Безупречные создания

Свиридова обнаружилась в учительской. Она пила чай с Ксенией Тимофеевной Веленской, более молодой надзирательницей класса «голубых» смолянок. Женщины сидели за небольшим круглым столиком у окна и что-то вполголоса обсуждали. Вроде бы даже тихонько смеялись, когда Лиза вошла внутрь после короткого стука.

Обе учительницы умолкли и повернулись к ней. Анна Степановна посмурнела, а вот Ксения Тимофеевна, напротив, выглядела заинтересованной внезапным визитом ученицы.

– Bonsoir^[9]. Прошу меня простить, что помешала. – Лиза торопливо изобразила реверанс. Она говорила спешно и взволнованно: – Анна Степановна, вы не могли бы пойти со мной? Я хотела бы вам кое-что показать.

– Елизавета Фёдоровна, – взгляд Свиридовой остановился на зонтике, который Лиза продолжала нервно сжимать в руках. – Что с вами? На вас лица нет.

Девушка приблизилась. Остановилась на полпути возле одного из учительских столов, на котором кто-то проверял тетради, но так и не завершил работу. В чашке остыл чай, затянутый мутной плёнкой. А поверх письменных заданий лежала газета – прямое свидетельство того, что работавший здесь человек делал это неохотно и предпочитал отвлекаться.

– Анна Степановна, – Лиза стиснула зонтик, прижимая его к груди, словно последнюю защиту на всём белом свете.

– Да в чём дело, голубушка моя? – наставница поднялась. – Вам нездоровится? Или снова разволновались? Я могу дать вам капли…

– Кто-то рылся в моих вещах, – перебила её Лиза. – Прошу вас, пойдёмте со мной. Я вам покажу.

Классные дамы обменялись озадаченными взглядами.

– Рылся? – Свиридова переспросила так, словно бы в подобном можно ошибиться.

– Часть одежды вытряхнули из шкафа. Тетради на столе валяются в беспорядке. Все ящики открыты, – спешно перечислила Лиза.

– Что-нибудь пропало? – Анна Степановна нахмурилась, однако идти никуда не торопилась.

– Только мой старый дневник.

– А деньги или драгоценности? – подала голос Ксения Тимофеевна.

– Нет, только дневник, – уверенно ответила Бельская. Лизе показалось, что это возмутительное происшествие не просто не удивило классных дам, но они будто бы вовсе не поверили ей, поэтому девушку снова взмолилась: – Пожалуйста, Анна Степановна, пойдёмте со мной. Я вам покажу.

Вместо того чтобы пойти за Лизой, Свиридова с явным облегчением направилась к шкафчику, где классные дамы хранили средства для оказания первой медицинской помощи.

– Это младшие девочки балуются. – Она скрипнула дверцей шкафчика и достала уже знакомый Лизе флакончик с успокоительной настойкой. – Вас вовсе никто не пытался ограбить. Мы час назад узнали о том, что две глупышки из «кофейных» девочек попросили о помощи с домашними заданиями «голубых». Нужно было написать сочинения на немецком. И те в уплату уговорили их на шалость. Заставили покопаться в чужих вещах. Вы просто стали жертвой глупой шутки, Елизавета Фёдоровна. Не волнуйтесь. Эти ученицы уже наказаны. Равно как и их подстрекательницы.

Пока Анна Степановна объясняла Лизе ситуацию, она извлекла из другого шкафчика маленькую рюмку из простого стекла и накапала в неё остро пахнущее лекарство, а затем плеснула туда же немного воды.

– Но мой дневник пропал. – Бельская покачала головой, отказываясь верить в то, что это простое озорство. – Ручаюсь, что его украли.

Наставницы снова выразительно переглянулись.

– Ваш дневник наверняка остался в вашем старом дортуаре. Не все ваши вещи перенесли оттуда, вы же знаете. Или же его могли забрать следственные приставы. – Свиридова протянула девушке лекарство. – Вот. Выпейте. И успокойтесь.

– Нет же, – упрямо произнесла Лиза. – Я вам клянусь, что дневник пропал.

