Ведьмак. Белый волк и чёрный камень

Некоторое время всадник двигался под прикрытием плотно растущих старых елей, но впереди виден был просвет, ведущий на небольшую поляну. Прятаться дальше не имело смысла – не за тем пришёл.

Яга тоже не оставляла его в покое: стараясь не упустить и достать свою добычу если не очередным игольчатым зарядом, то мелкими ядовитыми шариками, похожими на зелёные болотные огоньки, которые медленно кружась сыпались сверху, проникали под ветви и лопались с раздражающим тихим треском возле единственного источника тепла в ледяном лесу – человека и его коня.

Они оба были защищены магическим пологом, сильно тянувшим из ведьмака силы. Видан готовился к нападению нечисти. Короткий меч был опущен в ножны. Перевязь с короткими стрелами вытянута на грудь, а плащ отброшен за спину. Самострел заряжен. Узкий прямой нож, спрятанный в рукаве для ближнего боя, освобождён из крепления, чтобы в любой момент оказаться в руке.

Читать молитвы было поздно и бесполезно. Если боги ещё помнят о его существовании, то не оставят в бою своим вниманием.

В последний момент Видан решил спешиться, и привязал лошадь за гнилой сук. Вязнущая в сугробах, она скорее навредит, чем поможет. Если всё закончится хорошо, и он останется жив, то верный друг поможет ему добраться к людям. Ну, а если всё будет плохо, то не придётся конику страдать от клыков диких тварей – освободиться ему сил хватит.

Вверху нарастал подозрительный шум. В тёмных провалах еловых лап засветились огоньки. И разлился в сером мерцании угасающего дня призрачный вой. Яга собирала своих подручных. Ему бы ещё тогда сообразить, что будет дальше! Но…

Ведьмак выскочил на поляну, прикрываясь магическим щитом. Развернулся кругом, вспоров снежную перину. Огляделся. Тревожно ухнул филин над головой, отлетел в сторону, уселся на лысую корявую ветку, подпалённую летней грозой, залупал подслеповато.

Яга висела в своей ступе над той ёлкой, под которой недавно прятался её противник. Она размахивала своим копьём и что-то глухо каркала. И с десяток небывало крупных сов тревожно кружили рядом.

Лес же вокруг ходил ходуном. Качались верхушки деревьев. Трещали и стонали вечно зелёные стражники. Сквозь их строй ломилось нечто грубое и злое. И ведьмак не стал ждать его появления. Выстрелил по хозяйке из самострела, давая сражению ход.

Яга взвизгнула, ужаленная стрелой. Только то, что она ни мгновения не оставалась на месте, помогло ей остаться в живых, и посеребрённый наконечник впился в мёртвую сторону, а не в живую, куда метил стрелок. Шея чудовища задымилась. Она схватилась за торчащее оперение, стараясь вытащить. Несомненно – это ранение не было для неё смертельным.

А дальше, старуха скрылась за макушкой высокой ели, не желая самой вступать в бой с ведьмаком, предпочитая прятаться и посылать своих слуг.

Закружили пёстрым воротом птицы. Совы, выставив металлические когти, клокоча железными клювами, ринулись на ведьмака со всех сторон: ухватить, пробить, разодрать. Они были тяжелы и неповоротливы оттого, что не след ночным птицам днём летать. Но и удары их были ощутимее. Некоторое время Видан управлялся с ними самострелом и щитом, сбивая наземь.

Вороны были хитрее – они падали по очереди камнем вниз, стараясь выклевать глаза, ухватить за то, что первое попадётся, и тут же взмывали вверх. И снова вниз. Били, били и били сбоку, подлетали снизу, едва не вспарывая наст телами. Пожалуй, только тот, кто хотя бы раз попадал под птичью атаку, может понять, как худо приходилось человеку.

А лес затрещал, завыл сильнее. На подмогу пернатым воям, ломая еловые лапы, вышли древаны. Три огромных монстра, как необхватные древесные стволы в грубой потрескавшейся от времени броне. Корявые ноги-корни по четыре или по шесть – у кого как, отдалённо похожие на паучьи лапы. Сучковатые водожи-руки. И красные злые угольки глаз в тёмных трещинах. Они двигались шустро, будто и не по снегу, а по ровной земле. За ними выползали другие.

