Соперница королевы

– Остается надеяться, королева все-таки выйдет за своего лягушатника, – тоскливо произнесла Пег. – Хочу спать. – Она отвернулась и накрылась покрывалом.

Пенелопа выскользнула из-под балдахина и улеглась на топчан, наслаждаясь приятной прохладой простыней, однако ей никак не удавалось прогнать тревожные мысли.

Февраль 1581,
Детфордские верфи

Пенелопа сидела рядом с Мартой на королевской барже, спрятав руки в рукавах платья в надежде уберечь их от промозглого февральского ветра. Капли ледяной воды, срывающиеся с весел, обжигали щеки. По реке параллельным курсом двигалась вторая баржа с французской делегацией.

Один из французов послал девушкам воздушный поцелуй.

– У тебя появился поклонник, – хихикнула Марта.

– Думаю, сей знак внимания предназначен тебе, – со смехом ответила Пенелопа, мельком глянув на мужчину. – Эти французы такие ветреные. Интересно, вправду ли герцог Анжуйский так безобразен, как говорят?

– Если верить слухам, скоро он будет здесь.

– Неужели королева действительно собирается за него выйти?

– Не могу понять зачем. Ей уже сорок семь, – последние слова Марта произнесла одними губами. – Слишком стара, чтобы родить. Ой! – Девушка ахнула и опустила взгляд. – Он сделал неприличный жест.

Пенелопа глянула на француза – тот медленно облизывал губы – и невозмутимо отвернулась.

– Не обращай на него внимания, – фыркнула она. – Может, королева желает заполучить лягушатника в постель.

– Ну и мысль, – с содроганием отозвалась Марта.

– Думаю, на самом деле она намеревается укрепить союз Англии и Франции.

– Приплыли! – Марта возбужденно дернула Пенелопу за рукав.

Над баржей возвышался огромный корабль «Золотая лань», на котором Фрэнсис Дрейк привез из дальних стран несметные богатства. Леди Хантингдон отзывалась о нем пренебрежительно: «Выскочка, не нашего круга. Не понимаю, что королева в нем нашла». У фрейлин, не столь озабоченных благородным происхождением, Дрейк не сходил с языка; все сошлись во мнении, что он красавец хоть куда.

Елизавета встала, взяла Лестера под руку. Вокруг нее запорхали фрейлины, поправляя юбки. Вуаль из нескольких слоев тончайшего муслина нещадно трепало ветром, так что она едва не слетела с головы вместе с париком. Палуба ходила ходуном; Пенелопе даже пришлось схватиться за плечо одного из гребцов, чтобы не упасть. Она последней из фрейлин сошла на берег, сосредоточенно глядя под ноги, дабы не свалиться в грязную воду, и с благодарностью оперлась на протянутую руку. Ступив на твердые доски пристани, девушка подняла глаза на своего нежданного помощника и встретила пристальный взгляд Филипа Сидни. Лицо мужчины, покрытое еле заметными созвездиями оспин, оказалось так близко, что ее сердце затрепетало.

– Осторожно, миледи. Не двигайтесь – вы в ловушке.

Пенелопа обернулась: подол платья зацепился за гвоздь, торчащий из причальной тумбы. Сидни осторожно высвободил ткань; на указательном пальце темнело чернильное пятно.

– Прошу прощения, порвалось.

– Ничего. – Его взгляд пронизывал насквозь. От волнения у девушки перехватило дыхание. – Это можно зашить.

Они неловко замолчали. Пенелопа остро ощущала его мужественность: на груди под дублетом угадывались твердые мышцы, длинные пальцы крепко сжимали рукоять шпаги. Мысли отчаянно метались, но в голову не приходило ничего путного; даже Елизавета, наводящая на всех ужас, не могла лишить ее дара речи, а теперь она теряется в присутствии этого загадочного кавалера.

Оглядевшись, Пенелопа заметила, что королева уже на палубе «Золотой лани» с остальными фрейлинами, а у трапа собралась толпа.

