Кстати, если говорить о мишени, то, прежде чем начать соревнование, следовало подыскать что-то на неё походящее. Ничего такого на стенах подворья не висело, красок, чтобы малевать что‑нибудь толковое, не было, а на моё предложение создать иллюзию я получил ответ, что жулить тогда буду. И поэтому, когда Засланец показал большое округлое деревянное блюдо приличной толщины, выбор остановился именно на нём. В принципе оно действительно подходило идеально. Непонятно было только как и куда его крепить.
– Морьяр, я всё. Выучила! – вприпрыжку меж тем спустилась Элдри. – Можно мне теперь со всеми посидеть?
Светлые недлинные волосы девочки, привычно заплетённые Марви в две косички, задорно топорщились в разные стороны. Штаны, купленные на вырост, были подвёрнуты до колена и придавали шкодливый вид. Да и глаза озорно сверкали. Я чувствовал, что ребёнку хочется повеселиться, но мне мгновенно представилось какой Элдри может устроить бедлам.
– Нет, возвращайся наверх. Я тут быстренько проиграю, поднимусь и проверю урок. А вот потом…
– Да будет тебе, – положила свою руку мне на плечо Марви. – Я как раз могу поучить её нож в руке держать. Уделать всех вас мне всё равно не разрешают.
– Ага! – вдруг радостно воскликнул Данрад. – Иди-ка сюда, Малая.
Элдри, широко улыбаясь, беззаботно подошла к вожаку, и он, всучив ей в руки блюдо, поставил девочку на табурет.
– Руки подними. Вот. Вот так. И держи крепко.
– А что? Зачем?
У меня всё внутри похолодело, а Данрад преспокойно отошёл на несколько шагов назад и сделал вид, что прицеливается, хотя никакого ножа у него в руке не было. При этом я понимал, что он меня просто-напросто провоцирует. Была в нём такая поганая черта – время от времени кому-либо из своих морду бить, раз чужих под боком не находилось.
– Не вздумай, – вдруг услышал я тихий шёпот Марви у уха и ощутил предупреждающий укол лезвия возле поясницы.
Я осторожно повернулся к пьяной женщине лицом. Мои глаза говорили только одно: «Но он же…».
– Её не заденут. Ты мне веришь?
Странно, но я поверил.
– Мы будем ножички кидать, а ты, Малая, мишень подержишь.
– Морьяр? – испуганно посмотрела на меня моя девочка в поисках защиты, но я только утвердительно кивнул головой, а после, на миг недовольно поджимая губы, холодно приказал:
– Стой ровно. Не дёргайся.
Остальные члены Стаи беспокойно переглянулись между собой. Желание посоревноваться у всех как-то разом пропало, но Данраду на это было наплевать. Он, определив, откуда следовало метать ножи, подозвал первого из нас.
– Матёрый, ты начнёшь.
Браст нервно облизнул губы, но встал к черте. Примерялся к броску он недолго. Плавно вытянул руку и…
– Да ты гонишь! – притворно воскликнул он, округляя глаза. Его нож воткнулся в стену в сантиметрах сорока над блюдом, удерживаемым Элдри.
– Пшёл вон! – недовольно пнул его ногой по ягодицам Данрад. – Ещё кто так накосячит на своей холстине расстелю… Данко!
– Не, пасую, – посмел отказаться лучник и широко разулыбался. – Я на такие игры, сам знаешь, не подписываюсь. Вот если, мать его, из лука пострелять, тогда да. Хошь стрелку выпущу? Мне разрывные, сука, подогнали. Вмиг это блюдо разнесут!
– Шептун!
Этот бы рисковать своей шкурой не стал. Так и вышло. Он встал на позицию, стараясь удержаться на шатающихся ногах, икнул и…
– О! Мазяво попал! – довольно похлопал его по плечу Данрад.
Элдри, которая от силы удара едва удержалась на табурете, опустила блюдо и испуганно всхлипнула. Шептун тут же подошёл к ней, вытащил свой нож из дерева и, виновато потрепав девочку по волосам, ушёл к стойке, где, прижимая руку к сердцу, замер хозяин подворья. Шептун намеревался напиться до беспамятства и не повторять свой подвиг.
