Нейрологика: Чем объясняются странные поступки, которые мы совершаем неожиданно для себя

Сосредоточиться не сосредотачиваясь

Что, если в случаях, когда мы пытаемся совершать несколько действий одновременно, например говорить по телефону и вести машину, за работу берутся не обе системы, а всего одна, которая и распределяет свои усилия между двумя задачами? При таком раскладе наша успешность зависит от того, сколько внимания мы уделяем каждому из действий. Чем больше внимания, тем лучше получается. Но данная схема не применима к работе системы привычки. Если какое-нибудь действие доведено у нас до автоматизма, в большинстве случаев лучше не уделять ему существенного внимания.

10 февраля 2011 года баскетболист Рэй Аллен, в то время член команды Boston Celtics, совершил 2561-й точный трехочковый бросок, побив рекорд, который до него установил Реджи Миллер. Все те годы, что Аллен состоял в НБА, он славился своим отношением к работе. Рэй часто приезжал на стадион часа за три до начала игры, чтобы потренироваться. В одном интервью у Аллена спросили, как ему удалось достичь такого успеха и что происходит у него в голове, когда он бросает мяч. Баскетболист ответил так: «Как только начнешь целиться – непременно промахнешься. Во время игры нельзя забывать об этом. Надо найти на поле такую точку, с которой уже не нужно прицеливаться – достаточно только подпрыгнуть и точным движением рук отправить мяч прямиком в корзину».

Для Рэя Аллена броски стали привычкой. Возможно, именно это спортсмены имеют в виду, когда говорят о мышечной памяти. Метод, с помощью которого Аллен сосредотачивается на важном броске, состоит в том, чтобы не сосредотачиваться на нем. Если же он слишком много думает о том, как бросить мяч, он промахивается. Лучше всего он играет тогда, когда поручает системе привычки выполнять все то, в чем он натренировался.

То же самое применимо и к другим спортсменам. В ходе эксперимента с участием талантливых гольфистов испытуемые ударяли по мячу дважды. В первом случае они намеренно сосредотачивались на механике движения клюшки, внимательно отслеживали, с какой силой бьют по мячу, тщательно прицеливались. Во втором случае гольфисты не думали об ударе вообще. Как только они вставали с клюшкой перед мячом, их отвлекали другим заданием: просили слушать записи звуков и ждать определенного сигнала, опознать его и сообщить об этом. Затем ученые сравнили результаты. Как правило, мяч оказывался ближе к лунке в тех случаях, когда игроки не думали об ударе. Гольфисты, как и Рэй Аллен, играли лучше, если не задумывались о том, что делают.

Выявленная зависимость успеха спортсменов от того, что ими руководит – привычка или сознание, подтверждает идею о существовании в мозге двух параллельных систем, контролирующих поведение. Повторяя одно и то же действие, мы можем довести его до автоматизма, и тогда система привычек возьмет верх. Наше сознание освободится и с помощью системы непривычки сможет сконцентрироваться еще на чем-нибудь.

Разделение труда между двумя системами мозга не ограничивается лишь баскетболом или гольфом. Самые тонкие нюансы поведения могут регулироваться привычкой или ее отсутствием, и порой разница очень заметна.

Как распознать фальшивую улыбку

Как мы определяем неискренность улыбок? Почему подделать улыбку так сложно? В 1862 году французский невролог Гийом Дюшен поделился с миром своим открытием: оказывается, настоящая и фальшивая улыбки возникают благодаря работе разных мышц. Мышцы, расположенные вокруг рта, задействуются при любой улыбке, но все дело в том, что происходит с мышцами, находящимися выше, – с так называемыми круговыми мышцами глаз. Когда мы улыбаемся от души, они сокращаются, и вокруг глаз появляются морщинки, как у этого симпатяги на фотографии:

Несмотря на отсутствие зубов, вид у него очень радостный (и ни капельки не пугающий). Обратите внимание на морщинки вокруг его глаз. Они возникают только тогда, когда человек улыбается искренне. И напротив – когда мы улыбаемся фальшивой улыбкой, эти мышцы не работают. Вместо этого сокращаются так называемые мышцы смеха, расположенные у рта. Чтобы доказать это, Дюшен пропустил электрический ток через лицевые мышцы своего беззубого приятеля. Вот какой стала его улыбка:

Мы видим морщинки у него на щеках, но не вокруг глаз. Круговые глазные мышцы не работают. Кожа вокруг глаз не натянута, как на первой фотографии. Это признаки фальшивой улыбки.

