– Ты уже сводил! И это как-то помогло? – прошипел он.
Я с ужасом наблюдала за разгорающейся стычкой и понимала, что если не остановить их сейчас, неизвестно к чему все это может привести.
– Томми, Армин! – собрав последние силы, я отчаянно воскликнула, заставив их, наконец, отцепиться друг от друга и обратить внимание в мою сторону.
– Я пойду. Проверю, как…как там Дейрлл, – Армин запнулся, прежде чем послал испепеляющий взгляд Эванзу и скрылся за дверью.
– Прости, – виновато выдохнул Томми после.
– Я бы хотела сказать, что тебе не за что извиняться, но тебе действительно не следовало реагировать на Армина таким образом.
– Я знаю, – снова вздохнув. – Как ты себя чувствуешь? – парень пересел ко мне на кровать, взволнованно осматривая мое лицо.
– Такое чувство, что моя голова – гонг, в который беспрерывно бьет колотушкой пара сотен китайцев, – я постаралась улыбнуться, но и это было тяжело сделать, учитывая мое состояние.
Том невесело приподнял уголки губ и, глубоко вздохнув, опустил свой взгляд куда-то вниз. Он чуть закусил губу, покачав головой, прежде чем заговорил.
– Мы все так испугались. Я подумал, что сильно закружил тебя сначала, но вряд ли из-за такого можно было потерять сознание.
Я не видела Томми таким озадаченным и обеспокоенным прежде. В его прекрасных больших глазах не было привычного света, а веки были опущены, будто весели тонну и ему с трудом удавалось хоть как-то держать их открытыми. Голос его был тихим и глубоким, осипшим из-за долгого молчания. Он выглядел подавленным и сокрушенным с растрепанными кудрями, несносно вылезавшими ему на лоб и расстегнутыми верхними пуговицами на его рубашке.
– Я с утра чувствовала себя нехорошо, – я призналась.
– Опять, – грустно констатировал он.
– Да, – я легонько кивнула.
– Мне и в правду следовало не поддаваться на твои уговоры и отвезти тебя к врачу раньше, – парень расстроено выдохнул и, покачав головой, опустил взгляд на наши руки, все еще сплетенные вместе так, будто в этом была его вина.
– Томми, – я тихо позвала его, обращая его внимание на себя. – Я думаю, что все в порядке. У меня уже было подобное весной. Помнишь? Все хорошо.
Я ободряюще улыбнулась ему, не зная, кого именно из нас я пыталась успокоить. Но мне так не хотелось, чтобы Том корил себя за это, потому что то, что происходило, не зависело от него и даже от меня.
Парень собирался ответить, но не успел и рот открыть, как в палату ввалилась целая куча народа, состоящая из моей матери, сестры, лечащего врача и… отца.
– Папа? – я удивленно встрепенулась, попытавшись сесть. Я имею в виду, здесь был мой отец, которого обычно почти невозможно затащить куда-то дальше 15 миль от Лондона, если того не требует его работа. И я действительно была очень удивлена его появлению.
Томми быстро нашелся и отрегулировал изголовье кровати так, чтобы я могла оказаться в полусидящем положении.
– Господи, Бэб, – он запнулся, переведя взгляд на Эванза. – И…
– Том, – закончила за него я.
В глазах отца читалось недоумение и множество вопросов, но он вдруг вспомнил, зачем именно оказался здесь, и решил отложить все это на потом.
– И Том… – растянул он.
– Том Эванз, сэр, – он встал с кровати и протянул руку отцу.
– Оливер, – папа пожал руку Тому и коротко кивнул.
Томми слегка улыбнулся и, сделав такой же короткий кивок головой, плавно отошел в сторону, позволяя папе подойти ближе ко мне. Я все еще находилась в легком ступоре из-за того, что папа, узнав о том, что я в больнице, отменил все свои дела и сразу же вылетел в Уэймут. И, как дополнение ко всему случившемуся, он невозмутимо представился Томми просто Оливером. Не мистером Хетфилдом, а просто Оливером. Он не смерил его взглядом, не скривился в отвращении. Напротив, был довольно дружелюбным и заинтересованным в этом парне. И я даже начала сомневаться в том, что этот человек – мой отец. Возможно, что его клонировали и подменили?