– А теперь давайте-ка кто из новеньких, – решил Данрад и ткнул пальцем. – Ты вот, сука, давай.
Этот парень не вызывал у меня тёплых эмоций. Борко был обычным головорезом, любящим потрошить любого ему на глаза попавшегося. В нашем деле наёмников без таких безумцев никак, но его жажда увечить людей и смотреть умирающим в глаза отталкивала. Моё тело поневоле напряглось, когда он подошёл к черте.
Треклятье, как бы я хотел вновь уметь ставить щит от физического урона!
Несмотря на собственную неспособность сотворить такое заклинание, я всё равно попытался уплотнить воздух перед Элдри. Девочка это почувствовала и внимательно поглядела на меня серьёзным взглядом. Мне сразу стало крайне неуютно, что по-другому я никак не вмешиваюсь в происходящее с ней.
– Марви, я так не могу…
– Стой ровно, – шикнула она на меня. – Ты мне иначе загораживаешь обзор.
Поневоле я опустил взгляд и увидел, что женщина сжимает в руке нож. Вот на чём, оказывается, основывалась её уверенность, что с Элдри всё будет в порядке! Она намеревалась в случае чего сбить неверно летящее лезвие в воздухе.
Великая Тьма! Как хорошо. Не понадобилось.
– Странник. Давай теперь ты.
Вот и всё облегчение.
Я с кислой миной подошёл к черте, пытаясь поудобнее устроить во вспотевшей ладони рукоять. Безрезультатно.
– Да не томи уже! – прикрикнул на меня Данрад. – Метай давай!
Я постарался прицелиться и… нет. Не смог выпустить нож из руки.
– Метай же, скотина!
– Я не скотина, – неожиданно для самого себя я резко повернулся к Данраду лицом и процедил. – Я не скотина, а человек.
– Люди, – приблизился он ко мне так, что едва не коснулся своим носом моего, – баб на сносях не убивают.
– Эй, глядите! Дождь кончился! – не дав мне ответить, воскликнул Лис и громко засмеялся.
Смех у этого мужчины лет тридцати был звонким, как у юнца. Сам он тоже выглядел моложаво, пока не щурился. Но щурился он часто. Кроме того, он был немыслимо рыж аж до красного оттенка волос, строен и ловко махал саблей да вертел глефой. Из всех, кто присоединился к нам после победы над драконом, он единственный был мне действительно по душе.
– Да ну нах?
– Где?!
Все, напрочь забыв про соревнование, скопом ринулись к окнам и радостно загалдели. Элдри, положив поднос на пол, помчалась вслед за ними. Она уже перестала бояться и ликовала, подчиняясь всеобщему веселью. Только Данрад по-прежнему стоял и угрюмо пялился на меня. Наконец, чтобы не привлекать внимания остальных, он негромко произнёс:
– Мне плевать кто ты и откуда. Не хочешь – не говори. Заставлять не стану. Но почему ты, нелюдь каких поискать, за эту девку горой стоишь, я знать хочу.
– Наверно, да. Нелюдь, – подумав, признался я и, без страха глядя вожаку глаза в глаза, сказал: – Я не столько человек, сколько зверь. А звери мудрее людей. Они своих не трогают.
– Она же не дочь тебе. Меня, ядрёна вошь, не обманешь. Она тебе чужая.
Данраду на мой взгляд было откровенно наплевать. Здесь он был хозяин. А я так, на рожон лез просто. А потому говорил он с лёгкой усмешкой.
– Она всё равно моя, – с непоколебимой упёртостью продолжал я смотреть в мудрые, но холодные глаза вожака. – И можешь расстелить меня на своей холстине, но больше так распоряжаться ею я не позволю.
– Вот как заговорил? – демонстративно почесал подбородок Данрад, а затем задумчиво прищурил глаза и, подойдя к стойке, взял пиво. После чего, сделав большой глоток, принялся преспокойно созерцать убранство подворья, как если бы эпизода с ножами никогда не происходило вовсе.
– Так что, это всё? – в недоверии удивился я.
– Я тоже зверь. А ты сам сказал, звери своих не трогают.
