – тщетно, машина садилась в песок всё глубже, безжалостный монстр был всё ближе. Всё-таки, я рожден милосердным, хотя и вредным. Быстро подбежав к трактору, я хлопнул по красной кнопке, и чудище остановилось. Прокурорский на дрожащих ножках вывалился из своего авто. Вокруг грозной стеной стояли потерпевшие соседи. «Та-ак, понятно», – артистично возгласил я. «Вы, гражданин, испортили секретную, дорогостоящую, ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНУЮ ТЕХНИКУ!!!!!» – давая волю своему стёбу заорал я. «Это Вы теперь под суд пойдёте, нет, даже побежите! Особый отдел по вам рыдает!»

Не буду утомлять Читателя подробностями, но более никто и никогда не смел нарушить плавное течение опытной эксплуатации действующих макетов, а председатель товарищества издали раскланивался со мной, первым.

Как я уже упоминал выше, вскоре случилось у нас Высочайшее Присутствие, то есть своим появлением нас удостоил Командующий Краснознаменным Киевским Военным Округом генерал-полковник, Герой Советского Союза Борис Всеволодович Громов. Накануне вечером к нам примчались Зампотыл батальона гвардии майор Миша, кормилец и одевалец Саша Баламут, отделение солдат с граблями и краской и начальник ПХД дорожного батальона гвардии старший прапорщик Коля Кравчук.

Грибок дневального покрасили, палатку поменяли на новую, всем срочно выдали чистое бельё, воинов-гвардейцев подстригли. Территорию убрали под грабли. Кравчук сменил повара у плиты, появились вкусняшки: сгущёнка, сало, квашеная капуста и солёные помидоры. Всё было вымыто, выметено, шайка дорожников эвакуирована в бригаду. В воздухе звенела струна взволнованного ожидания.

Утром под грибком занял позицию образцовый Козлаускас, Рахимов бдел у радиостанции. Около 10-ти утра брякнул «тапик»: ЕДУТ!!! Заводчане ночь отколдовали у одного из тракторов, сейчас он стоял на зелёной лужайке и ждал звёздного часа. На въездной дороге запылили два «Уазика» и лихо тормознули возле меня. Из первого вышли Громов и мой Отец (они с Б.В. старинные товарищи по Афгану), из второго начальник Политотдела бригады, порученец Громова и майор, обвешанный фотоаппаратурой. «Смиирна! Товарищ генерал-полковник! Личный состав полигонной команды проводит полевые испытания инженерной техники! Начальник полигонной команды гвардии лейтенант Келпш!» – громко и торжественно, как протодьякон с амвона, провозгласил я. Поздоровались, Отец заговорщицки мне подмигнул. Доложил Борису Всеволодовичу ТТХ машины и область её применения.

Повесив себе на грудь пульт управления, и, с замирающим сердцем включил «массу» и нажал кнопку «пуск». Трактор выпустил из выхлопной трубы клубочек сизого дыма и радостно зарокотал дизелем. Поехали вперед, потом назад, покрутились на месте, передвинули отвалом кабельную катушку. Всё, стоп. «А ну ка, давай теперь я», – сказал Громов, я передал ему пульт, объяснил, на что нажимать. Борис Всеволодович запустил двигатель и погнал трактор на 200 метров, всё работало, как ни странно, замечательно. Фотограф порхал вокруг нас с фотоаппаратом, и мы вместе вошли в Историю. Потом они с Отцом и свитой удалились на берег Десны вспоминать минувшие дни и битвы, Кравчук потчевал их ухой и шашлыком, а мы дружно выдохнули.

Потом они уехали, а вскоре я получил первое офицерское поощрение – благодарность от Командующего ККВО, Рахимов стал сержантом, Козлаускас – младшим сержантом, остальных поощрили властью комбата, что тоже неплохо. Вскоре закончились испытания, мы вернулись в батальон, и потекла повседневная военная жизнь, полная трудов, забавных приключений и снова напряжённых усилий, чтобы выполнить свою основную боевую задачу – поддерживать вверенное подразделение в постоянной боевой готовности.