– Вы помните, как клали его на то место, откуда он потом исчез? – Анна Степанова продолжала протягивать ей рюмку с лекарством.

– Нет, но…

– Тогда, значит, он остался в опечатанной комнате с иными вашими вещами. Прекратите волноваться понапрасну. Пейте.

– Анна Степановна, вы не понимаете. – Бельская отступила от наставницы на шаг. – Я вспомнила одну очень важную деталь. За несколько недель до… до того, как погибли Оленька и Танюша, они жаловались на то же самое.

– Их дневники украли? – классная дама нахмурилась.

– Нет. Кто-то покопался в их личных вещах. А потом их убили. Вдруг, – глаза Лизы распахнулись шире, когда она прошептала, – я следующая?

– Помилуйте, Елизавета Фёдоровна! Что за вздор у вас в голове? – Свиридова подошла к девушке вплотную и чуть ли не силой вложила ей в руку рюмку. – Выпейте немедленно! Иначе я отведу вас в лазарет. Это всё младшие девочки. Они уже давно так балуются. Это не имеет никакого отношения к несчастному случаю с вашими подругами, упокой Господь их души.

Свиридова набожно перекрестилась.

Лиза залпом выпила горьковатое лекарство и возвратила рюмку наставнице.

– Ваше живое воображение теперь из всего на свете будет делать страшное преступление, – Ксения Тимофеевна ласково улыбнулась. – Хотите выпить с нами чаю? Мы вас угостим сушками и вареньем из крыжовника.

Страшное преступление. И как только язык повернулся?

Страшное преступление случилось всего несколько дней назад. И могло произойти ещё одно. Но отчего-то классные дамы не верили словам своей воспитанницы.

– Быть может, стоит вызвать Ивана Васильевича Шаврина? – предложила Лиза. – Я бы рассказала ему про этот обыск.

– Довольно, Елизавета Фёдоровна. – Тон Свиридовой сделался строгим. В голосе отчётливо прозвучали ледяные нотки, будто бы наставница отчитывала Лизу за некий непозволительный проступок. – Не вмешивайтесь. Полиция без вас разберётся. Не сомневайтесь. И глупостей не говорите.

Лиза открыла было рот, чтобы возразить, но Анна Степановна грозно нахмурилась и отчеканила, не позволяя вставить ни слова:

– В Смольном все воспитанницы в безопасности, а смерть девушек – чудовищный несчастный случай. Страшное горе. Понимаю, что оно слишком глубоко впечатлило вас. Поэтому вам следует предпринять всё, чтобы восстановить душевное равновесие как можно скорее. – Свиридова со вздохом возвратилась на своё место за круглым столиком и уселась напротив Веленской. – Елена Александровна приняла верное решение, что не позволила вам ехать на похороны. Вы и без того чрезмерно потрясены.

– Как вы сказали? – Лиза часто заморгала.

– Её светлость не позволила вам ехать на похороны Ольги Николаевны и Татьяны Александровны, которые состоялись сегодня. – Классная дама подняла на неё строгий взгляд. – Как видите, я тоже не поехала. Не возмущалась сама и вам не советую. Мы сходим в церковь, когда вы успокоитесь, и помолимся за них. А пока ступайте отдыхать. И ни о чём не беспокойтесь. Вам ничто не угрожает.

Бельская отвернулась.

Ей снова сделалось дурно. Оттого, что её не пожелали слушать. И оттого, что даже не позволили проводить подруг в последний путь. Натали тоже вряд ли смогла поехать, разумеется. Но ей хотя бы могли сказать.

– Налить вам чаю? – повторила свой вопрос Ксения Тимофеевна. Скорее из вежливости, нежели из желания распивать чаи с ученицей.

– Нет, благодарю. – Лиза покачала головой и затем слегка рассеянно добавила: – Я сейчас пойду к себе.

Она бы и вправду ушла, чтобы не выслушивать подобный вздор и дальше, но тут её взгляд упал на ту самую газету, что лежала на учительском столе поверх непроверенных тетрадей. Заголовок, напечатанный крупными буквами, гласил:

«О РАБОТѢ ГОСУДАРСТВѢННОЙ ДУМЫ»

А в нижней части страницы стоял заголовок помельче:

«Нѣсчастный случай въ Смольномъ»

От возмущения Лизу едва не передёрнуло.