Разница в работе мышц при искренней и фальшивой улыбке показывает, что системы привычки и непривычки в нашем мозгу действуют отдельно друг от друга. Когда мы улыбаемся естественно, функционирует один набор мышц. Когда же заставляем себя улыбнуться, особенность мышечной активности меняется – и окружающие вполне могут это заметить.

Вот еще пример. Однажды в больнице, где я работаю, я встретил коллегу. Он шел по коридору, увлеченно глядя в смартфон. Поравнявшись с ним, я спросил, как состояние одного из наших пациентов. «У меня все хорошо. А ты как?» – услышал я в ответ. Очевидно, так мой коллега среагировал бы на вопрос «Привет, как дела?» – но я спрашивал совсем о другом. Внимание врача поглотил телефон, поэтому он ответил по привычке. Когда я впоследствии напомнил ему об этом недоразумении, оказалось, что он напрочь о нем забыл. Тогда я проделал небольшой эксперимент: стал задавать похожие вопросы чем-нибудь занятым людям и обнаружил, что подобное происходит довольно часто (в том числе и со мной, знаю). Что интересно, большинство участников моего эксперимента, ответивших, подобно моему коллеге, невпопад, тут же об этом забывали.

Биполярная система контроля работает с разными областями нашего мозга и ощутимо воздействует на наши успехи как в спорте, так и в социальном взаимодействии. Но случай с моим коллегой дает повод говорить, что они различаются еще в одном аспекте: они связаны с разными типами памяти.

Почему мы забываем купить молоко

Вторник. Близится вечер. Я собираюсь с работы домой. Жена звонит и просит купить по пути бутылку молока. Никаких проблем. В лифте и по пути к машине я в уме повторяю задание, чтобы не забыть. Сажусь в машину, еще раз напоминаю себе о молоке, поправляя зеркала и поворачивая ключ зажигания. Домой я еду привычным маршрутом. Но лишь добравшись до места, уже у самой двери внезапно вспоминаю, что забыл купить молоко… в очередной раз. Но я не слишком расстроен: во-первых, у меня очень понимающая жена, а во-вторых, у меня есть веский нейробиологический повод забыть о молоке.

Говоря о том, как наш мозг хранит и использует информацию, ученые выделяют несколько различных типов памяти. Среди них есть такие, как процедурная и эпизодическая память. Процедурная память связана с выполнением некоторых действий. Благодаря ей мы помним, как ездить на велосипеде, завязывать узел, печатать на клавиатуре, вести машину. Чем чаще повторяется действие, тем лучше оно запоминается. Эпизодическая память хранит в себе автобиографические события – это память о наших ощущениях, чувствах, местах, где нам доводилось бывать, мыслях (например, мыслях о том, что по пути домой надо купить бутылку молока). С ее помощью мы не забываем то, что с нами происходит.

Эти виды памяти не только хранят неодинаковую по своей сути информацию, но и действуют в разных областях мозга. Центр эпизодической памяти располагается в глубине мозга, в гиппокампе, рядом с височной долей. Активность в этой области возникает тогда, когда мы действуем не по привычке, и, как мы видели на примере мыши в лабиринте, уменьшается при «привычном» поведении. Центр процедурной памяти находится на внешней стороне стриатума, в той области, что отвечает за формирование привычек. И это не случайно.

Когда электрический заряд на время деактивирует мышиный гиппокамп, нетренированная мышь вообще не может пересечь лабиринт. Она не помнит, где она, куда хочет попасть, зачем ее посадили в лабиринт. Без помощи гиппокампа, который хранит и подает нужные сведения, дезориентированная мышь бегает по лабиринту совершенно хаотично. Однако, если отключить работу гиппокампа после того, как мышь успешно научится перемещаться по лабиринту, она по своему обыкновению побежит прямо и повернет налево. А все потому, что за привычки отвечает внешняя часть стриатума. Гиппокамп же никак не связан с этим процессом, поэтому его деактивация не влияет на мышь и ее маршрут.

Как же все это связано с тем, что я забыл купить молока? Вспомните: когда занятый своими мыслями водитель приезжает на работу, он вообще не помнит, как до нее добирался, потому что ехал по привычке. Привычка реализуется исключительно благодаря процедурной памяти. Всякий раз, когда действие осуществляется посредством системы привычки, оно не фиксируется в эпизодической памяти. Если же фрагмент нашей жизни не отпечатывается в эпизодической памяти, мы не можем припомнить ничего из связанных с этим фрагментом изображений (например, на рекламных щитах), звуков или ощущений. Мы просто приучаемся выполнять некое действие – только и всего.

