Как спасти жизнь

4. Тим

Люди поклоняются героям, однако в действительности все зависит от миндалевидного тела. Мы думаем, что делаем рациональный выбор, но именно этот набор клеток, спрятанный глубоко в мозге, определяет, будем ли мы смелыми или трусливыми, будем ли мы сражаться или застынем.^[11]

Так что это была не моя вина. Не так ли?

– Ты в порядке, Тим? – спрашивает Джефф или Роджер, не сводя глаз с дороги на случай, если люди, мимо которых мы проезжаем, слишком пьяны, чтобы заметить сирены и мигающие огни. Он уже дважды назвал мне свое имя, но я плохо запоминаю и не вижу его бейджа. Роджер или Джефф сзади с Джоэлом.

– Ты очень помог своему товарищу. Благодаря тебе у него отличные шансы.

Я знаю, что в лучшем случае выживает один из пятидесяти пациентов, у которых случилась остановка сердца вне больницы. Будет ли Джоэл тем единственным или окажется в числе сорока девяти?

– А девушка, которая околачивалась поблизости? Она подружка этого парня?

Керри. Что такого было в ее миндалевидном теле, что делало ее способной действовать, пока я находился в ступоре? Она всегда была более импульсивной, но, даже учитывая это, после всех наших тренировок мы оба должны были быть готовы.

– Нет, определенно не в его вкусе. Мы с Керри… друзья. И специалисты по оказанию первой помощи. Мы оба подали документы в медицинский колледж.

– Доктора, да? По крайней мере вы не боитесь оказывать практическую помощь, когда это имеет значение, в отличие от многих.

Именно сирена вывела меня из оцепенения. К тому времени Керри, должно быть, так устала, что ее массаж стал неэффективным, и это уменьшило шансы Джоэла на хороший исход. Замена была лучшим способом максимизировать эти самые шансы.

Но я ждал не поэтому.

Мы поворачиваем к больнице, и теперь есть возможность ехать быстрее, Джефф/Роджер давит на педаль.

– Как он там, Родж? – кричит через плечо водитель.

Значит он – Джефф, я должен это запомнить.

– Стабилен. Держится.

Хотел бы я быть в задней части автомобиля с Джоэлом – там, где хранится все необходимое для спасения жизни, аккуратно разложенное на полках, готовое к использованию. После невыносимого хаоса этой сцены в Лаунсе – шума, толпы людей, бесчисленного количества выброшенных пакетов, оставленных для уборки другой толпой, – я жажду порядка.

– Знаешь, каков бы ни был результат, – произносит водитель, бросая на меня быстрый взгляд, – что бы в итоге ни случилось с парнем, ты не должен чувствовать себя виноватым. Ты должен сказать себе – я вмешался. Когда все остальные стояли вокруг и таращили глаза, я был тем, кто пытался.

Я открываю рот, чтобы признаться в своем оцепенении в те позорные минуты, когда оставил Керри работать над Джоэлом в одиночку, прежде чем заменил ее на шестьдесят жалких секунд или того меньше. Этот человек отпустит мне грехи и заверит, что не имеет значения, кто проводил СЛР, важно только то, что кто-то это сделал.

Может быть, эта неудача поможет маме смириться с тем, что я не поступлю в медицинский колледж. Она отрицает мои прогнозируемые оценки и отказы, которые я уже получал. «Достаточно одного приглашения, Тим». Меня слишком пугает реакция мамы, чтобы разрушить ее мечты. Однако из-за того, что произошло несколько минут назад, я считаю себя вправе бросить все это. Даже мама не может винить меня за то, что у меня неподходящий для медицины темперамент. Это все равно что обвинять кого-то в дальтонизме.

– Тим?.. Ты обещаешь мне это, Тим?

Пока я пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить, что произошло на самом деле, я представляю себе лицо своей матери.

Я не могу рассказать фельдшеру, как потерпел неудачу. Я просто не могу.

Я закрываю рот. То, что этот человек будет презирать меня, не спасет Джоэла.