– Благодарю вас, – проговорила она, не в силах встретиться с Сидни взглядом. Он не улыбнулся и не попытался иным образом сгладить ее смущение. Девушке даже показалось, что он в некотором роде получает удовольствие от ее неловкости.

Его слова, произнесенные с запозданием, тут же унес ветер, а Пенелопа слишком робела, чтобы попросить повторить. Она кивнула и поторопилась прочь, сквозь толпу, мысленно ругая себя за то, что не смогла придумать достаточно остроумный ответ, чтобы Сидни ее запомнил. Она оказалась совершенно ошеломлена близостью мужчины, который несколько лет существовал лишь в ее воображении.

Причал продувался всеми ветрами, поэтому дамы придерживали парики, опасаясь, как бы их не сдуло в воду. Королева произнесла речь о подвигах Дрейка, благодаря которым английская казна ломится от золота. Присутствующие зааплодировали, но в этот момент раздался громкий треск.

Пенелопа взглянула наверх, решив, что сломалась мачта, однако та по-прежнему горделиво вздымалась к небу. Послышались крики; оказалось, сходни не выдержали веса толпы и подломились. Человек десять барахтались в воде, умоляя их вытащить. Некоторые уцепились за рейлинги и держались из последних сил, ожидая помощи от команды. Те же, кому повезло избежать падения, потешались над несчастными, – все, кроме Сидни: тот бросил в воду веревку с завязанными узлами и помогал вытаскивать упавших, не обращая внимания на то, что его светлый шелковый дублет оказался испачкан черным речным илом.

Дрейк, униженный и раздосадованный, распорядился принести новые сходни, чтобы французская делегация могла подняться на борт. Королева с веселым удивлением наблюдала за этой сценой; она подозвала Дрейка, осведомилась о характере ущерба, и на ее лице мгновенно отразились забота и участие. К счастью, пострадавшие отделались лишь синяками, царапинами и некоторой потерей достоинства.

Когда наконец все поднялись на борт, набившись на верхней палубе как сельди в бочке, поднялся переполох из-за того, что Елизавета потеряла подвязку. Французский посол де Маршомон вызвался заменить ее своей собственной, что вызвало бурное веселье среди фрейлин и не менее бурное негодование среди дам постарше. Саму же королеву выходка француза лишь позабавила; смеясь и перебрасываясь шутливыми репликами с Лестером и де Маршомоном, она заняла почетное место за столом. Глядя на нее, трудно было поверить, что эта беззаботная женщина жестоко наказывает фрейлин за их любовные прегрешения; примером тому несчастная Анна Вавасур, томящаяся с младенцем в Тауэре. Лестер что-то шепнул Елизавете, они улыбнулись друг другу. Пенелопа невольно вспомнила о матери, и ее замутило от гнева и ненависти.

Чтобы отвлечься, девушка принялась разглядывать праздничный стол. Она в жизни не видела такого изобилия; Дрейк постарался не ударить в грязь лицом. По палубе шла вереница слуг, изнемогающих под весом роскошных блюд. В числе прочего подали пирог, начиненный живыми голубями; стоило его разрезать, как испуганные птицы тут же взлетели и уселись на мачте. Один из них капнул на плечо французского посланника; тот лишь посмеялся, стер неприличную каплю салфеткой, однако лишь сильнее запачкал бархатный плащ.

– Mais c’est de la bonne chance, ça^[8], – весело произнес он, но вид у него был не слишком довольный. Наверняка ему представилось, сколько прачка запросит за стирку; без сомнений, этот плащ специально заказан для визита к английской королеве.

Подали жареного гуся с позолоченной головой. Разделывая птицу, Дрейк с наигранным удивлением достал из ее нутра золотой дукат и преподнес королеве. Та подбросила монету?

– Орел или решка?

– Орел, – ответил Дрейк.

– Вы выиграли, – объявила Елизавета. – Достаточно ли вам будет рыцарского звания в качестве награды?

– Более чем достаточно, ваше величество, – ответил тот.

Даже Пенелопа понимала, что это спектакль: весь прием был затеян исключительно ради посвящения Дрейка в рыцари. Леди Хантингдон, не сдержавшись, пробормотала себе под нос: «Если так пойдет, пастухам начнут раздавать графские титулы».