Она медленно положила свой кружевной зонтик на учительский стол и повернулась к классным дамам.

Ксения Тимофеевна с невозмутимым видом пила маленькими глоточками чай из фарфоровой чашечки, при этом её светлые глаза глядели хитро, будто бы выжидающе. А вот Анна Степановна, напротив, в сторону Лизы даже не смотрела. Она вновь откупорила пузырёк с каплями и на сей раз накапала прямо в собственный чай. Вид у неё по-прежнему был сердитый. Как у человека, который хотел, чтобы окружающие поняли, как сильно он огорчён и негодует.

– Значит, младшие разбаловались, – с толикой задумчивости произнесла Бельская, наблюдая за классными дамами, а сама прижала руки к груди, точно силилась успокоиться.

– Младшие-младшие, – охотно подтвердила Веленская. – Их уже отругали, можете не сомневаться. Я могла бы вам предложить их помощь в наведении порядка в дополнение к их наказанию, но вряд ли вы захотите, чтобы эти проказницы снова касались ваших вещей.

– Вы правы, не хочу. – Лиза натянуто улыбнулась, а потом обратилась к Свиридовой: – Анна Степановна, мне жаль, что вам не дозволили посетить похороны. Я знаю, как сильно вы нас любите. И какую глубокую привязанность питали к Ольге и Татьяне. Надеюсь, вы себя ни в чём не вините. – А затем осторожно повторила смысл газетного заголовка: – Всё это чудовищный несчастный случай.

Свиридова так и замерла с пузырьком в руке.

– Разумеется, несчастный случай! – вспыхнула она, вскинув брови. – Никто бы не посмел сотворить подобный грех в стенах института! Сомнений в том ни у кого не имеется!

У Лизы тоже сомнений не осталось. На похороны её не пустили не потому, что боялись нервного срыва впечатлительной девицы, о душевном здоровье которой пеклись. А для того, чтобы посторонние лица не приставали к этой самой девице с неудобными расспросами, дабы не превращать скандальное происшествие в ещё большую сенсацию, раз уж оно и без того оказалось на первой полосе газет.

– Разумеется, – эхом повторила Лиза. – Вы меня простите, Анна Степановна. Я и вправду разволновалась. Голова болеть начала. Пойду прилягу, пожалуй. Доброго вечера. Увидимся за ужином.

– Отдыхайте, Елизавета Фёдоровна, – бесцветным тоном произнесла классная дама, после чего встала и пошла к шкафчику, чтобы убрать пузырёк с лекарством на место.

А Лиза воспользовалась тем, что в это мгновение никто на неё не глядел. Она забрала со стола свой зонтик, а вместе с ним прихватила и газету. И торопливо удалилась, не оборачиваясь, пока никто не заметил пропажу.

В коридоре газету она свернула в трубочку и пошла к себе, пряча её за зонтиком. По дороге ей встретилась группа младших девочек и их учительница музыки, но Бельская с невозмутимым видом прошла мимо них. А когда пришла в комнату, где всё по-прежнему было перевёрнуто, то первым делом снова заглянула в ванную, чтобы убедиться, что она одна, и затем принялась торопливо читать новостной листок.

Заметка внизу страницы довольно сухо сообщала, что две воспитанницы Смольного института благородных девиц погибли третьего июня в результате несчастного случая – отравления реагентами во время урока химии из-за неосторожного обращения с опасными веществами. Якобы девушки побоялись сказать о своей ошибке и вовремя не обратились за медицинской помощью, поэтому не выжили. Все прочие институтки соблюдали технику безопасности и не пострадали, они пребывают в добром здравии. Весь Смольный институт скорбит об усопших, а с ним и вся Россия выражает соболезнования родственникам несчастных девушек.

Бельская трижды перечитала возмутительно лживую статью. Фыркнула. Бросила газету на кровать. И принялась мерить комнатку нервными шагами.