– Что ты тут делаешь? – мне нужно было услышать это от него.
– Мама позвонила мне по дороге в больницу, – обеспокоенно выдохнул он, осматривая меня, будто мог увидеть, что и где у меня болит. И я, клянусь, готова была расплакаться в этот момент от того, что наконец-то почувствовала себя действительно нужной отцу.
– То есть, сколько я так пролежала? – я удивленно прокашлялась, стараясь отогнать назойливые слезы.
– Два часа, – Армин убрал пальцы от губы, которую теребил до этого и негромко ответил.
– Ох, ничего себе.
– Да. Именно об этом я и хотела поговорить с тобой, – наконец подала голос мой врач, стоящая в дверях палаты. Она подошла к моей кровати и дружелюбно протянула мне руку. Я слабо пожала ее. – Зови меня Лили.
Я согласно кивнула.
– Итак, Бэб. Я понимаю, что твои родители и друзья обеспокоенны твоим состоянием, но я бы хотела поговорить с тобой наедине, – она развернулась лицом к многочисленной аудитории и, вздернув брови вверх, ожидала, когда они все послушно покинут помещение.
Несколько пар глаз еще раз уставились на меня, будто ждали моего разрешения.
– Идите. Все хорошо, мы просто поговорим, – слабо улыбнулась я.
Мой ответ их вовсе не успокоил, но они, еще пару секунд нерешительно помешкав, все– таки вышли за дверь.
– У тебя просто огромная группа поддержки, – улыбнулась Лили. – Это здорово.
– Да, – я улыбнулась в ответ, и, кажется, первый раз за свою жизнь поняла, что у меня на самом деле так много людей, любящих и волнующихся за меня. Тот факт, что приехал даже отец, заставил меня о многом задуматься. Я поняла, что он действительно пытался быть хорошим отцом, и потому старался заработать как можно больше денег для того, чтобы мы с Дейрлл могли ни в чем себе не отказывать. Он пытался, но выходило наоборот. И в этом тоже не было его вины. Но сейчас он был здесь, и это перекрывало все его промахи и ошибки. Он был здесь. Для меня. Из-за меня, потому что искренне волновался о моем здоровье. Обидно, что я поняла это только сейчас, в палате городской Уэймутской больницы спустя столько лет, когда я только и делала, что ссорилась с ними и жила в постоянной обиде на самых дорогих и близких людей.
– А теперь к делу. Я задам тебе несколько вопросов, на которые ты должна будешь ответить, желательно предельно точно вспомнив все, что было. Хорошо?
– Да, – я кивнула.
– Отлично. Головокружения начались давно?
– Эмм… – задумавшись. – Первый раз был в апреле, а после начались в конце июня.
– Так. Тошнота, слабость? Были?
– Да, – я подтвердила, нервно сглотнув.
– Сопровождалось ли это изменениями внешнего вида? Сильная потеря вес, обильное потоотделение или что-то в этом роде?
Я попыталась вспомнить и вдруг осознала, что все это действительно происходило со мной. В то утро, когда мы с Томмии проснулись в кузове его пикапа, я вся была мокрая. В прямом смысле. Мне было дико жарко, но тогда я подумала, что все это было из-за яркого солнца или Эванза, навалившегося на меня своим отнюдь немаленьким весом. Но только теперь я думала иначе. И я действительно сильно похудела с апреля. Только я полагала, что это было из-за моих бесконечных нервных срывов, а сейчас совсем не была уверена в этом.
С каждым последующим вопросом я все больше настораживалась. Я снова чувствовала себя в вакууме, только теперь не от боли, а от растерянности и непонимания. Голос врача и свой собственный отдавалось эхом, когда я, как машина, автоматически односложно отвечала Лили «нет» или, чаще «да» после.
– Да.
– Как насчет каких-то видимых патологий на теле? – Лили снова вопросительно посмотрела на меня.