***
После выходки Данрада мне стало на редкость тягостно, а потому, когда на другой день после плотного завтрака мы наконец-то выехали из Колымяг, я плёлся в конце отряда. Несмотря на выглянувшее ясное солнце (подошедшее бы климату жаркого Ингшварда) лошади привычно месили под ногами старканскую грязь. Тракт основательно размыло. Возможно, к вечеру стало бы суше, но сейчас местами приходилось спешиваться и волочить за узду коней в обход через густой лес, где благодаря переплетению корней земля не так хлябала. Но даже такой путь был лучше, чем сидение на опостылевшем подворье. Может кто-то и предпочитал домашний уют, но привязанность к дому завсегда убивала великие дела. А я любил события. И дома у меня не было. Так что единственное, что изводило, так это ощущение, что я вдруг стал лишним в Стае.
Как ни странно, но среди этих полудиких людей мне было хорошо. Их не смущало то, что не принял бы во мне ни мастер Гастон, ни подобные ему чинные горожане или селяне. Мне нравился властный кулак Данрада. Служа Тьме, я привык к правилам и кровожадным наказаниям за несоблюдение оных. Его манера вести себя была мне понятнее и приятнее, нежели вежливые порицания. Кроме того, я был нужным и важным звеном. Можно сказать, руководил целым направлением. И частые задания да передряги давали мне возможность как вовсю проявить себя, так и заниматься саморазвитием. Причём как магическим, так и стратегическим, и физическим. Я учился. Я совершенствовался. Я приобрёл уйму навыков и был откровенно доволен сложившейся жизнью.
… Пока Данрад всё не испортил.
До этого он на Элдри практически не обращал внимания. Она выполняла для него мелкие поручения и только. Большей частью он делал вид, что девочки не существует на этом свете, а тут…
– Морьяр, ты чего такой грустный?
Я посмотрел в ясные детские глазёнки. У меня как-то получалось оберегать Элдри от созерцания смерти. Либо я давал ей задание приглядывать за лошадьми, либо ещё что‑то выдумывал, чтобы удержать её подальше от истинных событий. Это было сложно, но я помнил, как она закрывала глаза во время нашего путешествия в Юрвенлэнд, когда мне приходилось убивать. И мне не хотелось переучивать девочку вести себя иначе.
Быть может тогда бы ей стала доступна обычная человеческая жизнь? К чему ей такая, как у меня? Жизнь нелюдя.
– Задумался просто.
Девочка тут же поинтересовалась:
– Хочешь сладенького?
– Откуда у тебя? Стащила?
– Нет.
Элдри хитро улыбнулась и сорвала крупную красную головку клевера, благо мы как раз шли пешком. Затем она вытащила из неё, сложив в щепотку пальцы, несколько соцветий и протянула их мне.
– Попробуй. Надо в себя воздух вогнать, и на языке будет сладко.
– Вдохнуть.
– Вдохнуть, – исправилась она.
Я скептически принял «угощение», но проделал, как мне было сказано. Приложил более светлой частью к губам и…
– Действительно сладко, – согласился я. – Это нектар. Из него пчёлы потом мёд делают.
На самом деле сладости было кот наплакал. Крошечная крупинка сахара оставила бы и то больше послевкусия. Но мой непривередливый ребёнок всё равно радовался.
– Откуда ты этому научилась?
– Шептун показал. А Данко научил меня кислые хавáлочки делать.
Я попытался самостоятельно разгадать до какого же именно экстравагантного блюда мог додуматься наш брюзга-лучник, но так и не смог. И поэтому спросил:
– А хавалочки это что?
– Веточки. Мы их от коры очищали и в муравейник втыкали. Они потом кислыми делались… Ты что? Не знал такого?
– Я знаю, что вы покрывали муравьиной кислотой обычные прутики, а потому называть их следует не иначе как палочками. Палочками, а не хавалочками. Поняла?
На моё замечание девочка не отреагировала. Только горделиво захихикала и выкрикнула впереди шагающему «шеф-повару».
– Данко, а Морьяр не знал, что муравьи писаются! Он не знает, как собирать кислинку!
Ехидный взгляд лучника изменился едва столкнулся с мрачным моим, весящим не менее тонны. Однако он всё равно предовольно заметил.
– О, вот я кой в чё про тебя, сука, и въехал. Ни хера ты не деревенский пацан. Наши‑то они едва ходить начинают, уже всё про муравеев знают.
– У меня было другое детство.
