Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

– Я же предпочла избавить себя от необходимости быть обязанной лорду Гренвилу, -перебила его Софи.

– И так поспешно связали себя новыми узами, куда более крепкими! – осуждающе проговорил лорд.

– Откуда вам известна крепость этих уз, милорд? Не слишком ли много вы на себя берете, вы и ваш Стаффорд, вмешиваясь в мои личные дела?

– С тех пор, как вы поступили на службу английской короне, ваша личная жизнь лишь частично принадлежит вам, леди Демайи, – англичанин против своей воли повысил голос. – Каждый ваш шаг может стать роковым для организации, которая до сего дня весьма эффективно функционировала на французской земле. И я крайне дорожу дальнейшим ее процветанием.

– Мне нет никакого дела до вашей организации, милорд! – вскричала Софи, но, заметив предостерегающий жест Малсбюри, понизила голос. – Я никогда не была частью вашего осиного гнезда. Я доставляю информацию, вы за нее платите – и дело кончено. Все, что находится за пределами сделки, вас не касается.

– Ошибаетесь, миледи, – мягко улыбнувшись, проговорил лорд. – Ваше поведение ни в коем случае не должно угрожать нашему предприятию. И я призван следить за тем, чтобы…

– Так вы следите за мной?! – Софи приложила руку ко рту, то ли испугавшись громкого крика, невольно вырвавшегося у нее, то ли ужаснувшись совершенному открытию. – Да как вы смеете!

– Повторяю, это вынужденная мера, – лорд принял виноватый вид. – Мы обязаны проверять вашу корреспонденцию, на случай если…

– Мою корреспонденцию?! Все мои письма?! Все?!

Англичанин сухо кивнул.

– Но как такое возможно?! – Софи в отчаянии обхватила голову руками.

Она расхаживала по гостиной широкими шагами, путаясь в складках легкого кремового платья.

– Вам нечего опасаться, миледи, – снисходительно-успокаивающим тоном проговорил лорд. – До тех пор, пока вы не совершили ошибок, во всяком случае.

– Не совершила ошибок? – горько усмехнулась Софи, остановившись. Сухой неестественный смех вырвался из ее груди. – Я только и делаю, что совершаю ошибки, лорд Малсбюри! И самая большая моя ошибка – ваше присутствие здесь. Барер говорил мне, предупреждал…

– Да, кстати, Барер! – спохватился лорд, словно только что вспомнил о чем-то важном. – Именно ради Барера граф Стаффорд прибыл в Париж. Потому-то ему и нужно повидать вас.

Брови Софи взметнулись вверх.

– Какое отношение Барер?.. – начала она, но англичанин не дал ей договорить.

– Пока никакого. К сожалению. Но надеюсь, что только пока, – он уставился на Софи тяжелым проницательным взглядом. – Мы очень надеемся на вас, миледи. Антифранцузская коалиция терпит поражение за поражением. Австрийцы держатся – к счастью, довольно прочно, – только в Бельгии. Бельгия – наша единственная надежда. Захватив ее, Французская республика выиграет войну. Мы не можем допустить этого. Нам нужен человек в Комитете общественного спасения. Очень нужен, – с нажимом повторил он.

– И вы подумали о Барере?

– Именно. Он – идеальная кандидатура. Через него проходят все документы внешних сношений, он любит роскошь, а следовательно, постоянно нуждается в деньгах. И наконец, он влюблен в вас, миледи, – лорд слегка поклонился. – Уговорить его не составит труда. Граф Стаффорд поможет вам. В его распоряжении убедительный аргумент, крайне убедительный, можете мне поверить.

– И насколько же убедителен его аргумент? – насмешливо спросила Софи.

– Миллион, – небрежно бросил Малсбюри.

Он знал, что эффект будет силен, – и не ошибся. Софи замерла посреди комнаты и взглянула на собеседника широко распахнутыми глазами. Она даже дыхание затаила, словно захлебнулась воздухом.

– Миллион немедленно, миледи, – добавил он, делая ударение на каждом слове. – Завтра же, если хотите. Столько мы даже Дантону не платили. Столько мы не заплатили даже за спасение Людовика XVI.

– Да уж, видно, ваши дела, действительно, плохи, – прошептала она. – И вы рассчитываете на меня, чтобы уговорить Барера, члена революционного правительства, работать на Англию? Вы всерьез полагаете, что у меня хватит смелости хотя бы намекнуть ему об этом? Знаете ли вы, что он грозил мне тюрьмой, если его подозрения о моем сотрудничестве с вами подтвердятся?

– Я не прошу невозможного. Устройте Вентворту встречу с Барером, здесь, у вас. Пол сам уладит дело.