– Что за вздор! У нас и лабораторных работ по химии с апреля не было, – бормотала она, растирая лицо ладонями на ходу. – Расследование не дало результатов? Или просто кто-то пытается поскорее замять эту историю? Чтобы прикрыть кого-то? Или чтобы сберечь репутацию института, иначе разразится глобальный скандал?

Она замотала головой, отказываясь понимать происходящее.

Кому подобное решение могло принести выгоду? Институту? Или кому-то выше? Но что же тогда с расследованием, неужто и вправду Шаврин и его ищейки зашли в тупик? Яд не мог оказаться реагентом. Следственный пристав упомянул о его растительном происхождении. А Пётр Семёнович Ермолаев, их учитель химии, никогда им даже щёлочи в руки не давал. Твердил, что бестолковые девицы могут покалечиться ненароком.

Лиза остановилась спиной к столу. Окинула взглядом царящее вокруг разорение.

Её дневник могли забрать в спешке, потому что боялись, что там есть нечто важное. Но важного там ничего не было и в помине. Однако же кто-то копался и в вещах умерших подруг, и Бельская сильно сомневалась, что это был кто-то из младших девочек.

– Убийство, – прошептала она непослушными губами, ничуть не сомневаясь в том, что она права. – Отравление, которое кто-то пытается выставить как несчастный случай, и никто не противится подобному решению.

Нервный страх мешался в её душе с возмущением и гневом. Из всего этого произрастало острое чувство несправедливости. Горячее желание отыскать виновных и доискаться до истины самостоятельно, с которым Бельская не могла совладать.

Глава 4

Приближение зари уже ощущалось. Серые сумерки начали свежеть, когда Лиза вдруг открыла глаза. Эту ночь она коротала в беспокойном сне, который то и дело прерывался от каждого шороха.

Накануне девушка навела в спальне порядок. Со свойственной ей педантичностью разложила все вещи по местам. Лишний раз убедилась в том, что пропал лишь её дневник. Однако ни с кем более она этого не обсуждала.

Нормально заснуть ей не удалось. Не помогли даже выпитые капли, потому что Бельская не сомневалась: подруг убили не просто так и она вполне могла оказаться следующей жертвой неизвестного душегуба. Оттого сон её был прерывистым и поверхностным, наполненным незнакомцами с ножами, жуткими старухами с ядовитыми зельями и бледными лицами её мёртвых подруг. Причём даже Натали она видела такой же неживой, как Оленьку и Танюшу. И отчего-то была уверена, что и сама близка к смерти как никогда.

В моменты пробуждения девушка глядела в потолок и размышляла. Она пыталась выстроить цепочку событий, которые могли привести к столь трагичным последствиям для них всех. Но ни одно происшествие и ни один общий знакомый не могли, как ей казалось, послужить причиной убийства. Да ещё и отравления. Ведь этот яд подруги как-то же приняли? Да так, что никто более об этом не узнал. Возможно, они и сами того не поняли.

Ответов Лиза не находила. Но зато вопросов возникало предостаточно. Версии про самоубийство или несчастный случай были напрочь лишены логики. А если бы в деле был замешан «Ермолайка», его бы арестовали первым. Или отстранили от проведения занятий в институте. Но урок химии из расписания не исчез. Более того, он значился завтра, и Лиза не собиралась его пропускать. Чтобы как минимум убедиться, что Пётр Семёнович Ермолаев не сбежал из Смольного.

Однако же Бельскую разбудил не ночной кошмар. И даже не скорое приближение рассвета. Девушка и сама не сразу поняла, в чём дело. Какое-то время она просто лежала, вслушиваясь в окружающие звуки. Но не было ни шагов, ни шорохов. Не скрипнула половица. Не застонала дверная петля.

Лиза подумала, что ей померещилось. Это всё игра воображения из-за страха. Опасения за собственную жизнь, которые заставляют сердце биться чаще, а кровь – шуметь в ушах. Но потом она поняла, что именно привлекло её внимание.

Тиканье.

Размеренный механический звук заполнял тишину своей вкрадчивой монотонностью.

Лиза резко подняла голову от подушки, вглядываясь в сумрак, и поняла, что не ошиблась.

