Пища любви

4

На следующее утро Лаура позвонила Карлотте, чтобы поделиться новостями.

– Я нашла повара. Знаешь, сага, он очень симпатичный. Как у Микеланджело. Он дал мне рецепт пасты и подробно рассказал, как ее готовить. А сегодня вечером он приготовит для меня ужин…

– Lentamente ^[13], Лаура. Не торопись. Ты идешь к нему домой? В первое же свидание?

– Ну да. Где же еще он может приготовить ужин?

– Ты собираешься переспать с ним?

– Конечно нет. Я видела его только один раз.

– Если ты идешь к нему домой, он подумает, будто ты собираешься с ним спать, – решительно заявила Карлотта.

– Это на него не похоже.

– Siamo in Italia^[14], Лаура. Поверь мне на слово, он именно так и думает.

– Но ведь ты сама уверяла меня, что нужно следовать велениям сердца, – вздохнула Лаура.

– Конечно. До тех пор, пока ты точно знаешь, куда они тебя заведут. Сделай одолжение – прихвати с собой goldoni^[15], ладно? У итальянцев их, как правило, не бывает.

– Да, у тебя богатый опыт, – обиженно пробурчала Лаура. – Говорю тебе, он очень милый. И у него есть квартира, стало быть, речь идет не о возне в кустах.

– Ага! Ты действительно собираешься с ним переспать!

– Возможно, – согласилась Лаура. – Я еще не решила. Но такой порыв может возникнуть.

– В таком случае ты обязательно должна взять с собой презервативы. И запомни – никаких теннисных туфель.

На следующий день у Бруно был выходной, и все утро он провел на Сан-Касимато, крупнейшем рынке района Трастевере, – выбирал продукты для триумфального соблазнения, задуманного Томмазо. Бруно еще не придумал меню, у него пока не было никакого плана. Он просто ходил по рынку, приглядывался, прислушивался к зазывалам-продавцам и ждал, когда ему в голову придет удачная мысль. Carciofini в это время года были очень хороши, это вне всякого сомнения, особенно romagnolo – сорт артишоков, распространенный именно в этой области Италии, столь сладкие и нежные, что их можно есть сырыми. Из puntarelle, горького цикория, получится божественный салат. В «Вине э Ольо» Бруно нашел редкий сорт «Торре Эрколана» – вина, сделанного из мерло и местного винограда чезанезе. Тысячи лет он лучше всего подходил к ароматам римской кухни, они сочетались так же идеально, как супруги, прожившие вместе десятки лет. На рынке оказался огромный выбор баранины, и Бруно купил прекрасного abbacchio^[16], такого сочного и свежего, как будто он только что лакомился травкой.

Поняв, чем он располагает, Бруно начал обдумывать меню, формулировать общую концепцию предстоящей трапезы. Римская кухня, да. Но не только она. Весеннее пиршество, на котором каждая закуска напоминает о возрождении и обновлении, а старые ароматы получают нежность и легкость, как каждую весну с сотворения мира. Бруно купил бутылку масла, сделанного на маленькой ферме, которую он хорошо знал. По вкусу и запаху это масло напоминало свежие оливки, только что снятые с дерева. Потом он ненадолго задержался перед прилавком, ломившимся от толстых белых артишоков из Бассано дель Траппа, что на берегу полноводной Бренты. Они оказались чудовищно дороги, но Бруно решил, что они стоят того. Продавец завернул дюжину и вручил покупателю сверток так торжественно, словно это был роскошный букет цветов.

Чем больше он думал о кулинарной теме, тем яснее она ему становилась. Это будет праздник молодости – быстротечной, ликующей, которой нужно пользоваться и которую необходимо праздновать. Томмазо он, естественно, об этом не скажет. Когда Бруно излагает ему свои сокровенные кулинарные воззрения, тот всегда воротит нос. Но главное то, что план этот непременно сработает на подсознательном уровне.

Под конец своей рыночной экспедиции Бруно наткнулся на старичка, который дремал в полуразвалившемся шезлонге. Возле его ног стояла мятая хозяйственная сумка. Бруно присел на корточки и осторожно раскрыл ее. Внутри, как яйца в соломенном гнезде, лежали куски рикотты. Старик открыл глаза.

