Глава 4
Врасплох
1
Все следующее утро я провалялся в постели. В комнате было душно – я открыл окно еще ночью, но это особо не помогло, воздух был горячий и стянутый. На небе за окном – ни облака. В тот день я собирался добраться до местного университета, чтобы подать документы, но небольшое путешествие было намечено на два часа, поэтому время на бесцельное утро в кровати еще оставалось. Я обещал Ойгену не высовываться, поэтому твердо решил, что после университета вернусь домой, где и проведу остаток дня. У меня под боком свернулся Оскар. Он всегда спал со мной; ему становилось тревожно, если я не ночевал дома. Я почесал его за ухом, и Оскар тут же перевернулся на спину, посмотрел на меня большими светлыми глазами. Я подхватил его на руки и поднял над собой. Оззи смешно забарахтался и дернул носом.
– Черт, ладно, я встаю. Только ты способен вытащить меня из постели в такую рань, дружище.
Я собрался и отправился выгуливать Оскара. На улице было еще хуже, чем в комнате – солнце палило так, что я ощутил себя в шкуре несчастного Икара. Оскар тянул меня куда-то в сторону, и я повиновался. Он умел ходить без поводка, но в силу своей паранойи я больше не позволял ему этого, поэтому Оскар развлекался тем, что таскал меня за собой туда, куда ему вздумается. Кто кого выгуливал? Мы прогулялись до пекарни. По моему мнению – лучшей в городе. Я уже расплатился за яблочные вафли и шел к выходу, когда обратил внимание на крошечный аквариум на подоконнике. Я мог поклясться, что раньше его там не было. В прозрачной воде кружила одна единственная золотая рыбка. Аквариумы всегда пробуждали во мне неприятные воспоминания о том, что произошло в городской тюрьме четыре года назад.
Золотые рыбки быстро умирают.
Эта была цвета темной бронзы, с раздвоенными длинными плавниками, напоминающими вуаль. Я наклонился и коснулся стекла пальцами.
– Это мне дочка подарила, – сообщила хозяйка пекарни, выглядывая из-за прилавка. – Красавица, да?
– Это правда, что золотые рыбки быстро умирают? – спросил я.
Женщина покачала головой.
– Не совсем. Если заботиться о них, то проживут очень-очень долго.
– Странно.
– Простите?
На лице женщины отразилось недоумение.
– Ничего.
У меня зазвонил телефон, поэтому я поскорее вышел на улицу. Звонил Ойген – мы с ним еще не разговаривали после инцидента на школьном дворе.
– Что там у тебя? – спросил я, нервничая.
Молчание. Затем послышался тихий вздох.
– Около леса. Жду заказчиков. В Нюрнберг отправляюсь сегодня.
Его голос звучал сосредоточенно, но напряженно.
– Во сколько поедешь? – спросил я.
– Лучше бы до вечера, – ответил Ойген. – Приму товар, спрячу в тачку и поеду.
– Как прятать будешь?
– Снял обшивку на дверях и сиденьях. Постараюсь, чтобы туда все поместилось.
Я остановился посреди улицы и прикрыл глаза.
– Тебе страшно?
– Нет. Я в полном порядке, ладно?
Оскар дернул поводок и вопросительно уставился на меня. Мы медленно побрели к дому.
– Ладно. Тебе обязательно ехать, да?
– Ты же знаешь.
– Просто это все как-то…
– Как?
– Я не знаю. Слишком опасно.
– Да брось. Ничего сложного.
– Тогда позвони мне, когда закончишь, – сказал я.
– Позвоню, – он отключился.
Домой я возвращался растерянным, потому что никак не мог собрать мысли в кучу. Мне пришлось принудить себя к тому, чтобы расслабиться, пришлось приказать воображению отказаться от самых страшных и тревожащих образов, чтобы предстать перед отцом в образе адекватного человека.
Я разулся, повесил поводок на дверную ручку и прошел в кухню. На столе меня поджидал завтрак – яичница с томатом и беконом.
– А вот и главный добытчик, – сказал отец, когда я передал ему вафли из пекарни.
Он сидел за столом в домашнем сером халате и пил кофе.
– Не работаешь сегодня?
– Посижу в кабинете, – отец вяло улыбнулся.