Снег уже окрасился алыми брызгами, некоторые глупые птицы уже трепыхались в агонии, а другие упрямо продолжали налетать. Но самострел теперь пришлось убрать за пояс. Магический щит, который надёжно защищал ведьмака – развеять, сила теперь нужна была для заклинаний.

Видан закутался в свою накидку, пустив по ней слабый заряд для крепости. Удары клювов и раздирающих когтей стали ощутимее, хотя заговорённая кожа ещё сдерживала возможный урон. Зато без щита подобраться к нему стало намного легче.

По прошествии стольких лет, он уже не мог помнить всех деталей и подробностей того боя, как и количества ран. Он просто сражался за свою жизнь так, как умел. Падали, сбитые на лету птицы. Корчились, сгорая в пламени древаны попавшие в огненную сеть. Силы стремительно таяли. А где-то в белом мареве начинающегося снегопада с диким хохотом и воплями носилась Яга.

Но даже всё это – и древаны, и злые стаи – стало неважным, когда в нарастающих сумерках ведьмак скорее почувствовал, чем увидел своим особым зрением, приближение коргорушей. Этих призрачных помощников ведьма приберегла к развязке.

Их было всего три: два огромных пса и исполинский кот, но стоили они всего ягъего воинства в целом. И если ранее у него ещё была надежда на что-то, то именно в этот момент ведьмак понял, что вряд ли выживет. Против этих тварей выстоять трудно. Один на один – возможно с запасом времени и сил. С двумя – очень сложно. Три призрака, да ещё в таком сочетании, делали победу невероятной.

Память и здесь не сохранила подробности борьбы, словно кто-то другой, а не он сам сражался с ними. Ему крупно повезло тем, что Ягу одолело нетерпение. И прикончить наглого ведьмака ей захотелось самой. Она не позволила слугам, рвавшим его тело, убить жертву. Сама ринулась к распростёртому телу, отогнав прочь помощников.

Видан ждал, истекая кровью, одной лишь силой воли, удерживая своё сознание на грани.

Скрип снега под ногами Яги, которая не спеша ковыляла к нему. Чёрная тень на фоне тёмного свинцового неба. Хоровод лёгких снежинок вокруг. Беспокойно носящиеся вровень с макушками елей птицы. Скулёж спутанного заклинанием каргоруша. Хозяйка так жаждала свежей крови, что не удосужилась его освободить.

– Какой желанный подарок мне сегодня достался, – прошипела старуха, склоняясь над телом, и шумно принюхиваясь. – Ценный подарок! Вкус-сный подарок – молодой ведьмачок – ха-ха-ха!

Она переступила через него костлявой ногой, обдав смрадным запахом падали и могильного тлена. Оседлала. Попрыгала, заставив застонать от боли, словно проверяла – жив ли. И схватив края накидки, дёрнула ворот в стороны, подбираясь к шее.

Она была невообразимо стара, эта Яга. Настолько стара, что по лицу, приближающемуся к нему всё ближе, было не определить, где мёртвая сторона, а где ещё живая. Но в обоих полыхающих красным глазах, светилось безумие.

– Ты мне подаришь капельку молодости? – почти ласково вопросила она, склоняясь почти вплотную. Тускло блеснули меж тонких губ гнилые клыки.

– Нет… – выдавил хрипло ведьмак.

Резкое движение, стиснувшей заговорённый тонкий нож, руки. Лезвие с шипением и вонью вошло в висок старухи, пропоров голову насквозь. Яга беззвучно завалилась набок в бурый снег. Осиновый кол торчал из грудины там, где было когда-то человеческое сердце.

На этот выпад Видан потратил последние силы. У него не было возможности даже позвать коня, который, как он надеялся, всё ещё стоял в укрытии. Последняя мысль была доброй: «Не зря…»

Они так и остались лежать под засыпающее поле битвы кружение снежинок, под убаюкивающий шелест елей.

Глава 28

Очнулся Видан от жгучей боли во всём теле. И в первые мгновения не в силах был не то что пошевелиться, но даже приподнять тяжёлые веки, подумал, что не заслужил у светлых богов милости, что утянули его тёмные в Пекельное царство.