– Это из молока моих животных, – с гордостью возвестил он. – А сыр делала моя жена.

Бруно извлек на свет один из кусков сыра и понюхал его. Ему показалось, что он перенесся на крошечные пастбища в Кастелли-Романи, холмистого римского пригорода. В аромате сыра чувствовались запахи силоса и свежей травы, солнца и свежайшего чабреца, который рос на лугу и был съеден овцами вместе с другими травами. Бруно уже купил все для задуманного ужина, но сыр был невероятно хорош, и он решил, что найдет ему применение, в крайнем случае подаст на десерт, присыпав корицей и чуть намазав сладчайшим медом.

Переходя через площадь, чтобы зайти в магазин за макаронами, Бруно снова увидел ту девушку. Он остановился, затаив дыхание. Бруно понятия не имел, кто она, но за последние несколько недель десятки раз видел ее прогуливающейся по Трастевере. Видел ее и на рынке: она любовалась грудами самых разных овощей – radicchio, cime di rapa, bruscandoli^[17], тоненькими зелеными травинками, которые появляются на рынках в первые недели весны; borragine, barba di frate^[18], букетиками гиацинтов и, конечно, корзинами с tenerume – первыми весенними кабачками, такими яркими, словно они впитали в себя солнечные лучи. Впрочем, Бруно ни разу не видел, чтобы девушка что-нибудь покупала. Однажды он стоял достаточно близко и заметил у нее в руках хозяйственную сумку с большой бутылью арахисового масла, купленного в магазине напротив рынка, где торгуют импортными товарами. Из этого Бруно сделал вывод, что она либо американка, либо австралийка и иногда скучает по вкусу той еды, которую ела у себя дома. Но она так жадно смотрела на незнакомые ей овощи, что Бруно захотелось приготовить их для нее, показать, чего она себя лишает. Как-то раз он осмелел настолько, что подошел и поздоровался, но когда девушка обернулась и вопросительно посмотрела на него своими горящими серыми глазами, он растерялся и сделал вид, будто просто хотел протиснуться мимо нее к прилавку с помидорами. «Scusi», – пробормотал он, и девушка отступила, пропуская его вперед.

Сегодня на ней был белый топ с завязками на шее. Бруно пригляделся и заметил у нее на плечах, под белокурыми локонами, мелкие рыжие веснушки, похожие на брызги соуса чили. Он даже представил себе, какова на вкус ее гладкая медовая кожа… «Я должен заговорить с ней, – подумал Бруно. – Подарю ей аспарагус, а себе куплю еще».

Приняв это решение, он направился к девушке, но немного опоздал. Она повернулась и ушла.

Бруно смотрел ей вслед. На противоположной стороне рынка было множество маленьких магазинчиков – скобяная лавка, аптека, ларек, торгующий исключительно оливковым маслом, и множество других, занимавших ярдов десять. Девушка немного постояла перед магазинчиком женского белья, потом толкнула дверь и вошла.

Бруно замер. Что ты делаешь, идиот? – осадил он самого себя. У нее же есть парень. Более того, любовник. Иначе зачем ей покупать белье? И почему, собственно, ты решил, что такая девушка может быть одинока? Он повернулся и, расстроенный, побрел покупать то, что еще не купил.

Лаура любила прогуливаться по Трастевере, району, в котором она жила. Согласно путеводителю, это было убогое место, анклав рабочего класса в самом сердце Вечного города. Лауре нравился шум булыжных мостовых, достаточно широких, чтобы по ним могли проехать миниатюрные римские машины. Магазин, торгующий дисками с музыкой рэгги, стоял плечом к плечу с магазином электротоваров, а киоск с вычурным названием «Институт благоприятного шиацу» был зажат между аптекой и киоском с лотерейными билетами. Мастерская по ремонту мебели соседствовала с церквушками, апельсиновые деревья сражались с ресторанной террасой за каждый квадратный дюйм солнечного света, и травянистый запах марихуаны смешивался с ароматом свежего кофе и пиццы. На площади и тротуарах были беспорядочно припаркованы побитые машины, и казалось, что водители бросили их и пошли пешком. Во всех окнах алели яркие гвоздики.