Его глаза были утомленными, а сам он казался каким-то помятым.
– Тебе стоит отдохнуть, – сказал я.
Он отмахнулся, стряхнул крошки со стола прямо на пол. У меня кольнуло сердце. Мама приучила к чистоте и порядку нас обоих, поэтому было до ужаса тоскливо и больно смотреть на гору посуды в раковине, на пыль, покрывающую маленькие статуэтки оленей на кухонной полке, на мелкий мусор, скопившийся тут и там. Меня часто не было дома, я все время куда-то торопился, поэтому упустил очевидное: мы запустили квартиру.
Я сказал об этом отцу, и он невесело улыбнулся.
– Да, ты прав. Мы с тобой оба подвели маму.
Я взглянул на часы – у меня оставалось полным-полно времени, чтобы помочь с уборкой. Мы перемыли посуду, протерли пыль, разложили все вещи по местам: светло-шоколадный плед из искусственного меха занял законное место на диване в гостиной, книги отправились на полки, трехэтажные стопки одежды – в шкаф. Уборкой я занимался с каким-то фанатизмом, со слепой верой в то, что из-за этого маме станет лучше. Я бросался от журнального столика к книжному шкафу, от подоконника к кровати, прикидывая, что еще могу сделать. В ванной я нашел моющее средство и впервые в жизни намыл все зеркала.
– Полегче, – сказал отец, когда я покосился на окна. – Я мыл их весной, помнишь?
Я кивнул, но что-то все равно было не так – чего-то не хватало. Салфетки! Мама всегда раскладывала на кухонном столе красивые темно-фиолетовые салфетки. Я нашел их в настенном шкафчике, расправил и аккуратно положил в середину стола.
Мы с отцом замерли на пороге кухни в абсолютном молчании. Мне не хотелось его прерывать; очень скоро я понял, что плачу. Я стоял на месте и не мог пошевелиться, парализованный нашей беспомощностью перед беспощадной болезнью. Мне было страшно, я знал, что мама не выкарабкается – она выглядела слишком плохо последнее время, таблетки ей не помогали, врачи были почти бессильны, лечение – бесполезно. Я так долго носил в себе эту истерику, что в то утро она вырвалась наружу, завладела мной без остатка.
– Что нам делать? – спросил я у отца, когда он прижал меня к себе.
– Надеяться, – шепнул он.
Я почувствовал раздражение.
– На что?
Он промолчал.
2
Отец настоял, чтобы я надел белую рубашку, а я был не в том настроении, чтобы спорить. Последнее время мы с ним заметно друг от друга отдалились, и мне хотелось наверстать упущенное нами время. Мы решили, что я закажу домой пиццу, как только закончу дела в университете, а пока буду идти – заказ уже доставят. Нам обоим нужно было отвлечься.
Я шел мимо большого кладбища, и из-за ограды на меня смотрели гипсовые ангелы, скульптурные цветы, мрачные спины надгробий. В какой-то момент я просто остановился и замер прямо посреди улицы, разглядывая мраморную девушку, похожую на нимфу. Мне вдруг подумалось, что ничего в этом мире не имеет смысла; какая же глупая штука жизнь, если в конце все равно все умирают. Зачем из кожи вон лезть, если итог один? Можно хоть сейчас лечь в траву между надгробий, закрыть глаза и молча ждать своего часа – однажды он все равно придет. Умирают все: философы и художники, писатели и поэты, архитекторы и путешественники, грешники и праведники, мужчины и женщины, старики и дети. Умирают люди, восхищающиеся картинами Рембрандта42 и Де Фьори43, почитающие сонеты Шекспира и Сидни44, стихотворения Шелли45, творчество Борромини46, а это значит, что однажды и от Рембрандта, и от Шелли, и от Борромини ничего не останется.
Усилием воли я заставил себя идти дальше. До университета я добрался за считанные минуты, и меня тут же охватила легкая тревога, смешанная с восторгом – огромная территория кампуса была великолепна: искусственные озера, гладкая сочно-зеленая трава, ряд стройных деревьев, парковая зона, плакаты и цветные таблички – указатели для абитуриентов. Само здание, напротив, не впечатляло – это был ряд бетонных коробок с небольшими окнами; серое и угрюмое, как склеп. Оно напоминало мне костяной скелет какого-нибудь зверя – с выступами грязно-белых позвонков и острых зубов. То была игра контрастов – полная свобода снаружи, но ничего лишнего внутри.