– Вы отдаете себе отчет о степени риска, милорд? Если Барер пожелает, завтра же мы все отправимся…

– Миллион, миледи, миллион ливров. И это только первая цена. Мы открыты к переговорам. Думаю, лорд Гренвил готов поднять ставку до полутора миллионов.

Софи набрала воздух в легкие.

– Господи, – выдохнула она. – Вы с ума сошли. Полтора миллиона, чтобы подкупить одного из правителей Франции! Вы не знаете, с кем имеете дело.

– Прекрасно знаем, – возразил англичанин. – Именно поэтому и выбрали Барера. Никто не собирается предлагать сотрудничество Робеспьеру или Сен-Жюсту.

Эти слова были лишними. Англичанин понял это сразу, как только они сорвались с его уст.

– Когда ваш секретарь закончит, – сухо проговорила Софи, – вы покинете мой дом, милорд. Что до Стаффорда, то я не желаю его видеть. Вы можете сколько угодно ставить свою жизнь под угрозу, но требовать того же от меня не имеете никакого права, как и оскорблять меня или моих друзей.

– Я не желал оскорбить ни вас, ни вашего любовника, леди Демайи, – извиняющимся тоном сказал шпион. – Вы неверно истолковали мои слова.

– О, я прекрасно поняла смысл ваших слов! – протянула Софи. – Вы найдете выход, полагаю. Прощайте, милорд.

– У вас нет выбора, – крикнул Малсбюри, когда Софи уже взялась за дверную ручку, приготовившись покинуть гостиную. – Если вы не выступите в роли посредника между Барером и Вентвортом, Комитет общественного спасения узнает, что документы, находившиеся в распоряжении вашего любовника, попали в руки английской разведки. Барер и вы вместе с ним будете скомпрометированы. Мы же сохраним полтора миллиона ливров.

Софи обернулась. На губах ее играла недоверчивая улыбка.

– Вы блефуете, милорд, и блефуете очень неискусно, – проговорила она, делая несколько шагов по направлению к гостю. – Если меня арестуют, я выложу всю правду о вас и ваших сообщниках во Франции.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил лорд, склонившись в изящном поклоне. – Если нам придется пойти на эту крайнюю меру, моя миссия в Париже будет закончена, и я покину Францию раньше, чем вы успеете рот раскрыть. Неплохое завершение моей французской карьеры: падение самого влиятельного из одиннадцати правителей Франции! Я получу щедрое вознаграждение в Лондоне и отправлюсь покорять двор Вены или Санкт-Петербурга, где буду с грустью вспоминать о вашей прекрасной головке, которая окажется в корзине еще до того, как я удостоюсь всех причитающихся мне почестей. Поверьте, я предпочел бы избежать подобного развития событий.

– Вашими устами говорит сам дьявол, милорд, – прошипела Софи.

– Увы, миледи, мы с вами исполняем грязное ремесло, ремесло Сатаны. Мы добровольно выбрали свою судьбу и стали заложниками сделанного выбора. Так что давайте честно выполнять взятые на себя обязательства. Уговорите Барера встретиться с Вентвортом – это все, что от вас требуется.

– Отправляйтесь к дьяволу!

– Готово, милорд, – Джеймс появился на пороге гостиной.

– Прекрасно, – Малсбюри разложил бумаги на столе и принялся сравнивать строчку за строчкой скопированные секретарем документы. – Превосходно, – одобрил он работу. – Будем считать, что мы договорились, миледи? Пол может прийти к вам завтра в надежде найти здесь гражданина Барера? – обернулся он к Софи.

Та молча собрала свои бумаги, разорвала их, одну за другой, на мелкие куски и бросила в нерастопленный камин, после чего обернулась к англичанам.

– Будьте добры, Джеймс, оставьте нас, – велела она. – Я дам знать, милорд, где Поль может встретиться с Барером без посторонних, – сказала Софи, как только секретарь покинул гостиную. – Это все, что я могу для вас сделать. Но Барер ни в коем случае не должен знать, что я связана с вашей организацией. И посоветуйте Стаффорду как можно скорее покинуть Францию.

– Можете рассчитывать на меня, миледи, – англичанин услужливо склонил голову. – Правда, не могу обещать, что он не захочет увидеться с вами перед отъездом.

– Не вижу причин для встречи, – голос Софи зазвенел металлом. – Нам не о чем говорить. Прощайте, милорд.

– До свидания, леди Демайи, – поклонился шпион. – До скорого свидания.

– Это мы еще увидим, – прошептала Софи настолько тихо, что даже губы ее не пошевелились.

При этих словах гость обернулся с порога и хитро улыбнулся. Впрочем, Софи готова была поклясться, что он не мог расслышать ее слов.

27 жерминаля II года республики (16 апреля 1794 г.)

