Глава 16
Тамара Федоровна не спала. Когда-то длинные узкие пальцы покраснели, раздались, и не было ни одной ночи без саднящей в них боли, которая становится невыносимой в состоянии покоя. Она повернулась на спину и прислушалась к дыханию внучек. Как же несправедливо все-таки распоряжается жизнь! Родненькая дочь повторяла ее судьбу. Красивая, сильная, кровь с молоком, не то что Герка, глиста, а вот обманул кровиночку, бросил с близнецами. Говорила ведь: не влюбляйся, ищи с достатком, чтобы жить сладко. Молодость. Теперь девочки выросли, уже работают. Гора с плеч! Ей помогать некому было. .
Сиротское детство, бесприютная юность научили изворачиваться, приспосабливаться, если надо и кланяться. И когда у Ежовых случилась беда, она по-соседски два долгих изнуряющих года приходила помогать, приласкать. И всегда с улыбкой, с шуткой. Как рабыня всем угождала: и Тимофею, и его матери, и Генке, сыночку, и даже Герке, вертихвостке падчерице. – всех ублажала и страстно помогала Тишеньке забыть смерть жены. Соперниц хватало, но из ее рук еще никогда ничего не уплывало…
– Ты чего не спишь? – шепчет Тихон Егорович спросонья.
– Гена только что домой пришел. И где только шатался?!
– Спи, Томуся! Взрослый уже, армию вон отслужил! – успокаивал ее полусонный муж, поворачиваясь на другой бок.
– Армию-то он отслужил, – со злостью зашипела женщина. – А каким приехал! Один рев чего стоит! Мороз по коже! Заснуть невозможно.
От досады она села на край постели и подумала: « Сколько изворотливости, сливок, масла понадобилось отнести в военкомат, Вот, она, армия родная! Бывало, шикнешь на него – и он все сделает, как велено, а теперь… А сколько надежды было на то, что не вернется! Везет же иным… Ну, почему ни одному заключенному, которых он охранял, не пришла в голову мысль чуть-чуть посильнее толкнуть это тщедушное создание.?!
Она тяжело вздохнула, перекинула через плечо черную прядь волос, опять вздохнула.
– Не переживай ты так, Томуся! – обнял жену Тимофей. – Теперь Нинка о нем позаботится. Спи.
Он уложил жену на подушку, прижался к ней и тут же уснул.
Глава 17
Лена привыкла вставать рано, а тут еще старая раскладушка сложилась, как гамак, под тяжестью тела, и повисла, касаясь пола. Ни повернуться, ни вытянуться! Комары хором звенят над ухом: нашли все-таки лазейку в окне. В животе урчит. Не уснешь. Девочка встала, походила по пустынному двору босиком по росе. Холодно. Хотела взять хоть кусочек хлеба до завтрака, дернула дверь в кухню – закрыто. Заглянула в хлев: баба Тамара доила корову.
–Бабушка, завтракать будем?
–Будем, будем, детка, – не оборачиваясь, ответила женщина.
–Когда? – разочарованно протянула девочка.
–А вот сейчас дедушка накопает картошки, почистим, деточка, сварим и позавтракаем. Как раз и девочки мои проснутся.
–Есть хочется, – ныла Лена.
–А ты подожди, деточка, подожди. Давай, вот молочко в банки сольем. Сейчас люди придут: надо приготовить. Молодец, Пеструха! – она ласково похлопала корову по боку, еще и на базар есть с чем сходить. Все копейка будет.
И хотя Лена редко пила молоко дома, сейчас оно в банке показалось ей таким вкусным, таким сладким, что она отвернулась, чтобы проглотить обильную слюну.
Когда деда Тима принес рассортированную по корзинкам картошку, солнце уже стояло высоко над домом. Почистить картошку – плевое дело, но, когда Лена увидела, то, что отобрали для чистки, обомлела. Это был горох: в пальцах помещался, а срезать кожуру, так и вовсе останется с ноготок.
–Бабуль, давай ее в мундирах сварим, а? – протянула Лена разочарованно.