Регенсбургский университет был престижным, а на факультет права было не так уж легко попасть. В выпускном классе я чуть не отнял у самого себя возможность учиться там, где мне хотелось – поэтому приходилось в поте лица исправлять свои средненькие оценки, подтягивая их до высоких. Я брал факультативы и дополнительные домашние задания, курил, стряхивал пепел прямо на учебники и пересказывал материал пьяному Ойгену. В конце концов, школу я закончил с хорошим средним баллом и с чистой совестью отправил пакет необходимых документов на почту университета. Неделю назад мне пришел ответ: они согласны меня принять, но мне нужно прийти лично и уточнить некоторые вопросы.
Почти у главного входа две девушки оживленно обсуждали поступление и свои баллы, невольно я стал прислушиваться к их разговору, поэтому совсем не заметил парня в инвалидной коляске. Он держал в руках телефон и, судя по всему, набирал сообщение, поэтому тоже не обратил на меня внимания.
– Черт! – воскликнул он, когда я налетел на него.
Телефон выпал у парня из рук экраном вниз. Я быстро нагнулся, поднял его – по экрану тянулась тонкая царапина – и передал хозяину.
– О, ну спасибо, – фыркнул он. – Просто класс.
У него было очень худое лицо, соломенного цвета волосы, уложенные на манер английских романтиков, узковатые глаза прятались за стеклами нелепых очков. Его ноги были укрыты мягким красным пледом.
– Слушай, – я взглянул ему в глаза, – извини, я не хотел, чтобы так получилось.
Только лишних проблем мне не хватало. Я собрался сказать, что могу перевести ему на карту немного денег, но не успел, потому что у меня в кармане завибрировал телефон. Я собрался сбросить вызов, но это был звонок от Ойгена. Я решил, что он хочет убедиться, что я хорошо сыграю роль его алиби, но в трубке я услышал совсем другое:
– Я сейчас за тобой заеду, – твердо сказал он.
– Что?
– Ты дома?
– Что-то не так?
– Не по телефону.
– Что за херня, Ойген? – вспылил я.
– Все объясню при встрече, – сухо пообещал он. – Боюсь, у меня могут быть проблемы.
Я бросил взгляд в сторону бесцветного здания, выдохнул и кивнул самому себе.
– Приезжай. Я около университета.
3
Ойген нервничал. Он барабанил пальцами по рулю, ерзал на месте и ругался сквозь сжатые зубы. Когда я запрыгнул к нему в машину – старенький красный пикап «форд рейнджер» – он отказался что-либо объяснять.
– Да в чем дело? – не унимался я. – Кто-то умер или что?
Он молчал. Его нервозность постепенно передавалась мне.
– Куда мы едем?
– На пустырь, – хмуро ответил Ойген. – Покажу тебе кое-что.
Мы свернули к лесу и поехали вниз по пыльной дороге, мимо высоких елей, мимо трупа сгоревшего грузовика. На нашем пустыре Ойген остановил машину и тут же выскочил на улицу, яростно хлопнув дверью. Я последовал его примеру.
– Теперь расскажешь, что произошло?
Ойген нервно хохотнул.
– Это конец, Лео.
С этими словами он распахнул багажник, покопался в куче каких-то грязных тряпок и вытащил оттуда пистолет.
– Знаешь, что это?
– Глок?
– Черта с два, – выпалил он, – eto hrenova poddelka!
Последнюю фразу я не понял, но по выражению лица Ойгена и так все было ясно. Я в недоумении уставился на него.
– То есть?
– Дерьмо это пиратское, – сказал он. – Ничего не стоит. У меня вся тачка теперь набита охолощенным оружием, а через пару часов мне нужно быть в другом городе, чтобы передать его заказчикам.
– Охолощенным?
Ойген зло взглянул на меня.
– Это раритетный мусор, пустышка.
– Когда ты это понял?
Он поморщился, вынул из кармана пачку сигарет, но не закурил.
– Когда приехал сюда и стал стволы прятать.
– На глаз определил? – решил уточнить я.