Одно роскошное блюдо сменялось другим. Наконец, когда пир подошел к концу и под звук фанфар появилась сахарная копия «Золотой лани», Дрейк предстал перед королевой, чтобы принять рыцарское звание. Елизавета, по-прежнему преисполненная кипучего веселья, пошутила, что намеревается отрубить ему голову, дабы получить награду, обещанную испанским королем, и вручила шпагу де Маршомону, доверяя ему провести церемонию. Это вызвало у графини очередной взрыв негодования – дескать, французы недостойны такой чести, – однако дама, сидящая рядом, заметила, что подобный жест призван насолить испанцам. Пенелопа вспомнила, как обещала матери быть ее глазами и ушами, и усомнилась, сможет ли выполнить возложенную на нее миссию, ведь она совершенно не понимает, что происходит.

– При чем тут испанцы? – вполголоса спросила она у Марты. – Почему королева хочет им насолить?

– Понятия не имею. Есть вещи гораздо важнее. – Та толкнула Пенелопу в бок и шепотом прибавила: – Он на тебя смотрит.

– Кто?

– А ты как думаешь? Сидни!

Пенелопа с деланым безразличием пожала плечами, опасаясь, как бы Марта не раскусила ее притворство. Впрочем, о Сидни вздыхают все фрейлины, почему она должна стать исключением? От мысли о том, что он на нее смотрит, у девушки закружилась голова. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не взглянуть на него в ответ.

Май 1581,
Уайтхолл

Стоял первый по-настоящему теплый день в году. Придворные неспешно покидали ристалище; за ними следовали все остальные. Елизавета шествовала рука об руку с герцогом Анжуйским – они смотрелись словно мать с сыном – в окружении французской свиты. Пенелопа несла вещи королевы – веер, шкатулку для притираний, флягу и хорька на золотой цепочке, подарок герцога. Зверек извивался и пытался спрятаться в рукаве. Отчаянно стараясь удержать равновесие, Пенелопа обернулась и метнула гневный взгляд на Пег, в который раз наступившую ей на пятку. Рядом семенила Марта; девушка оживленно щебетала, переполненная впечатлениями от турнира.

– Как хорош был Арундел в красно-золотом – глаз не оторвать! Ты согласна, Пенелопа? А Сидни… – Она не договорила, не в силах подобрать подходящие слова.

– Все были бесподобны, – ответила Пенелопа, однако думала лишь о Филипе Сидни, хотя нипочем бы в этом не призналась. Едва появившись на арене верхом на серебристо-сером жеребце, он совершенно затмил остальных участников турнира. Его доспехи сверкали на солнце, страусовые перья развевались на ветру, позади ехала свита, будто войско. Конь, чем-то напуганный, поднялся на дыбы, прижал уши и заржал; толпа ахнула. Однако Сидни даже не шелохнулся в седле и с легкостью успокоил животное.

Пенелопа не верила своему счастью, что отец выбрал для нее именно этого мужчину. Увы, после пира на «Золотой лани» Сидни едва взглянул на нее. Она продолжала наслаждаться маскарадами, пирами, охотой, устроенными специально для французских гостей, но в душе начало копиться разочарование, точно пыль в углу. Ей было бы довольно лишь одной улыбки, однако она чувствовала себя невидимкой, будто Сидни не останавливался, чтобы осторожно отцепить от гвоздя подол ее платья, и не смотрел на Пенелопу, словно видел насквозь.

– Похоже, кое-кто хочет привлечь твое внимание, – сказала Марта, указывая на пажа, пробирающегося к ним сквозь толпу. – Кажется, это человек твоего отчима.

– Судя по ливрее, так и есть.

– Лорд Лестер велит вам явиться в его покои, миледи, – проговорил паж, обращаясь к Пенелопе.

– Мне нужно куда-то деть этого зверя, – девушка указала на хорька, который тыкался ей в шею, щекоча усами. – Ты не мог бы отнести его на конюшню и попросить посадить в клетку? – Она одарила паренька улыбкой, от которой молодые люди обычно бросались выполнять все ее пожелания.