Старые часы… пошли! Их маятник неторопливо раскачивался из стороны в сторону. Секундная стрелка бежала по кругу короткими рывками.

Но этого просто не могло произойти! Лиза не прикасалась к часам вовсе, боясь повредить раритет, а, кроме неё, вечером сюда никто не заходил. И тем не менее…

Кто-то завёл часы.

Не могли же они заработать сами ни с того ни с сего?

Липкий ужас поднялся в животе и растёкся по всему телу. Руки взмокли. Ноги сделались ватными и ледяными под тёплым одеялом.

Бельская так и застыла в полусидячем положении, боясь шевельнуться. Медленно, очень медленно она легла обратно. Подтянула одеяло дрожащими пальцами. Прислушалась так сосредоточенно, что голова начала болеть.

Все твердили, что в Смольном она в полной безопасности, но Лиза вдруг отчётливо осознала всю ложность этого утверждения. Случись что-то плохое, никто и на крик её не явится. Пожилые дамы вовсе не услышат, а те, кто помоложе, решат, что у неё очередной припадок из-за переживаний.

Но в голубой спальне по-прежнему было тихо. Никто не вышел из ванной. Не вылез из-под кровати или из шкафа.

Постепенно все смоляные тени растаяли, размылись ясным июньским рассветом. А когда в комнате окончательно воцарилось утро, Лиза осмелела и выбралась из постели. Прихватила всё тот же зонтик вместо оружия.

Она проверила ванную, нутро гардероба и узкое пространство под кроватью. Заглянула за шторы и высунулась в коридор. Никого.

Вот только старинные часы продолжали идти как ни в чём не бывало. Словно бы и не молчали с полвека до этого.

К тому времени, как Анна Степановна пришла будить свою воспитанницу к завтраку, Бельская успела умыться и привести себя в порядок. Классную даму она встретила с улыбкой. На все её вопросы отвечала приветливо и уверяла, что спала превосходно. Про дневник и часы Лиза промолчала, равно как и про иные свои подозрения. Не желала доводить до скандала, раз уж все вокруг убеждены, что имел место несчастный случай, а не убийство.

За трапезой она кушала простую овсянку и булку с маслом, а сама размышляла о том, почему и вправду не арестовали никого из преподавательского состава. Даже Свиридову не подозревали, кажется. Хоть её и надлежало проверить в первую очередь. Мало ли, вдруг она тайно враждует с кем-то из воспитанниц за их шалости. Либо иные разногласия. А то и вовсе за всем кроется интрижка с чьим-нибудь отцом.

Разумеется, всё это было неправдой. Лиза отлично знала Анну Степановну. Та и носа из института не высовывала, а о девочках заботилась исправно и терпеливо. Возможно, побаивалась их высокопоставленных родителей. Но всё равно следствию надлежало ответственнее опросить Свиридову. Но девушка не видела более ни Шаврина, ни иных следственных приставов в стенах института. Конечно, они могли и разминуться. Смольный большой. Но у неё сложилось впечатление, что вообще посетителей стало гораздо меньше.

Утром девочки по обыкновению занимались гимнастикой на свежем воздухе. Затем посетили урок французского языка, где читали вслух по ролям пьесу Мольера. После чего настал черёд урока математики, скучнейшего и ужасно длинного, за которым, наконец, наступило время для занятия по химии.

Пётр Семёнович встретил класс в привычном расположении духа: хмурился и ворчал на глупых девиц, которым лишь бы крестиком вышивать, а не науку двигать. Однако же ни словом не обмолвился о смерти своих учениц, а на Лизу глядел не чаще обычного. «Ермолайка» всего один раз позволил себе чуть резкое замечание:

– Бельская, если вы позволите у вас списывать, я оставлю после уроков и вас, и ту юную особу, которая у вас списывает. – При этом его кустистые, нависающие над серыми глазами брови сошлись к переносице, в той глубокой, суровой морщинке, которая, пожалуй, не разгладится уж никогда.

Если бы не беспрестанное ворчание с нотками презрения в голосе и кислое выражение лица, Пётр Семёнович не казался бы столь уж неприятным человеком.