– Не, – он покачал головой. – Я один пистолет оставил, чтобы попробовать пострелять из него, любопытно стало, а в итоге – ничего. Я еще решил, что один, может, паленым попался, поэтому попробовал и другие, но с ними та же история.
Ойген попытался закурить, но мотнул головой и бросил сигарету на землю. Он был слишком взволнован, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться.
– Нельзя связаться с первыми заказчиками? – осторожно спросил я.
– Если я так сделаю, то завтра ты найдешь мой труп в канаве.
Я вопросительно посмотрел на него. Ойген вздохнул и сдался.
– Слушай, тут только два варианта: либо те парни знали, что товар поддельный и держали меня за идиота, либо они сами не в курсе. Если первое, то это ничего не изменит, они в любом случае отправят меня на сделку.
– Ты не можешь отказаться? – перебил его я.
– Нет, откажусь – поеду на встречу под дулом пистолета, – он устало потер переносицу, – если же они сами думают, что с товаром все в порядке, а я скажу обратное, то они могут решить, что это мы с отцом слили куда-нибудь оригинал для личной выгоды, а теперь пытаемся обвести их вокруг пальца.
Я почувствовал легкое головокружение.
– Что нам с этим делать?
– Сделку в Нюрнберге отменять нельзя, поэтому вариант только один, – он посмотрел мне в глаза. – Нужно ехать.
Вид Ойгена говорил о том, что он находится в полной растерянности: бледный как мел, он рассеянно скреб ногтем запястье, расчесывая кожу до красноты. Тогда, в нашем убежище под еловыми лапами, я понял, как на самом деле он во мне нуждался. Ойген пришел ко мне, и я не мог подвести его.
– Эй, – я положил ладони ему на плечи и слегка потряс, пытаясь вывести из оцепенения, – у нас есть пара часов, мы обязательно что-нибудь придумаем, слышишь?
Он потерянно посмотрел на меня. В нем что-то изменилось, я не мог понять, что именно, но спустя мгновение осознал, что впервые вижу Ойгена напуганным. Его темно-серые глаза, напоминающие грозовые тучи, были полны неуверенности и сомнений.
– Не надо, – тихо сказал он. – Мне не нужно было тебе звонить.
Я крепче сжал плечи Ойгена.
– Прекрати. Ты позвонил. Я здесь, я никуда не уйду, поэтому давай придумаем, что делать.
Во взгляде Ойгена отразилось нечто, похожее на затаенную благодарность. Он кивнул, и я отпустил его.
– Расскажи мне о заказчике.
– Он назвался Молохом47. Отец сказал, что он родом из Кельна. Какой-то мутный тип, если честно.
– Чем он занимается?
Ойген скрестил руки на груди и задрал голову вверх, прислушиваясь к шуму деревьев. Он стоял так почти минуту, и я не смел его беспокоить.
– Смотри сюда, – наконец произнес он, присаживаясь на корточки.
Ойген подобрал сухую ветку, начертил огромный треугольник и разделил его на три части.
– Это, – он указал на основание, – те, кому нужно или выгодно сбыть нелегальное оружие.
– Откуда оно вообще берется?
– Ну, – Ойген задумчиво поскреб подбородок, – некоторые производители ведут нелегальный бизнес, сбывают оружие малыми партиями, а в отчетности пишут, что эта серия оказалась непригодной. Иногда находятся умники, которые подворовывают с военных баз или еще откуда-нибудь.
– А контрабанда?
Ойген пожал плечами.
– Оружие – это тебе не сигареты какие-нибудь из Польши поставлять. В Германии все-таки довольно рискованно таким заниматься, потому что обыски серьезные, – он снова склонился над своим рисунком и ткнул палкой посередине треугольника. – Здесь у нас тоже три уровня. На первом находятся люди, которые забирают товар у так называемых производителей. Обычно они занимают высокие должности и хорошо разбираются в оружии, но бывают и исключения. Они промышляют тем, что двигают товар на местном черном рынке, ищут покупателя, а когда находят, то предпочитают, чтобы перевозкой занимался кто-нибудь другой, потому что рисковать боятся. На втором уровне – среднее звено, люди, принимающие этот товар, чтобы доставить его непосредственно заказчику.
– Ты и твой отец, – кивнул я.