– Миледи, я был бы счастлив оказать вам услугу, – ответил тот, – но мне приказано передать письмо королеве.

– Тогда верни ей, пожалуйста, ее вещи. – Пенелопа вручила ему веер, флягу и шкатулку, радуясь возможности освободиться. Паж попытался погладить хорька по спинке, однако тот вывернулся и вонзил пару желтых клыков ему в палец. Парень с криком отдернул руку.

– Дрянная тварь! Неподходящий подарок для ее величества!

Пенелопа, борясь с весельем, взглянула на Марту: та еле сдерживала смех.

– Чего желает от меня лорд Лестер?

– Не знаю, миледи. – Юноша восторженно смотрел на Пенелопу, словно узрел Венеру, выходящую из моря.

– Думаешь, я поверю? У пажей всегда ушки на макушке; ты наверняка что-то слышал. – Пенелопа зажала извивающегося хорька под мышкой, вынула из рукава платок и принялась перевязывать юноше палец.

– Полагаю, дело касается вашего брака, миледи, – шепотом произнес тот. – Но я не вполне уверен. Мне нужно…

Ее сердце замерло.

– Да-да, ты должен передать письмо королеве.

– А это? – Паж указал на перевязанный палец.

– Платок? Он твой. Ну, ступай. – Парень весь лучился от восторга, словно она пожаловала ему высокую награду.

От мысли о грядущей свадьбе Пенелопа вся затрепетала, однако восторг быстро померк при мысли о брачных узах, даже со столь блестящим супругом, как Сидни: выйти замуж означает удалиться от двора, вести хозяйство, рожать детей… погрязнуть в семейном быте, еще не начав жить. Ей представились скучные будни графини: изо дня в день делать одно и то же – молиться, надзирать за прислугой, шить рубашки для бедняков, вести богословские беседы, просить прощения за малейшую оплошность, в то время как граф волен делать все, что его душе угодно. Какая тоска! Словно тебя похоронили заживо. Пенелопе хотелось наслаждаться придворными развлечениями, флиртовать с молодыми людьми, сражающимися за право пригласить ее на танец, участвовать в костюмированных представлениях, играть в карты, фантазировать и мечтать; гораздо интереснее принимать ухаживания, чем быть примерной женой. Графиня вдалбливала ей в голову, что подобное веселое времяпрепровождение – греховная суета, ведущая прямиком в ад, однако Пенелопа считала, что у нее еще будет время искупить свою вину. Молодость и красота недолговечны, словно жизнь бабочки-однодневки. Жаль растрачивать драгоценные мгновения впустую.

– Как скоро, – проговорила Марта, словно угадав ее мысли. – Ты совсем недавно присоединилась к нам, а уже выходишь замуж.

– Ну, свадьба за один день не устраивается, – отозвалась Пенелопа, хотя понятия не имела, как это происходит на самом деле.

– Ты уже знаешь, кого тебе выбрали в мужья?

– Нет. – Пенелопа не хотела признаваться, что речь идет о Сидни, даже простодушной Марте. Скоро и так все узнают. Хорек снова начал извиваться. Девушка крепко взяла его за ошейник, стараясь держаться подальше от острых зубов. Внезапно ей пришло в голову: словно этот зверек, она не властна над своей судьбой и вынуждена полагаться на чужую волю.

Толпа понемногу разошлась. Пенелопа направилась на конюшню. Заметив Сесила, она остановилась посмотреть, как тот, сгорбленный и неуклюжий, словно жук, поднимается по лестнице, ведущей в Большой зал. Один из молодых людей принялся передразнивать его хромую походку. Остальные рассмеялись. Сесил продолжил идти вперед, не сводя глаз со ступеней. Юношу окружили, кто-то вырвал у него из рук книгу и швырнул товарищу. Молодые люди перебрасывались книгой, словно мячом, но Сесил никак не реагировал; постепенно жестокая игра им наскучила, и они оставили свою жертву в покое. Пенелопа предположила, что он привык к подобному обращению и приучился не отвечать на насмешки; вероятно, ее брат обращался с ним точно так же, когда они в детстве жили вместе.