Но привычка не только не фиксируется эпизодической памятью, она еще и блокирует доступ к ней. С этой проблемой я и сталкиваюсь, когда еду домой и пытаюсь не забыть просьбу жены. По пути я думаю о своем, а процедурная память помогает мне вести машину. В итоге я теряю доступ к эпизодической памяти и потому забываю тот важный факт, который хотел бы запомнить. Системе привычек о молоке ничего не известно, и, отдав ей контроль за движением, я оказываюсь в ситуации, когда вспомнить о дополнительной задаче нет возможности. И все же это не до конца меня оправдывает: ведь, если подумать, я мог бы приложить все усилия и не дать привычке меня одолеть.

Почему мы едим, когда не голодны?

Если система привычки захватывает над нами контроль, нам становится сложнее добраться до сведений, хранящихся в эпизодической памяти, то есть до контекстуальной информации, которая помогает принимать решения, осознавать, где мы находимся, или не забывать о том, что надо выполнить какое-то задание. А еще эта память помогает отказываться от еды, когда мы не голодны. Причин для отказа может быть множество: страх набрать вес, переживания о здоровье или просто ощущение сытости. Тем не менее очень многие из нас едят, когда совсем не голодны. Такое поведение чаще всего называют «плохой привычкой», при этом и не думая о науке. Однако исследования подтверждают, что дело тут именно в привычке.

Ученые отобрали 32 здоровых добровольца, попросили их сесть за компьютеры и нажимать на кнопку всякий раз, когда на экране появится определенная картинка. После нажатия на кнопку автомат выдавал испытуемым либо чипсы, либо конфетки M&M's. Испытуемые съедали угощение. Задание выполнялось в несколько этапов, каждый по 8 минут, но половина участников прошли лишь два этапа, а остальные – 12, то есть в сумме у второй группы оказалось в шесть раз больше тренировочного времени, а значит, у ее членов должна была выработаться привычка нажимать на кнопку. Ученые внимательно следили за мозговой активностью всех испытуемых. Значительное повышение активности стриатума (области, где закрепляются привычки), которое было отмечено у членов второй группы на последних этапах, подтвердило, что привычка сформировалась. Так что будем теперь называть эти группы «группой без привычки» и «группой с привычкой».

Чтобы определить, как появление привычки влияет на наше пищевое поведение, ученые обратили особое внимание на активность определенной области мозга – вентромедиальной префронтальной коры, находящейся в нижней части лобной доли. Основная функция этой области – прогнозирование ожидаемых событий. В зависимости от этого прогноза мозг активирует те или иные механизмы поведения. Например, когда мы голодны и сидим в ресторане, а официант приближается к нашему столу с тарелками, полными еды, у нас в мозгу буквально вспыхивают нейронные фейерверки – мозг чувствует, что сейчас начнется ужин. Подобная мозговая активность происходит во многом благодаря работе вентромедиальной префронтальной коры. Мозг прогнозирует положительное событие и отдает команду вести себя соответствующим образом. Поэтому, когда мы с нетерпением ждем, пока перед нами расставят тарелки с едой, вентромедиальная префронтальная кора активно включается в работу: она чувствует приближение трапезы. Однако, когда мы наедаемся, эта реакция подавляется. Если официант принесет еще одну тарелку, вентромедиальная префронтальная кора будет вести себя гораздо спокойнее. Отклик окажется очень слабым, перспектива поесть обесценится, поэтому нам уже не захочется жевать дальше. Ученые полагают, что в таком случае соседние области префронтальной коры подавляют чувство голода, инициируемое гипоталамусом. Таким образом вентромедиальная префронтальная кора обеспечивает обратную связь. Когда мы голодны, она призывает нас поесть, но, когда мы насыщаемся, она убеждает нас остановиться.

Ученые решили сравнить активность вентромедиальной префронтальной коры у испытуемых из группы с привычкой и группы без привычки. Вентромедиальная префронтальная кора у членов второй группы включалась в работу каждый раз перед тем, как они нажимали на кнопку, – она прогнозировала появление угощения и давала сигнал к началу трапезы. Но так происходило, пока испытуемые были голодны. Что же случилось, когда они наелись? Ученые накормили членов группы без привычки полноценным обедом. Далее испытуемые вернулись к заданию. Теперь уже вентромедиальная префронтальная кора не реагировала на нажатие кнопки столь бурно. Испытуемые насытились и уже не так ждали конфет M&M's или чипсов. Вентромедиальная префронтальная кора понижала ценность угощения, и испытуемым не хотелось есть.