– Правильно. Далее – сам заказчик. В нашем случае – это Молох. Заказчик забирает товар в назначенном месте, а потом, – Ойген указал на вершину треугольника, – пытается вывести оружие на мировой рынок.
Я медленно выдохнул, рассматривая рисунок Ойгена и пытаясь как-то переварить услышанное. Наверное, только тогда я осознал всю серьезность ситуации, весь ее масштаб. С каждой секундой я все больше уходил в себя, поэтому Ойген ткнул меня в бок локтем.
– Пошли, – сказал он. – Нужно кое-что проверить.
Я поднялся и последовал за ним. Ойген вытащил из багажника еще семь пистолетов и разложил их кругом на старом светло-коричневом пне.
– Это те, что я не успел проверить, – объяснил он. – Сомневаюсь, что нам повезет, но будет очень хорошо, если хотя бы некоторые из них рабочие.
– Понял.
Следующую минуту мы брали пистолет за пистолетом, прицеливались, спускали курок, но за этим ничего не следовало. Когда осталось три нетронутых ствола, Ойген рухнул на трухлявое бревно и позволил себе закурить.
– Валяй, – сухо сказал он, когда я взялся за очередной пистолет. – Это бессмысленно.
Я сжал рукоятку и прицелился в одну из смятых пивных банок, подвешенных за нити к дереву. Не особо надеясь на удачу, я нажал на курок – раздался выстрел, отдача оказалась неожиданно сильной, у меня заломило запястье.
– Oheret'! – воскликнул Ойген, вскакивая на ноги. – Давай еще раз!
Я быстро улыбнулся, нацелился на старую покрышку, выстрелил. Ойген закивал и схватился за два других пистолета, но они не принесли результата.
– Ладно, один это тоже неплохо, – неуверенно сказал он, снова распределяя оружие по тайникам в машине.
– Что ты собрался делать? – резко спросил я, когда Ойген оставил единственный настоящий пистолет при себе.
– То есть?
– Ты слышал вопрос.
– Нам нужна страховка, если что-то пойдет не так, – спокойно объяснил он.
– Чего? Ты совсем рехнулся что ли? Ты не подумал, что Молох захочет проверить качество товара? Нам нужно будет хоть что-то ему продемонстрировать. Я не знаю… наплетем ему чего-нибудь, потом сунем в руки единственный нормальный пистолет, чтобы он…
Ойген фыркнул.
– Успокойся, – сказал он. – Я просто пошутил.
– Просто пошутил?
– Ну да, хотел посмотреть на твою напуганную рожу.
– Идиот.
Ойген рассмеялся.
– Зато мне не нужно объяснять тебе наш план, если ты сам до него додумался.
– Ага, – отозвался я. – Надейся теперь, чтобы Молох до него не додумался тоже.
Ойген помрачнел и сел за руль.
– Спрячь под сиденье, – он протянул мне пистолет. – Не перепутай с другими.
Почти всю дорогу до Нюрнберга мы молчали. Поездка из-за этого казалась очень долгой, бесконечной. Я думал о том, чем закончится этот день, и вернемся ли мы в Регенсбург. Меня немного трясло, нервничая, я скурил около пятнадцати сигарет и никак не мог заставить себя успокоиться. Мне с трудом верилось, что у нас получится навешать лапши на уши контрабандисту со стажем. Кто мы такие против него? Стоит ему только выбрать другой ствол… Я попытался сосредоточиться на пейзаже за окном. Зелень вокруг расплывалась яркими пятнами, позолоченными солнцем, изредка где-то вдали мелькали крохотные дома; мы были окружены высокой травой и безмолвием.
У меня загудел телефон, и я вспомнил, что обещал отцу заказать нам пиццу. Сколько времени прошло? Несколько часов?
Отец писал: «Ты куда потерялся?»
Я тяжело вздохнул и принялся набирать ответ.
«Па, прости, я еще не скоро буду дома. Познакомился со своими будущими однокурсниками, мы хотим собраться дома у одного гика в очках. Приду поздно или переночую у Басти».
«Веди себя там прилично, обманщик. Зато мне пиццы больше достанется».
Я грустно улыбнулся, а потом набросал сообщение для Бастиана:
«Если мой отец позвонит тебе вечером, то я сплю у тебя на диване вусмерть пьяный».
«???»