Подойдя к двери, Сесил поднял книгу, обернулся и встретился взглядом с Пенелопой; на его лице отразилось крайнее презрение. Девушка устыдилась, что у нее не хватило духа остановить обидчиков. Захотелось выразить ему сочувствие, однако его взгляд удивил и напугал девушку. Мгновение – и Сесил скрылся за дверью.

На конюшне было шумно: после турнира конюхи ухаживали за лошадьми. В отдалении провели жеребца Сидни; без яркой попоны и украшений он выглядел не столь впечатляюще. Два юных пажа несли доспехи; один надел шлем и, балуясь, грохотал забралом. Пенелопа зашла в ближайшее строение; внутри стояла невыносимая вонь. Ей пришлось осторожно пробираться между навозными кучами и охапками прелой соломы. Вышитые туфельки из оленьей кожи совершенно не подходили для подобного места.

Пенелопа подозвала мальчишку, несущего ведра с водой, и поинтересовалась, кому можно отдать хорька. Парень, явно робея, поставил ведра на пол и поспешно стащил с головы шапку. Судя по молочно-белой коже, ему было не больше двенадцати. Пенелопа улыбнулась, желая его подбодрить, но в результате смутила еще сильнее.

– Отведи меня к своему хозяину, – сказала она.

Мальчик кивнул, выпалил:

– Я приведу его, миледи, – и исчез за дверью. Оттуда послышалось яростное обсуждение, куда деть хорька и кто должен за него отвечать. Пенелопа уже собралась привязать зверька к ближайшему крюку и удалиться, но тут словно из ниоткуда появился растрепанный Сидни.

– Какая неожиданная встреча, миледи, – с поклоном проговорил он. – Что вы делаете на конюшне с хорьком в руках?

От волнения Пенелопа лишилась дара речи. Внезапно Сидни понял, что на нем нет верхней одежды, только рубашка.

– Надеюсь, вы простите меня за… неподобающий вид. – Он запнулся, по-видимому, смутившись. – Я только что снял доспехи.

– Всегда терялась в догадках, что мужчины носят под броней, – ответила Пенелопа и тут же пожалела о своих словах. Она не имела намерения показаться развязной, ей действительно было интересно, что у мужчин надето под доспехами, чтобы металл не врезался в тело.

В отличие от других знакомых ей молодых людей, которые наверняка придумали бы какой-нибудь фривольный ответ, Сидни сказал:

– Позвольте забрать это создание.

Пенелопа вручила ему хорька. Держа его в вытянутой руке, Сидни распахнул дверь с криком:

– Что у вас здесь творится? Королевская фрейлина ждет на конюшне, а вы обсуждаете судьбу этой твари?

Сквозь открытую дверь Пенелопа увидела, как мальчик отшатнулся, словно ожидая побоев. Не раздумывая, она шагнула вперед и схватила Сидни за плечо. Тот резко обернулся; в его взгляде кипела ярость.

Девушка опустила руку:

– Оставьте. Он пытался мне помочь и не проявил неуважения.

Ярость исчезла из глаз Сидни так же быстро, как появилась.

– Значит, под красивой оберткой скрывается доброе сердце, – негромко проговорил он.

– Что вы имеете в виду?

– Обычно чем больше красоты снаружи, тем меньше внутри.

Пенелопа не привыкла, чтобы ее называли доброй, даже в столь иносказательных выражениях. Девушке часто приходилось слышать похвалы своей красоте, однако привлекательная внешность не более чем дар природы; гораздо важнее то, что скрыто под ней. Она взглянула на Сидни, и тот показался совершенно непохожим на человека, чей образ жил в ее воображении. Вымышленный Сидни изъяснялся в основном романтическими банальностями, словно рыцарь из любовных баллад, а настоящий… Пенелопа не знала, как отнестись к его сомнительному комплименту, но все же ухитрилась придумать достойный ответ.

– Вы говорите, исходя из личного опыта? А как же ваше собственное сердце?