Впереди огни отделения неотложной помощи. Вот где Джоэл может восстать из мертвых. И еще: я надеюсь быть там врачом, чтобы остаться в Брайтоне с мамой.

Это все, ради чего я когда-либо работал, все, чего она когда-либо хотела. Моя мама знает меня лучше, чем кто-либо другой в мире – возможно, кроме Керри, – и если она верит, что я способен на это, я тоже должен в это верить.

Она, конечно, никогда не простит меня, если я этого не сделаю.

Есть и другой способ взглянуть на произошедшее – как на урок. В следующий раз я могу переиграть свое миндалевидное тело. Выучиться на собственных ошибках. И, в конце концов, я все-таки вмешался. Я могу поговорить об этом на собеседовании, сделать свое стратегическое мышление позитивным, а не негативным. Именно шесть лет обучения сделают меня тем медиком, которым я рожден стать, а не несколько минут нерешительности.

– Обещаю, Роджер.

– Джефф, – уточняет он, – но в сложившихся обстоятельствах, думаю, тебе простительно.

5. Керри

Отделение неотложной помощи пустынно. Нервозность, которую я испытывала, находясь на заднем сиденье полицейской машины, перерастает в настоящую панику.

Где Джоэл?

– Алло? Есть здесь кто-нибудь?

Мои руки и предплечья болят и покалывают от усилий, приложенных в процессе непрямого массажа сердца. Но они хотят сделать больше, потому что бессилие еще хуже. Мне нужно сделать больше.

Я стучу по экрану на стойке регистрации, однако никто не появляется. Бью сильнее, не заботясь о том, расколочу ли стекло. По крайней мере это привлекло бы внимание. Женщина-полицейский мягко отводит мою руку.

– Нам ведь не нужно, чтобы вдобавок ко всему ты порезалась, не так ли? Здесь тихо, потому что это затишье перед бурей. Твоему другу повезло, что он добрался сюда до того, как начались новогодние посиделки.

Повезло.

Она отправляется на поиски кого-нибудь из начальства. В зоне ожидания есть несколько придурков, которые раздают банки с пивом и слишком громко смеются.

Я пытаюсь успокоиться. Отделение неотложной помощи никогда не пугало меня. На самом деле все наоборот: я никогда никому в этом не признавалась, но всякий раз, когда меня приводили сюда, шум этого места часто заставлял меня забывать о боли от всех моих глупых травм.

Я даже упомянула эту больницу на собеседованиях в медицинском колледже, когда меня спросили, почему я хочу быть врачом. Я рассказала им, как упала с дерева в саду Тима. Разумеется, не упомянув, как он предупредил меня, что это слишком высоко, а я беспечно проигнорировала его и в результате вывихнула плечо. Именно за этими шикарными двойными дверями молодая женщина – на самом деле девушка, самый младший из младших врачей – вправила мне руку за три мучительные секунды.

«Я просто знала, что хочу быть похожей на нее, быть способной помочь независимо от того, займет это секунды, часы или недели. Я хочу делать жизнь людей лучше».

– Керри?

Я поднимаю глаза и вижу Тима, направляющегося к нам с Антом. Выпивохи подозрительно смотрят на нас, готовые сорваться с места, если мы решим проскочить без очереди. Когда Тим обнимает меня, я вспоминаю, как близки мы были к поцелую, и отстраняюсь.

– Они сказали, что нам разрешено пользоваться семейной комнатой вон там, там более уединенно.

И более клаустрофобно: два ряда, по пять стульев в каж-дом, лицом друг к другу. Я сажусь рядом с Антом, который наконец перестал болтать обо всем и ни о чем.

Тим садится напротив нас, наклоняясь вперед и выставляя вперед ладони: ему всегда хорошо удавалось изображать взрослого.

– Итак, Джоэла отвезли в реанимацию. В машине скорой помощи его состояние было стабильным. То, что мы с Керри сделали, помогло сохранить ему жизнь, и теперь дело за врачами.