Однажды, вскоре после приезда в Рим, Лаура проходила мимо небольшого магазинчика. Витрина у него была совсем маленькая, но в ней было выставлено несколько гарнитуров нижнего белья, какого Лаура никогда в жизни не видела. Тесемочки напоминали ожерелья из драгоценных камней. Ночные сорочки были украшены букетиками цветов и оттого напоминали свадебные платья. Нижние юбки, черные пояса для чулок, баски из кремового шелка… В тот раз Лаура так и не зашла в этот магазин, но сегодня, готовясь к свиданию, пришла сюда снова. Она все время вспоминала слова Карлотты: «Поверь мне, он думает, что ты собираешься с ним переспать».

Исполненная безрассудства, Лаура перешагнула порог магазина.

Внутри оказалось так тесно, что не было ни полок, ни витрин. На стуле за прилавком сидела изысканно одетая итальянка лет тридцати с небольшим и читала «Мессаджеро». Когда открылась дверь, она отложила журнал и окинула Лауру взглядом опытного продавца.

– Momento, – решительно произнесла женщина и скрылась в небольшой кладовке. Когда она вернулась, у нее в руках оказались четыре небольшие коробки, которые были по очереди открыты на прилавке. Внутри, упакованные в тончайшую бумагу, лежали вещи еще роскошнее тех, которые Лаура видела на витрине. Ценников не было, и Лаура очень скоро поняла почему: когда она выбрала красную кружевную баску, сумма на кассовом аппарате оказалась больше, чем Лаура могла себе позволить потратить за неделю.

– Сейчас я научу тебя резать, – сообщил Бруно, поворачиваясь к Томмазо. – Когда она придет, все будет выглядеть так, будто ты как раз готовишь.

– Отлично, – уверенно кивнул Томмазо. Бруно взял яблоко и положил его на разделочную доску. Потом открыл свою сумку с ножами.

– Испортишь мои ножи – убью, – предупредил он.

– Не испорчу. – Томмазо взял самый большой нож, стальной «Вустхоф». – Господи, какой тяжелый!

Бруно осторожно забрал нож у своего друга.

– Да… Для тебя великоват. Нужно начать с того, который поменьше. – Он протянул Томмазо другой нож. – Этот японский. Сделан из ванадиевой стали. – Бруно капнул немного оливкового масла на точильный камень. – Сначала научу тебя точить ножи.

Через пять минут, в течение которых Бруно точил нож, Томмазо заскучал.

– Наверно, хватит…

– Почти.

Удовлетворившись результатом, Бруно достал стальную пластину.

– Теперь мы его отполируем.

Еще через несколько минут Бруно был готов заняться яблоком.

– Лезвие ножа используется для резки, а острие – для более мелкой работы, – поучал Бруно. – Яблоко нужно резать под углом, вот так. И не жди, когда первый кусочек упадет на стол, отрезай следующий. Кончики пальцев держи подальше. Это лезвие справляется со свиными копытцами, а уж отрезать твои для него вообще не работа.

Пока Томмазо практиковался в резке, Бруно занялся выпечкой. В отличие от большинства поваров, он не чурался этого занятия. Да, он любил готовить мясо и овощи, но работать с мукой и сахаром – особое удовольствие, даже испечь самое обычное печенье.

Сладкое после такого сытного ужина должно быть незамысловатым – рикотта с медом и корицей, стакан vin santo, сладкого белого вина, в котором плавает немного tozzetti, домашнего орехового печенья. Бруно как раз ставил в духовку противень с печеньем, когда к нему подошел Томмазо.

– Вот, – сказал Томмазо, доставая из кармана джинсов маленький пакетик. – Специальные травы для tozzetti.

– В tozzetti не кладут травы, – начал было Бруно, но увидел, что в пакетике всего пара щепоток какого-то порошка.

– Поверь мне, – подмигнул Томмазо, – так будет гораздо вкуснее.

– Нет, – твердо возразил Бруно, отталкивая руку Томмазо. – Это отобьет вкус фундука. К тому же после такой еды уже не понадобится никаких других стимуляторов. Каким образом тебе удастся продемонстрировать девушке свои таланты, если она будет находиться в спальне, а ты на балконе?