– Ну, я-то не красавец. – Сидни провел рукой по щеке, испещренной оспинами. На указательном пальце красовалось чернильное пятно – напоминание, что перо ему столь же привычно, как и меч. Он резко отвернулся, словно не желая говорить о себе, и обратился к конюхам, с готовностью ожидающим его приказаний.

Пенелопе пришло на ум, что рябые мужчины обычно отращивают бороду с целью скрыть свой недостаток, а Сидни чисто бреется, тем самым бросая вызов окружающим.

– Этот зверек – подарок королеве от герцога Анжуйского. Прошу вас отнестись к нему с вниманием, – проговорила она.

– Делайте, как сказала леди. – Сидни передал хорька слугам, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. – Похоже, в последнее время я с завидным постоянством вас спасаю. Не вы ли зацепились за гвоздь в Детфорде?

– Я бы не сказала, что вы меня спасаете, да еще с завидным постоянством. – Пенелопа преисполнилась негодования: человек, которому посвящены все ее мысли, даже не знает, кто она такая. – Если мы с вами так близко знакомы, как меня зовут?

Сидни в замешательстве взглянул на нее, беззвучно пошевелил губами, словно силясь вспомнить правильный ответ.

– Поэт не может подобрать слова. – Пенелопа рассчитывала, что ее реплика прозвучит игриво, но получилось укоризненно. Странно, подумала она, если они с Сидни обручены, почему никто не удосужился их познакомить? Неужели он не обсуждал с другими мужчинами достоинства королевских фрейлин? Или настолько равнодушен, что даже не поинтересовался ее именем?

Девушка повернулась, чтобы уйти, однако Сидни схватил ее за руку выше локтя.

– Признаю, вы правы, миледи. Прошу вас, назовите свое имя.

Он стоял так близко, что Пенелопа почувствовала его запах – на удивление свежий, сухой и летний, будто у сена.

– Как вас зовут? – Сидни выглядел совершенно обескураженным. Дурное настроение Пенелопы улетучилось. Она не стала вырывать руку, желая продлить это мгновение.

Графиня пришла бы в ужас; ее воспитанница стоит едва ли не в обнимку с полуодетым мужчиной.

– Вы хорошо знали моего отца, – услышала Пенелопа собственный голос, сдавленный, словно чужой. – Мы встречались один раз несколько лет назад.

– Где? – Сидни оглядел ее с ног до головы. – Я бы запомнил.

– Вы приезжали к нам в Чартли, но вряд ли меня заметили, потому что держались подле вашего дяди Лестера. – Пенелопе тогда было двенадцать лет, Сидни – двадцать один. Он уже тогда выглядел взрослым, а она даже в восемнадцать чувствует себя ребенком, хотя могла быть замужней дамой с парой ребятишек. Этот умудренный жизнью мужчина десять лет провел при дворе, выполнял дипломатические поручения, участвовал в вооруженных стычках – зрелый искушенный человек, а вовсе не мальчик из ее грез, изъясняющийся штампами.

– Леди Пенелопа? Вы – Пенелопа Деверо? – Сидни внезапно улыбнулся. – Две девочки в красных бархатных платьях из Чартли. Видите, я помню.

– Не помните. В тот день я была в голубом, а моя сестра – в красном.

– Когда-то мы были помолвлены. – Он коснулся щеки Пенелопы, но тут же отдернул руку и отступил. Девушка не поняла, что значит «когда-то», однако успокоила себя тем, что зачастую суженые последними узнают о заключении брачного договора. Наверное, ему еще не сказали; она и сама случайно узнала о свадьбе от пажа своего отчима. – Я испытывал глубочайшее уважение к вашему отцу.

– Мне пора. – Пенелопа вспомнила, что ее ожидают в покоях лорда Лестера.

– Буду рад увидеть вас снова.

– Мы непременно встретимся при дворе.

– Я имел в виду, наедине.

Пенелопа улыбнулась и направилась через двор к западному входу. Сидни скоро узнает, что им предстоит провести вместе целую жизнь.

Она поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и помчалась по лабиринту коридоров в покои отчима. На площадке у двери, прислонившись к стене, стоял стражник. Завидев девушку, он выпрямился. Она расправила юбки и кивком приказала отворить дверь.