Далее проверку прошли члены группы с привычкой. Когда они были голодны, их вентромедиальная префронтальная кора активно реагировала на нажатие кнопки, предчувствуя появление угощения. После этого испытуемых досыта накормили, и они вернулись к заданию: продолжили нажимать на кнопку под пристальным вниманием ученых. Однако на этот раз аппарат МРТ показал, что активность вентромедиальной префронтальной коры нисколько не ослабела. Перспектива трапезы не обесценилась, несмотря на сытость испытуемых. Обратная связь нарушилась. Очевидно, из-за того, что участники по привычке нажимали кнопку и ели после этого, мозг не смог разубедить их отказаться от еды. Реакция вентромедиальной префронтальной коры только укореняла привычку есть, не чувствуя голода, из-за чего потребление пищи стало машинальным.

Это объясняет, почему мы нередко продолжаем есть, несмотря на сытость. Когда привычка побеждает нас, процесс питания становится машинальным. Но как она это делает? Можем ли мы ей помешать? Взглянем вот с какой стороны: есть две системы, управляющие нашим поведением, – автоматизированная система привычки и «задумчивая» система сознания. Они могут работать как самостоятельно, так и в паре, но ни одна из систем не способна выполнять две задачи сразу. Система сознания может и вести машину, и размышлять о дневных событиях, но только не одновременно. Если система сознания занята, система привычки получает задание выполнять водительские обязанности. Когда сознание наше наполняется мыслями (иными словами, когда мы начинаем «витать в облаках»), оно отстраняется от реальных дел. Мы теряем доступ к эпизодической памяти и забываем о некоторых насущных задачах. Система привычки побеждает нас при выполнении любого – даже самого рутинного – действия.

Такое часто происходит, когда нас что-то отвлекает, например телевизор. Врачи настоятельно рекомендуют не есть перед телевизором, поскольку это может привести к ожирению. Когда мы пассивно смотрим на экран, телевизор в определенном смысле монополизирует наше сознание. Поэтому, если во время просмотра мы выполняем какое-нибудь повторяющееся действие, например едим картофельные чипсы, его будет контролировать система привычки. Ушедший в раздумья водитель способен перемещаться на автопилоте, а едок-телезритель – незаметно для себя съесть пять упаковок чипсов, пока сознание поглощено повтором «Сайнфелда»^[16]. К сожалению, поскольку доступа к эпизодической памяти в это время нет, не вспоминается ни о боли в животе, ни о наборе веса и сердечных заболеваниях, ни даже о банальном принципе умеренности.

Когда наши головы полны мыслей, возможность сознательно контролировать поведение теряется, и тогда наши действия начинают определяться некой программой. А что случилось бы с нами, потеряй мы возможность самоконтроля навсегда? Стабильная потеря самоконтроля может возникнуть при повреждении лобной доли, в которую входит вентромедиальная префронтальная кора. Когда мозг перестает быть центром управления нашими действиями, мы теряем возможность принимать разумные решения. Мозг переходит в режим привычки, и тогда в поведении появляется автоматизм.

Исполнительная дисфункция

В когнитивной неврологии термин «исполнительная функция» используется в связи с высокоуровневыми процессами мозга, такими как планирование, принятие решений, контроль за вниманием и собой. Исполнительная функция мозга сродни функциям генерального директора компании. Благодаря ей мы контролируем собственные мысли и поведение.

Повреждения лобной доли могут негативно сказаться на исполнительной функции, и тогда человек рискует разучиться планировать, принимать здравые решения и даже контролировать соответствие собственного поведения социальным нормам. Он начнет действовать словно по привычке. Владимира, русского студента примерно 20 лет, обучавшегося на инженера, сбил поезд, когда молодой человек выскочил на рельсы за футбольным мячом. Удар пришелся на лобную долю. Увы, Владимир потерял способность к мыслительным процессам высокого уровня, в частности способность принимать решения. Обыкновенно он сидел без движения и смотрел прямо перед собой. Когда медсестры пытались с ним заговорить, он либо игнорировал их, либо начинал ругаться. Ему было сложно следовать даже простейшим инструкциям. Когда один из врачей дал Владимиру лист бумаги и попросил нарисовать круг, пациент ответил ему безучастным взглядом и полным бездействием. Тогда врач взял его руку и помог нарисовать круг. В итоге Владимир и сам смог нарисовать круг, но не остановился на достигнутом. Он все рисовал новые и новые круги до тех пор, пока врач не убрал его руку от листа. Судя по всему, рисовать круги у пациента получалось благодаря работе процедурной памяти. Однако из-за повреждения лобной доли он не мог остановиться.