–В мундирах, деточка, она не такая вкусная.
Это была чистая правда. Вкус той мелочи с маслицем и укропчиком еще долго будет преследовать Лену, и сколько бы раз она ни пыталась повторить эту трапезу дома, ничего не получалось. Тогда картошка таяла во рту быстрее, чем Лена ощущала ее вкус. Опомниться не успела – тарелка пуста, а в животе не очень-то прибавилось. Но вкусно – не передать!
–А еще можно? – нерешительно попросила она, подмигнув деду, и приглашая его присоединиться. Он тоже протянул тарелку хозяйке. Суровый взгляд, брошенный на мужа, вмиг стер с его лица простодушную улыбку и заставил поставить тарелку на стол. А на внучку смотрели уже другие глаза и нежный голос ворковал:
–Нету, деточка, нету! Все съели. Только вот сестричкам осталось,
–Мгновенно освобождая стол от грязной посуды, добавила:
– Надо было, деточка, еще чистить. Ты же сама не захотела. Вот поешь абрикосок.
Появилась большая железная чашка с янтарными, набившими оскомину фруктами. Деда Тима виновато улыбнулся, и они вышли из-за стола.
Глава 18
Слоняясь по базу, Лена искала прохладное место. В комнатах Гены ее охватывал необъяснимый страх. Откуда он появлялся, девочка не понимала, но тлетворный запах гнал ее во двор. Наконец, она залезла на тутовое дерево и спряталась в тени листвы. Отсюда ей был виден весь двор, но долго сидеть не пришлось. Пришел Гена.
–Погнали?! – то ли утверждал, то ли спрашивал он, – побежали, что стоишь? Опоздаем на автобус!
–Размышлять, или сомневаться, не было времени. Гена шел быстро в гору, привычно перепрыгивая с камня на камень мощеной дорожки, и Лена еле поспевала за ним вприпрыжку.
На небольшой открытой площадке автовокзала уже стоял распахнутый автобус, охваченный жаром, но посадки еще не было. Успели. Пот струился по лицу, мокрые волосы липли к коже, мелкие, липкие капли пота покрывали все тело.
Они успели купить по мороженому и, плюхнувшись на раскаленное сиденье, сразу же подскочили и рассмеялись.
Ехали молча. Лена не могла говорить. Неужели все это происходит с ней?! Внутри все сжалось от страха и неизвестности. Что-то у нее все так легко получается?! А вдруг он не захочет с ней увидеться?
Гена спал, обдуваемый горячим ветром. Девочка посматривала на спящего друга и думала: «Да, он очень изменился. Постарел, осунулся. И этот взгляд! Иногда. Злой, голодный, пронизывающий. Страшно. Откуда он?»
Доехали быстро. Гена тотчас же открыл глаза и спросил:
–Поедем или пойдем?
–А сколько идти?
–Все время прямо по Пушкинскому бульвару.
–Конечно, пойдем! Посмотрим,
Ей так хотелось посмотреть этот город теперь уже в другом статусе! А еще не мешало бы собраться с мыслями: уж очень все быстро развивается. Сейчас откроется тайна, которую родители берегли от нее тринадцать лет. А вдруг ее жизнь повернет на сто восемьдесят градусов, и она (о, счастье!) не будет причиной ссор в семье и не услышит больше мата в свой адрес!
Солнце садилось. Цветущий, нарядный бульвар охлаждался множеством фонтанов. Играла музыка, люди прогуливались, сидели на скамеечках в тени деревьев. Липы, огромные, разлапистые, посаженные по обеим сторонам аллеи спасали от жары и ее, и проезжую часть.
Не успела Лена унять дрожь в коленях и руках, как Гена повернул к красивому трехэтажному особняку и стал подниматься по широкой парадной лестнице.
–Гена, постой, – почти закричала девочка.
–Ну что? Да не дрейф ты. Не кусается он.
–А ты что, ходишь сюда, да?
–Иногда, – уклончиво ответил дядя, подойдя к высокой крашеной двери со списком звонков сбоку, и позвонил два раза.