– Пенелопа! – приветствовал ее лорд Лестер. Высокий и статный, в дублете из сияющей золотой парчи, он походил на солнце, а все остальные напоминали вращающиеся вокруг него планеты.

Пенелопа сделала реверанс и огляделась. За столом, склонившись над бумагами, трудился секретарь, у окна давешний паж играл с другим в «волков и овец». У очага сидели супруги Хантингдон, оба в черном, словно шахматные король и королева. Рядом с ними стоял молчаливый молодой человек, тоже одетый в черное. Его большие карие глаза были так широко расставлены, что казалось, будто они смотрят в разные стороны, полногубый рот слегка приоткрыт, словно от насморка, но, несмотря на это, он был довольно красив, как юноша с итальянской картины. Под мышкой он держал пачку бумаг. Пенелопа приняла его за законника.

– Что тебя задержало? – сухо осведомилась графиня. – Нам пришлось ждать.

Девушка извинилась, чувствуя на себе любопытный взор молодого юриста. Она уже привыкла к тому, что мужчины беззастенчиво ее рассматривают, и послала ему долгий враждебный взгляд.

– Ты должна просить прощения не у нас, – сказал Хантингдон, – а у нашего гостя, лорда Рича.

Юрист вышел вперед, взял потной рукой ее руку и запечатлел на ней слюнявый поцелуй. Пенелопа едва удержалась, чтобы не вытереть ладонь о юбку. Гость явно волновался; ничего удивительного – в присутствии двух самых могущественных графов в Англии кто угодно с непривычки оробеет. Она улыбнулась, желая приободрить его, и он несмело улыбнулся в ответ. На мгновение его глаза загорелись, в их темных глубинах сверкнули золотистые огоньки. Однако было в этом лорде Риче нечто липкое, наводящее на мысли о лягушачьей икре или сырых яйцах. Молодой человек сделал шаг назад и едва заметно кивнул Лестеру.

– Что ж, решено, – объявил тот. – Назначим на начало ноября, перед празднествами в честь годовщины коронации.

– А как же королева, милорд? – спросил Рич.

Пенелопа в замешательстве переводила взгляд с одного на другого, ожидая, когда же гость наконец уйдет и можно будет поговорить о свадьбе с Сидни.

– Ее величество дала согласие. Она расстроена тем, что ей придется отпустить любимую фрейлину, но… – Лестер не договорил.

Рич растянул мокрые губы в улыбке.

Пенелопа сглотнула, не утруждаясь скрыть отвращение. На ее плечи тяжелым плащом рухнуло осознание происходящего.

– За него? Вы хотите выдать меня за него? – Она указала на Рича. – Но я обручена с Сидни!

– Следи за манерами, девочка, – предостерег Хантингдон. Его пальцы сжались в кулак, словно он хотел ударить Пенелопу.

– Сидни? А, вот о ком ты думала! – фыркнула графиня. – Эта помолвка давно расторгнута. Кроме того, у него за душой нет ни гроша, верно, брат? – обратилась она к Лестеру. – Зачав законного наследника, ты отшвырнул его прочь с дороги.

У Пенелопы сдавило горло от гнева при мысли о младенце, родившемся несколько недель назад; этот ребенок, ее сводный брат, ласково именуемый знатным бесенком, встал между Сидни и его состоянием, а заодно и ней, Пенелопой. Все ясно: Сидни недостаточно богат, чтобы жениться на обедневшей дочери графа, чья родословная ведется от самого Эдуарда Третьего.

– Зато Рич вполне подходит – и фамилия подходящая^[9]. – Пенелопа махнула в сторону Рича, пренебрегая правилами приличия.

Графиня ахнула:

– Пенелопа, немедленно извинись!

– Ты должна понять, моя дорогая, – проговорил Лестер, – мы, твои родные, печемся исключительно о твоих интересах.

Пенелопа едва не выпалила, что слово «родные» в данном случае не подходит, поскольку она не является Лестеру кровной родственницей, но вовремя воздержалась.