Небольшого роста, седенький, с пушистыми кучерявыми волосами и не менее пушистыми бакенбардами, чуть полноватый Ермолаев издали выглядел слегка трогательно. Ему было уж немного за пятьдесят. Он носил старомодные сюртуки и шейные платки. Его супруга давно умерла, а единственная дочь получила образование здесь же, в Смольном институте, и теперь работала гувернанткой. Отца навещала редко. Возможно, как раз из-за его вздорного характера.

Ермолаев за словом в карман не лез. И если с начальством он придерживался субординации, а коллег попросту терпел, то его ученицам доставалось на орехи без поблажек. Но Петра Семёновича в Смольном уважали. Учителем он был отличным, пусть и излишне требовательным, да и сам стремился от современной науки не отставать. Посещал лекции в иных институтах и общался с учёными. Вроде бы даже состоял в переписке с неким светилом из Франции.

Лиза очень сомневалась, что подобный человек вообще допустил бы несчастный случай на своём занятии.

Вот и сегодня «Ермолайка» строго спрашивал урок, объяснял новую тему и не показал ни одного опыта своим воспитанницам, но зато привычно понукал их, когда пришло время решать очередные уравнения.

Разговор на личные темы с ним не состоялся по одной простой причине: сразу после урока Пётр Семёнович выдворил девушек в коридор и запер кабинет, сославшись на собрание в учительской.

Бельская решила, что непременно отыщет его после обеда. Она пошла с одноклассницами на чай, а затем посетила оставшиеся нудные уроки.

Как нарочно, время тянулось бесконечно долго. На обед подали пресный овощной суп, отварную телятину и макароны, но зато к чаю предложили кулебяку с земляникой. День за окнами стоял погожий, поэтому девушкам позволили отправиться на прогулку в сад. Лиза сослалась на то, что хочет пойти к себе за соломенной шляпкой от солнца, но обязательно ко всем присоединится, и потихоньку отделилась от одноклассниц.

Шляпу девушка всё-таки взяла, а вместе с ней захватила и тетрадку по химии. Просто как предлог для разговора. Возможно, стоило придумать что-то поизящнее сложной задачи на молярный объём, но у Лизы просто на это не оставалось времени. По пути к кабинету Ермолаева она пыталась продумать все возможные варианты развития их беседы, но так вышло, что девушка и близко не подобралась к истине.

Уроки давно завершились. В это время Пётр Семёнович обычно либо занимался с кем-то дополнительно, либо проверял тетради и готовился к занятиям на следующий день.

Уже на подходе к распахнутой двери его кабинета Бельская услышала голоса. Первый, возмущённый и чуть язвительный, несомненно, принадлежал Ермолаеву. А вот второй мужской голос девушка не признала вовсе. Обладатель приятного, чуть монотонного баритона показался Лизе незнакомым человеком.

Девушка остановилась в шаге от двери так, чтобы её нельзя было заметить из кабинета, и прислушалась.

– …у неё не имелось никаких подобных предрасположенностей вовсе! – донеслась до неё недовольная реплика Петра Семёновича. – Предмет мой она люто презирала, как и все её подружки. Брала одной лишь зубрёжкой.

– И тем не менее вы ставили ей четвёрки, а она очень тепло отзывалась о вас и о вашей учебной дисциплине, – мягко возразил второй голос.

– Тепло? – Ермолаев усмехнулся. – Помилуйте. Её из всех химических реакций на свете волновала лишь одна: с помощью чего осветлить волосы так, чтобы случайно не облысеть.

– Полагаете, она могла прибегнуть к чему-то в косметических целях? И Ольга Николаевна тоже?

– Сильно в этом сомневаюсь, голубчик. Вы вздумали искать место, где растаял прошлогодний снег.

– Намекаете на тщетность моих попыток понять, что произошло на самом деле?

– Я ни на что не намекаю. Но скажу вам так: мои уроки тут ни при чём. Как именно ваша наречённая приняла яд, мне неведомо. И никому неведомо. Да и сама она вряд ли то осознала, иначе бы сразу побежала в лазарет. Поэтому и сказано, что произошёл несчастный случай.