– Он уже очнулся? – спрашивает Ант. – Я хочу рассказать ему, скольких девушек он упустил, пока она целовала его в полночь.

Мы с Тимом обмениваемся взглядами.

– Вероятно, пройдет какое-то время, прежде чем он очнется, – объясняет Тим.

Если вообще очнется.

– Значит, они позволят мне пойти и поговорить с ним, как это делают в фильмах, – Ант делает шаг к двери. – У кого-нибудь есть плеер? Он ненавидит Pure Shores^[12], так что, если я дам ему это послушать, он определенно очнется.

Тим встает у него на пути.

– На самом деле этого не произойдет, потому что ему дают седативные препараты, чтобы врачи могли сделать анализы и выяснить, что вызвало проблемы с его сердцем.

Ант открывает рот, чтобы спросить что-то еще, затем снова закрывает его. Мне хочется сказать ему что-то, чтобы подбодрить. Но у меня в голове пусто.

– У тебя руки дрожат, – говорит он.

Я смотрю вниз. Он прав. Я сжимаю колени сквозь мерцающий материал своего вечернего платья, но все равно меня трясет так, что блестки на подоле заставляют крошечные огни дискотеки вспыхивать на стенах в комнате ожидания.

Ант протягивает обе руки и крепко сжимает мои ладони, чтобы унять мою дрожь.

– Джоэл Гринуэй? Где ты?

Голос доносится из коридора. Мы возвращаемся в основную зону ожидания, где Толстый Мэтт отмахивается от полицейского.

– Мэтт, мы здесь, – Ант подходит, чтобы обнять своего друга, и звук их хлопков ладонями по спинам разносится по всему пространству. Я вижу слезы в глазах Анта, которые он поспешно вытирает, маскируя это движение тем, что проводит рукой по своим длинным волосам.

– Почему ты так долго добирался сюда?

Толстый Мэтт качает головой. Я понимаю, что он даже скорее не толстый, просто крепкий и мускулистый. Интересно, останется ли это прозвище навсегда – пожизненным напоминанием о краткой фазе подростковой пухлости?

– Отец Джоэла был с женщиной, – сообщает он.

– С женой? – предполагает Ант.

– Определенно это не его жена. Полицейскому пришлось долго стучать в дверь, и когда мистер Гринуэй в конце концов открыл ее, за его спиной оказалась эта… птичка. Она была ненамного старше нас. В пеньюаре! Блондинка. Ее…

Ант ругается себе под нос.

– Никому больше ни слова, хорошо?

– Но… – Мэтт выглядит обескураженным: ему явно есть что рассказать.

– Она не поехала с вами в больницу? – уточняет Ант.

– Нет, она ушла, переоделась в очень короткую юбку, честно говоря, ее ноги…

Ант громко цыкает.

– Хватит, ладно? Никому об этом не говори, особенно Джоэлу. Слышишь меня?

Мэтт, кажется, наконец-то понял суть.

– Хорошо. Вы его еще не видели?

Я отключаюсь, когда Тим снова начинает объяснять. И вот тогда в дальнем конце зоны ожидания я вижу отца Джоэла. Когда Джоэла впервые записали в Dolphins в качестве ученика, его фотографию с родителями напечатали в The Argus^[13]. Все девочки в нашем классе согласились, что отец Джоэла очень симпатичный для старика и что сын унаследовал свою внешность от отца.

Я сохранила вырезку.

Врач и медсестра разговаривают с ним, и медсестра касается локтя мистера Гринуэя, чтобы направить его к знаку с надписью «Реанимация». Я мельком вижу его лицо. Это похоже на ту оптическую иллюзию, когда в один прекрасный момент вы рассматриваете красивую женщину в меховом палантине, а в следующее мгновение это морщинистая старуха.

На вид ему не меньше ста лет.

