Родные узы

К Асиным одноклассникам присоединились ребята со старших классов, и Ася немного ошалела от нахлынувших впечатлений, откуда-то вдруг взявшейся свободы и приятного чувства, что она кому-то интересна. Мальчик из выпускного класса носил смешную фамилию Гай – имени она сейчас уже не помнит, – и ребята поддразнивали его, называя попугаем. Красивый, приятный парень меньше всего походил на глупую птицу, называли его так потому, что по негласному закону всех награждали прозвищами. Он снисходительно позволял им так себя величать. Когда был в хорошем расположении духа, попросту не обращал на это внимания, а если сердился, то давал всем обидчикам оплеух, валил их в снег, девочек забрасывал снежками, но больше всего внимания доставалось Асе. По утрам ребята караулили их у двери, отчаянно терли им щеки холодющим снегом, отчего девочки только выигрывали, приобретая естественный румянец. Ася была очень счастлива, влюбившись в город, в скованную льдом речку и даже в молоденькую умненькую Ирину – так звали их экскурсовода. Ася слушала ее завороженно, восхищалась ее образованностью, даже шепот подружек не мог испортить ее счастья. Ася решила тоже стать экскурсоводом, она так и видела себя во снах, состоящих из снега, московских улиц и прогулок с Гаем, размахивающей отчего-то указкой и рассказывающей чудесные истории про каждый дом, что встречался на их пути. По вечерам все собирались в комнате у девочек – она была большая, на десять кроватей, – пили чай, смотрели телевизор, и никто не хотел думать о том, что количество оставшихся дней уменьшается и до отъезда остается совсем немного. Конец вольной жизни!..

Ася волновалась, угадала ли с подарками. Всем членам семьи они приготовила маленькие приятные мелочи. В тот год Пугачева пела «Маэстро», и Ася везла тете новую пластинку и книгу «Лунный камень» Уилки Коллинза. В Москве люди выстраивались в длинные очереди – причем сначала занимали очередь, а уж потом спрашивали «что дают». И Асе каким-то чудесным образом удалось купить маме кофточку, два дезодоранта «Fa», только что входившего в моду, вкусные московские конфеты всем и больших шоколадных зайцев, одетых в яркую цветную фольгу. Зайцы выглядели веселыми и нарядными. Внутри, правда, были совершенно пустыми, и везти их нужно было чрезвычайно бережно, но Ася, надеясь на то, что порадует близких, готова была на любые неудобства. Несколько последних дней ее зайцы жили за окном на белом холодном подоконнике. Их уже присыпал новый мягкий снежок, и Ася боялась, как бы их не забыть в самый последний день. У ребят намечалась длинная прогулка по городу, вечером – танцы, а утром их уже ждал на вокзале поезд.

Все свое нерасплескавшееся счастье Ася благополучно довезла до дома. В пути никто не спал, и сердитая проводница много раз делала им замечания. Они успокаивались ненадолго, переходили на шепот, а потом снова заливались смехом, вспоминая московские происшествия. Они все еще находились там, в столице, возвращение домой крепко их прибило; это все равно, что шлепнуться с размаха на холодный школьный мат на уроке физкультуры.

Зайцы и пластинка тоже добрались в полной сохранности, и Ася вручила всем подарки, но на дне рождения неожиданно разгорелся страшный скандал. Поначалу Ася решила, что все обойдется, но в душе уже поселилась неясно-тревожная мысль, и чутье подсказывало: нет, ни за что они не успокоятся!

На четырнадцатилетие мама хотела купить Асе часы, первые в ее жизни золотые часы, но конечно, самые простые, кругленькие, с коричневым кожаным ремешком. Сославшись на отсутствие денег, она намекнула тете, решив, что та возьмет на себя этот подарок. Мама и так достаточно потратилась: оплатила дочке поездку в Москву, а дедушка тоже дал внучке на мелкие расходы небольшую сумму. Решив, что все чудесным образом устроилось, сестра намек поняла, мама стала накрывать стол в ожидании гостей.