Разговор сделался необычайно интересным. Но дослушать его в первозданном варианте Лизе не удалось, потому что в другом конце коридора раздались шаги и женские голоса. Чтобы не попасться на глаза инспектрисам или другим смолянкам, девушка торопливо проскользнула в кабинет химии и остановилась на пороге.

Ермолаев обнаружился возле своего стола. Его собеседник, облачённый в строгий чёрный костюм, стоял спиной к входу. Он был на две головы выше Петра Семёновича, шире в плечах и явно намного моложе, если судить по осанке и коротко остриженным светлым волосам без намёка на седину, которые мужчина аккуратно зачесал назад.

Появление Лизы на пороге заставило «Ермолайку» умолкнуть и бросить на неё сердитый взгляд.

– Что вам угодно, Бельская? – холодно спросил он.

Его гость повернулся.

Лиза тотчас узнала лицо молодого мужчины. Правильные, чуть резковатые черты, гладко выбритый волевой подбородок и глубоко посаженные серые глаза с лёгкой зеленцой. Аристократические манеры при прошлых встречах сочетались в нём с открытым взглядом и обаятельной улыбкой, но теперь он выглядел утомлённым. Просто сжал губы в линию и даже виду не подал, что тоже узнал девушку.

Или же не узнал вовсе? Они виделись-то пару раз, и то мельком.

– Ой, Пётр Семёнович! – Лиза изобразила изумление на лице. – Простите, что побеспокоила. Думала, вы один. А у меня вот, – она смущённо показала тетрадь, а шляпку, напротив, спрятала за спину, – вопрос по домашнему заданию возник. Решила задать его, пока не позабыла.

Она полагала, что Ермолаев выставит её за дверь и прикажет ожидать в коридоре, но, вероятно, учитель и сам желал, чтобы молодой человек поскорее убрался, поэтому он сухо велел:

– Присядьте за парту и потрудитесь решить самостоятельно, пока я беседую. А если ничего не выйдет, я вам уделю время чуть позже.

Лиза послушно села за третий стол от учительского, раскрыла тетрадь и сделала вид, что занялась вычислениями.

От неё не укрылся тот неуютно долгий взгляд, каким молодой мужчина наблюдал за ней, пока Ермолаев снова не привлёк его внимание вопросом.

– Голубчик, если я ничем вам более помочь не могу, не смею задерживать.

Блондин отвернулся от Лизы, к её вящему облегчению, но уходить не торопился.

– Скажите, Пётр Семёнович, с какими веществами ваши ученицы вступают в контакт во время лабораторных опытов? – его взгляд прошёлся по кабинету.

Все шкафы здесь были заперты. Даже те, в которых стояли лишь книги и мутноватые стеклянные колбы. Немногочисленные реагенты и спиртовки Ермолаев хранил в лаборантской, которая также запиралась на ключ. Туда не входила даже уборщица. Лиза это отлично знала. Правда, по слухам, «Ермолайка» не пускал никого в свой храм науки не потому, что хранил там нечто драгоценное или же опасное, а потому, что в одном из шкафов притаился графин с анисовой. Однажды об этом от уборщицы услышала Елена Александровна Ливен. Был скандал. Распитие спиртных напитков в институте строго запрещалось. Разумеется, Ермолаеву «шалость» простили, поскольку пьяницей он никогда не был. Да и не пахло от него ничем, кроме мыла. Но впредь он никого в лаборантскую не допускал.

Лиза подумала, что учитель сейчас снова возмутится и скажет, что на него наговаривают несправедливо, но тот лишь терпеливо ответил:

– Да ни с какими. Я им не позволяю даже горелку зажечь самостоятельно. Не то чтобы брать в руки кислоты или щёлочи.

– А растительные вещества? – не унимался блондин. – Скажем, яблочный уксус? Или некие масла?

Говорил он с небольшим нажимом, но всё же вполне вежливо.

– Обвиняете меня в случившемся? – Пётр Семёнович прищурился. – Извольте. Вы не первый. Вот только я уже всем ответил, что ни при чём. Меня допросили несколько раз. И все мои запасы проверили. Перетрясли всё. А на ваши вопросы я отвечаю только из уважения к вашему горю.