– Потерпи-и-и, – шелестел лёгкий ласковый ветерок, охлаждая сгорающую в лихорадке плоть. Губ потрескавшихся и сухих коснулась сладкая влага, потекла в горло, даря покой.

Следующих пробуждений он не помнил. Все они утонули в бреду – то ли были, то ли не были. Ведьмак то сражался с нечистью, глумившейся над ним, то любился со странной девою, чья кожа была нежнее шёлка. То барахтался в глубоком омуте, где отчего-то плавали льдинки по горячей, исходящей паром воде. Или слышались знакомые голоса товарищей… видения, видения, видения.

Окончательно он проснулся от того, что где-то совсем рядом, как ему показалось, настойчиво и громко трещала сорока. Он и рад был бы продлить свой безмятежный сон, то противная птица не дала. Она продолжала стрекотать, громко чему-то возмущаясь.

И видимо, больше от раздражения, от внезапной злости, Видан широко распахнул глаза, переходя от сна к яви. Обнаружил себя на тёплой лежанке в незнакомом жилище. Над головой высокий свод из брёвен. Стенки обшиты деревом.

На крюках развешаны в несчётном количестве пучки трав. Здесь и пахло травами и цветами до одури, словно на сеновале. А ещё сытно парил котелок, на столе, покрытом вышитой тканью. У тогда ещё молодого мужчины от этого аромата тут же желудок свело голодным спазмом.

Он приподнялся на локтях, а после и сел. От слабости предательски закружилась голова. Не отрывая глаз, смотрел на стол, где сами по себе вдруг стали появляться плошки и ложки. Возникла тарелка с пряжёными лепёшками, ещё дымящими и пахнущими жиром.

Кто-то невидимый тяжело вздохнул и поставил кувшин и, вначале, один глиняный стакан, а затем, словно раздумывая – а стоит ли? – добавил ещё один и к нему ещё одну мису и ложку.

Белохвостая сорока, которая и разбудила своим треском, нагло спрыгнула на край стола откуда-то сверху.

– Кыш! Кыш, нахалка! – Согнала её плотная домовушка в посконной рубахе, проявившаяся сидящей на лавке.

Птица возмущённо обиженно застрекотала, но исчезла с глаз долой.

– А ты что зыришь, бесстыдник?

Видан даже не сразу понял, что обратилась нечисть к нему.

– Хотя б, рубаху надень! – проворчала уже более благостно, хотя и укоризненно. – Вона, рядом лежит… аль, ещё не опамятовался?

Только тогда ведьмак удосужился взглянуть на себя и понял, что лежал в постели голый, прикрытый лоскутным одеялом. Только, то одеяло скатилось от резкого подъёма, открывая весь его не очень-то солидный вид – тощее бледное тело, покрытое свежими розовыми шрамами. Сколько же он пролежал без памяти? Судя по тому, что рубцы разгладились – с его-то быстрым восстановлением – никак не меньше месяца!

Просторная нижняя рубаха, и вправду, лежала в головах, сложенная в несколько раз. Его отстиранная рубаха из запаса, что возил с собой на замену, сейчас оказалась ему велика, будто с чужого плеча. Это обстоятельство удивило ещё больше.

Слез с постели на устланный сеном пол. И только ощутив под ногами утоптанный грунт, холодящий ступни, понял, что находится не в избе, а в землянке. Оттого и окон нет. Светился на стене над столом, рассеивая мрак синью, какой-то странный гриб, очень похожий на чагу.

Ведьмак ничего не успел ни сделать, ни спросить, когда дверь отворилась и вошла рослая, стройная женщина. От неё повеяло такой силой, что Видан внутренне даже дрогнул.

– Надо же, – всплеснула она руками, – поднялся, наконец! Сегодня, и впрямь – праздник! И не смотри на меня так, а то дырку прожжёшь. Кто тебя дальше выхаживать будет?

У неё и впрямь, было весёлое настроение, отчего она улыбалась светло и радостно.

Хозяйка сняла зипун, повесив на крюк в углу. Скинула валенки, заменив их ступнями. Уложила на полку тёплый платок. И оказалась перед гостем в вышитой тёмной панёве и меховой душегрее поверх рубашки. Чёрная толстая коса с вплетённой в неё красной лентой, своей тяжестью заставляла девушку смотреть на мир, гордо подняв подбородок. И от этого сверкающего взгляда, даже в сумраке едва освещённой горницы, у болезного земля ушла из-под ног, он схватился за угол печи.