Ната с мужем приехала к нужному времени, братья должны были подойти позднее. Улучив момент, тетя тихонько подошла к Асе и протянула конвертик с деньгами.

– Вот, половина на часы. Остальное добавит мама. Сходите и купите то, что тебе нравится. С днем рождения, милая!.. И спасибо тебе за подарки!

Не зная, что за этим конвертом стоит предыстория, Ася искренне поблагодарила и отнесла его на кухню. Мама носилась от печки к столу, бабушка вынимала из духовки яблочный пирог, Асю послали на балкон, а потом и в гараж за солеными огурцами и капустой, а когда она вернулась, поняла сразу, что что-то уже произошло. Все настоящее, истинное, молодое, неповторимое, что переполняло ее душу, в миг куда-то улетучилось. Она зашла в комнату и увидела, как мама бросает Нате конверт и выкрикивает: «В подачках не нуждаемся! Я в состоянии купить своей дочери часы сама!». Дедушка с дядей беседовали в другой комнате о чем-то несущественном и не слышали женской перепалки. В глазах бабушки был страх и какая-то покорность, она пыталась примирить дочерей, но мама не унималась.

– Забери свои деньги, я тебе сказала! И не стыдно тебе? Ты-то хоть ей скажи, мам!.. Не могла сделать все красиво?!? Мы не нищие!.. Забери свой конверт – он тебе нужнее!..

– Слушайте, – вмешался дедушка, до которого уже дошли женские вопли, – это же совсем не к месту! Зачем все это? Есть такое понятие – день рождения! Вам это о чем-то говорит?!? Вы хоть знаете, чей сегодня день?

– Моя дочь не будет побираться! Она не нищая, нет! Я не позволю! У нее есть мать – вы слышите? Почему вы не поддержали меня?!?

– Замолчи! Немедленно замолчи! Не смей! – дедушка смотрел на искаженное от злости лицо дочери, держась за сердце.

Может, с того самого дня рождения, а скорее всего, гораздо раньше, в сознании Аси отпечаталось неясное ощущение начала конца. Долгая распря, которая так мучила всю семью, кончилась печально. Когда в комнату пришли мужчины и все уже уселись за стол, в ушах стояли крики и оскорбления, которыми осыпали друг друга сестры. Ася и не думала, что можно быть такими злыми. Про маму она как раз таки все знала: когда она влезает в спор, ее охватывает неистовость, она забывает обо всем на свете, ей нужно только одно: доказать, что она права, высказаться и оставить последнее слово за собой. Но то, что вмешается старший брат, которого Ася обожала, станет говорить какую-то ерунду, припоминать все обиды, она не ожидала. На это она даже не понимала, как реагировать. Как теперь его любить? Ася знала: люди часто обижаются не на смысл сказанного, а на интонацию, в ней часто обнаруживается другой, скрытый и главный смысл. Но здесь было столько всего нового, чего она не ожидала услышать, в особенности от старшего брата! Ей казалось, что ситуация, касающаяся сестер, их сложных отношений, их, детей, затрагивать не должна. Так оно и было до недавнего времени, но старший брат перешел определенную грань, вмешался, и Ася интуитивно встала на защиту матери, потому как защищать ее больше было некому. Нуждалась она в этом или нет – Ася не думала. Тетин тыл был надежно прикрыт мужем и двумя взрослыми сыновьями – мама проигрывала в меньшинстве, и Ася не могла позволить, чтобы ее обидели. Права была мать или нет, здесь уже все это не имело никакого значения, Ася готова была встать рядом и защищать ее, если понадобится, не позволить ее обидеть. Если нет рядом с ними мужчин, то она поможет маме, станет ее надежным тылом, рядом, плечом к плечу…

Очень скоро гости засобирались в путь. От приглашения выпить чай с яблочным пирогом тетя отказалась. Бабушка стала отрезать им увесистый кусок с собой, что-то бормотать, но тетин муж все пресек твердой рукой. Теперь и он чувствовал себя обиженным: в ходе перепалки вспомнили все, даже их посягательство на дедушкину квартиру и «Запорожец». Ася и не знала, что Ната хотела прописать старшего сына в дедушкин старый дом.