А, быть может, его у меня и не было. Я ведь даже не играл в деревянные фигурки как Элдри. Мне такое элементарно не приходило в голову. Я просто ставил их на полочку и подолгу смотрел, любуясь. Меня учили колдовать, а не веселиться. Единственное, что можно было посчитать за развлечения в Чёрной Обители, так это физические уроки да регулярные олимпиады, устраиваемые мэтрами для учащихся. Ну, или тайное наблюдение за зачётом по иллюзиям. Я не знал, что можно высасывать сок из головок клевера, не знал, как делать кислые палочки, меня никто не брал на рыбалку… Может всё же посидеть с удочкой, когда Сорока снова позовёт Элдри ловить рыбу? Может попробовать?
– Цыц! – вдруг шикнул в нашу сторону Шептун и взглядом указал на Данрада, поднятием руки призывающего к тишине.
Все замолкли. Некоторые, как и я, даже положили ладони на морды лошадей, чтобы те не вздумали испортить всё ржанием. Элдри с интересом закрутила головкой. Наверное, она ещё не слышала, как мирные звуки природы: жужжание жука, щебет пичужек, шелест ветра меж листьев, наполнили иные напевы. Слух у девочки был значительно хуже моего. У меня же получалось воспринять не только далёкое девичье пение, но даже различить в нём отдельные слова.
– Бабы, – прочитал я по губам, повернувшегося к нам довольного Данрада.
В селениях Стая обычно не лютовала. Было не с руки, чтобы за нами снарядили стражников, как за какими-то бандюгами. Мы гордо величали себя наёмниками, а не разбойным людом. И действительно за деньги выполняли поручения различного характера. Правда, не гнушались браться за многие дела, считающимися постыдными и мерзкими, но на людях мы вели себя как можно примернее. В городах, чтобы избежать пьяной резни, зачастую снимали себе весь дом и за хорошую плату, а не тёрлись на постоялых дворах. Как положено нанимали шлюх, не хватали девок на улице, блюли законы. В деревнях вот было сложнее. Хозяева там к жилищам относились иначе. Редко кто уступал хату, к которой прилегал столь любимый свинарник. Да и тесно в этих клетушках для нашего отряда было. А найти гулящую женщину и вовсе непросто. Но такие места мы покидали быстро, а, выходя на большак, Данраду на общечеловеческие правила становилось плевать ещё больше, чем ранее. Не в первой, завидев на дороге одинокую ладную красотку, мы не проезжали мимо. А тут ещё и Стая всерьёз истосковалась по женскому обществу. Марви постоянно меняла любовников, но она-то была одна. И она-то была своя. В Колымягах же даже старые бабки от нас лица платками прикрывали и смотрели исключительно на землю. Молодух так и вовсе словно попрятали. А в этой дыре мы просидели аж пять дней. И до этого почти две недели по болотам шастали, головы кикиморам обстригая… Хорошо хоть королевскому ловчему сдать успели, а то бы совсем сгнили деньги!
Дальше мы пошли тише некуда. И быстро. Наконец и вовсе оставили лошадей. Данрад указал на пятерых человек, включая меня. Понуро я подчинился и проскользнул следом за вожаком. Я давно научился ходить по лесу так, чтобы не шуметь как прежде. Но мои предосторожности не потребовались. Четыре девчонки преследующих их мужчин не заметили бы.
Всем им было около пятнадцати, кроме одной на пару-тройку лет помладше. Они беззаботно веселились, идя вдоль едва различимой просеки. Пели, хохотали, да порой находили какай-либо гриб побольше, а после хвастливо показывали его друг дружке, прежде чем положить в корзину. В Старкании селянки одевались иначе, чем в Амейрисе. Не носили они утягивающих талию платьев, рубахи обязаны были плотно закрывать шею, а ноги завсегда скрывались одеждой ниже щиколоток. Но эти девушки не думали, что их кто-то видит. Они высоко приподнимали чёрные от грязи подолы широких сарафанов, подпоясанных расшитыми поясами. Заголили для удобства бледные икры и колени. Резво и ловко, как козочки, в своих грубых лаптях перепрыгивали через лужи.