– Тебе плохо? – Тут же забеспокоилась она, подлетев, подхватила под руку.

– Нет, всё ладно, – от прикосновения её горячих рук, хорошо чувствуемы сквозь ткань, по телу разлилась странная истома, и сердце зашлось в бешенном ритме, дыхание перехватило. А в голове же возникли размытые образы распущенных чёрных волос, обнажённых белых плеч и … много такого, что бросило его в жар. Но он постарался отогнать эти видения, мало ли что в бреду привидится. Всегда в горячечном бреду путаются настоящее и прошлое, воображается невесть какое диво.

Позволил себя усадить на лавку у стола, всё-таки он был ещё слишком слаб.

– Как зовут тебя, спасительница? – спросил, отдышавшись.

– Меня-то? Ягода зовут, – улыбнулась она. – А тебя Виданом кличут – знаю.

– Откуда?

– Так налетели было твои братья ведьмаки, – пояснила она, как малому ребёнку, – с собой хотели увезти. Очень Вышко за тебя беспокоился. А как глянул на твоё растерзанное тело, да на горячку магическую, так и перечить не стал. Оставил у меня. Каждую неделю гонцов шлёт, спрашивает – что да как. Ваши вороны так мою сороку зашугали, что она каждый понедельник в доме прячется. Твоего ворона призрачного и то так не боится, как посланников…

Вверху застрекотала обиженно и возмущённо сорока, словно поняла, что о ней речь идёт.

– Всё. Пока расспросы закончим. – Придвинулась к нему хозяйка. И стала накладывать из горшка горячую мясную похлёбку. – Тебе, коли с постели поднялся, хорошо есть требуется. Силы сами собой от истощения телесного и магического не восстановятся.

Поставила перед ним полную мису, подвинула ближе лепёшки. Но мужчина только смотрел на неё не берясь за ложку до тех пор, пока она сама не притронулась к еде. Правда, его чашка опустела раньше, чем хозяйка ополовинила свою. Ни слова не говоря, получил добавки. А вслед за тем, кружку козьего молока.

От пресыщения Видан немного осоловел, как от хмельного мёда. И едва не уснул прямо за столом, с великим трудом дождавшись, когда призрачный посланник развернёт перед ним кусочек пергамента. Наговорил несколько коротких фраз на ухо ворону, отсылая его обратно другу. И был уложен снова в постель своей лекаркой.

Следующие трое суток он, как младенец, только спал и ел, принимал снадобья и снова спал, с каждым пробуждением замечая, как стремительно восстанавливается магия, как крепнет тело. И ни о чём особо не задумывался. Но после…

Видан вышел в первый раз наружу и застыл на пороге. На землю пришла весна! Сугробы почти стаяли, кое-где обнажилась прошлогодняя бурая трава. Солнце нестерпимо жгло глаза, отражаясь от луж с синеватой водой.

Полуземлянка стояла на краю небольшой поляны, окружённая хлипким на вид серым от времени частоколом. Со всех сторон шумел лес. И ни какого иного жилья не чувствовалось и в помине.

Только тогда он внезапно подумал, отчего ему не раз не пришло в голову узнать – кто такая Ягода? Казалось, что она лекарка или целительница к которой его доставили братья-ведьмаки. Представлялось – изба стоит, как и положено, где-нибудь на краю того села, где собирались торговые караваны, или иного поселения – какая разница! – знахари разных мастей всегда селились рядом с людьми.

Кто же ты, тогда, Ягодка?

Чародейка ли, избравшая путь чуди друидской? Или просто зелёная ведьма… Он не мог этого определить сам и с вопросами своими не лез к женщине, которая каждую ночь делила с ним ложе, хотя бы просто потому, что иного места не было.

Очень часто к ней кто-нибудь приходил: то отрок, то старуха или старик, а то и женщины, опасливо озираясь по сторонам. Были и всадники. И она тут же снаряжалась в дорогу, если была в том надобность или просто продавала зелья от разных хворей, то и нашёптывала, вправляла, заращивала, – тогда из её пальцев струилось изумрудное свечение. Всё это Видан наблюдал исподтишка.