– Нет, – все так же растерянно пробормотала я.
– Постоянная усталость, нервозность? Бывали прежде?
– Да, все с апреля, – я подтвердила.
– А к врачу обращалась?
– Да, после первого чувства недомогания обратилась в одну из клиник Лондона.
– Какой диагноз тебе поставили? – Лили оторвалась от планшета, в котором ставила какие-то пометки и внимательно посмотрела на меня.
– Обычная простуда. Прописали таблетки и пару витаминов для восстановления иммунитета.
– Так, пониженный иммунитет, – пробормотала женщина, снова что-то записывая на листке бумаги. – Еще один вопрос. Я так понимаю, причиной потери сознания у тебя стала сильная головная боль.
Я кивнула.
– Можешь по десятибалльной шкале оценить, насколько сильной она была?
Этот вопрос заставил меня окончательно напрячься. Думаю, мое лицо сейчас было красноречивее любых слов, так что Лили поспешила ободряюще сжать мою ладонь, когда тепло улыбнулась мне.
– Не беспокойся. Все хорошо. Это стандартные вопросы, – постаралась убедить меня она.
Я вздохнула и прикрыла глаза, нехотя вспоминая неприятные ощущения перед падением в бездну.
– Думаю, это было чем-то между девяткой и десяткой.
Я дождалась, пока Лили снова сделала заметку в планшете и посмотрела на нее, ожидая дальнейших указаний.
– Я думаю, что ничего страшного нет, – как-то неуверенно произнесла она. Я слегка поежилась от возрастающего чувства волнения. – Нужно будет сдать парочку анализов.
– Хорошо, – я согласно кивнула, и вдруг услышала громкие голоса пришедших Лотти и Нолана за дверью. Видимо, мои друзья решили разнести эту больницу к чертовой матери, но, не смотря на дикую слабость и настороженность, я была так счастлива в этот момент. В момент, когда я поняла, как много людей в этом мире, оказывается, любят, поддерживают и волнуются обо мне. Я чувствовала себя по-настоящему нужной, и это было непередаваемое ощущение.
Лили, с моего согласия, пригласила родителей и друзей в палату, где мы все вместе приняли решение о моем нахождении в больнице до завтрашнего утра, когда мне предстояло сдать анализы. Мама с папой и Лили пошли подписать нужные бумаги, а друзья остались со мной, пытаясь развлечь меня всеми возможными способами. Я стала чувствовать себя лучше и теперь прибывала в твердой уверенности, что все будет хорошо. Только вот Томми весь вечер просидел отстраненным, согревая мою руку своей теплой ладонью и впервые вселяя в меня не надежду, а полное ее отсутствие.
***
Утром следующего дня, после осмотра врачей и сдачи анализов, меня отпустили домой. Отец только поздней ночью вернулся обратно в Лондон и обещал приехать в Уэймут, как только будут известны результаты. Томми уговаривали пойти поспать домой даже мама с Лотти, потому что тот наотрез отказался делать это, боясь, что со мной может произойти что-то еще, пока его не будет рядом. Уставший и вымученный он еле согласился на их советы оставить меня и поехать отдохнуть. Мама была с ним так нежна и аккуратна, когда вела его к двери, будто он был хрустальной вазой, которую можно сломать, только подышав на нее. Такого отношения к кому-либо я никогда не замечал за ней прежде, и потому была жутко благодарна сейчас.
Я смогла расслабиться и моментально провалилась в сон только после того, как все разъехались.
***
Уже в 10 часов у больницы меня встречал Том. Он, как обычно, стоял, оперевшись спиной о закрытую дверцу своего Форда в кепке, надетой козырьком назад, солнцезащитных очках, красных шортах и белой футболке. На ногах его были надеты спортивные кроссовки. Должно быть, он был на пробежке перед тем, как поехать сюда.
Я поймала себя на мысли, что расплылась в улыбке, пока шла навстречу к нему. Но улыбка моя быстро спала, когда я снова увидела его задумчивое поникшее лицо. Я не могла понять, в чем была причина его состояния. В конце концов, все закончилось хорошо. Тогда почему он был сам не свой? Такой потерянный и осунувшийся. Я не могла понять: что не давало ему покоя? И от этого страдала сама.