Глава 2. Медаль за бой, медаль за труд нам всё равно не отдадут…

Заканчивался золотой киевский октябрь, закончились и полевые испытания действующих макетов изделия «Памятка-2». Радиоуправляемые трактора до особого распоряжения встали в боксы, личный состав вернулся в расположение. Казарма, в которой располагался наш батальон, хоть и была пятидесятых годов постройки, по своей комфортабельности превосходила все подобные строения, которые я встречал позднее.

Во-первых, она была просторной и светлой, с высокими потолками, места и воздуха хватало. Первая и третья роты размещались на втором этаже, койки стояли в один ярус. Во-вторых, в расположении были душевые и горячая вода. В-третьих, в здании хватило места всем подразделениям и службам батальона, в полуподвале находились тыл батальона, финансовая часть и телефонный узел, а также учебные классы и большой спортивный зал, на первом этаже кабинеты командира батальона, начальника штаба, заместителя по политической части, ЗНШ, строевая часть батальона и актовый зал, по совместительству служивший общей батальонной Ленинской комнатой, помещение дежурного по батальону. На втором и третьем этажах размещался личный состав, располагались канцелярии командиров рот и комнаты командиров взводов, оружейные комнаты, кладовые, умывальники с туалетами, бытовые комнаты.

Такое компактное размещение было очень удобным, все батальонные службы под рукой. Только вотчина Заместителя по вооружению – техническая часть, находились в Парке боевых машин. Первый Отдельный Гвардейский Инженерно-сапёрный батальон специальных работ состоял из трёх рот: первая – радиоуправляемых роботизированных средств, два взвода, и.о. командира роты и командир первого взвода – Ваш покорный слуга, вторая – специальных работ – три взвода, самая многочисленная рота, имевшая на вооружении тяжёлую гусеничную инженерную технику в количестве 30-ти единиц и по два экипажа на каждую машину. С водителями автомобилей транспортной группы насчитывала около девяноста человек личного состава, из которых 2/3 – сыны Средней Азии.

Командир роты – «афганец» гвардии старший лейтенант Петя Овчинников, родом из-под Ивана-Франковска. Закончил Каменец-Подольское Училище, десантную роту. Начинал службу в Десантно-штурмовой бригаде, потом командовал группой охраны В. И. Варенникова, в ДРА отбыл два срока по собственному желанию, имел две «Звёздочки», «Отвагу», «За БЗ» и все прочие положенные регалии, после тяжёлого ранения был списан из ВДВ в Инженерные Войска.

На описываемый период взводный у него был один – только что заменившийся из Чехословакии старший лейтенант, грамотный и очень добродушный офицер. Третья рота – инженерно-сапёрная, два взвода. Командовал ротой Витя Федотов, невозмутимый гвардии старший лейтенант, питомец ТВВИКУ. Его рота была немногочисленной и самой укомплектованной командными кадрами: в роте и командир взвода присутствовал, Саша Рудич, тюменский выпускник 90-го года, живший в частном доме через забор от бригады, и старшина, и старший техник.

Ещё в батальоне имелись отдельные взвода – ремонтный и материального обеспечения, и отделение связи, в котором служили девушки-телефонистки. Девушки были весьма хороши и высоко котировались у солдат и сержантов 3-го и 4-го периодов службы, в связи с чем, пользоваться телефонной связью в ночное время считалось бестактным.

Командовал батальоном гвардии майор Владимир Николаевич Кунцевич, внешностью очень напоминавший портреты Николая I-го с усами, Штаб батальона возглавлял гвардии майор Гензе Генрих Робертович, тыл – гвардии майор Миша Саакян, окормлял нас идеологически и политически гвардии майор Бантюк, а вот фамилию зампотеха я напрочь забыл, хотя личностью он был весьма своеобразной.