Бруно решил подать аспарагус с теплым соусом zabaione; не таким, как он готовил в ресторане, по сложному рецепту, а попроще – с чувственной смесью взбитого яичного желтка и белого вина. Он еще не сказал Томмазо, что заканчивать приготовление этого соуса нужно непосредственно перед подачей на стол. Научиться пользоваться ножом – самое легкое из того, что предстояло Томмазо. К концу дня ему придется освоить и более сложные вещи.

В «Пансионе Магдалины», где жили студенты-американцы, Лаура терзалась сомнениями насчет новой баски. Да, она безусловно хороша, но есть в ней что-то фетишистское, не говоря уже о ее непрактичности – десятках малюсеньких крючочков и завязочек.

– Как она тебе? – спросила Лаура свою соседку Юдифь – Не слишком ли сложно?

Юдифь окинула баску взглядом опытной женщины.

– Надевай. Вот и посмотришь, откуда у него руки растут.

– Думаю, с руками у него все в порядке, – сказала Лаура и покраснела.

– Если он сможет это с тебя снять, значит, в порядке. Пожалуй, тебя ожидает бурная ночка.

Томмазо осваивал взбивание яичных желтков, которые он время от времени добавлял в некую густую массу.

– Ты делаешь это слишком ожесточенно, – говорил ему Бруно. – У тебя должны двигаться не только запястья, но и локти. Вот смотри.

Томмазо попробовал еще раз. Теперь оказалось, что он взбивает слишком энергично, и яичная пена разбрызгивалась по сторонам.

– Спокойнее, – поучал Бруно. – Теперь еще разок.

– Бесполезно, – заявил Томмазо, откладывая в сторону веничек для взбивания. – Я не могу.

– Но это же необходимо. Попробуй еще раз.

– Почему же необходимо? Ничего подобного, – хитрил Томмазо. – Мы ведь будем сидеть за столом, и я могу зайти в кухню якобы для того, чтобы приготовить соус, который на самом деле приготовишь ты.

Бруно обдумал это предложение.

– А где я буду находиться?

– Здесь, конечно. Но Лаура не будет об этом знать. А когда все будет готово, ты потихоньку улизнешь.

– Что ж, ладно, – неохотно согласился Бруно. Все-таки это проще, чем научить Томмазо готовить.

В восемь часов вечера Лаура пришла по адресу, который ей дал Томмазо, и позвонила в обшарпанную дверь по соседству с магазином самокатов. В окошке, гораздо выше лица Лауры, показалась голова Томмазо.

– Входите, – крикнул он. – Открыто.

Лаура вошла в темный внутренний дворик и поплелась вверх по бесконечным ступенькам, пока наконец не забралась на самый верх. Там дверь тоже была открыта, и Лаура вошла. Квартирка оказалась маленькой и довольно бестолковой – четыре крошечные комнатки со стенами, обклеенными фотографиями из старых фильмов и портретами рок-звезд семидесятых годов. Но вид из окна буквально заворожил Лауру.

Внизу тянулись красные черепичные крыши теснящихся домов, магазинов и церквей – и так до самого берега Тибра. Слева, вдалеке на холме Яникул, мерцали огоньки. Впереди, на том берегу реки, освещенные дворцы и церкви Старого Рима казались островками в темноте окрестных домов.

– Вот это да! – благоговейно выдохнула Лаура.

Окно выходило на покатую крышу, которую превратили в подобие балкона, поставив туда два старых кресла и несколько кадок с цветами, потеснивших заросли телевизионных антенн. Томмазо встал со стула навстречу Лауре. Он был невероятно хорош собой. Его идеально вылепленное лицо обрамляли густые вьющиеся волосы, жесткие, как телефонный шнур.

– Привет, – сказал он. – Как жизнь?

– Великолепно. – Лаура подумала, что запах из кухни еще чудеснее, чем вид из окна. Он просто сбивал ее с ног. – Господи, что это? – спросила она.

– Обед, – просто ответил Томмазо.

– Это пахнет… – она глубоко вдохнула, – …волшебно.

– Да, неплохо, – скромно ответил хозяин. – Будет готово через двадцать минут.