Томми старался вести себя непринужденно, когда обнял и поцеловал меня; когда посадил меня в машину и включил, по традиции, альбом Pink Floyd; когда распевал песни обо всем, что видел перед собой и кормил меня пиццей у себя на работе. Но вот только я прекрасно видела, что все это было лживой маской, которую он так усердно на себя нацепил. Томми создавал видимость того, что все как обычно, а сам смотрел на меня так отчаянно и с такой огромной долей грусти во взгляде, будто знал что-то, чего не знала я. На все мои молчаливые вопросы он лишь непринужденно улыбался и нежно целовал меня после так, что, в конце концов, я перестала думать об этом, сославшись на то, что это было всего лишь моей паранойей.
Парень отвез меня домой к обеду, где я сразу же легла спать, а сам поехал дальше работать.
И это стало последними часами перед тем, как случилось непоправимое, и снова перевернувшее мою жизнь. Только уже без права на возврат.
18.
«Ты никогда не думаешь, что последний раз – это последний раз.
Ты думаешь, что будет еще шанс.
Ты думаешь, что у тебя есть вечность, но это не так».
Утром раздался звонок из больницы. Пришли анализы, и я сразу поняла, что что-то было не так, когда отстраненная и озадаченная Лили сказала, что нужно сдать повторные. Неприятное тянущее чувство разлилось внизу живота, а внезапная тревога сковала все мое тело, из-за чего меня чуть не стошнило. Я еле взяла себя в руки, убеждая, что сама загоняю себя всякой чушью, но все-таки собралась и выехала как можно раньше, как и просил мой врач.
Как только я зашла в больницу, ко мне сразу же подошла Лили в своей белой форме, состоящей из комбинезона и халата сверху. Она улыбалась, но не так искренне, как прежде. Это было похоже, скорее, на улыбку Томми вчера, и ноющее чувство снова распространилось внутри меня. Она уклончиво объяснила, что в анализах нашли что-то не совсем свойственное нормальному здоровому организму, и пояснила, что это могло быть ошибкой, и нужно было снова сдать срочный анализ крови для проверки. Чувство неопределенности раздражало меня, будто все вокург сговорились и пытались скрыть от меня нечто страшное. Я изо всех сил старалась не поддаваться панике, когда вышла в коридор из кабинета, и меня буквально за руки потащили на срочную компьютерную, а потом и магнитно-резонансную томографию. Я была сбита с толку и попросту не понимала, зачем понадобилась данная процедура? Но все молчали, никто ничего не объяснял и даже просто не говорил со мной, если не требовалось снова что-то уточнить о состоянии моего здоровья. Сердце колотилось, как бешеное, пока я, в общей сумме, вместо обычных сорока минут около полутора часов пролежала в замкнутом пространстве, а потом прождала еще какое-то время в коридоре в ожидании неизвестного.
Я нервно дергала ногой, пока в безмолвном одиночестве разглядывала жизнь, бурлящую в стенах больницы. Повсюду вокруг меня кипела безостановочная деятельность. Слышались беспрерывные звонки телефонов за стойкой регистрации. Люди постоянно прибывали и сменяли друг друга у кабинетов нужных им врачей. Медсестры со взятыми образцами крови сновали по коридорам туда-сюда. Пищали сигналы тревоги, слышалось грохотание каталок и крики: «Реанимация. Срочно!».
Три часа тянулись для меня словно целая вечность, пока, наконец, ко мне не вышла Лили и кивком головы пригласила зайти к ней. На ее столе была, кажется, целая сотня бумажек со всевозможными анализами и их заключениями. Я присела на стул рядом и ждала, пока она присядет тоже. Она была чернее тучи, хотя и пыталась изо всех сил сохранять свой профессионализм. Я недоуменно следила за тем, как она взяла графин с водой и два стакана – себе и мне. Лили молчала, когда наливала воду в прозрачную емкость; молчала, когда присела, и из-за этого я начала нервничать еще больше.