– Мы ненадолго заехали, – говорила тетя Асе, будто прося прощения за свой визит и то, что в дальнейшем произошло. Она, мол, не выказывает пренебрежение, просто дела. Не следует воспринимать это всерьез, им просто нужно ехать.

Бабушка суетилась, подходила к столу, притрагивалась к посуде, что-то пыталась сунуть Нате в сумку, но та не брала, видя строгий взгляд мужа.

– Не бойся! Садись пить чай, за это денег не возьму! – кричала мама.– И конверт свой забери, я выброшу тебе его вслед. Зачем нужно было заманивать племянницу часами, будь они прокляты! Моя дочь не будет побираться.

Асе не верилось, что это происходит с ней всерьез. Когда за гостями закрылась дверь, мамой еще долго сидела за столом, звонила подруге и рассказывала о случившемся. Теперь она была спокойной. Сидела, выпрямившись, нога на ногу, сильно раскачивая правой ногой. Красивая сильная женщина в новом платье, с высокой прической, она что-то хватала вилкой со стола и спокойно ела. Сердилась только тогда, когда бабушка пыталась заступиться за старшую дочку.

– Они не нуждаются. У нее одна племянница, у которой нет отца. Что она мелочится и приносит подачки?!? Не могла купить часы – пусть бы вообще ничего не давала! Как же вы не видите, какая она хитрожопая? Живет, как кот в масле, и еще здесь хочет урвать!

Зашедшая очень вовремя соседка, скорее всего привлеченная шумом, выслушав мамину версию, Асе в дверях сказала: «Я тебе сочувствую…».

Дедушка лежал в полумраке с занавешенными окнами несколько дней, в доме пахло лекарствами, Ася носила ему чай с лимоном, а он тихо шептал «Не смейте!» и говорил что-то про странный характер дочерей, которые тянутся всегда в разные стороны. Одна груба и своевольна, другая может проявить сочувствие, обнаружить трезвый ум, а потом вдруг так ошарашит какой-нибудь полудетской выходкой, эгоизмом, что оторопь берет. Асе хотелось сказать деду, что никто ее часами не заманивал, ничего она не ждала, но каким-то внутренним чувством она понимала: сейчас этого делать не стоит.

Таким Асе запомнился день ее четырнадцатилетия. Еще долго мама припоминала бабушкину недалекость, жадность старшей сестры и Асину глупость, когда дочка пыталась ее успокоить. Мама никогда не делала того, что ей не хотелось. Сейчас примирение в ее планы не входило, и тут крылись все причины. Всякого рода сочувственные расспросы, рекомендации и советы дальних родственников из личного опыта мама отвергала. Чересчур занятая работой и сложными отношениями с мужчиной, который собирался уезжать из страны, она к Асиному дню рождения больше не возвращалась. То, что скандал испортил праздник дочери, было недоступно ее уму. «Ну почему нельзя было просто взять конверт и поблагодарить?», – думала Ася. Но все, что делала мама, всегда преподносилось в форме заботы о дочери, хотя сердцем девочка понимала: цель совсем не в этом. Бабушка тихо вздыхала: «Нет у Люси доброты, злая она». Дедушка молча переносил происходящее и жил в ожидании следующего праздника, когда семья вынуждена будет собраться вместе. «Тогда и помирятся – выхода у них другого не будет!», – говорил он.