313-я Отдельная Гвардейская Берлинская Инженерно-сапёрная бригада специальных работ имела окружное подчинение, дислоцировалась в Броварах, и состояла из четырёх отдельных батальонов: нашего 1-го ОГвИСБ Специальных работ, Отдельного гвардейского инженерно-дорожного батальона, Отдельного гвардейского понтонно-мостового батальона и Отдельного гвардейского батальона полевого водоснабжения, плюс подразделения материально-технического обеспечения, химики, разведчики, связисты и рота управления. Основная задача мирного времени – ликвидировать последствия техногенных аварий и природных катаклизмов.

В зоне отчуждения ЧАЭС постоянно находились наши подразделения и занимались рекультивацией территорий. Почти все офицеры и прапорщики прошли и Чернобыль, и зону землетрясения в Армении, привлекались к инженерному обеспечению ввода войск в Баку в феврале 1990-го года, помимо этого постоянно обеспечивали окружные учения и занимались разминированием. В общем, в каждом причинном отверстии подразделения бригады играли роль затычки.

В связи с этим в бригаде сложился весьма своеобразный коллектив и климат. Напугать офицеров и прапорщиков было сложно, подхалимаж и стукачество искоренялись на корню. Присутствовал этакий бесшабашный «пофигизм», но в разумных пределах. Заслужить доверие и уважение можно было самоотверженным трудом, умением вовремя прийти на помощь товарищу и держать язык за зубами.

Кромешных разгильдяев довольно быстро изживали, любители вылизывать начальству интимные места убегали сами. Мне как-то раз пришлось три раза подряд, без замены, отстоять дежурным по батальону, подменяя загулявших «афганцев», и это существенно повысило мой рейтинг нормального войскового офицера.

Нас, вновь прибывших в бригаду офицеров, на первое время разместили в спальном помещении кадрированного батальона, расположение которого находилось в этой же казарме, но вход был с тыльной стороны. Помимо выпускников училищ, были ещё офицеры, заменившиеся из Групп войск.

Поначалу колхоз был знатный, обобществлению подверглось практически всё: модные гражданские шмотки, плееры и кассеты, посуда, чайники, чай, сахар, кофе, еда. Умывальник и санузел были жутковатые, но мы ходили принимать душ ко мне в роту. В углу спального помещения стоял перманентно накрытый стол, на котором иногда появлялись крепкие напитки. Выспаться нормально в этом фаланстере было непросто, потому что кто-то видик смотрел, кто-то в карты играл, кому-то посреди ночи приспичивало чаю попить.

Но самый жёсткий хардкор, не желая того сам, учинил всё-таки я. Дело в том, что перед отправкой на сборы молодых лейтенантов у меня почти закончились деньги. Дело житейское. А в Киеве, в Конвойной бригаде внутренних войск, помощником инженера бригады служил мой старший училищный друг Аркадий Касьяненко (нынче он священник). Петрович вырос в военном оркестре, начальником которого был его отец. Играл он на всём, из чего можно извлекать звуки, а парень-то был совсем нехрупкий, гиревым спортом занимался.

В Училище он был бессменным соло-гитаристом в курсантских группах, а я – солистом. В Киеве я частенько у него гостил, гнали мы на кухне самогон посредством аппарата, изготовленного обитателями ИТУ, да песенки всякие пели, иногда придумывая их на ходу.

Так вот, поняв, что денег у нас у обоих негусто, взяли мы гитару, шляпу с широкими полями, баллончик «Черёмухи» да телескопическую дубинку конвойную, так, на всякий случай. И бодренько отправились в «трубу» – длиннющий подземный переход под площадью Жовтневої революції. Так в то славное время назывался нынешний Майдан Незалэжности. Четыре часа веселили мы проходящую публику, благо, августовский вечерок был на славу. Хотите верьте, хотите нет, но «налабали» мы аж 360 советских рублей, больше, чем моё денежное довольствие за месяц. А самым цимесом была девушка Таня из города Жданова, которая самым разбойным способом меня «сняла».