Где-то в недрах больницы отдаленно раздался звук стационарного телефона и громкий грохот каталки с пробирками после.
– Что там с анализами? Все в порядке? – я взволнованно поинтересовалась, пытаясь заставить врача заговорить и обратить на меня внимание. Узел в животе мучительно стягивался с каждой секундой все больше и больше, а к горлу который раз за день подкатывала тошнота, с которой я изо всех сил старалась бороться.
– Бэб, – она взяла меня за руку и, наконец, подняла свой печальный взгляд, видимо не зная, как выразиться деликатнее. – Я бы очень хотела, чтобы все было в порядке, но я не могу сказать этого.
– Что случилось? – голос мой дрогнул, а сердце учащенно забилось в ожидании ответа, который я уже сама не была готова услышать.
– Изначально меня смутил анализ твоей крови, но после МРТ и КТ не осталось сомнений, – она опустила глаза, стараясь сдерживать внутри себя врача, а не обычного человека, сочувствующего в чем-то другому. – У тебя нашли внутричерепную опухоль с неконтролируемым делением клеток.
Удар. Что-то упало с подноса с анализами за дверью. Что-то упало, оборвалось и в моей груди. Кажется, это было мое сердце.
Не нужно быть гением, чтобы знать, что такое опухоль в сумме с неконтролируемым делением клеток.
Так странно, что от одной вещи в жизни зависит так многое. Так многое зависит от малозначительного изменения. От каждого взмаха крылом, от легкого дуновения ветерка, от шелеста первой весенней травы и от врача, который за одну секунду рушит жизнь всего лишь несколькими словами. Эффект бабочки. Время будто остановилось в тот момент, когда, как гром среди ясного неба прозвучал диагноз: «Глиобластома. 4 стадия. Неоперабельна».
Раздалось пиликанье часов. 5 вечера. Тиканье стрелки циферблата заполонило собой пространство. Стакан с водой завис на половине пути ко рту.
Мне казалось, что из моих легких выбили весь воздух. Стало буквально нечем дышать, и я до конца не хотела верить в услышанное. Я искренне надеялась, что эта была чья-то злая и неудавшаяся шутка. Что сейчас кто-то выбежит из-за угла с камерой, как обычно делают в дурацких развлекательных шоу на ТВ и скажут, что это всего лишь глупый и жестокий розыгрыш. Но чем больше я пыталась переварить услышанное, тем больше его отрицала. Что говорила Лили после – я почти не слышала. Белый шум сдавил мою голову, и я совсем перестала понимать, что происходит, когда схватила первый попавшийся металлический лоток для медицинских приборов и меня стошнило. Судорога охватила все мое тело, что повлекло за собой еще ряд рвотных позывов.
С каждым ударом сердца пульсацией в висках отдавалась мантра.
Не может быть. Не может быть. Не верю. Я не верю. Это не я. Это происходит не со мной.
С каждой новой мыслью, по нарастающей, меня выворачивало. Уже было нечем рвать, и я подумала, что следующим, чем меня может стошнить, будет уже мой желудок. Но ничего не произошло. Лили дождалась конца позывов и принесла мокрое полотенце, которое сразу же прислонила к моему лбу. Она торопливо открыла форточку и испуганно уставилась на меня, видимо, ожидая истерики. Но я не истерила и не плакала. Я чувствовала себя опустошенной и совершенно разбитой. Мне все еще не верилось, что я могла быть больна раком.
Люди такие глупцы, считают, что они бессмертны и думают, что будут жить вечно, что вся жизнь у них впереди, просто потому что не хотят верить в то, что все в жизни однажды заканчивается. Они просто слишком легкомысленны в попытках уйти, сбежать от жесткой правды, которую они попросту не хотят принимать. Мы всю жизнь пытаемся сберечь свое здоровье, а потом так внезапно умираем. Можно вечно пытаться поддерживать иммунитет, правильно питаться и заниматься спортом, а потом просто попасть под машину.
Смерть неизбежна, у каждого лишь свое время для нее.