Рич переминался с ноги на ногу за спиной у Хантингдона, нервно играя желваками на скулах.

– Девицы часто бывают недовольны выбором супруга, но в конце концов все улаживается, – продолжил Лестер. Пенелопа не слушала: она думала лишь о Сидни и о том, что она сама ничем не лучше проклятого хорька.

– Я отказываюсь, – заявила она. – У меня есть право.

– Моя дорогая, – Лестер по-прежнему говорил елейным тоном, но Пенелопа заметила, как он крепко сжал кулаки, словно сдерживая бешеную ярость, – уверен, нам удастся тебя переубедить. Рич, – он поманил молодого человека к себе, – расскажи леди Пенелопе о своем имении. – Тот сделал маленький шажок из-за спины Хантингдона. Девушка невольно почувствовала жалость к бедному малому. В конце концов, он тоже лишь пешка в этой игре. – Покажи ей рисунок усадьбы в Лейзе. Дом совершенно очаровательный. Между прочим, Уонстед как раз по пути. – Голос Лестера так и сочился лицемерием. – Пенелопа, радость моя, ты сможешь навещать нас с твоей матерью по пути из Лондона. А в Смитфилде у тебя есть особняк, верно, Рич?

– Да, милорд. – Молодой человек порылся в бумагах, вытащил рисунок дома и сунул Пенелопе под нос. Насколько она могла судить, усадьба ничем не отличалась от других.

– Очень красивое место, – сказал Лестер.

– И есть где развлечь королеву, если она пожелает нанести нам визит, – вставил Рич, заискивающе глядя на графа.

– Несомненно, пожелает. – Тот дружески хлопнул его по плечу, но даже Пенелопа видела неприязнь отчима к молодому человеку.

Ей стало ясно, в чем заключается сделка. Ричу нужна благородная кровь, влияние и милость королевы, и Пенелопа в состоянии все это обеспечить; она же, в свою очередь, станет сосудом, через который деньги Рича польются в ее обедневшую семью. В ушах прозвучал голос Сидни: «Буду рад увидеть вас снова… наедине». В висках застучало. Пенелопа повернулась к графине, затем к Хантингдону. Оба упорно избегали ее взгляда.

– Я должен идти, – сказал Рич, которому явно не терпелось удалиться. – Сообщу матушке хорошие новости. – Он протянул Пенелопе руку, но та, с содроганием вспомнив мокрый поцелуй, ограничилась сухим кивком.

Едва за гостем захлопнулась дверь, как графиня напустилась на нее:

– Как ты посмела так дерзить? Мне стыдно, что ты воспитывалась в моем доме… брак – священная клятва перед Господом, тебе не пристало выбирать и отказываться… я-то надеялась, что научила тебя послушанию… ты истинная дочь своей матери, это ясно как день…

– Хватит! – рявкнул ее муж, поднимая руку.

Графиня умолкла.

– Будь добра, придержи язык, сестра, – еле сдерживаясь, произнес Лестер. – Ты поносишь мою жену.

Графиня сбивчиво пробормотала извинения. Пенелопа испытала мстительное удовлетворение, однако мысленно пожурила себя: грех находить удовольствие в унижении ближнего своего, даже если этот ближний тиранит тебя почем зря.

– Королева одобрила этот брак, – сказал Лестер, крепко взяв Пенелопу за плечо. – Советую не вызвать ее неудовольствия отказом. Тебе наверняка известно, что происходит с теми, кто лишился милости ее величества. – Он смотрел на девушку холодно и враждебно. Ей немедленно вспомнилась Анна Вавасур, томящаяся в Тауэре.

– Я должна помочь королеве одеться перед ужином, – откашлявшись, проговорила Пенелопа и сделала подчеркнуто низкий реверанс. – Разрешите идти?

– Ступай, – сказал Лестер, и девушка удалилась.

Ее родственники решили, будто она смирилась со своей участью, однако по пути в королевские покои Пенелопа вся кипела от гнева. Нельзя принуждать мужчину и женщину жить вместе, если они не испытывают друг к другу ни малейшей симпатии. Она не выйдет замуж за Рича – и точка.