Хорошая такая девушка была, доченька комбата-майора, училась в педагогическом. А вообще, мне почему-то на Украине везло на Тань, но это история следующая. Распихали мы кэш по карманам, Танечка у меня на руке эдак элегантно висела, и тут подошли к нам мальчуганы в спортивных штанах и кожаных курточках из кусочков и предложили уплатить 50%-й налог. Петрович, не откладывая развязку надолго, попшикал «Черёмухой», я дубинкой поработал, Танечка повизжала немного от восторга девичьего, после чего мы оперативно удалились на такси.

А мобильных телефонов-то не было тогда, и социальных сетей тоже. Расстались мы с Таней вскорости нежно, думали, навсегда. Не тут-то было. Между нежностью и сексом очень зыбкие границы, оттого весёлым кексам просто в жизни заблудиться! В киевский период сборов встретились мы с Танюхой в Гидропарке, на пляже молодежном днепровском. Формат армейских мемуаров не позволяет описать встречу в подробностях, я был под шофе, Таня соскучилась. Не было никаких комплексов у советской молодёжи в описываемый период времени, никаких и совсем. И вспыхнул наш осенний роман с нешуточной силой, Татьяна в понтонный полк, где мы жили, приезжала на КПП каждый вечер. Киев ночной раскрывал нам, свои объятия, а днём я спал везде, даже за рычагами боевых машин. Дошло дело до полного андерграунда в виде койки в бытовой комнате нашей казармы, дасс…

Ну да ладно, и это прошло. Нёс я службу уже в бригаде броварской, вспоминая лишь иногда эту Девушку из Нагасаки (замечательная песня в исполнении Джеммы Халид). Как-то, в начале ноября, сдаю я, значит, караул Паше Горчакову, и тут телефон звонит с КПП: «Товарищ гвардии лейтенант, к Вам девушка приехала». И конечно же, зовут её Таня, то ли девушку, а то ли виденье… Как она меня нашла, непонятно. Ладно, провёл я её предерзостно на территорию воинской части, в кибуц наш не вполне кошерный. Повезло, народ отсутствовал. А часть офицеров к этому времени уже съехала, семейные квартиры сняли, так что оставалось нас там человек пять.

Ну, Таня решительно так инициативу в свои нежные ручки взяла, а после караульных суток даже молодой организм хочет СПАТЬ! Куда там… В период короткой паузы между девичьими порывами раздалось топанье на лестнице и грохот в запертую дверь – гвардейцы с вечерних мероприятий спать пришли. Дальнейшее описывать не буду. Могу только одно сказать: хмурым ноябрьским утром измочаленные гвардейские лейтенанты усадили гарну дивчину в таксомотор и дружно перекрестились.

Вообще, весело жили мы в это славное времечко. Как выпадет денёк выходной, так и увлекут нас кони на Крещатик, в одноименный бар, а настойку «Мицну» мы с собой принесём, по коктейлю возьмём для приличия, и давай с людьми знакомиться, кругозор расширять. То с художником заслуженным и его натурщицами зажжём, то с бандитами – разнообразный народ нам попадался. Но это всё, так сказать, неслужебные темы. «А настоящий подводник думает о кораблях!» – как поёт товарищ Гальцев.

Примерно в это же время случился мой первый визит в недоброй памяти город энергетиков Припять. Как-то вечером приехали в бригаду неожиданно два Валентина – Начальник инженерных войск ККВО В. М. Яремчук и мой Отец. Пообщались накоротке с комбригом, выловили меня, и укатили мы ужинать к Валентину Мефодьевичу. А с утра пораньше поехали мы с Отцом в турне по живописным радиоактивным местам – сначала в город Чернобыль, потом в саму Припять.

Отец проводил совещания с энергетиками и с руководством организаций, занимавшихся мониторингом ситуации на ЧАЭС и дезактивацией объектов. Больше всего удивила организация «Спецатом», расположившаяся в самой Припяти. А в этом «Спецатоме» вообще сознание вздыбило обилие молодых, симпатичных женщин в «афганках» и с дозиметрами на лацканах. И глаза у всех воспаленные, красные.