Подняться сил не было. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет или, наоборот, перестанет биться. Но когда дверь открыла молодая женщина среднего роста, несколько полноватая в нарядном халатике, страх сменился разочарованием. Где же он, ее отец?
–А, Гена! Заходи. Что случилось? – приветливо спросила она.
–Здравствуй, Жанна. Вот дочку Гришкину привез. Просит познакомить с отцом.
–Дочку?! – удивленно произнесла она. – Какую дочку? У него одна дочка, Анжела.
Она растерялась, и никак не могла справиться с волнением.
– А где она?
Гена кивнул вниз, где на лестничной площадке стояла, не шевелясь, Лена.
Женщина оглядела девочку с ног до головы, всмотрелась в лицо в поисках подтверждения родства.
А Лену охватил опять страх, что если эта женщина не пустит их и ничего не скажет мужу?!
–Ну, что же, проходите. Теперь припоминаю. Гриша что-то вроде этого говорил, но, очень давно. Забыла уже. Проходите, – еще раз пригласила Жанна гостей без особого энтузиазма.
Они прошли длинный коридор коммунальной квартиры и очутились в светлой большой комнате. Лена окинула ее взглядом в поисках отца, но здесь не было даже намека на мужское присутствие. Стены пусты, а из фотографий лишь портреты ребенка разных возрастов.
Это наша дочка. Ей четыре годика, и она гостит у моих родителей. Твой отец в командировке, он ревизор пароходства, а когда вернется – не знаю.
– Жанна, дай водички? Жара… – попросил Гена.
Он вытер рукой рот, а потом пот со лба. Мокрая рубашка прилипла к спине и казалась мятой и грязной.
–. – Вот незадача. Как же узнать? Да и уезжает она скоро. Ей долго нельзя. Мать будет волноваться.
Лена слушала дядю и думала: « Надо же, какая у отца любовь к заморским именам! Одну дочь назвал Стелла, другую Анжелой и жен выбирал с такими же заморскими именами.»
Пожалев понуро сидящую девочку, Жанна неожиданно бодро предложила:
–А пойдем на переговорный пункт?! Пароходство еще работает, дозвонимся и узнаем.
Заказанного телефона долго ждать не пришлось. Жанна вошла в крохотную душную, грязную кабинку с телефоном, где на лоснящейся полочке, как на потрепанном черновике, были написаны имена, номера телефонов и слова-выражения, а напротив аппарата прибита затертая задами деревянная лавка. Дверь не закрыла и разговаривала стоя. Лена сидела рядом, в зале ожидания, и слышала лишь голос женщины.
–К тебе дочь приехала, говорю. Слышишь? Да нет, не Анжела, другая! – раздраженно закричала она. – Какая, какая, твоя, Стелла.
В трубке, наверное, молчали, и она села на скамью, успокоилась. Потом аппарат затрещал. Откуда-то издалека на нее кричали, и отвечала Жанна так же зло и сердито.
– А я откуда знаю! Когда приедешь? Нет, не может ждать. Откуда я знаю, что делать?! – опять сорвалась Жанна на крик. – Твоя дочь, ты и решай!
Лена опустила голову, чтобы Гена не видел ее раскрасневшегося лица. Опять она причина ссоры взрослых людей. Зачем только все это затеяла?! Скорее всего и этому отцу она не нужна, и в этой семье она не найдет того, что должно быть, по ее мнению, в семье. Но тут ее мысли прервала интересная фраза Жанны:
– А ты успеешь? Ну, хорошо, я привезу ее к тебе, если она согласится подождать.
Жанна положила трубку, вышла из кабинки:
– Ну, вот, как и предполагала, приехать сам не может, но он предложил тебе, Лена, приехать к нему со мной через неделю. Если ты побудешь у Гены до четверга, а рано утром в пятницу мы сядем на теплоход, и к вечеру будем в Волгодонске. Отец к тому времени завершит свои ревизорские дела, и мы вместе на машине вернемся домой в воскресенье.