Наблюдая за матерью, Ася поняла: ей даже нравилось то, что сестра теперь приходит тогда, когда ее нет дома, в этом ей виделась победа. То, что случилось с тем злополучным конвертом, Ася и не помнит, для нее это не являлось важным. Через несколько дней они с мамой все же съездили в магазин в центр города и купили ей часы – блестящий золотой тикающий кругляшок с шоколадным ремешком, но они почему-то не принесли ей радости. Подробности той истории со временем исчезли, но осадок, гнусный и болезненный, остался. И вместе с ним осталось осознание того, что она ничего не стоит. Ни она, Ася, ни ее чувства, ни ее день рождения. Со временем она поняла: вины ее в этом нет, потому что помимо ее стремления к миру и счастью, есть и другая жизнь, жизнь других людей, она огромная и неисчерпаемая, и от нее ни спастись, ни заслониться просто невозможно. Асино желание видеть всех вокруг добрыми и счастливыми еще много раз за ее долгую жизнь натыкалось на непробиваемую стену из человеческого равнодушия и эгоизма. Первоначально она билась, упорно в нее стучалась, а потом отступила, понимая, что невозможно насильно сделать человека счастливым и спокойным, в особенности, если ему этого совсем не хочется…

А потом, пару лет спустя, возникла эта история с наследством. Хотя какое там наследство!.. «Запорожец» и несколько тысяч на сберегательной книжке деда. Мама торжествовала: тот ее тройной обмен прекратил возможные посягательства на родительскую квартиру. Теперь сестра прав на нее не имела, но вот что касается всего остального – уступать она не собиралась. Овдовевшая бабушка как-то сразу сникла, потеряла всяческий интерес к жизни: дети и внуки выросли, мужа нет тоже, никто больше не нуждался в ее заботе и внимании. Вместе с дедушкой ушел самый главный, скрепляющий семью элемент. Все как-то рассыпались, разошлись и полностью погрузились в застрявший конфликт. Он, между тем, крепчал и затягивал все сильнее. Ушли обязательные празднования Пасхи, Нового года и Дня Победы, а вместе с этим и дни вынужденного примирения; бабушка уменьшилась, затихла и позволила дочерям делить ее по собственному назначению. Собственно, пожилая женщина никому особенно была не нужна, но мама рассуждала железно: если сестра посягает на отцовские накопления, пусть и старушку забирает к себе. Она шла обязательным приложением к скромной сумме. Сейчас Ася, конечно, думает иначе: с какой стати пожилой человек, привыкший жить в своем доме, должен переезжать в другую квартиру? Не погостить на неделю-другую, а именно жить. Мама рассуждала так: хочешь забрать отцовское наследство, будь добра прихвати и старушку-мать, а вместе с этим неси все затраты на ее здоровье, питание и последующие похоронные нужды.

Ситуация со временем, конечно, только ухудшилась. Ната, несмотря на благополучие в семье, хотела получить свою долю наследства тоже – мама считала, что по праву проживающей с родителями дочери и по одному тому факту, что она одна воспитывает ребенка, все должно достаться только ей. В конце концов, богатства были распределены, по мнению матери, несколько неравноценно. Желтый ушастый «Запорожец» достался ей, хотя водить она не могла, а небольшие денежные накопления отошли к сестре. Понять, на чем основана логика, Ася не может и сейчас. Разобрались сестры не без вмешательства адвоката, забыв, что мать все еще жива. Никто из них не обладал снисходительностью и здравым рассудком, они вынуждали мать принимать чью-то сторону в разгоревшемся конфликте, а она хотела только одного – покоя и тишины.

Раз в месяц мама погружала бабушку в такси и отправляла на недельку-другую погостить к старшей дочери. Ася сейчас и не вспомнит, как принимала эту затею бабушка. Скорее всего, ее согласия не спрашивали. Тетя ей особенно рада не была. Одно дело – навещать родителей два раза в месяц, и совсем другое – терпеть ее неаккуратность и просыпаться ночью от шаркающих ног. В их семье появилась новая традиция: если приходили важные гости, коллеги мужа, Ната предпочитала кормить бабушку на кухне, заранее. Та не обижалась, знала сама: вилками и ножами пользоваться не привыкла, глаза и руки уже не те, немудрено пронести кусок мимо, а Коле будет неудобно за нее. На кухне было тепло, светло и удобно, да и чайник опять-таки рядом. Всегда можно налить себе кипяточка и хорошенько отмыть руки после рыбы – Коля не любит этот запах. К приготовлению еды ее не допускали: ты ничего не делай, мама, только отдыхай, не дай бог попадет волосок, Коля есть не будет, ты же знаешь.