И я теперь вдруг поняла это. Осознала, что мой конец близок и не ощутила ничего, кроме того, что уже была мертва. С той самой секунды, когда, как приговор, прозвучал диагноз. Чувство, охватившее меня в это мгновение было похоже на чувство, будто стоишь над обрывом, готовый к неизбежному падению вниз каждую секунду. Но почему-то все еще продолжаешь твердо стоять на земле, не дрогнув.
– Сколько мне осталось? – я поразилась, насколько твердо звучал мой голос, когда задала неизбежный вопрос.
– Около полугода, – Лили сочувственно неотрывно смотрела в мои глаза.
Я охнула и глубоко вздохнула после, пытаясь не упасть в обморок.
– Мне очень жаль, Бэб.
Я растерянно кивнула головой в ответ, желая проглотить ком, образующийся в горле. Жалость. Да что она может знать о ней? Больна не она, а я! И самое ужасное, что я снова злилась. Злилась на нее, на людей, которым дается еще один шанс на жизнь. Злилась на весь мир. Но правда в том, что я не имела права на это. Никто из них не виноват, что судьба выбрала меня. И от этого становилось только в разы паршивее.
– Сейчас нашей задачей является максимально уменьшить ее размер и при этом не задеть нормальные клетки мозга, чтобы приостановить дальнейший рост, – она украдкой пробежалась по бумагам. – К сожалению, полностью удалить глиобластому невозможно, потому что она располагается в жизненно важных отделах мозга, и вокруг нее находятся мигрирующие онкоклетки, которые могут вторгнуться в здоровую мозговую ткань. Это слишком рискованно.
Я упорно смотрела в одну точку, почти не слыша, что говорит Лили, и отчаянно хотела проснуться, хотя знала, что это не было сном.
– И зачем это нужно? Ненужные траты на ненужные средства лечения.
– Для того, чтобы ты могла прожить эти месяцы достойно, а не просуществовать, мучаясь от беспрерывной агонии и вечных провалов в памяти, – она вздохнула, будто понимала, что говорит полную чушь.
– Бред, – выплюнула я. – Тогда мне только больше захочется жить. А если пустить дело на самотек, есть шанс, что я захочу, наконец, умереть.
– Мы все когда-нибудь умрем, Бэб. Мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах. Да, у тебя есть почти определенный срок. Да, ты знаешь, когда и от чего ты умрешь. Но это не значит, что всем нам нужно теперь зацикливаться на этом и мешать темным мыслям убивать нас преждевременно. Нельзя давать внутренним демонам власть над собой. Нельзя позволять им мешать тебе жить и наслаждаться жизнью, временем, отведенным тебе.
Я злилась, утопала в злости и раздражении. Я злилась на Лили за то, что она пыталась меня успокоить, будто была здесь штатным психологом, и я злилась на нее, потому что она, черт возьми, была права. Утопала в чувствах беспомощности, бесконтрольности, которые ненавидела больше всего на свете, и от которых мне только-только удалось сбежать с помощью Томми.
Томми.
Снова удар. Глухой и резкий. Что-то кольнула в грудной клетке, будто нож, воткнутый в спину. Как сказать ему о том, что меня очень скоро не станет? И как самой принять эту неизбежность?
– Что теперь будет? – я подняла свой рассеянный взгляд на Лили, когда поняла, что она уже несколько минут молча наблюдала за моими сжимающимися и расжимающимися кулаками.
– Бэб, послушай, – она снова взяла мою ладонь в свою. – Я много раз проходила через это со своими пациентами. И каждый раз – совсем не лучше прежнего. Иммунитет, который должен был выработаться у меня за все мое время работы – подводит. И мне все больнее и сложнее дается ставить заключения с каждым новым случаем, – она говорила медленно и размеренно, приостановившись на секунду. А мне в этот момент казалось, что жизнь вокруг уже остановилась и что все это происходит не со мной.