… И чего они в лес-то попёрлись, когда ничего ещё не просохло? Да ещё и так далеко от ближайшего села. Неужто голод зазвал? Да не, вроде не худые, да и одеты исправно. Не похожи на совсем уж голодранок.
Данрад знаками дал понять, что заходить стоит с разных сторон. Мы встали на позиции, а затем светловолосый Борко вышел как раз перед жертвами.
– Эй, девушки-красавицы, дорогу подскажете? Совсем заплутал.
Говорил он мягко, да и легонечко улыбался, как будто смущённо. Однако девчонки не попались на крючок, а взвизгнули и попытались дать дёру. Но мы их караулили. Трёх удалось схватить сразу, крепко зажимая рты, а одна вот рыжеволосая, та, что повыше прочих, сумела проскользнуть мимо.
– Данко, стреляй! – сразу приказал Данрад.
Такая дурёха могла наделать много шума, прибежав домой. Гоняться же за ней много чести. Но, сам того не ожидая, я выбежал на траекторию стрелы и, вытягивая руки так, что запястья оказались скрещены, создал магический заслон. Рыжеволосая на бегу уткнулась в нечто невидимое упругое и, рухнув на колени, начала испуганно ощупывать рукой податливый воздух. От столкновения моё хилое волшебство уже развеялось.
– Ага. Молодца, Странник! – мимоходом похвалил меня Лис и, всучивая удерживать скрученную им девчонку, погнался за беглянкой. Его длинные ноги быстро перепрыгивали через заросли черничника. Убежать у рыжеволосой больше не было шансов.
Глава 11
– Хороша добыча, – поглаживая свои аккуратные усы, сказал Браст, лаская сальным взглядом самую молоденькую из пленниц.
Но мне до его восхищения дела не было. Я быстрым шагом подошёл к Элдри, взял её за руку и настойчиво потянул в сторону.
– Пошли, погуляем.
– Но я уже нагулялась! – начала было упираться она. – И что это за девочки? Я хочу тоже посмотреть на них.
– Нечего на них смотреть, – буркнул я и поймал жирного комара, нагло намеревающегося усесться на нос Элдри.
– Погоди, – вдруг остановила меня Марви. – Давай я с ней схожу грибы пособирать? Мне‑то тут действительно будет скучно, а тебе стоило бы остаться.
– Ни к чему мне это. Прогуляюсь.
– Серьёзно? – скептически приподняла брови женщина. – С тех пор, как мы с тобой пошалили, прошли месяцы. И за это время я не видела, чтобы ты хоть раз так развлёкся. К чему такому чувственному парню хоронить себя заживо?
– Ну…
– Тем более ты добытчик, ты и первый, – наставительно перебила она меня. – Так что дай знак, когда возвращаться, а мы пошли.
Марви настойчиво выхватила руку Элдри из моей и, начав рассказывать сказку, повела ребёнка вглубь леса. Я смотрел им вслед. Словно почувствовав мой взгляд, девочка на ходу обернулась и весело помахала рукой. В ответ я улыбнулся и, пятясь, сделал несколько шагов назад, прежде чем отвернулся от неё и сосредоточился на делах в лагере. Оказывается, пока мы прощались, ребята уже пришли к соглашению, что не стоит уходить от большака ещё дальше, и так лес кругом, а потому принялись по жребию делить девиц. И несмотря на то, что я остался, в очерёдность я не влез. Всё-таки это я только выглядел на возраст меньше двадцати лет. На самом деле мною было прожито что-то около двух-трёх веков, и во мне не было уже той горячности юнца, что могла быть.
Округлости женского тела по-прежнему вызывали во мне желание, однако ещё со времён Чёрной Обители я прекрасно понял, что настоящее удовольствие приносит не всякая близость. Изнасилование казалось мне даже мерзостнее, чем купленная шлюха. В нём не могло возникнуть того чарующего ощущения единства, что я так хотел ощущать.
Да и, если честно, лучший секс это когда женщина тебя соблазняет. А никак не наоборот. Тем более силой.