Ася однажды втайне от мамы навестила бабушку у тети. То был уже разгар военных действий: противники поделили трофей и разошлись в разные стороны. Бабушке выделили небольшую комнату – ту самую, где лежали журналы, о которых грезила Ася, и ту самую, где Ната после трудовых дней любила почитать Чехова и послушать Хампердинка. Было чувство, что бабушке там не место: все казалось ей чуждым, неродным, а сама она ощущала себя гостьей, у которой нет особых прав ни на что. Ася тогда погрузилась в русскую литературу девятнадцатого века и вспомнила удивительно подходящее ко всей этой ситуации слово: бабушка стала приживалкой или Феклушей-странницей, которую принимали с черного хода и кормили из милости, а она взамен рассказывала истории о своих странствиях. С героиней пьесы Островского бабушку объединяла детская непосредственность, необразованность и свое понимание христианства. Бабушка поддакивала и подчинялась тем обстоятельствам, в которых оказалась. Сопротивления не было, и дедушкины страхи о судьбе жены оправдались. Он ушел так быстро, за один день, от сердечного приступа, и не успел распорядиться о наследстве и оставить дочерям наказ касательно жены.

– Папа был щедрым, он любил меня и моих детей. Он никогда бы не обидел их.

– Еще бы! Конечно, любил! И вы его любили, когда нужно было одолжить вам денег на мебель или взять машину на выходные! А ты жила с ними ежедневно?.. Видела, какие они тяжелые люди?

– И не стыдно тебе такое говорить? Они съехались с тобой, чтобы помочь с Асей! Они все делали для тебя!

– Ты это о чем? Что это такого особенного они для нас сделали?!? Это ты хотела забрать все, а жила на расстоянии. Думала, что папочка и мамочка – святые люди?!? Легко так говорить, когда приходишь в гости раз в месяц!

– Папа любил моих сыновей и хотел в соответствии с завещанием оставить им машину!

– Погоди-ка минутку! – мама очень старалась, чтобы голос звучал убедительно, не пискливо и не пронзительно, и едва не сорвалась. – Почему это вам? Ты и так забрала кругленькую сумму, так хочешь еще и машину? Имей в виду: я скорее сожгу ее, чем уступлю, не достанется она тебе! Хорошо меня слышишь? И не было никакого такого завещания! Не успели вы убедить отца, не написал он его, а значит – не хотел! Я не сомневаюсь: вы-то уже все бумаги проверили!

– Тебе и так досталась квартира!

– Что?!? Здесь часть моего дома – может быть, ты забыла? Дома, который оставил мне и моей дочке мой покойный муж!

– Ваш договор с родителями был, до какой-то степени, неправомерен, – это слово довело мать до гнева.

– А вы все хотите забрать, да?!? Это мой дом, слышишь? Мой! И тебе его не видать! Не получится это у тебя – поняла?

– Теперь, когда бедного папы больше нет, мы должны решить…

– «Бедного папы»! А что же ты ни разу не пригласила их к себе, если так любила? Бедного папу и твою любимую мамочку! – мамины глаза хищно поблескивали. – Что же ты не пригласила их к себе на день рождения, Новый год или на свадьбу сына? Боялась, что они испортят аппетит и репутацию дражайшему Коле?

Ната неожиданно вышла из себя и крикнула:

– Я приглашала! Я всегда приглашала! Они не хотели сами! Папе было тяжело ездить…

– Вот так и скажи! А как было тяжело с ними жить, ты даже не догадываешься об этом. Я заплатила за все сполна, это мой дом! А если ты считаешь что-то незаконным, то иди к адвокатам – ты уже дорогу туда знаешь. Ты иди, не забудь заявить о своих правах как самая отчаянно нуждающаяся в деньгах дочь.

– Очень жаль, – в черном платье в свете желтой лампы Ната выглядела совершенно больной, Асе было ее даже жаль, она не хотела, чтобы тетя вот так вот ушла и навсегда хлопнула дверью. – Мне очень жаль, что наша беседа приняла вот такой оборот. Я совсем не собиралась говорить с тобой о деньгах…

– О каких таких деньгах? О тех, что ты уже забрала с отцовской книжки?