– А самое ужасное в моей профессии – говорить такие вещи восемнадцатилетней девочке, чья жизнь только начинается. Но мы – не Боги. И как бы нам хотелось спасти всех – мы не можем. Все, что мы можем – поддержать. Я прошу тебя, хотя и понимаю, как чертовски это будет сложно и как ужасно бредово прозвучит сейчас, не поддавайся панике. Прежде всего, мне нужно поговорить с твоими родителями…
– Не нужно! – я встрепенулась, понимая, что эта новость просто убьет их, даже если до конца все еще не верила в то, как сильно они любят меня. Подумать только, мама, папа, Дейрлл, Армин, Шарлотта, Нолан… Томми. Ну как сказать им об этом? Как сообщить, что скоро умрешь самым близким и любимым людям? Это убьет их. Это убьет и меня, когда я увижу выражение их лиц после. И это снова убьет их, когда я на смертном одре заберу частицы их душ с собой.
– Бэб, это ужасно и страшно, но они должны знать. Ты не можешь поступить с ними так. Если не скажешь ты – я вынуждена буду сообщить им об этом, – Лили тяжко вздохнула.
– Хорошо, – вздохнув, я нехотя сдалась, не представляя, как сделаю это. – Я сама скажу им.
– Хорошо, – кивнула Лили. – Так делать нельзя, но я все-таки предоставлю тебе эту возможность. После того, как ты с родителями обсудишь это, вам нужно будет всем вместе, немедля, прийти ко мне. Без очередей или записей. Просто скажете на регистрации, по какому поводу и к кому вы направляетесь. Только тогда мы сможем приступить к лечению. Поэтому, пожалуйста, не тяни, здесь от каждой секунды зависит твоя жизнь.
Только теперь я поняла, как это, оказывается, жить мгновениями и ловить каждый миг такой непредсказуемой жизни.
Я вышла из больницы часом позже полностью разбитая и поникшая. Погода стояла почти осенняя, с дикими порывами ветра и облаками, обложившими все небо, и полностью соответствовала моему настроению. Я села в машину и только тогда смогла дать волю так отчаянно просившимся слезам. Я почти кричала от боли и осознания того, что через полгода меня не станет. Жизнь будет идти, продолжаться, но уже без меня. И это осознание и пугающая реальность заставили меня разрыдаться еще сильнее. Это было так душераздирающе, что мне казалось, что не растущая в голове раковая опухоль сейчас убивает меня все больше с каждой секундой, а понимание того, что я снова сделаю всем больно вокруг себя. Я была, словно минное поле, на которое, куда не ступи – разорвет на части сразу же.
И в этот момент, я, как никогда ясно, почувствовала, что мы привыкли придавать слишком большой смысл вещам, кажущимся нам безумно важными, но на самом деле, не имеющими никакого реального значения на то: дорогая обувь, одежда или телефоны; ювелирные украшения из дешевого серебра, но носящие гордый бренд Tiffany; светские вечера в мега дорогих ресторанах и, сносящие крышу, тусовки, обязательно заканчивающиеся разборками с полицией. В моей жизни все было именно так. Моя судьба была распланирована до мельчайших подробностей. Я отчетливо знала, чего от меня хотели, и единственное, о чем я задумывалась до встречи с Томом, было: «Какого цвета платье купить? Или, может, взять сразу несколько?». И сейчас я вдруг резко осознала, насколько все это было неважным. Насколько это казалось мне существенным тогда, а сейчас не имело ничего общего с понятием «проблема». Мне стали не нужны крутые тачки, дорогущий алкоголь и новая сумочка из последней коллекции Версаче. Все потеряло значение, которое я когда-то придавала этим вещам. Сейчас я просто хотела жить: увидеть, как распускается вишня весной и как в июне начинает слепить глаза летнее солнце. Как туристы постепенно заполняют собой городской пляж, наперебой крича что-то друг другу, и как пожилая пара неспешно вышагивает по эспланаде и наслаждается тихим и спокойным вечером. Мне хотелось вновь почувствовать морской воздух прохладным весенним утром и ощутить освежающие брызги воды на лице. Мне хотелось провести пару ночей в походе за городом, любуясь звездами и пурпурным рассветом. Хотелось увидеть родителей в старости, играющих с моими детьми; Дейрлл, идущую к алтарю под руку с папой в ослепительно-белом платье. Я хотела, в конце концов, быть с Томми вдали от всего мира, чтобы только до конца наших дней видеть пронзительный взгляд его прекрасных изумрудных глаз, пряди шелковых кудрей, спадающих ему на лоб, его нежную добрую улыбку и милые ямочки на щеках; чтобы чувствовать его сбившееся дыхание на своей обнаженной коже, наблюдать за каждым взмахом его ресниц и вздрагивать от его поцелуев, слыша, как он называет меня малышкой Бэб. Его Бэбби. Мягко, трепетно и так тянуще сладко, с такой долей любви в его глубоком бархатном голосе.