Пока я вяло размышлял над этим, Борко подошёл к темноглазой девчушке, стоящей на коленях. Она смотрела на него заплаканными глазами и из-за мешающего кляпа жалобно мычала, а не умоляла отпустить её. Парень присел на корточки рядом, провёл пальцами по скуле девчонки, а затем неожиданно ударил малявку по лицу так, как только мужиков бьют. После чего встал и потащил её за косу за собой. Но далеко отходить не стал. Сквозь пару ветвистых елей был виден повалившийся ствол мощной липы. На него Борко и кинул девушку. Он уверенно задрал ей подол, закрыл сарафаном голову и после, звонко шлёпнув добычу по заду, принялся за дело.
Я с отвращением отвернулся и поймал взгляд морщащегося Сороки. Он тоже наблюдал за Борко, и ему тоже не понравилась его беззастенчивость. Уж мог бы отойти ещё на несколько метров дальше. Стерпелось бы.
Браст выкупил у Лиса очередь на понравившуюся ему малолетку. После чего с ласковыми уговорами заставил её чуть ли не до дна выпить содержимое своей фляги. В Старкании у женщин низких сословий не принято было употреблять алкоголь. Это считалось привилегией мужчин. Так что та быстро осоловела и почти ничего не поняла, когда Браст, попутно распутывая ей косы, потянул за собой. Он шептал ей какие-то глупости, вроде того, что отведёт домой, если она будет себя вести тихо и станет во всём его слушаться.
Данрад вот выбрал себе ту самую шуструю рыжеволосую. Она оказалась красивой, но бойкой девицей. Извивалась и рыпалась как могла. Колотила ногами. Рычала. Несмотря на связанные руки сумела глубоко царапнуть нашего вожака по лицу до крови… Но где ей было против такого громилы тягаться? Данрад перекинул её через шею, как волк уносит овцу, и утащил вглубь леса. И долго не возвращался. А когда пришёл, то принёс девчонку на руках. Она была вся в крови и без сознания.
Завидев, что я отвлёкся от созерцания своего многогранника и поглядел на него, Данрад уверенно подошёл ко мне, чтобы бросить под ноги свою ношу. Девица слабо застонала, открывая немного порванный рот, в котором теперь не доставало нескольких зубов. Но в себя так и не пришла.
– Займись-ка ей.
– Мне пока ингредиентов из людей не надо.
– Нет, подлатай. С собой покатаю.
«Катал с собой» Данрад девок крайне нечасто и не подолгу. Рыжеволосая стала бы четвёртой такой на моей памяти. И ничем хорошим это ей не светило. Пусть вожак через дня два-четыре таких девушек отпускал, а не убивал, но от прежней красоты в них никогда ничего не оставалось. Я даже с неким сочувствием всмотрелся в личико с нежной, ещё по‑детски гладкой кожей, и вскользь подумал, что надо было дать Данко подстрелить девочку. После чего зевнул, провёл ладонями над юным телом и привычно приступил к ненавистному для себя целительству. И, пока я им занимался, все, кто хотел, уже насытились женским обществом. Так что пойманным девчонкам по-быстрому перерезали шеи да прикопали неглубоко. Я сразу подал сигнал Марви возвращаться – запустил в воздух три ярких магических огонька.
К приходу Элдри уже ничто не напоминало о недавно царившем здесь зверстве. Небо как небо. Лес как лес. Браст и Лис весело шутили меж собой. Сорока сидел на своём коне, откидываясь в седле так, чтобы было удобно загорать. Борко, совсем недавно расчленяющий человеческие тела дабы не копать обширную ямину, спокойно стругал палочку. Рыжеволосая, которую заставили надеть не заляпанный кровью сарафан младшей из подружек, сидела, понуро опустив голову на колени, но молчала. Я проверял подпругу коня.
– Морьяр! – восторженно запищала Элдри, поднимая ввысь очень знакомую корзинку. Я узнал её по завязанной бантом ленточке. – Смотри, что мы с Марви нашли! Кто-то аж четыре корзины грибов бросил, а мы всё добро в одну собрали. Вечером сварим.
– Угу, – недовольно буркнул я, а Данрад спросил, пристально глядя на Марви.
– Остальные корзины куда дели?
– Я хотела сломать, но они прочные, зараза. А Малая справилась. Сожгла.
– Лады. Поехали тогда.