Наверное, уже тогда он боялся её потерять. Хотя всё это и могло показаться подозрительным. И первое, что приходило в голову – очаровала, околдовала, приворожила. Ибо нравилось ему в ней всё! Стройное гибкое, как у кошки, тело, высокие перси и округлые чресла. Иссиня чёрная волна волос по полу стелется. Кружит голову сладкий медовый с толикой горькой полыни аромат её кожи. А в зелёном омуте глаз он готов был и сам утонуть.

И хотя ведьмак усиленно старался вернуть свою силу, проводя всё время в силовых занятиях и упражнениях с мечом, разбавляя их сосредоточием агм, ему впервые не хотелось никуда уходить. И как-то так, само собой ночи стали жаркими от страсти, а дни, когда каждый занимался своим делом, наполнены тянущим томным ожиданием.

Впервые он обманывал сам себя. Ведь подозрения появились, ещё когда показался кот-картуш, и не какой-нибудь другой, а именно тот с которым он боролся несколько месяцев назад. Только теперь призрачный помощник яги не был агрессивен, а ластился. Да и картуши-псы, хоть и обходили его стороной, опасаясь силы, тут же подошли и склонились, словно дворовые шавки, как только он их подозвал.

Видан ублажал себя тем, что сильная чародейка вполне могла их приручить, обнаружив где-нибудь в лесу, бегающих без присмотра. Но неудержимо наступало время, когда ведьмаку, хотел он этого или нет, а надлежало вернуться в Конклав и заняться своими обязанностями. Вышко торопил, посылая вестников всё чаще.

Как бы там ни было, но шоры с собственных глаз стоило снять до того, как отправиться в путь.

Сорока с отчаянным стрёкотом носилась по верхушкам цветущих яблонь, о чём-то отчаянно споря с его призрачным вороном. И розовые лепестки душистой метелью кружили вокруг Видана и Ягоды, стоявших под ними, путались в волосах, падали на плечи. Но им было не до них.

– Кто ты? – спросил ведьмак, и пояснений не требовалось.

– Я – яга, – вполне предсказуемо ответила она, отчаянно вглядываясь в сгустившуюся тьму его глаз.

– Яга… – растерянно произнёс он то, что и так уже знал. – Яга, значит… и ты решила меня использовать, а не мстить?

– Нет! Что ты? – возмутилась она, отшатываясь и пряча взгляд. – Всё совсем не так…

– Это не имеет для меня значения, – перебил её ведьмак. – Я всё для себя решил. – Обхватил её за плечи, прижал к своей груди, зарылся лицом в её макушку. – Ты моя, и я никогда тебя не брошу. Поверь, люба моя… И пусть яги никогда не выходят замуж, не скрепляют союз в храме, ты моя катуна, моя судьба.

Ягода вздрогнула, затрепетала в его руках, подняла голову, с немым смешением чувств, глянула. И было в этом столько боли, надежды и счастья, что у ведьмака защемило сердце.

– Просто я хочу знать правду. Точно представлять, как случилась наша встреча, чтобы никто и никогда не смог опорочить нас… тебя…

Он не стал добавлять то, о чём подумал. Конечно, это была Доляна. Расставание с ней далось ему очень тяжело, и обида всё ещё резала душу, хотя и не так ощутимо, как прежде. Бывшая подруга стала безразличной неприятной дымкой воспоминаний, загнанной в самый далёкий угол сознания. Зато она не оставляла его в покое и её кукушка уже объявилась три дня назад… и даже теперь он ощущал её пристальный взгляд. Он знал её мстительность и больную ревность, мог предположить с чего она начнёт.

– Бессмысленно мстить за того, кто и так приговорил сам себя, кто обречён… – начала Ягода, устроившись на коленях Видана, сидевшего на плоской колоде. Он всё ещё сжимал её в объятиях, словно боялся, что она сбежит.

– Мой отец – обычный человек. И пока он был жив – всё было хорошо. Но люди не живут так долго, как мы. – Она грустно усмехнулась. – Хотя, кому я это говорю? Ты и сам всё знаешь. Наверное, от отчаяния, матушка вообразила себя воительницей. И где и когда подцепила магическую лихорадку, наверное, и сама не знала. Долгое время болезнь никак себя не проявляла. А потом… ты видел – на ней лихорадка сказалась своеобразно – сошла с ума. Вначале она удалилась подальше от всех. А после начались те кровавые безумства… Я, как могла, пыталась её остановить, но бесполезно.