По мере заполнения отделения неотложной помощи шум вокруг тоже увеличивается: крики, смех, пение, рыдания. Еще двое приятелей Джоэла нашли дорогу в больницу, и мы набились в меньшую комнату ожидания. Один из парней интересуется, что я здесь делаю, но Ант предупреждающим взглядом заставляет его замолчать.

В два часа я пытаюсь позвонить домой с телефона-автомата, но никто не отвечает. Они все еще на рождественской вечеринке. Мэрилин пыталась убедить меня пойти с ними.

– Давай, там костюмы и все такое, – уговаривала она, и то, что она думала, будто переодевание может быть решающим фактором, всего лишь доказывает, как мало она знает свою младшую сестру.

Что, если бы я согласилась пойти с ними? У меня перехватывает дыхание, и мои ладони снова начинает покалывать. Никто другой не знал бы, что делать…

Снаружи холод подобен пощечине. Остальные уходят, когда медсестра сообщает нам, что ждать бесполезно, но Ант, Тим и я прячемся под крыльцом.

– Я не хочу идти домой, – признаюсь я. – Не сейчас, когда он здесь.

Ант закуривает сигарету.

– Ты могла бы зайти в кафе моих родителей. Они все еще будут на ногах. Сегодня вечером они готовили большую вечеринку.

– Моя мама будет ждать меня дома, – говорит Тим.

– У нее такая штука, называется волчанка, – добавляю я, прежде чем Ант начнет называть его маменькиным сынком. – Это значит, что иногда ей нужна инвалидная коляска, и Тим ухаживает за ней, потому что его родители развелись.

Ант пожимает плечами и делает еще одну затяжку. Если он и знал об этом, то не подает виду.

Двери больницы разъезжаются, и оттуда, спотыкаясь, выходит отец Джоэла. Его руки тянутся в задний карман, но, выудив пачку сигарет, он просто смотрит на нее, как будто забыл, для чего она нужна.

Электрические двери начинают закрываться, но стопорятся, потому что мистер Гринуэй все еще стоит в проеме. Это происходит еще дважды, прежде чем Ант подходит к нему, достает сигарету из пачки, поджигает ее и возвращает мужчине.

– Пойдемте со мной, Грэм, – говорит Ант, и странно слышать, как он называет по имени чьего-то отца. Но мистер Гринуэй делает, как ему говорят, и мы стоим там, сбившись в кучку, как дети у велосипедных сараев.

Гринуэй все еще стоит в проеме. Это происходит еще дважды, прежде чем Ант подходит к нему, достает сигарету из пачки, поджигает ее и возвращает мужчине. Сигарета догорает до фильтра, и Ант забирает ее обратно, потушив об ботинок. Я вижу траву в бороздах его подошвы.

– Что, если он не справится? – спрашивает мистер Гринуэй.

– Я не разрешаю вам так говорить. Нельзя сейчас сдаваться. Не сейчас. И никогда. Эти ребята не сдались, – Ант показывает на меня и Тима.

Мистер Гринуэй оглядывается: кажется, до этого он нас не замечал. На его лице появляется легкая вежливая улыбка, так похожая на улыбку Джоэла.

– Вы друзья Джоэла? – спрашивает он, хрипло, но уже не плача, и Ант снова указывает на нас.

– Эти ребята спасли ему жизнь! – объявляет он, и его голос звучит так громко, что пара медсестер, курящих по другую сторону входа, смотрит на нас.

Я жду, когда Тим объяснит, что произошло на самом деле. Он всегда отдавал мне должное там, где я этого заслуживала, отчасти потому, что врать совсем не умел. Но вместо этого он робко машет двум медсестрам рукой, и они кивают в ответ, как будто мы все на одной стороне.

– Мы просто следовали тому, чему нас учили, – говорит Тим отцу Джоэла. – Теперь он в правильном месте.

Когда я пытаюсь поймать его взгляд, он смотрит в пространство. Неужели придумывает очередные банальности?

– Видишь! – говорит Ант. – Джоэл – боец, ясно? Все будет хорошо.