Он до синяков крепко ухватил за локоть рыжеволосую. Девица сверкнула гневным взглядом, дёрнулась было в сторону, но вожак пальцами сжал ей сзади шею. Сильно. После чего, когда стало понятно, что до поры до времени кое-кто присмирел, устроил девушку перед собой на коне. Я же подсадил Элдри на её лошадку. В прошлом месяце ко мне наконец-то пришло понимание как надоело трястись с ней в одном седле, когда на двух кобылах больше имущества увезти можно.
– Ну как? Права я была? – пока я занимался Элдри, Марви уже вскарабкалась на своего каурого жеребчика и подъехала ко мне с весёлой улыбкой на губах. – Раз снял напряжение, не будешь больше с такой серьёзной рожей ходить?
Я даже не попробовал улыбнуться ей в ответ.
***
К Нинэлле, так звали рыжеволосую девушку, я Элдри благоразумно не подпускал, хотя она вовсю рвалась поговорить с новичком в нашем отряде. А меж тем сам я этой селянкой пресытился так, что уже мечтал по-тихому перерезать ей горло.
Прежде всего причиной моей неприязни к Нинэлле послужило неуёмное любопытство Элдри. Я не знал, как его унять, на него не отвечая. В моей голове стоял строгий запрет на объяснение восьмилетней девочке некоторых истин. Возможно, это были последствия некогда прочитанной в Юдоле книги по этикету и въевшегося в память заверения Эветты, что на подобные темы разговаривать крайне неприлично. Но, скорее всего, я ясно предвидел, что новое знание углубит и расширит детские расспросы, которые и без того становились всё настойчивее. А я считал себя не тем человеком, который может в достойной форме преподнести знание, как должны складываться отношения между мужчиной и женщиной. Великая Тьма, я сам же в этом ничего не понимал! Имел только общее представление, основанное на чувствах, испытываемых мною в тринадцать лет в черницком трактире.
… А тут ещё и такие примеры с Нинэлле перед самым носом!
Во-вторых, ехали мы по большаку уже четвёртый день, и каждый день происходило одно и тоже. Когда на дневной стоянке, когда ночью Данрад выкрикивал моё имя. После чего я, тяжело вздыхая, шёл целительствовать. Это ведь только кажется, что маг взмахнул рукой и произошло волшебство Нет. На деле иногда легче целину пахать, чем «так» рукой взмахивать. А последствий внимания вожака Стаи на Нинэлле всё прибавлялось. Она смотрела на мир как загнанный в угол перепуганный зверёк. Сил на сопротивление в ней почти не осталось. Но и не противиться она не могла. Как не мог и я вернуть ей, например, отрезанные пальцы ног. С вожделением мне виделось избавление от моей новой занудной обязанности лишь в приближающемся Ковальграде. До него оставался всего один перегон, который мы решили начать с рассветом, и я искренне рассчитывал, что Данрад или как‑нибудь избавится от своей игрушки за ночь, или хотя бы на другой день продаст её на нелегальном невольничьем рынке. Город был достаточно крупным, чтобы там нашлись барыги человеческими телами.
– Морьяр, а почему Холща постоянно Нинэлле бьёт? – с искренним детским непониманием уставилась на меня Элдри, пока Стая обустраивала лагерь. – Она плохая разве? И почему он её постоянно куда-то уводит?
– Она не плохая, но она плохо учит уроки. Так что давай, рассказывай то, что ты учила позавчера. Может, тебя тоже нужно наказать розгами.
– Но это было позавчера!
– Это не говорит о том, что ты не должна помнить пройденный материал.
Элдри насупилась, надулась и попыталась скрыться.
– А можно я сначала помогу Шептуну с ужином?
– Хорошо. Иди.
Девочка довольно, пока я не передумал, убежала кухарничать. Я не менее довольно усмехнулся ей вослед.
– Влюбился он, что ли? – донёсся до меня тихий шёпот Марви, тоже наблюдающей, как в свете вечерней зари Данрад пинками подталкивает передвигающуюся на четвереньках Нинэлле в рощицу. Шептала женщина Сороке, но слух у меня был отменный. Я всё слышал. И даже ответ разобрал.
– Шути больше. Ему просто нравится ломать людей. Он ведь и всех нас за душу цепко держит.
Будь мы в каком-либо другом мире, я бы наверняка услышал и завершающую речь фразу: «Сущий дьявол!».