Ягода судорожно вздохнула.

– Извини, но донести на родную кровь, я не могла.

– Я понимаю, – согласился ведьмак.

– Так что, не ты, так кто-нибудь другой её бы уничтожил. Да и жить в этой кровавой сумасшедшей … так тоже нельзя.

– А как… – начал было Видан.

– В тот день я решила навестить матушку. Отсюда её избушка не так уж и далеко. Увидела смрадные столбы дыма над лесом и нашла тебя, умирающего, и её … Всё оставила, как было до приезда отряда ведьмаков. Даже если бы ты их не вызвал сам до этого, то они так и так здесь появились – ибо ты был на грани и метка твоя пылала. – Тяжёлый вздох снова прервал рассказ. – У тебя умный конь, Виданушка, если бы не он, то не смогла бы сюда доставить. А он улёгся в снег на брюхо, позволил тебя взвалить, закрепить попону на своём боку, чтобы не навредить ещё больше. Всю дорогу терпел … умница конь.

У яги рождается яга – этот закон Видан знал с самого начала. Просто с возрастом и в зависимости от характера большинство эти волшебниц отчего-то становятся злобными фуриями. Добрыми и справедливыми остаются единицы. Трудно идти по грани между явью и навью, в особенности, когда это становится видно другим разумным существам. Одна половинка живая, другая мёртвая. Не всякая яга может выдержать этот груз из чужого страха, ненависти, презрения – многие сходят с ума.

И Видан очень надеялся, что сумеет удержать свою Ягодку от безумия.

***

Дверь предательски заскрипела. Видан выплыл из своих воспоминаний. Хм, кто же это решился среди ночи наведаться к одинокому ведьмаку? Добро или лихо затеял?

Белый силуэт. Прерывистое дыхание. Аура неуверенности и лёгкого страха и, как ни странно, терпкий привкус соблазна. Он уже прекрасно знал кто его посетил. Запах пареной репы и хлеба с дымком выдавал его с головой.

Ведьмак послал искру смаги. Зажёгся огонёк в лампе, расцвечивая комнату золотистым колеблющимся светом.

– Генка, зачем ты здесь?

– Так это… то есть… – залепетала испуганная и немного ослеплённая девушка. – Я… Я… я-ясно зачем, – и густо покраснела.

Распущенные по плечам русые кудри не могли скрыть нахлынувшей стыдливости от того, что она в одной нижней сорочке стоит перед ним освещённая и совершенно понятно, зачем в такую пору приходят к мужчинам девушки. А этот ведьмак лыбится и спрашивает! И уже хочется от его улыбки и насмешливого взгляда сквозь пол провалиться, а лучше вообще сквозь землю уйти.

– Ой, ли? – засмеялся тихо. – Ты же ещё невинна, как погляжу…

– Меня отец прислал, – резко выдохнув, решила Генка вывалить на него всё, что и так очевидно. – Он видел, как от тебя та женщина выходила, как ласкала и решил…

– И что же он решил? – как-то тягуче, то ли спросил, от ли пропел Видан.

– … решил, что «если сейчас не заарканить, то поздно будет», – повторила она отцовские слова. – Сказал: «Иди и без мужа не возвращайся!» Во-от… – и внезапно зашмыргала носом, и как-то по-детски разревелась, закрыв лицо руками.

А собственно, кто она, если не ребёнок ещё? Не намного Фини старше. Лет шестнадцать-семнадцать – не больше, наверное. Самый возраст для человеческой девицы на выданье. Даже жалко стало, хотя первое чувство было раздражение и злость.

– У меня, вообще-то жена есть, – молвил тихо.

– Жена если одна, то ничего страшного, – захлюпала девчонка, упиваясь своим горем, – можно и вторую взять, и третью, если очень надо…

– Иди-ка сюда, – Видан похлопал ладонью по постели рядом с собой. Сам он уже сидел сбоку, спустив босые ноги на пол, и благословлял то обстоятельство, что из-за ранения не стал вторично раздеваться и спать, как привык.