Другой, еще более яркий пример дисфункции лобной доли – состояние, называемое «синдромом чужой руки», при котором рука пациента может, например, спонтанно схватить лежащий неподалеку предмет. Это движение происходит не осознанно, а совершенно автоматически. Порой пациент даже не в силах отпустить предмет – и ему приходится высвобождать его второй рукой. Бывали случаи, когда для того, чтобы «чужая» рука разжалась, ее обладателю приходилось кричать на нее, а одна из пациенток рассказывала, как ее чуть не задушила собственная рука. «Чужие» руки, как правило, мешают остальному телу выполнять некоторые действия: например, расстегивают рубашку в то время, как нормальная, «своя» рука пытается ее застегнуть. По рассказам пациентов, «чужая» рука нередко забирает предметы из «своей» руки и вообще всячески вредит. Абсолютно невольные движения руки в данном случае обусловлены именно дисфункцией лобной доли.

Французский невролог Франсуа Лермитт описал, как пациенты с повреждениями лобной доли порой используют окружающие их предметы – нередко нарушая тем самым социальные нормы. В ходе одного из экспериментов Лермитт пригласил пациента с повреждением лобной доли к себе в кабинет. На столе у двери Лермитт оставил картину в раме, молоток и гвоздь. Войдя в комнату и увидев лежащие на столе предметы, пациент без промедлений забил гвоздь в стену и повесил картину. Никто его, разумеется, об этом не просил. Очевидно, заметив молоток и гвоздь, он инстинктивно поступил с ними так, как привык поступать, – совсем как занятый своими мыслями водитель, который по привычке едет на работу, даже когда ему туда не нужно. Если разум не вмешивается и не включает исполнительные функции, то система привычки одерживает верх и руководит действиями.

В ходе еще одного эксперимента двух пациентов с повреждением лобной доли, многодетную мать и работающего холостяка, по очереди ввели в комнату с незаправленной кроватью. Мать зашла первой. Первым делом она подошла к кровати, подоткнула простыни, взбила подушку и заботливо накрыла постель покрывалом. Потом один из ассистентов снова разворошил кровать, и в комнату позвали второго пациента, холостяка. Он тут же подошел к постели, завалился в нее и заснул. Как и в первом эксперименте, исполнительная дисфункция заставила обоих пациентов вести себя так, как они привыкли, и в данном случае их поведение соответствовало гендерным стереотипам.

Лермитт доказал, что эффект, который он назвал «утилизационным поведением», можно наблюдать только у людей, привыкших использовать предмет, задействованный в эксперименте. Когда он в качестве эксперимента положил сигарету с зажигалкой напротив курильщика и некурильщика (у обоих испытуемых была повреждена лобная доля), закурил лишь первый. Некурильщик же не стал вообще ничего делать. У него не было соответствующей привычки, потому и не возникло автоматической реакции.

Можно ли сказать, что при повреждении лобной доли срабатывает тот же автоматизм, что и при действии по привычке? Не совсем так. Повреждение лобной доли может иметь самые разные последствия, и абсолютно одинаковых случаев не бывает. Однако элементы поведения пациентов с данными травмами очень напоминают автоматизм при работе системы привычки. Стриатум, область, ответственная за эту работу, при изолированном повреждении лобной доли оказывается незадетой. При исполнительной дисфункции мозг начинает опираться на систему привычки, и тогда в поведении возникают определенные стереотипические нюансы.

При исполнительной дисфункции, в результате травмы или же по причине увлеченности мыслями, мозг, управляя нашим поведением, обращается к иным ресурсам, что и ведет к автоматизму. В течение какого-то времени мы даже можем действовать на автопилоте, сами того не осознавая, – совсем как зомби. Но вопрос вот в чем: если автоматические процессы в мозге могут за нас вести машину, вешать картины, заправлять кровать, на что еще они способны?