«А еще Ойген тоже ночует у тебя. Пожалуйста???»
Ответа я ждал около пяти минут.
«Я тебя убью, Ветцель».
«Спасибо».
Я убрал телефон и покосился на Ойгена. Он был полностью сосредоточен на дороге. Шутил ли он, когда говорил о том, что нам нужна страховка? В тот момент мне показалось, что он в самом наделе намеревается открыть огонь, если что-то пойдет не так.
– Молох ведь думает, что ты будешь один?
Ойген недовольно сдвинул брови.
– Да.
– Как мы объясним мое присутствие?
– Я думаю над этим прямо сейчас.
– Как успехи?
– Не то чтобы. Пока мой единственный вариант – пойти без тебя.
– Еще чего, – возразил я. – Ты меня с собой брал, чтобы в машине вместе помолчать?
Ойген смерил меня взглядом. Я почувствовал его уязвимость – он явно не знал, что нам делать.
– Позвонишь Рольфу? – осторожно предложил я.
– Ты думаешь, я не пытался? Это бесполезно, он сейчас в такой дыре, что связь там не берет, – отрезал Ойген.
Когда мы стали подъезжать к городу, Ойген свернул с главной дороги на проселочную. Кругом замелькали редкие деревья.
– Скажем, что ты мой напарник, – бросил он. – Открой бардачок.
Я открыл, и Ойген вытащил оттуда темно-бардовую майку.
– Надень это. Ты слишком чистенький для того, кем должен предстать перед Молохом.
Он был прав – моя выглаженная до хруста белая рубашка совсем не годилась для предстоящей встречи. Я переоделся прямо в машине – от майки несло сигаретным дымом и машинным маслом.
– Отлично. Будет неплохо, если в какой-то момент ты скажешь, что у нас еще есть дела. Может, тогда удастся свалить пораньше.
– Ойген?
– Да?
– Что будет, когда он обнаружит подмену?
– Я не знаю, – честно признался он. – Надеюсь, что Молох свяжется непосредственно с поставщиком.
Я закрыл глаза.
– Лео, нам главное – избавиться от всего этого. Остальное не должно нас волновать.
Мы припарковались у большого раскидистого дуба, но не спешили выходить из машины. Небо покрылось тяжелыми тучами, в воздухе пахло грозой.
– Встреча назначена на семь, – сказал Ойген. – У нас еще полчаса. Главное не дергаться, вести себя естественно, а потом спокойно уехать. Ничего сложного, да?
– Да.
Мой лоб покрылся холодной испариной. Будучи параноиком, я выключил звук на телефоне, и Ойген тоже последовал моему примеру. Лихорадочным движением я взъерошил волосы и уставился в окно. Я смотрел, как ветер треплет дубовые листья и пытался представить, что ждет нас через полчаса.
– Ты не должен был, – тихо сказал Ойген.
Я посмотрел на него.
– Что?
– Не должен был ехать со мной. Извини, что потащил тебя сюда. Это ведь был важный день, да? Университет и все прочее.
– Господи, – выдохнул я. – Схожу туда в любой другой день.
Ойген потупился.
– Я же уже сказал, что не брошу тебя.
Он медленно поднял на меня глаза.
– Люди не всегда помнят о том, что когда-то сказали.
– Да, но…
Я осекся. К нам приближался большой черный джип. Ойген ощутимо напрягся, сделал глубокий вдох, а потом напустил на себя деловито-невозмутимый вид.
– Пошли делать деньги, – бросил он, словно персонаж какого-нибудь фильма, и первым выбрался из машины.
Я кое-как вытряхнул себя с пассажирского сиденья на улицу. Ноги меня совершенно не слушались. Я остановился возле Ойгена и попытался сконцентрировать взгляд на двух мужчинах, которые направлялись к нам. Первый был невысокого роста, почти лысый, но довольно крепкий. На вид ему было лет сорок или чуть больше. В нем не было ничего особенного, но под белой футболкой-поло виднелись очертания какого-то оружия. Я не мог оторвать от него взгляда, в горле у меня пересохло, ноги приросли к земле.
– Пунктуальность – признак хороших манер, – сказал второй мужчина, когда они с напарником остановились напротив нас.