И все это просто не могло быть концом. Не сейчас. Нет. Я не могла быть больна раком. Не могло все просто взять и закончиться вот так нелепо. Это просто невозможно. Ведь так? Господи, пожалуйста, пусть все будет не так!
Звонок телефона заставил мои рыдания резко прекратиться. Я не хотела ни с кем говорить прямо сейчас, но так отчаянно желала видеть всего одного человека. Томми. И, как по заказу, звонил он.
– Хэй, привет, – я прочистила горло. Голос осип от непрерывного потока слез, и я попыталась сделать максимально спокойный вид, будто со мной не произошло ничего страшного часом ранее.
– Привет, малышка. Ты как? – взволнованно поинтересовался он, и я очень надеялась, что он не заметил моего убитого горем состояния.
– Ты когда освободишься?
Вопросом на вопрос. Иначе не уйти от болезненной темы.
– Для тебя свободен в любое время, – он усмехнулся. Значит, не заметил.
– Мы можем встретиться на пляже?
– Да, конечно, – чуть более растерянно пробормотал он, и это непонимание в его голосе чуть не заставило меня расплакаться вновь. Я подняла глаза наверх, не дав слезам снова скатиться по щекам. Ну вот как я скажу ему о болезни? Я ужасный человек. Том даже не представляет, что через некоторое время я разобью, растопчу, буквально разорву и выверну наизнанку всю его душу.
– Хорошо. Буду ждать тебя там.
***
Я сидела на земле, усыпанной галькой, в ожидании Тома и смотрела на волны, хлестко и урывисто накатывающие на берег. Ветер нагонял тучи. Над морем кричали чайки, пытаясь удержаться в полете. Я слегка поежилась от нового порыва воздуха, кутаясь в горло ветровки, и чуть плотнее поджала колени под себя, положив на них подбородок. В глазах моих больше не осталось света, только тьма, забиравшая меня все глубже, без права когда-либо снова выбраться из нее. Я выглядела пугающе отрешенной, раздавленной, полностью сокрушенной, потому что все еще бежала от неизбежного.
Послышался хруст гальки, будто камешки терлись сами об себя под чьими-то ногами. Я повернула голову и увидела высокую фигуру парня, вышагивающего ко мне. Он был в смятении и довольно удивленным моим состоянием, но все таким же прекрасным, как и всегда. Его кудри были убраны под вязаную шапочку. Руки он держал в карманах куртки цвета хаки, а на ногах у него были кеды и, такие несвойственные ему зауженные черные брюки. Томми, заметив мой взгляд, чуть ускорил шаг, пытаясь не увязнуть в мелких проворных камушках.
– Хэй, – как-то грустно отозвался он.
– Хэй, – я также грустно повторила, постаравшись улыбнуться ему. Вышло плохо.
Эванз сглотнул и попытался отдать мне такую же улыбку. Он аккуратно присел, сначала на корточки, а потом и вовсе опустился на гальку рядом со мной. Парень нежно поцеловал меня в уголок губ и тоже подогнул под себя колени, полностью копируя мою позу.
– Что случилось? – Томми устремил свой взгляд, как и я, на море, чуть прищурив глаза из-за нового порыва ветра.
Скулы его были сжаты, а сам он нервно теребил пальцы рук. Волновался. Ожидал чего– то непоправимого. Будто уже знал мой ответ. Чувствовал, как и я всегда чувствовала его.