Лена слушала и не могла поверить: у них своя машина! Плыть на теплоходе! Да это же невозможное счастье! Подождет ли она? Да, конечно, же! Сколько угодно. И путешествие, и знакомство! Невероятно! Пусть теперь кто-нибудь скажет, что это плохо родиться под покровительством Сатурна! Это не про нее. Вот какой подарок получила!
Всю обратную дорогу блуждающая улыбка не сходила с ее лица. Казалась, слова могут разрушить то состояние счастья, которое овладело ею на переговорном пункте. Конечно, она постаралась забыть нотки разлада в семье, конечно, не подумала, что долгое пребывание в Новочеркасске вызовет у мамы подозрение. Неважно. Главное, достичь цели.
Глава 19
Назад к Колесовым Лена бежала вприпрыжку. Подождать недельку – да, пожалуйста! Сегодня же напишет маме, чтоб не волновалась. Как просто, оказалось, достигнуть мечты. Она будет читать, думать о чем-нибудь другом, чтобы не проболтаться, чтобы никто ни о чем не догадался.
Лена влетела к бабушке и плюхнулась на пустую кушетку. Бабуля возилась с опарой, устало двигаясь. С самого утра заболела голова, потом подключилась спина. Иногда боли были такими сильными, что, казалось, терпение вот-вот взорвется диким криком, а она, как всегда, успокаивала свою болячку разговорами, бормотала, обращаясь к радикулиту в спине, ломоте в коленях и сумасшедшему жжению в затылке:
– Ну, бисова сила, недолго вам еще издеваться надо мною. Вот еще три годика и уйду от вас, будете тут одни без меня.
Она определяла себе сроки жизни несколько раз и готовилась к смерти каждые десять лет, чтобы справиться с болезнью, чтобы видеть и знать предел страданий. Как ни странно угроза действовала, и мир на цыпочках возвращался в тело. Так было и сегодня.
Солнце село и мухи, недовольные уходящим днем, жужжали настойчиво и громко, ссорясь с просыпающимися комарами. В тесной, раскаленной жаром кухоньке душно. Но как вкусно пахнет борщом и хлебом! «Наверное, опять болит нога, – подумала Лена, глядя на осунувшееся, бледное лицо женщины.
– Куды як конь несешься? – ворчит недовольно бабуля,
– Бабушка, а Людка где? – спохватившись, спрашивает Лена.
– С Вовкой гулять ушли. Не бачишь? Обидать, чи шо пришла?
– Угу! Есть хочется сильно-сильно.
– Так чего расселась?! Геть в подвал,– и вдогонку кричит,– Компот здесь.
Это раньше в детстве Лена обижалась на грубость речи бабушки. Но ведь не они главное, а действия. «Уж голодной она точно никогда не оставит, – думала Лена, открывая дверь в подвал.
Это не подвал, а удивительное инженерное сооружение дяди Вовы! Каждая ступенька вниз снижает температуру помещения на несколько градусов. После воздуха, пышущего жаром во дворе, уже на пятой ступеньке подвала в одном сарафанчике долго не простоишь. Холодно.
Лена выскакивает оттуда с полным ковшом борща и радуется теплу.
За обедом рассказывает смешные истории о дедушке Щукаре. Хорошую книгу Шолохов опять написал, не зря Нобелевскую премию дали в этом году, хотя и за «Тихий Дон» только.!
Екатерина Дмитриевна сдержано смеется. Настроение вроде бы улучшилось, и Лена спрашивает:
– Бабуль, а правда, что так проходила коллективизация?
– Так хиба ж я ведаю!? – уклончиво отвечает она, взбивая подушку на кушетке, чтобы прилечь. – Дон вон какой, через каждого перекатило.
–А тебя тоже коснулось? -почти шепотом спрашивает девочка, чтобы не спугнуть ленивого настроения и желания вспоминать.
– Да хиба ж мы бачили,шо таке зробиться!
Екатерина Дмитриевна уложила больную ногу на стульчик, потом легла сама, и Лена чутко уловила то мечтательное состояние, за которым следовал рассказ о прошлом.