Он был лет на десять моложе первого – они не представились, но я сразу понял, что это и есть Молох. Он был одет богато, но безвкусно – его темно-малиновая рубашка напомнила мне старый гардероб Бастиана. Я осмелился заглянуть Молоху в лицо – было в нем что-то от безумного Шляпника, что-то ассиметричное и неправильное. Он перехватил мой взгляд и уставился на меня близко посаженными светло-зелеными глазами.
– С кем из вас я говорил по телефону? – настороженно поинтересовался Молох.
– Со мной, – спокойно отозвался Ойген и указал на меня. – Это мой напарник. Мы всегда вдвоем работаем.
– Да? Интересно-интересно, – сказал Молох и как-то нехорошо улыбнулся.
Его помощник не говорил ни слова, но я чувствовал на себе его пристальный взгляд. Он дотошно изучал и меня, и Ойгена. Меня стало подташнивать, сердце колотилось так сильно, что я всерьез боялся, что Молох или его напарник услышат его, но беседа протекала вполне мирно. Ойген и Молох обсуждали оружие и ситуацию на черном рынке. Оказалось, что Ойген неплохо понимает в таких вещах. Я знал, что он немного разбирается в подобном, но и не подозревал, что настолько хорошо.
Я вспомнил, что должен неустанно напоминать о времени, о том, что у нас дел по горло, но никак не мог выбрать нужный момент. Молох опустил какую-то сальную шутку, и Ойген скривился в притворной улыбке. Я тоже попытался улыбнуться, но у меня буквально свело челюсть от перенапряжения.
К уху Молоха наклонился его напарник и что-то приглушенно сказал. Я заметил на его крепкой шее странные красные полосы.
– Глупости, Йорн, – отмахнулся Молох и снова взглянул на нас с Ойгеном. – Мой друг считает, что вы слишком молоды, но я думаю, что возраст не помеха. Верно? Вы ведь работаете на Рольфа?
Ойген кивнул.
– И как у него идут дела? Еще не засветился? Он ведет опасную игру, оставаясь так долго на одном месте.
– Он знает, что делает, – ответил Ойген. По его лицу я понял, что вопрос Молоха ему не понравился.
Молох снова улыбнулся, хлопнул ладонью о ладонь и посмотрел в небо.
– Барри Сил тоже знал, что делал,48 а потом его пристрелили. Бам-бам в голову. Каково, а? Никто из нас не застрахован от пули в лоб. Это важно помнить, занимаясь такими делами. И ведь совершенно никому нельзя доверять, потому что кругом одни чертовы крысы, – Молох перевел взгляд на нас, – или крысята.
Я снова почувствовал сильнейшую внутреннюю дрожь и постарался подавить ее. Происходящее мне совершенно не нравилось. Мне казалось, что все вот-вот выйдет из-под контроля.
Ойген улыбнулся.
– Я понимаю, но мы не враги тебе. У нас есть товар. У вас – деньги. Договор был на две тысячи. Все при вас?
Молох коротко усмехнулся и хлопнул Йорна по плечу.
– А я что говорил? Такие своего не упустят! Люблю иметь дело с молодыми людьми. Сам когда-то был таким же.
– А пушки-то при вас? – на сей раз Йорн обратился к нам.
– Естественно, – отозвался Ойген таким тоном, словно глубоко оскорблен.
– Пора бы приступить к делу, – поторопил я, взглянув на Ойгена. – Не забывай, что нас еще ждут.
Ойген поморщился.
– Тысячу раз говорил тебе, чтобы ты меня не дергал, – раздраженно сказал он. Этот выпад получился у него до того натуральным, что на секунду я всерьез поверил, что разозлил его.
Мы с Молохом отправились к машине Ойгена, а Йорн отошел к джипу и начал открывать багажник. Пока что все шло хорошо. Ойген держался уверенно, говорил твердо и спокойно. Молох верил ему, но в его взгляде иногда появлялось нечто такое, что страшно меня беспокоило. Ойген стал неторопливо выгружать из тайников пистолеты, складывая их на заднем сиденье. Последним он вытащил единственный настоящий ствол и положил его сверху.
Молох пересчитал оружие и довольно кивнул.
– Все на месте, – сказал он, а потом поманил к себе Йорна.
– Эй, так не пойдет, – Ойген нахмурился. – Мы не видели деньги.