– У нас и не было в мыслях посягать на эту квартиру. Я просто считаю, что часть наследства по праву должна была причитаться и мне.

Мамины глаза сверкнули:

– Нет! Никогда! Догадываюсь, куда вы клоните! Чтобы я уступила вам машину? Не знаю, что уж вам наговорил ваш адвокат. Вы с Колей наверняка наняли самого лучшего, но это мое! Вы не имеете к этому никакого отношения. А вот мать можете забирать. И ничего вы больше от меня не получите! Заберите и позаботьтесь о любимой мамочке. Послушайте, как она шаркает ногами, как бьет посуду, как жжет белье и забывает на печке суп – можете забирать ее вместе со своим Колей!

– Я обсудила это со своим адвокатом! Мама имеет право жить в своей квартире, – начала Ната. И тут мать разобрал смех:

– Ну все правильно! А как же иначе? Конечно, с адвокатом! Все именно к этому и сводится! «Со своим адвокатом», надо же! Иди побыстрее, консультируйся! – захохотала мать.

Ася ошеломленно смотрела на женщин, совсем не вслушиваясь в слова. Спасало ее только то, что она не запомнила всего, что они наговорили друг другу в тот ужасный день.

После их ухода три женщины некоторое время сидели молча. Бабушка перебирала в руке уголок выцветшего фартука и что-то бормотала себе под нос. Иногда Ася слышала что-то, напоминающее молитву, а чаще бабушка просто рассказывала о происходящем ушедшему мужу, по-прежнему называя его «дедушкой». Мама молча уставилась в экран телевизора, но Ася знала: когда она будет в состоянии говорить, обязательно начнет именно с этой темы. В глубине души она уже считала себя победительницей, уж дочке это было известно лучше всех. Упрямства и нежелания уступать ей хватало. Ася убрала со стола, вымыла тарелки, потом взяла с книжной полки книгу и села в кресло, делая вид, что читает. Через некоторое время раздался голос матери:

– Нужно было раньше сообразить и отправить к ним любимую мамочку! Хотят показать, как они любят родителей и готовы о них заботиться – пусть поживут с ней пару недель.

И снова воцарилось молчание. Ася прямо-таки видела, как мама прокручивает все это в голове, составляет новый план. Ей очень хотелось, чтобы она перестала раскручивать колесо своих мыслей, но прекрасно понимала: это уже никому не остановить. Асю охватил страх, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы удержаться и не заплакать. Ей нельзя было показывать свою чувствительность. Подобные вещи мама считала слабостью. Она, своенравная и неуравновешенная с раннего детства, не могла понять ни чувствительную дочь, ни спокойную уравновешенную сестру. Ася думала о том, как из гордости или упрямства две сестры превратились в совершенно чужих людей.

И еще Ася пыталась объяснить себе поведение старшего брата, но так и не смогла. Это он водил ее за руку в детский сад, сажал на шкаф в старом дедушкином доме, ожидая, пока она не попросит пощады, он брал с нее обещание не рассказывать своим родителям о том, что он курит. Он совсем недавно приходил советоваться с «теткой» касаемо своих сердечных дел. Ната не одобряла его избранницы – слишком проста и невыразительна. Сомнительная семья, пьющий отец, девушка плохо воспитана, ничем не интересуется – это неподходящая партия для ее сына-красавца. Мама, казалось Асе, поддерживала племянника именно по этой причине. Вопреки мнению сестры. И он летел к тетке – так он звал Люсю – за сочувствием и поддержкой. Ася его очень любила, восхищалась его целеустремленностью. Он любил море и заставил родителей принять его увлечение, Ася любовалась его красотой. Он был очень привлекательным молодым человеком, прекрасным рассказчиком, балагуром, он сводил с ума девушек своими манерами, модной одеждой и игрой на гитаре. Вспоминая об этом, Ася улыбнулась, и вдруг ее счастье выключилось так, будто погас свет в яркой освещенной комнате, и погрузил все в абсолютную темноту. Ругая себя за наивность, снова пытаясь разобраться в случившемся, она вдруг произнесла: «Неужели людей интересуют только деньги?». К счастью, мать этого не слышала, а с того самого вечера все у них пошло наперекосяк.