И что делать с этим дьяволом я пока не знал. События с Нинэлле криво наложились на воспоминания о том, как Данрад сделал Элдри мишенью себе на потеху. Я всерьёз задался вопросом место ли мне среди этих людей… Треклятье, в конце будущей зимы будет три года, как я в Стае, а я только-таки созрел до таких мыслей!
– Странник! Оглох, что ли?!
За мыслями и от усталости я задремал сидя. За это время солнце значительно приблизилось к горизонту, Данрад уже вернулся и даже настойчиво звал меня к себе.
… Хоть бы на этот раз труп закапывать! Судьба, ну пожалуйста!
– Да? Чего надо?
– Эта блядь вон в той стороне валяется под приметной берёзой. Прямо иди и не пропустишь. Займись ей. Как очухается, ко мне суку веди.
Наверное, в моих глазах загорелся очень нехороший огонёк возмущения. Заниматься очередной тяжёлой работой, за которую мне никто не заплатит, я не хотел, и Данрад отчётливо понимал это, так как криво усмехнулся, скрещивая руки на груди, и после язвительно сообщил.
– А ты думаешь мне с твоей девкой легко? Вечно оглядываюсь, не стоит ли за спиной, когда ссу.
– Я за своей сам слежу.
– Но, ядрёна вошь, кормлю её я. И лошадь ей справил из общака тоже я, мать твою. Так что иди теперь, лечи мою бабу. Или что? Тебе, сука, можно при себе девку иметь, а я себя ущемлять должен?
Я послушно пошёл искать Нинэлле, хотя мог много чего сказать Данраду в ответ. Хотя бы то, что Элдри своё скромное содержание с лихвой отрабатывает. И по лагерю помогает, и лечит она лучше меня. Значительно.
… Не, ну чего он так взъелся-то?! Да ещё ни с того ни с сего!
И скажу по чести, этот вопрос не оставлял меня до самого Ковальграда.
***
После кратенького приватного объяснения с Данрадом, произошедшего на последней стоянке перед въездом в город, я прекрасно понимал, что Нинэлле останется в Стае надолго. Но мой любимый вожак решил ещё и добить меня, когда поставил девицу заниматься хозяйством по арендованному им дому и, глядя как она отрешённо чистит котелок в углу кухни, довольно похлопал сидящего рядом меня по плечу да воодушевлённо заключил.
– Хорошо-то как! Чего только раньше всё сами делали? Пожалуй, сука, мы каждому из нас по бабе справим и будем по трактам словно жируны3 ходить. То-то заживём!
Я скосил на него крайне неприязненный взгляд и отодвинулся подальше. Но тут, как на зло, на кухню вбежала Элдри, которой я ранее поручил штопать мою рубаху. Эту самую рубаху, из которой торчала игла с ниткой, она и держала в руках.
– Морьяр, а там на спине ещё одна дырка, про которую ты не говорил. Править?
– Конечно. Штопай иди!
– Вот-вот. Я ж говорю. То-то заживём! – словно в тосте поднимая кружку, в которой на этот раз была просто вода, радостно сообщил Данрад и, отпив, принялся набивать свою трубку.
Пока он не начал курить, я ушёл с кухни, хотя, наверное, стоило бы остаться и напрямую спросить, чего от меня так настойчиво желают добиться.
– Ты что хмурый такой? – тут же спросил меня Сорока. – Мрачнее склепа выглядишь.
– Да-а, – протянул я и, подумав, подсел к приятелю.
Сорока был назначен караульным. Он расположился возле окна, выходящего на улицу. Ставни были открыты настежь. Рамки, в которых обычно располагались слюдяные пластины или стёкла, по-летнему оказались пусты. На карнизе не болталось никакой занавески. В таком состоянии окно больше походило на дыру в стене, которую хотелось поскорее заделать. Но Сороку это не смущало. Мужчина бездеятельно сидел, положив ноги на низенький столик и скучающе поглядывал на прохожих. Те, сталкиваясь с ним взглядом, в основном опускали глаза и продолжали спешить по своим делам. Некоторые девицы заинтересованно улыбались, разглядывая его шрамы на лице. А вот стражник, который наверняка уже знал, кто поселился в этом доме, остановился и пристально оглядел Сороку, словно хотел запомнить каждую чёрточку лица нового гостя Ковальграда.