Ладно, мужики, пенсионеры военные, работали в этой конторе вахтовым методом, две недели на объекте, две дома. Денег получали много – в среднем, по 800-т рублей в месяц плюс командировочные и проезд на ведомственном транспорте. И всякие блага: видеомагнитофоны да холодильники иностранные, машины без очереди. Люди работали для детей и внуков, на износ. Но женщины! Им-то какого рожна там надо было? После нескольких месяцев работы в Припяти кого они смогли бы родить? И смогли бы?

От Чернобыля до Припяти шоссе, как взлётно-посадочная полоса в аэропорту Борисполь, и грунтовый «дублёр» рядом, для гусениц. Проезжали мимо самой АЭС, мимо рыжего леса. Вскоре во рту появился противный металлический привкус, голову сжало, как обручем. Припять – вот уж Град Обреченный. Красивые, современные дома, широкие улицы и – никого.

На балконах кое-где уже появились молодые деревца, радиоактивный Лес беззвучно наступал на город, на улицах которого уже четыре года горели желтым светом фонари. Потрясло объявление у Дома культуры энергетиков. Добротный такой стенд, застекленный, а под стеклом афиша: «26-го апреля в ДК Энергетиков состоится дискотека „Сталкер“» Накаркали, юмористы хреновы, дискотека получилась в масштабе страны и на многие годы.

ЧАЭС после аварии.

Посовещались в «Спецатоме», специалисты этой организации участвовали в формировании тактико-технических требований к комплексу «Модуль», поехали назад, в Чернобыль. Там снова совещание, энергетикам очень нужна была дистанционно управляемая инженерная техника и личный состав для рекультивации территории. В помпезной столовой отобедали традиционным борщом и огромными стейками из лосятины. О происхождении последней думать не хотелось. К вечеру вернулись в Киев, Отец спешил на поезд в Москву, я отбыл в бригаду. На душе было муторно и болела голова, белки глаз покраснели.

Повезло застать нашего самогонного гения Борю Мазурёнка на месте, он, посмотрев на меня, только головой покачал и молча вынул из шкафа литровую бутыль. После 300-т граммов 60-ти градусной хлебной отпустило. А Отец был на ЧАЭС с первых дней катастрофы, это под его руководством строили саркофаг, знаменитые снимки четвертого блока, сделанные с вертолёта, хранятся у нас дома в оригинале, в этом вертолёте Отец облетал станцию. Чернобыль догнал его уже в 2000-м году. Он сгорел менее, чем за год, Царство ему Небесное и Вечная Память.

А служба, между тем, продолжалась. После осеннего приказа и демобилизации отслуживших воинов, в роте стало совсем пустынно, товарищ «Вакант» стал самым массовым персонажем в ротной ШДК. Бойцам приходилось отдуваться за себя и пару-тройку «тех парней», возникли сложности с суточным нарядом, если дневальных меняли регулярно, то сержантам – дежурным приходилось иногда нести службу по двое суток подряд.

Вот в такое напряжённое время, в воскресный день, бдел я в качестве ответственного по батальону. И тут случился грандиозный «кипиш» – нежданно – негаданно в батальон «свалился» этап молодых специалистов из учебной части 67665 в Тапа. Мне следовало их разместить, накормить, а в понедельник за ними должны были приехать «покупатели» со всех частей Киевского Краснознаменного Военного Округа. Пока суть да дело, рассадил их в актовом зале батальона. Сопровождающий капитан вручил мне списки личного состава, сопроводительные документы, и был таков.

Я доложил комбату, он долго и виртуозно говорил по-французски и вскорости бодренько прибыл в батальон. Вызвали интендантов, подготовили для бойцов то самое спальное помещение, где незадолго до этого холостяковали мы, вновь прибывшие офицеры. Я спросил Кунцевича, есть ли разнарядка на наш батальон? «Да бес его знает, должна быть», – обнадёжил меня гвардии майор. Убедившись, что воины будут накормлены и спать уложены, комбат удалился домой, строго-настрого наказав мне от молодых не отходить, дабы никаких неуставных пакостей не допустить.