Бабушка стала какой-то отстраненной, глаза смотрели настороженно и пугливо. Маме стали приходить какие-то письма от дальней родни, она читала молча и никогда не комментировала, она не обращала на это никакого внимания. Было ясно, что ее мысли заняты чем-то другим, более значительным. А потом начались эти ежемесячные поездки на такси к Нате.

Бабушку ненужным бессловесным грузом высаживали у подъезда, на обочине суетился водитель, ставили рядом вещи – и прости-прощай на две недели, даже если вслед уезжающей машине неслись крики тети и ее сыновей. Что тогда они говорили, Ася не помнит, но общий смысл до нее, конечно же, доходил: подобной выходкой мама наносила вред безупречной репутации их семьи, выливала помои на чистую, обсаженную молодыми деревьями улицу. Коллеги мужа, проживающие по соседству, могли быть свидетелями этой семейной ссоры, а допустить подобное было никак нельзя. Что при этом чувствовала бабушка, никто не брал в расчет. Ее мама использовала как орудие мести. Бабушку молча высаживали. Мама с торжествующим видом, не обращая никакого внимания на несущуюся ей вслед брань, давала указания водителю и не смотрела на хлюпающую носом дочь.

Однажды, это Ася хранит в своей памяти как одно из самых постыдных детских воспоминаний, по пути домой ей стало плохо. Она едва успела предупредить мать, и водитель резко затормозил. Она побежала к дереву, выплеснула все, что ей мешало, и не глядя никому в глаза, вернулась в машину. Добродушный водитель протянул ей бутылку с водой, стал рассказывать что-то забавное и курьезное, чтобы отвлечь внимание юной пассажирки от случившегося. Потом, не получив отклика, ехал молча и вдумчиво, внимательно следя за дорогой, и наверняка переваривая все события, свидетелем которых он невольно оказался. Асе было очень стыдно.

Так продолжалось пару лет, пока Ася, через год после окончания школы не выпорхнула замуж и не уехала с мужем по распределению. Завертелась, закрутилась новая жизнь, вдалеке от родного дома. Ася чувствовала себя повзрослевшей, сама вела дом, готовила еду, ожидая мужа по вечерам. Она перевелась на заочное отделение и приезжала домой два раза в год. Отправляя по почте контрольные и курсовые работы, она нервничала, звонила на кафедру, узнавая, дошли ли они вовремя. Им с мужем пришлось отыскивать библиотеки со специальной литературой на русском языке – все это отнимало так много сил и времени!

Бабушка к этому моменту плохо слышала, и Ася, проводя вечера на переговорных пунктах, в ожидании соединения, пыталась расслышать каждое слово. Говорила она в основном только с мамой и о главных вещах, а бабушке передавала приветы. Тема семейных раздоров отступила для Асеньки на второй план. Она наслаждалась молодой семейной жизнью, осваивалась в новом регионе, ходила гулять к морю и, поначалу нервничая, она со временем освоилась и даже стала принимать дома гостей. Все ей было в радость. Муж ее очень любил, а она старалась всеми силами создать в доме уют, помня тетины советы. «Домашний уют – одно из сокровищ мира. Он воспитывает вкус, согревает даже на расстоянии. Так же, как и запах домашней выпечки. Дом – это мы сами», – любила говорить она. Ася это хорошо запомнила. У мужа в семье подобных ссор не было, хотя члены той семьи особо теплых чувств друг к другу не испытывали, и Ася стыдилась говорить с ним о семейных проблемах.

Иногда, вспоминая историю со свадьбой, она испытывала неловкость, винила себя. Новая жизнь наступила так быстро и внезапно, что она считала себя предательницей. Неприлично было быть такой счастливой!