Я хочу сказать правду, потому что считаю, что нечестно давать мистеру Гринуэю ложную надежду. Есть вероятность, что Джоэл уже не Джоэл. Но вместо этого я молчу. Иногда лучше дать людям возможность самим разобраться в ситуации.

2 января 2000 года
6. Джоэл

На самом деле вы не захотите слишком много слышать о пробуждении, потому что это помешает вам верить в счастливый конец.

Осторожно, спойлер! Я выжил. Согласно таблоидам, я – чудо тысячелетия.

Но возвращение из мертвых совсем не похоже на фильмы. Никто не шагает навстречу небесному свету, пока трогательный голос не произнесет: «Твое время еще не пришло». Открыв глаза, вы не видите своих близких, плачущих от счастья у вашей кровати, и не слышите фоном гребаного Робби Уильямса, поющего Angels. Определенно не появляется, чтобы вытереть тебе лоб, медсестра, грудь которой вздымается в сантиметрах от твоего лица.

Вместо этого – кошмар из зуммеров, гудков и мрака, время от времени прерываемый резким светом, более ярким, чем вспышка камеры. Это цикл пробуждения, падения и пробуждения. Как будто вы находитесь в плохо отрисованной компьютерной игре 1990-х годов, но вместо Лары Крофт вас удерживает банда медиков-убийц.

Мне сказали, что я дважды просыпался, прежде чем заговорил по-настоящему. Я этого не помню. Я так многого не могу вспомнить!

О’кей. Итак, в первый раз, когда я действительно помню, как проснулся, она была там. Если бы это был папа или кто-нибудь из врачей, возможно, все сложилось бы лучше. Но судьбе было угодно, чтобы это оказалась Керри Смит.

– Джоэл?

Сначала ее черты были размытыми, будто мне в глаза попал снег.

– Ты ведь видишь меня, верно? Джоэл! – теперь она кричала. Ее лицо изменило цвет, щеки покраснели, словно она только что говорила непристойности. – Ты снова с нами. Я Керри. Из школы.

Она сказала это так, будто не ожидала, что я узна́ю ее или даже знаю ее имя.

Но, как ни странно, о Керри Смит мне было известно все или, по крайней мере, то, что удалось узнать, пока я тащился за ней и Тимом-чертовым-Палмером домой из школы и отчаянно желал быть на его месте.

Это началось в седьмом классе. Иногда, вместо того чтобы направиться к проспекту и нашему дому, я останавливался и наблюдал.

Даже сейчас я не могу до конца объяснить, почему я это делал, поскольку влюбленность в нее – или в любую другую девушку – пришла позже. Наверное, у меня возникла мысль, что ее дом с его вечнозелеными пластиковыми подвесными корзинами и этой желтой «Фиестой», плохо припаркованной на подъездной дорожке, был определением нормы.

По вторникам и средам, когда ее мама не работала, она приветствовала Керри объятьями и стаканом апельсинового сока. В другие дни Керри включала телевизор и смотрела медицинские сериалы на видео: «Катастрофу» и «Скорую помощь». Ее руки иногда двигались, когда она смотрела, как будто она повторяла то, что делали врачи на экране.

Однажды я стал свидетелем крупной ссоры между Керри и ее старшей сестрой Мэрилин: подушки, журналы и ярко-красная туфля пронеслись мимо окна. Дома мне не с кем было спорить.

Я зачарованно наблюдал, как девушки снова помирились и Керри первой протянула руку. Всем в школе нравилась Мэрилин, но для меня Керри была намного красивее: с блестящими темными волосами и огромными зелеными глазами, которые я иногда находил взглядом в классе и которые заставляли меня краснеть, но одновременно чувствовать себя… не знаю, менее одиноким?

Очевидно, что я никому об этом не рассказывал. Она была «ботаником». Не та девушка, какой такому парню, как я, надлежит интересоваться, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.

– Джоэл? – повторила Керри. Позади нее зомби в белом двигались так тихо, что я подумал: они, должно быть, плывут.