Сводив детишек в столовую, снова рассадил их в актовом зале, сам уселся за столом на сцене и задумчиво уставился в зал. Механики-водители, бульдозеристы, экскаваторщики… Зеленые «афганки», вещмешки к груди прижаты, глаза испуганные, лица полудетские. В основном, Чёрное море – абсолютно Средняя Азия, и редкие светловолосые светлолицые островки.

И тут меня озарила сногсшибательная идея. Стараясь не думать о последствиях, и вообще, не думать, я отдал команду, за которую в нынешнее время можно и под статью «экстремизм» попасть. Короче, «Все белые – встать!» – скомандовал я. И, не давая себе и им опомниться, продолжил: «С вещами, на второй этаж бегом марш!» Началась возня, задвигались, затопали десятки ног.

Собрал их возле каптёрки, послал за старшиной. Вещмешки в каптерку, военные билеты и удостоверения классных специалистов мне. Продовольственные, вещевые, денежные аттестаты старшине. Он, увидев эту картину маслом, только присвистнул и живенько принялся бойцов размещать, благо более половины коек в расположении пустовали.

Внимание моё привлёк серьезный, коренастый сержант, явно, не первого периода службы. Пригласил его в канцелярию, сержанта звали Герман Германович Эрб, мама немка, папа – литовец, МС по боксу, в Тапа он был заместителем командира учебного взвода, старшим сержантом. Его курсантиков обидели действием посторонние сержанты, за что были Германом нещадно биты, а благородный нордический парень понизился в звании и был из учебки изгнан. Назначил его старшим над молодым пополнением, воинов сводили в душ, пересчитали по головам и уложили баиньки.

А я уединился в канцелярии и приступил к изучению личного состава. Мама дорогая! Из всех двадцати с лишним похищенных мной военнослужащих у считаных единиц местом призыва была НЕ Прибалтика. Даже совершенно нейтральный Вася Смирнов и тот призвался из Риги, и в графе национальность красовалось «латыш», ещё там был кошерный литвин Иванас Коробейников, некий загадочный Эдвин Букофф (как выяснилось, изначально это был Эдик Буков, но тяга к этническим корням победила здравый смысл), сельский добряк Раймондас Козулис и прочая, и прочая, и прочая.

Из русско-украинско-азиатской рота моя превратилась в железную дружину балтийских стрелков, этакий фрайкор. Утро понедельника обещало быть томным, и оно не обмануло моих ожиданий, когда начали стекаться офицеры-покупатели. Но комбат подставил мне своё крепкое плечо, и почти всех воинов мы отстояли, и, самое главное, Германа Справедливого. В нагрузку мне всё-таки вручили парочку улыбчивых казахов и одного загадочного туркмена, но, в целом, моя авантюра с рейдерским захватом молодого пополнения прошла успешно. Вот не было у меня страху в молодые годы, возможно, от неопытности, или ещё от чего.

Итак, моя нахальная авантюра с доведением численности вверенного мне подразделения до почти штатной, как ни странно, закончилась успешно. Вскоре прибыли ещё воины из Ахтырки, Волжского, Деснянской дивизии. Мне добавили молодых призывников из Черниговской и Полтавской областей, немного, по два человека с каждого потока. Прибавилось штыков во 2-й и 3-й ротах. Молодые, не приведённые ещё к Присяге, находились на «карантине» и проходили КМБ при нашем батальоне. Ответственным назначили меня, я подтянул Эрба (Германа Справедливого), Казлаускаса и проверенного Рахимова.

Во временном учебном взводе было 23 молодых воина, ЗКВ я назначил Германа Эрба, командирами отделений – Рэмунаса Казлаускаса и Рустама Рахимова. Герману вернули звание старшего сержанта. Поселили взвод в расположении моей роты, поставив для них койки в два яруса. Постепенно налаживалась плановая работа: я успевал проводить занятия с будущими гвардейцами и заниматься повседневными делами роты, готовиться к новому учебному периоду и к приведению к Присяге новобранцев.