– Двадцать минут! – Лаура не была уверена, что сможет выдержать так долго. Ей хотелось попробовать это блюдо сейчас же, сию минуту.

– Так надо. Но это не страшно. Если подождать, будет еще вкуснее. Ожидание – это часть удовольствия – Он провел рукой по ее спине, целуя Лауру в щеку в знак приветствия.

По телу Лауры пробежала легкая дрожь. Да, Карлотта была права.

После стакана prosecco Лаура совершенно расслабилась. Томмазо оказался прекрасным хозяином, внимательным и чутким. Лаура попросила его выключить отвратительную музыку, которая тихонько играла в комнате.

– Тебе не нравятся «Рамонес»? – удивился Томмазо. – Но ведь они американцы.

– Мерайя Кэри тоже, – ответила Лаура. Странно, как у человека с таким изысканным вкусом к еде может совсем отсутствовать музыкальный вкус.

Рамонесов вежливо выключили, и Томмазо с Лаурой весело болтали, пока Томмазо нарезал нежные весенние овощи для pinzimonio – соуса с оливковым маслом, уксусом, солью и перцем. Кухня была полна профессионального оборудования шеф-повара, а некоторые особенно страшные ножи Лаура видела впервые в жизни.

– Когда ты этому научился? – спросила Лаура, глядя на то, как нож Томмазо пляшет на разделочной доске.

– О, это просто. А кроме того, – честно прибавил он, – у меня был очень хороший учитель.

От божественного аромата, который шел из духовки, у Лауры потекли слюнки.

– Так что же мы будем есть?

– Вот. – Он, как заправский официант, с легким поклоном вручил ей меню.

Лаура прочитала: «Закуска – verdure in pinzimonio. Первое блюдо – spaghetti all’amatriciana. Второе блюдо – abbacchio alla cacciatora. Гарниры – carciofi alla romana, asparagi con zabaione. Десерт: ricotta dolce; vin santo, biscotti».

– О господи! Мы же столько не съедим.

– Quanto basta. В самый раз. Тут всего понемножку, ровно столько, чтобы пробудить аппетит. Это не американские стейки, которые давят на желудок и превращают тебя в… – Он вдруг заволновался. Из-за закрытой двери послышался какой-то звук.

– Кто это? – спросила Лаура.

– Мой сосед по комнате. Не беспокойся, он как раз уходит.

– Он тоже шеф-повар?

– Бруно? Не совсем. Он практикант. Бутылки моет. Ну, приступим к еде?

Лаура никогда не ела ничего подобного. Вернее, она, как выяснилось, вообще никогда не ела. Ей казалось, что эти ароматы всегда жили в ее воображении, но только сегодня она впервые действительно попробовала эту еду. Каждое следующее блюдо впечатляло еще больше, чем предыдущее. Спагетти под густым соусом из мяса и вина, сытным, острым и густым. А баранина, наоборот, розовая и сладкая, такая нежная, что тает во рту. Томмазо подал ее без овощей, но потом принес первый гарнир, contorni – целый артишок, смазанный теплым оливковым маслом с лимонным соком и посыпанный мятой. Лаура слизала с пальцев все масло, не оставив ни капельки, а ей казалось, что она может съесть еще столько же. В конце концов у нее даже голова закружилась от всего этого великолепия.

Томмазо оставил ее одну, отправившись закончить с аспарагусом. Через несколько минут, заскучав в одиночестве, Лаура решила пойти помочь ему. Она собрала грязные тарелки и понесла их на кухню.

– Томмазо! Давай, я пока помою посуду.

Она толкнула дверь, но та не открылась.

– Извини, – прокричал изнутри Томмазо. – Опять заело. С ней это иногда бывает.

Лаура подергала дверную ручку.

– Может, мне поднажать снаружи?

– Нет, я сейчас все сделаю.

На какую-то долю секунды Лауре показалось, будто она слышит за дверью шепот, но это Томмазо тихонько напевал, пока готовил.

Наконец дверь открылась, и он вышел, держа в руках большое плоское блюдо, от которого шел божественный аромат.

– Готово. Можно садиться за стол.