Глава 20
– У Крыму жили, как у Христа за пазухой! Таврские мы. Потом турки пришли, дед мой с сыновьями бежал на Кубань. А там земли… хоть убейся, не охватишь! Правда, у отца моего, Дмитрия Башукова, девять детей было, а сына тильки три , а «юртовую землю» давали лишь на казаков по тридцать десятин каждому. Ничего. Все равно хватало с гаком! Всегда робили гарно, с песнями, смехом. Шутковать любили.
Батькив усих любив. Шестеро девок! Усих надобно замуж отдать. Скилько разив гостей не приглашали сести.
– А что это значило?
– Что не хочу замуж. Батькив не торопил: и дома работы хватало: коровы, лошади, свиньи, птица – всего вдоволь, тильки роби.
– А когда же ты вышла замуж?
–Двадцать три годыни исполнилось. и сватов усадили за стол. У моего Васеньки улыбка така, что не пригласить сести никак нельзя. Да и восемнадцатый годок стукнул ему – самое время!
– Бабуль, да он же пацан был, на пять лет моложе тебя!
– Ни, ни, его сбирали как раз в армию. Свекор овдовел, ему хозяйка нужна, вот и сосватали. А свадьбу сыграли через три годины, как отслужил.
– Ну. А как ты узнала, что вас раскулачивать будут?
Екатерина Дмитриевна поднялась, пробежала пальцами по замотанной шерстяным платком коленке, как бы проверяя, опять легла, молча, на кушетку.
– Ну, бабуль, как спаслись а?
А женщину эти воспоминания, видимо, не радовали: хватила и лиха, и счастья, но внуки должны знать, как она жила.
Глубокой ночью, когда каждый суставчик выворачивался, выкручивался, вопил и скручивался, хотелось не спать, а плакать и рвать бренное тело, тащить из него занозу-болезнь, услышала она слабый стук в окно. Счастье, что кровать, где она лежала пластом который месяц, стояла рядом. Толкнула створки рукой и услышала знакомый шепот Петра, которого когда-то два раза не пригласила сесть, а он так и не женился, все ее ждал, а потом ударился в политику, вступил в партию.
–Уезжай, беги сейчас же! Завтра утром придут забирать всю живность, а вас в Сибирь!
«Прощай!» – зашелестела листьями цветущая сирень и затихла, обволакивая комнату своим ароматом.
Вмиг изменилась жизнь. Так же осторожно постучала Катерина ложкой по стакану, призывая к себе свекра и мужа. Собрались за час. Узлы, двоих детей и недвижимую Катю положили на сено в телегу, запряженную двумя лошадьми, и – в степь, бежать быстрее без оглядки из собственного дома!
Первое время жили в степи, потом прятались по хуторам у родственников, пока не оказались в казачьей столице, где легче затеряться.
Уже в Новочеркасске свекор вылечил любимую сноху, исцелил от ревматизма ваннами с сенной трухой и сеном. А она потом до войны родила еще двоих деток.
Лена задумчиво обмахивала ноги веточкой от мух. Вот она какая, коллективизация! Революция на селе! Без жалости выбрасывала на улицу и детей, и больных, и здоровых. Жестокая и безрассудная! А может, не в революции дело? Просто люди забыли, что они люди.
– Да, бабуль, вон как тебя любили! Красивая ты была.
Екатерина Дмитриевна усмехнулась, и девочка сообразила, что ляпнула не подумав, и сразу добавила:
–Ну, ты и сейчас… только вот все время в платке… жарко ведь!
–Таврские мы! – повторила женщина. – Не гоже красотой похваляться – Бог отнимет. Кому надо, тот и так увидит.
Глава 21
Вечерело, но света не зажигали: комары налетят. Вышли колупать бесконечные абрикосы и раскладывать их на освободившуюся фанеру.
Единственный куст чайной розы, усыпанный цветами, источал чудный запах. Тишина.
– Ба, а ба! Спой? – просит Лена. – Только саму длинную.