Довольно неожиданно у нашей 1-й гвардейской роты появился штатный командир – гвардии старший лейтенант Серёжа Тамарский, переведенный на повышение из батальона полевого водоснабжения. Был он выпускником третьей роты механического факультета нашей родной Ждановки, калининградцем, по выпуску попал в Группу войск в Монголию, о чём вспоминал со смешанным чувством иронии и отвращения. Понять можно – человек, выросший на курортном берегу Балтийского моря в степях чингизидов ощущал себя довольно странно.

К тому же, был он счастливым супругом красавицы-жены, тоже калининградки, и обладателем двухкомнатной квартиры в городе-герое Киеве. Из «отягчающих» семейных и бытовых обстоятельств имелись папа в Калининграде – загадочный полковник УВКР КГБ СССР и автомобиль «Иж – комби». Короче, Сергей искренне считал, что служебный долг Родине отдал сполна, роту принимать у меня не стал, в первый же день совместной службы подал рапорт на увольнение, пожал мне руку, пожелал успехов и пригласил без церемоний приезжать к ним с Оксаной в гости на семейные ужины…

В расположении батальона появлялся он один раз в неделю, иногда снисходя до несения службы дежурным по нашей отдельной гвардейской воинской части. Надо отдать должное мудрому комбату – он, не дожидаясь кадровых решений, которые в те времена созревали долго и мучительно, вывел Тамарского за штат, меня переназначил Приказом «Исполняющим обязанности», чем сохранил мне денежное довольствие ротного. В общем, жили мы так, не тужили, ежедневно внося посильный вклад в повышение боевой готовности, укрепление обороноспособности и воинской дисциплины.

А воинская дисциплина, между тем, понималась частью военнослужащих срочной службы третьего и четвертого периодов весьма и весьма специфически… Особенно в азиатской 2-й гвардейской роте специальных работ. Надо сказать, никак она, дисциплина воинская, там не понималась, в отсутствие грозного командира роты власть переходила в лапы нойонов и нукеров, взвода и отделения превращались в улусы, общность народов Советского Востока расползалась на жузы, кланы и просто шайки негодяев. Учитывая отсутствие в подразделении замполита и двух из трёх положенных командиров взводов, усмирять этих ордынцев было некому.

Не каждый ответственный по Бригаде мог рискнуть подняться на третий этаж, в этот Халифат, после команды «Отбой». Да и батальонные офицеры частенько ограничивались внешним осмотром дневального по роте, не портя себе настроение путешествием по закумареным конопляным дымом расположению и каптёркам. Я, в свою очередь, будучи дежурным или ответственным, неистово исполнял обязанности доброго наставника при помощи черенка от большой сапёрной лопаты БСЛ-110, виртуозного владения родным языком и бесценного опыта потомственного солдафона, детство которого прошло в казарме… Спасибо Папе.

Кстати, Отец, насколько я помню его в батальонном звене, никогда на подчиненных не кричал. Наоборот, он понижал голос и как-то утробно рычал или урчал, что ли. Но солдатики гнева его боялись несказанно и старались до греха не доводить.

Отец научил основным принципам руководства солдатами срочной службы: не врать подчиненным, не оскорблять и не унижать, не срывать своих эмоций, давать солдату всё, что ему положено и уметь требовать это положенное с интендантов, при необходимости, отдать солдату свой СРП, или закупить принадлежности или дополнительное питание для подразделения за свои «кровные», не отдавать необдуманных распоряжений и приказов, а отдав, любой ценой добиться исполнения, умело сочетать принуждение, наказание и поощрение, не иметь любимчиков среди личного состава, быть честным и исполнительным офицером, во всём быть методичным, настойчивым и последовательным. Просто, не правда ли? Чтобы в 23 года изо дня в день так жить, надо иметь стальные нервы и 300 с хвостиком лет воинской династии.