– Но как-то же девушки раздобыли тот яд, которым отравились? – Вопрос действительно прозвучал обвинительно.

Лиза поймала себя на том, что давно уж не глядит в тетрадь, потому что глаз от разыгравшейся перед ней сцены оторвать не может.

– Да откуда мне знать! – Ермолаев нетерпеливо всплеснул руками. – Говорю же вам, что я этим дурёхам не доверял ничего. Может быть, нутром чуял, что они по глупости на всякое способны.

– И оказались правы, – со сталью в голосе ответил его собеседник. – Две юные особы погибли из-за нерадивости. Вашей или чей-то ещё, я обязательно выясню. И накануне смерти у них был урок химии в этом самом кабинете. Будьте уверены в том, что я этого так не оставлю.

– Ваше право. – Ермолаев широким жестом указал на дверь. – Не смею задерживать.

Он повернул голову и встретился взглядами с Бельской. Заметил, как она глядит на него со смесью испуга и любопытства. Нахмурился. Но отругать не успел.

Лиза сама в возмущении поднялась с места.

– Ольга и Татьяна не могли отравиться на уроке в тот день, – встряла она в разговор с самым невозмутимым видом, который только смогла принять. – Пётр Семёнович нисколько не лукавит. Он никогда не позволял нам проводить опыты. Все эксперименты показывал сам. А в тот день мы и вовсе решали одни лишь задачи. Ни Оля, ни Таня реагентов не касались. Да и не глупы они были, чтобы принимать что-то внутрь. Не малые дети всё же.

Лицо блондина несколько вытянулось от удивления.

Ермолаев же, напротив, побагровел.

– Успокойтесь, Бельская, – сурово проговорил он. – Всё это вас не касается. Да и вообще, вы не должны разгуливать по институту в одиночестве.

– У меня вопрос по домашнему заданию, – напомнила Лиза, кивнув на раскрытую тетрадь.

– Оставьте. Разберём на следующем уроке со всем классом. – Пётр Семёнович раздражённо покачал головой, словно бы вдруг решил отрицать тот факт, что собирался помогать ей сейчас. – Идите по своим делам, будьте любезны.

Лиза послушно взяла тетрадь. Она собралась было уходить, решив, что и вправду переговорить лучше позже, когда учитель подобреет хоть немного, но тут она услышала новый вопрос, который блондин задал то ли ей, то ли Ермолаеву.

– Почему столь упорно всё списывается на несчастный случай? – вкрадчиво осведомился молодой человек. – Быть может, виновница находится среди девиц?

Лизе сделалось дурно при мысли, что кто-то мог подозревать Наталью или её саму. Медленно, точно во сне, она повернулась к блондину. Боялась встретиться с его обвиняющим взглядом. Думала, что расплачется, если кто-то вообще допустит мысль о том, будто она могла поднять руку на подруг, которые заменяли ей сестёр все эти годы.

Но молодой человек вновь стоял к ней спиной. Говорил он с учителем химии, а про Лизу будто позабыл вовсе. Ермолаева же за его широкой спиной почти не было видно.

– Это попросту невозможно, – голос Петра Семёновича вновь зазвучал негодующе. – Они все – безупречные, безгрешные создания, которые не станут рушить свою судьбу и брать на душу столь страшный грех, как убийство. – Он возмущённо засопел, а когда заговорил снова, Лиза, наверное, впервые услышала в его голосе не просто строгого учителя, но человека, который действительно беспокоится о своих воспитанницах. – Этих девочек с детства растят такими, чтобы они улучшили ваше загнивающее светское общество. Чтобы привнесли в него добро и просвещение. Остались чисты, сколь возможно долго, от всякой внешней грязи, которой с каждым днём все больше. Не только в Петербурге. Везде. А вы говорите об убийстве, голубчик. Мне больно думать, что подобное горе вообще случилось в этих священных стенах. И я не позволю вам чернить светлое имя Смольного и его воспитанниц столь возмутительными обвинениями.