Генка зыркнула на него. Вмиг подобралась и успокоилась. Вытерла рукавом недавние слёзы. Ведьмак даже ненароком подумал, а не притворные ли они были?

Уселась рядом на краешке, зачем-то подтянула рубашку до колен и уставилась перед собой.

– Знаешь, беда-то в чём? – подозрительно ласково осведомился Видан.

– Нет… – тяжело вздохнула девчонка.

– Видишь ли, даже не знаю, как объяснить, – начал доверительно. – Жену я свою люблю больше жизни и другой мне не нужно.

– А мне что делать? – глянула исподлобья. – Отец меня точно прибьёт!

– Ну-у, это ты уж слишком, – отметил собеседник. – Что-то не замечал я за хозяином Труном такого зверства. Поворчит, может быть…

Она пожала плечами.

– Я замуж хочу… пора уже. И так подружки скоро перестарком тыкать будут!

И что тут поделаешь?

– А у самой тебя, на примете никого не было? Такого, кто бы нравился?

Генка подняла ранее опущенную голову, мечтательно посмотрела куда-то вверх, словно захотела увидеть сквозь крышу облака или звёзды.

– В прошлом году мне Купря нравился, подмастерье кузнеца. – И сообщила доверительно. – Мы с ним даже один раз на Купалу целовались. Но там уже поздно… женили его прошлой осенью. Всё бы, ничего, да его отец всё равно, был против. Тятя с Тесаком, его отцом, повздорили…

Глубокий вздох. Насупленная мордашка, вдруг, расцвела надеждой, но после так же быстро померкла.

– Есть ещё один, – с великим сомнением произнесла девица. – Он для меня, как недоступная мечта… и неженатый пока…

– И кто же? – несколько нетерпеливо спросил ведьмак.

– … только я ему не пара. Отец кметов не любит, – горько посетовала она. – А он такой видный, сильный, высокий – почти, как ты! Руки жилистые, грудь и спина будто каменные… Просто – ух!

– Подглядывала, – усмехнулся Видан.

– Ну, да! – просто призналась она. И только чуть позже поняла, как это может быть представлено в чужих глазах. – Ой! – Снова зарумянилась. – Просто вышло так. Он летом коней купал и разделся, а я… я мимо проходила…

– И случайно задержалась… – иронично процедил собеседник.

– Ага!..

– И что же, твоему батяне в воях не нравится? – рассуждения этой малявки его забавляли, но надо же было как-то завершать разговор.

– Он говорит, что служивые люди, что рабы или закупы. Куда скажут – туда и идут. Только кметы ещё хуже оттого, что случись война, домой, вряд ли, вернутся, если только калеками. Пусть оно и славно, что защитники и надёжа наша, но для хозяйства они совсем негожие. И я тятю понимаю… но замуж за него всё равно хочу.

М-да, дочь торгаша, как ни хороша, а рассуждение о жизни практичное донельзя.

– Задачу ты мне загадала сложную, – изобразил на лице сильную озабоченность, – но я обещаю твоему горю помочь.

– Правда? – изумилась она.

– А, то! – хмыкнул он. – Ведьмак я или нет? – Видан, конечно, понимал, что ещё своего соратника о согласии спросить надобно. Только что-то ему подсказывало, что тот против не будет. Зато избавиться от подосланной к нему крали, да отоспаться перед ритуалом надо было незамедлительно, а то, как бы хозяин со свидетелями к нему не заглянул – с него станется! – А теперь, коли мы обо всём договорились, иди-ка Генка к себе.

– А что отцу сказать?

– А ничего не говори, пусть недомолвками помается!

Девчонка, как на крыльях, улетела из комнаты. Ведьмак же, наконец-то смог уснуть, закутавшись в меховое покрывало.

Глава 29

Утро началось слишком рано и очень беспокойно.

– Наставник! Наставник проснись! – бубнил над головой настойчивым дятлом знакомый голос.

Просыпаться же совершенно не хотелось, как и вставать оттого, что шестое чувство настоятельно советовало этого не делать, ибо слишком рано, да и лёгкая лихорадка от ранений нежитью второго уровня так просто не проходит. Голова болела, а тело познабливало от поднявшегося жара.

– Княгиня пропала!