Молох непринужденно рассмеялся и велел Йорну показать деньги. Тот вновь удалился к машине, принес с собой плотный мешок для оружия и черный кейс, который передал Молоху. Тот щелкнул замком и продемонстрировал нам несколько рядов свежих купюр.
– Настоящие? – спросил Ойген.
– Мы работаем честно, – холодно заметил Молох.
– Просто уточняю.
Небо у нас над головами окончательно заволокло тучами.
– А что насчет товара? – вмешался Йорн. – Товар не липа?
Сердце ухнуло мне в пятки, по спине заструился холодный пот. Все. Вот и все.
– Мы работаем честно, – Ойген повторил слова Молоха. – Можете проверить.
Молох покачал головой. Я едва заметно выдохнул.
– Я проверю, – Йорн потянулся за оружием.
Ойген протянул ему нужный ствол, но Йорн проигнорировал это и выбрал пистолет сам – вытащил откуда-то снизу. Меня парализовало на месте. Я был в ужасе. Ойген держался лучше моего, но его лицо превратилось в каменную маску. Он судорожно соображал, что делать, когда наш обман раскроется. Мы могли прикинуться идиотами, свалить на производителя, но Ойген несколько минут назад самонадеянно заявил, что товар качественен – мы все проверили и теперь ручаемся головой. Была еще одна проблема – пригодный пистолет все еще оставался в руках Ойгена, и я не знал, на что он будет готов, если нас раскроют.
– Подождите, – быстро сказал я, а потом повернулся к Ойгену. – Помнишь прошлую весну в Мюнхене? Ты уверен, что это, – я кивнул на пистолет в руках Йорна, – хорошая идея?
– О чем это он? – полюбопытствовал Молох.
Я быстро облизал губы и продолжил:
– Один наш заказчик тоже решил проверить товар на подлинность рядом с населенным пунктом. Он сделал пару выстрелов, расплатился и уехал, а спустя четверть часа его задержал местный патруль, потому что кто-то слышал выстрелы и настучал.
– Ага, нас тогда чудом не повязали вместе с ним, – кивнул Ойген, – но повезло проскочить. Я сомневаюсь, что история повторится, конечно…
– Мы можем отъехать дальше в лес, – предложил я, точно зная, что для этого нам придется сделать огромный крюк.
– Это не очень удобно, – чуть помедлив, сказал Молох. – Слишком долго ехать.
– Да? – я изобразил удивление. – Тогда можно и здесь, наверное, но за риски мы не ручаемся.
Молох замолчал, задумался. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха – приближалась паническая атака, и я заранее стал убеждать себя в том, что все в порядке, главное – дышать.
– Давайте сэкономим наше и ваше время, – предложил Молох и протянул руки ладонями вверх к Ойгену и Йорну, чтобы те отдали ему пистолеты.
– Это разумно, – сказал Ойген.
– Спасибо за доверие, – добавил я.
Йорн наградил нас обоих уничтожающим взглядом, аккуратно сложил оружие в мешок и тяжело зашагал к машине.
Молох передал Ойгену кейс и улыбнулся, и в этой улыбке было больше звериного, чем человеческого.
– Надеюсь, еще увидимся, – сказал он, явно довольный сделкой.
Мы не стали жать друг другу руки. Молох быстро отвернулся, пошел вслед за своим водителем и скрылся в салоне джипа. Йорн захлопнул багажник, отряхнул руки и занял водительское сиденье. Не прошло и минуты – они уехали. Мы с Ойгеном в полном одиночестве остались стоять под тяжелой сенью дуба.
– Твою мать, – шепнул он, а потом посмотрел на меня, его глаза горели. – Твою мать, Лео! Ты hrenov лжец!
– Я чуть не поседел, честное слово, – ответил я.
Мой взгляд был замыленным, я с трудом различал реальность.
– Они нам поверили, – не унимался Ойген. – Я уж думал, что все, приплыли.
– Я тоже, – признался я. – Поехали отсюда быстрее.
Мы сели в машину. Дрожащими руками я потянулся к сигаретам.
– Расслабься. Теперь все позади, – сказал Ойген, когда мы выехали на трассу.
– Они же все равно поймут, что товар липа.
– Я не думаю, что они будут его проверять.
– Считаешь, что они сразу передадут его дальше?