Они гуляли с мужем по песчаному пляжу, мечтали о детях, он рассказывал о новостях на работе, о планах на ближайшие выходные, предлагал сходить на новый фильм, а Ася о том, что ее волнует, говорить стеснялась, о сокровенном замалчивала. Он тоже вспоминал о своей семье неохотно, и она его понимала. Спустившись с дощатого причала к воде, они шли дальше, дыша морским воздухом, одинокие в своих семьях и неведомо как соединенные в новую ячейку общества. Тут теперь находилось их убежище, их берег, их море. Все остальные, оказавшиеся тут, прохожие и случайные встречные ими знакомые, казались пришельцами из другого мира и чужаками. Они жили в ожидании счастья, хотя и так были очень счастливы, а о семье Ася старалась не думать. Ничего, кроме самомучительства, не получалось. Она уже не старалась понять, отыскать смысл, найти виновников – нужно было жить дальше, ведь ее вины в том, что происходило и произошло задолго до ее рождения, уж точно не было никакой. Мысль о братьях доставляла боль; вспоминая о Нате, она становилась задумчивой. Однажды, перекрикивая соседей на переговорном пункте, она спросила маму о тете и ее семье – та огрызнулась, потеряла выдержку, напомнила, что они для нее не существуют. И Ася пожалела, устыдилась своей чувствительности, и больше подобные разговоры не заводила.

На свадьбу дочери мама родных не пригласила и запретила даже упоминать. Тетя все же каким-то образом узнала о намечающемся событии, навещая бабушку в мамино отсутствие, и передала Асе конвертик. В нем лежала хорошая для тех лет сумма: «от всех нас». Вопрос «а ты хочешь, чтобы я пришла на свадьбу?» очень ранил. Эта пытка, эта копившаяся ненависть между сестрами, та самая, что они собирали по крупицам, напрасно, несправедливо лишила Асю полного счастья. Оно заключалось в том, чтобы все близкие и родные ей люди должны были быть в день свадьбы с ней рядом. Все они радовались бы вместе с ней, гордились ею, желали молодой семье счастья, но мама не позволила, а тетя, заранее зная ответ, стала ее испытывать. Ася, конечно, сказала «да», но в этом ее замешательстве, в минутном сомнении, тетя увидела то, что ожидала увидеть. Асе казалось, что она спросила нарочно, чтобы устыдить ее и маму одновременно. Тетины глаза смотрели холодно, беспощадно. Она ожесточилась от всех этих укусов и причислила Асю к сестре. Они теперь выступали для нее одним фронтом, шли в комплекте, стояли плечом к плечу – так же, как Ната с ее мужем и взрослыми сыновьями. В этом вопросе была демонстрация, а Асе хотелось, чтобы тетя увидела все настоящее, истинное, почувствовала Асины мучения, но этого не произошло. Ответу племянницы она не поверила, но, не желая обострять разговор, смирилась с услышанным и ушла в бабушкину комнату. Ася испытала тогда кошмарные ощущения, все кругом закачалось, земля ушла из-под ног. Ее обвинили, хотя не было на это никаких причин. Разве неясно, кто в этом деле принимает решение?!? Со временем, закружившись в вихре новых забот, Ася успокоилась, забылась, но в глубине души, вспоминая об этом конверте, который она сразу же отдала маме (а та его приняла без всяких сомнений), терзалась загадкой: «Зачем тетя об этом спросила? Почему, по какому такому праву, объединила их с мамой в единый лагерь, хотя знала, чувствовала, как Ася ее любит?».

На свадьбу они, конечно, не пришли. Мама не пригласила даже бабушку. Сочла, что она будет лишней – старушка плохо слышала, по-прежнему носила любимые с юности платья, прикрытые дома фартуком. Красивых напутственных слов молодым сказать бы не смогла, зато легко бы пронесла кусок мимо рта, и ее оставили дома. «Слушайся во всем мужа», – только это, вероятно, самое главное напутствие дала ей бабушка Дуся перед свадьбой.