– Что случилось? – мое горло болело так, словно кто-то провел по нему наждачной бумагой, но я не чувствовал остальную часть своего тела, за исключением руки, которая зудела, как будто меня ужалили.

– Я должна позвать твоего отца, он в приемной.

Папа тоже здесь. Это серьезно!

– И рано утром вернется твоя мама. Она отчаянно хотела прилететь из Австралии, но не было билетов.

Ничего серьезнее этого не было.

– Который сейчас час?

Керри взглянула поверх моей головы, которой я не мог даже пошевелить, и даже попытка заставила ее пульсировать сильнее, чем мое единственное в жизни похмелье.

– Уже десять тридцать. Ночь.

Почему она лжет мне? Сейчас ведь канун Нового года. Несколько минут назад я играл в футбол возле Западного пирса, ожидая наступления нового века. Оставалось совсем недолго. Определенно меньше часа.

И это означало, что мой отец находится дома, почти наверняка пьяный. Точно не здесь. Мой мозг чувствовал себя глупым коммутируемым интернетом, пытаясь разобраться в ситуации и ожидая загрузки картинки – пиксель за пикселем.

Я потянулся к ней, но что-то остановило движение моей руки.

– На меня кто-то набросился?

Это было единственное, до чего я додумался. Парни иногда воспринимали меня как вызов: затевали драку из-за того, что я играю в команде, или потому, что я вожу хорошую машину, или просто ради того, чтобы покрасоваться перед своими подружками.

Она подалась вперед: на ее щеках был румянец, но под глазами образовались иссиня-черные круги, будто она не спала несколько дней.

– Нет. У тебя были проблемы с сердцем. Ты играл в футбол, помнишь?

– Конечно, помню. Они собираются выпустить меня отсюда на фейерверк?

Керри моргает.

– Джоэл, ты… пропустил его. Знаю, это прозвучит безумно, но сейчас второе января. Ночь. И уже двухтысячный год, ты все это время спал.

– Два дня? Да ты прикалываешься!

– Хорошо, это не совсем сон, скорее кома. Врачи держали тебя в таком состоянии, чтобы защитить твой мозг, – она оглянулась через плечо, ища чьей-нибудь поддержки. – Я могу позвать консультанта. Он объяснит это лучше меня…

Но я услышал достаточно. Мне нужно было выбраться из этого места, подальше от зомби, в реальный мир, где я мог бы спросить незнакомого человека, какой сегодня день на самом деле…

Я пытаюсь свесить ноги с кровати, готовя мышцы к бегству. Я не уверен, где находится путь к отступлению, но проработка этого вопроса может подождать. Однако мои ноги почему-то не касаются пола, вместо этого верхняя часть моего тела скрючивается вперед и вбок, в то время как все остальное остается на своих местах…

Резкая боль в сгибе локтя заставляет меня вскрикнуть. В метре подо мной – пол; падая, я готовлюсь к удару, когда мое лицо приближается к линолеуму…

– Медсестра! Он пытается встать с кровати!

На меня наваливаются зомби. Враг! Я бью кулаками и ногами и пытаюсь освободиться, но ничего не получается должным образом, сигналы, которые я посылаю своим рукам и ногам, где-то теряются и…

Я учуял своего отца раньше, чем увидел его – водка и Aramis^[14], – и его тело остановило мое падение, моя голова уперлась в его грудь, его сильные руки заключили меня в редкие объятья, и он нежно забормотал над моей макушкой:

– Джоэл, Джоэл, Джоэл, – так скандируют футбольные фанаты, – мой сын, мой мальчик, мой Джоэл.

В тринадцать лет я уже был сильнее своего отца. Но теперь он держал меня без особых усилий, и шок от этого заставил весь оставшийся пыл иссякнуть.

Мое тело никогда меня не подводило. Всю мою жизнь оно повиновалось моим желаниям, делало меня быстрее и умнее, помогало мне соответствовать.

И теперь внезапно оно мне изменило.