Женщина поправляет больную ногу двумя руками, берет веточку и запевает, обмахиваясь: «Скакал казак через долину…» Эта удивительная баллада о несчастной любви каждый раз вызывала у девочки слезы, и, не дожидаясь этого, она затянула вторую партию. Бабуля, довольная, кивнула, и полилась песня над Тузловкой, как и сто лет назад, ибо жив, неистребим вольный казацкий дух.
Песню прервал звонкий детский смех. Васька прыгал от беспричинной радости, заливисто и громко смеялся, догоняя Люду. Сразу стало шумно, весело. Вспыхнул свет, загремели чашки, ложки.
–Вот и гарно, – вздохнув, подвела итог дню баба Катя, вешая замок на фанерную дверь кухоньки. – Теперь – спати, всем спати, бо изыдять комары.
Около фонаря на столбе их вился целый рой, голодных и злых. Наступало время, когда никакая ветка их не пугала и спастись можно только бегством.
В комнате душно, жарко, зато не надо махать руками. Бабуля ворочается, кряхтит, Васька посапывает, с терраски то и дело доносился заливистый смех тети Раи и приглушенный счастливый смешок дяди Вовы, а Лена лежит с открытыми глазами.
Вот как поворачивается человек, раскрывается, если поговорить с ним по душам! Может, Лена не присматривалась раньше к ней? Бабушка и бабушка, вдова, вечно в домашних хлопотах, вечно в косынке, в фартуке. Праздничное платье одно и то темное для церкви по воскресеньям. Меняются лишь платки. А на портрете, что висит у нее в спальне, она красавица. Сколько женихов было! А замуж вышла поздно, будто ждала, когда будущий муж подрастет. Выбрала на пять лет моложе! Разве так бывает?! Любить мальчишку! Хотя… может, это сейчас в восемнадцать лет ни то ни се, а тогда казак призывался на службу в войско на три года. Вот отец солдата и выбирал себе работницу вместо сына.
Любовь…Как понять, где она настоящая? Дядя Вова о любви вообще не говорит, Иван с Герой только и делают, что выясняют, кто кого любит. А дед Дмитрий Башуков – романтик каких поискать! Ни одну из дочерей против воли не выдал замуж, и сам пятерых жен пережил, шестая его похоронила в девяносто лет. Вот тебе и любовь…
И Лена вспомнила, как однажды баба Катя, задумавшись, стояла, подперев дверной косяк, и смотрела, как внучка моет ванну. Вдруг на дно упал паучок, перевернулся, постоял и бросился бежать вверх. Бабуля встрепенулась и скомандовала:
– Геть видселя!.
Взяла тряпку и села на край ванны, не спуская глаз с паука.
Лена обиделась, выскочила, а потом оглянулась и поразилась: морщинки на лбу разгладились, глаза сияли и с нежностью смотрели на паучка.
– Во, бачиш? Ввирх лизе! Знать живой мой Васечка. Чую, что жив! Може, убег в Америку?! Баче, як бигае!
А паучок доползал до середины, падал и опять старался из всех сил, карабкался вверх. Лена с удивлением посмотрела на бабушку: для нее эта Отечественная война была далекой историей, седая древность. Ей и в голову не приходило, что бабушка до сих пор страдает от одиночества, от неизвестности, до сих пор верит, что ее муж живет где-то на другой стороне планеты. Ведь похоронки же не было! Мало ли кто пропадал без вести, а потом возвращался!?
–Вот это любовь!– вздыхает девочка, – на всю жизнь. – А я думала, что такое может быть только в книгах или в кино.
Она смотрит на окно. Занавески отодвинуты, чтобы свежий ночной воздух заполнял комнату. Видно, как красиво изогнутый месяц перекинул лунную дорожку через подоконник. « Не всегда же мне страдать от безответной любви! Полюбят и меня. Сегодня я счастливая! Столько всего узнала»,– мелькнуло в голове.
Лена натянула до подбородка простыню, поерзала еще немного на матрасе, подумала: « Как же жестко спать на полу!» и уснула.