Через несколько минут они уже ели аспарагус. От его великолепного вкуса захватывало дух. Кончики стебельков, пропитанные взбитым яичным желтком и вином, были такими нежными, что их можно было рассасывать, но книзу они становились тверже, и тут уже приходилось жевать.

– Томмазо, – восторженно произнесла Лаура, – я должна сказать тебе…

– Я знаю, – сказал он, улыбаясь, и Лауру захватила томная волна чувственности.

На кухне Бруно перенес грязные кастрюли в мойку и осторожно, чтобы не издать ни звука, поставил их в воду.

– Что ты делаешь в Риме? – услышал он голос Томмазо.

– Пишу работу по истории искусства для конкурса, – ответила девушка – Победитель приедет в Рим на целый год – В ее голосе было что-то, вызвавшее у Бруно ассоциацию с десертами, меренгой и сладким сабайоном, с тем, как кусочки персика булькают, когда их опускаешь в вино. Не в силах справиться с любопытством, он прислушался к разговору.

– Но тебе ведь можно и поразвлечься?

– Шутишь? История искусства и есть развлечение. – Бруно улыбнулся, представив себе выражение лица Томмазо. – То есть, – продолжала девушка, – я хотела сказать, что ты уже к этому привык. Можешь в любой момент пойти и посмотреть на Караваджо. А мне, возможно, больше и не придется.

– Караваджо?

– Ты не знаешь Караваджо? – искренне удивилась девушка.

– Конечно знаю, – быстро нашелся Томмазо. – Все в Риме знают Караваджо. Что ты любишь больше всего?

– Ну, не знаю… Трудно выбрать что-нибудь одно…

– Еще бы.

– …но уж если не отвертеться, пожалуй, «Предсказателя судьбы» в Музее Капитолия.

Бруно кивнул и опустил руки в воду. У него эта картина тоже была любимой. Девушке Томмазо не откажешь во вкусе.

– Если бы я был художником, – произнес Томмазо благоговейным тоном, – я бы рисовал только тебя, Лаура. И тогда все мои картины были бы прекрасны.

Бруно расплылся в широкой улыбке. Может, Томмазо и не умеет готовить, но когда дело доходит до обольщения, тут ему нет равных. Бруно вытер руки, на цыпочках подошел к двери и ушел.

Наконец добрались и до рикотты, ломтиками уложенной на тарелке. Томмазо принес biscotti и vin santo к потертому старому дивану.

– Я уже очень много выпила, – пробормотала Лаура.

– Римляне любят говорить, что «anni, amori e bicchieri di vino, nun se contano mai».

– «Годы, любовников и бокалы вина не нужно считать», – перевела Лаура.

– Точно. – Томмазо опустил печенье в золотистую жидкость и медленно поднес бокал к ее губам.

Лаура помедлила, но все-таки открыла рот. Он наполнился сладким виноградным вкусом. Лаура зажмурилась от удовольствия.

– Боже, как вкусно…

– Sei bellissima, – прошептал Томмазо. – Ты прекрасна, Лаура. – Он обмакнул в вино два пальца. Лаура снова помедлила, но разрешила ему положить их ей в рот. Она облизала липкое медовое вино, все до последней капельки. Несколько капель упало ей на шею, и Томмазо жадно слизнул их языком, пока Лаура держала во рту его пальцы.

Он начал неторопливо раздевать ее, снимая вещи одну за другой, как будто отделял листья от артишока, и время от времени целовал. «Именно об этом я и мечтала, – думала Лаура. – Кто бы мог подумать? Разве что Карлотта. Да, Карлотта была права».

Теперь он снимал красную баску, развязывая маленькие бантики. Лаура почувствовала, как ослабевают завязки, и выгнула спину, чтобы Томмазо было удобнее. Он сосредоточенно возился с одной тесемкой. Потом дернул за нее.

– Подожди, – пробормотала Лаура. – Ты ее затянешь.

– Я возьму нож, – нетерпеливо предложил Томмазо.

– Лучше я сама, – быстро возразила Лаура. Когда она развязала тесемку, Томмазо опустился перед ней на колени, молитвенно сложил ладони и что-то забормотал по-итальянски.

– Что ты делаешь? – спросила Лаура.

– Читаю молитву, – сказал он, глядя на нее голодными глазами.