– Что? Что ты говоришь? – Видан поднял мутный взгляд, заставляя отойти все свои печали куда подальше.

– Княгиня исчезла, говорю, – дёргано повторил парень. – Со вчерашнего обеда её никто не видел. Меня боярин прислал. Сказал: «Иди, и без Видана не возвращайся!»

– О, боги! Макош премудра, мати покутна! Ни одно, так другое, – покряхтывая от боли стучавшей в виски и бьющего под рёбра сердца, ворчал ведьмак, усаживаясь на постели. Хотелось бы ему отлежаться хотя бы до полудня, чтобы само тело яд победило, видимо, не судьба. – Подай вон тот кузовок!

Финя метнулся к полке, схватил и подал коробок, переданный Ягодой через Доляну. Жена не была бы самой собой, коли не прислала бы ему целый набор снадобий и зелий. И пока наставник ковырялся, хмуро разбираясь в пузырьках, пока глотал, морщась, подручник коротко сообщал ему новости.

– Аркуда совсем никакой. В лихорадке и беспамятстве валяется. Над ним волха всю ночь колдовала и сейчас там. – Оправдываясь, почему к нему послан, а не другой кто-нибудь разбирается с происшествием, сообщал Финя. – Он сразу-то не обратил внимания на «царапины», сказал, что ерунда всё это, ан, совсем не так. Вечер ещё не настал, как свалился. Прямо за столом и пал. Все подумали, что перебрал хмельного. А он весь горит, как в огне! Славно, что Доляна вернулась. Я уходил, она ещё из его комнаты не показывалась…

– Хм, – ухмыльнулся ведьмак, – не показывалась, значит…

– Да! – Вскинул на него глаза мальчишка, недоумевая, отчего так взвеселился учитель. – Так вот и вышло, что некому на розыски отправляться…

***

– Незачем её разыскивать! – гремел князь Милонег, широкими шагами меряя горницу. – Захотела сбежать, и демоны с ней! Всё равно она мне больше не жена. Расторг я наш союз ещё вчера. Сходил на капище и расторг! И Боги моей просьбе вняли, подношение приняли. Всё! С этой историей всё закончено!!!

– Но ведь мне она всё равно, дочь… – утирал пьяные сопли изрядно захмелевший боярин. – Неужто, ты, и совместно рождённых дочерей отвергнешь? Они же, за свою мать не в ответе…

Князь замер, развернувшись к тестю, всей своей статью навис над ним самим и над столом за которым пытался укоротить своё горе Хоромир. Заглянул в осоловевшие красные от бессонной ночи глаза. Неожиданно фыркнул, презрительно и успокоил:

– Дочерей это не коснётся, если только строже приглядывать буду. Моя кровь и плоть, хоть и с гнилью, как оказалось.

Видан смотрел на князя и пытался понять, что же в нём изменилось за прошедшие сутки? Внешне всё было прежнее. Да и крутостью нрава Милонег всегда славился. Недаром в народе прозван Ковкой. А люди в большинстве своём самую суть видят. Действительно, хоть и светел князюшка, да не за масть прозван. Словно внутри его кованый чернёный штырь вставлен. И сейчас это больше всего видится. Даже в ауре какая-то странная тёмная муть появилась, как дымка, ранее отчего-то не замеченная. То ли от горестей, упавших в дополнение к прежним на плечи, то ли от проявления настоящей сути – пока что не ясно, почему возникшая.

– Пойду-ка я, Аркуду проведаю… – процедил он, для отмазки, выходя в сенцы. Слушать далее все препирательства родников смысла не имело.

Теперь, когда все покои в замке для него были открыты, можно не таясь и не сомневаясь, идти куда требовалось. И пройдясь по женской половине, он быстро выяснил, что княгиня, пусть теперь и бывшая, терем покинула сразу, как сенная девка принесла ей в обесть кушания.

Служанка, запертая в чулане для острастки, клялась и божилась именами всех жителей прави, что сама не помнит, как так вышло, что она согласилась запереться изнутри и выдавать себя за хозяйку. Последнее, что задержалось в голове – это то, что Акина возмутилась запахом травяного чая и потребовала, чтобы та убедилась в правоте, перед тем, как она выльет «эту гадость» в отходный горшок.