Огюстен Лежен, служащий Министерства иностранных дел, был очень занят: столько депеш разослать по назначению, столько писем отсортировать, столько бумаг переписать, не сделав ни единой помарки, столько указаний перенаправить адресатам. Впрочем, все это были дела неутомительные, хотя и скучные, и, усмехнулся про себя молодой чиновник, не особо важные, если вдуматься. Он невольно поймал себя на том, что вспомнил слова своего друга Луи Антуана Сен-Жюста из Комитета общественного спасения (Вот уж где не было неважных дел!), сказанные несколько месяцев назад: «Не собираешься же ты до конца дней перекладывать бумажки в своем сонном Министерстве, где ничего не происходит?!» Помнится, тогда они больно укололи самолюбие Лежена, но, положа руку на сердце, он был вынужден признать правоту слов друга: ничем иным, как перекладыванием бумажек, его работу назвать нельзя. Однако должен же кто-то раскладывать документы на правильное место, заключил он и, издав тяжкий вздох обреченного, взялся за следующую стопку писем, которые следовало распределить по темам и разнести по соответствующим кабинетам Министерства.

За этим занятием его и застал человек лет двадцати восьми – тридцати, строгого вида, в темном сюртуке и шляпой с трехцветной кокардой, знаком принадлежности к революционной власти, в руке. Он вошел без стука, резко распахнув дверь, и, окинув тесную комнатку под самой крышей высокомерно-презрительным взглядом, протянул Лежену запечатанный конверт.

– Для гражданина Лежена. Из Комитета общественного спасения, – важно проговорил он.

Огюстен сперва удивился, но когда увидел мелкий торопливый почерк, которым было написано его имя на конверте, все понял и раскрыл письмо того самого друга из Комитета спасения, о котором вспоминал не далее, как десять минут назад. Кровь отлила от щек Лежена при виде нескольких строчек, набросанных посреди листа: «Республика нуждается в тебе, гражданин. Изволь незамедлительно явиться в Комитет и приступить к обязанностям шефа Бюро общей полиции». И все, даже подписи нет. Впрочем, к чему Сен-Жюсту такие формальности? У него на формальности нет времени. Похоже, давать Лежену время на размышления и сборы он также не собирался. Ну уж нет, гражданин член Комитета общественного спасения, разозлился чиновник, этот номер у тебя не пройдет! Он взглянул на стоявшего перед ним посыльного, весь вид которого выражал превосходство. Вот уж кто гордится своей – пускай и скромной – принадлежностью к власти, мысленно усмехнулся Лежен.

– Я сейчас передам ответ, – сказал Огюстен, макая перо в чернильницу.

– Ответ? – удивился и даже как будто испугался посыльный. – Но гражданин Сен-Жюст сказал, что ты последуешь со мной в Тюильри…

– Сейчас не могу, – Лежен старался придать своему голосу твердость с оттенком небрежности: пусть этот гордец поучится, как следует обращаться с сильными мира сего. – Много дел. Я все объясню гражданину Сен-Жюсту при встрече. А пока… – он вывел первые слова на чистом листе, – ты передашь ему ответ… – перо неторопливо ходило по бумаге. – Нет времени… вдаваться в подробности… Думаю… будет достаточно… и этого… – сосредоточившись на содержании ответной записки, Лежен делал несоразмерно длинные паузы между словами. – Готово, – он сложил листок и протянул его посыльному. – Ответа не нужно, – великодушно бросил он в спину удалявшемуся курьеру, прекрасно понимая, что в этом напутствии не было никакого смысла, потому что…

Потому что не ему, Огюстену Лежену, решать, стоит ли члену правительства отвечать на его трусливые оправдания! Примерно такой ответ доставил тот же самый курьер полчаса спустя вместе с приказом «прекратить ребячиться и явиться в Комитет в течение четверти часа». С какой стати Сен-Жюст взял подобный тон?! Лежен сжал вспотевшие от волнения ладони. Он ответит, он найдет слова!

– Гражданин Сен-Жюст не примет ответа, – предусмотрительно предупредил посыльный с легким оттенком презрения, видя, что Лежен сел к столу.

– Это он тебе сказал? – нахмурился министерский чиновник.

– Да, и еще велел вернуться в Комитет общественного спасения вместе с тобой, гражданин.

– Гражданин Сен-Жюст не имеет никакого права распоряжаться моей личностью! – вспылил Лежен и тут же пожалел о вырвавшемся гневе.

– Я непременно передам твои слова гражданину члену Комитета общественного спасения, – не без злорадства проговорил посыльный, слегка наклонив голову. Возможно, он надеялся, что угроза заставит Лежена подчиниться, но тот решил стоять до конца: пусть Сен-Жюст увидит, что он не позволит разговаривать с собой подобным тоном.

Курьер взглянул на Огюстена, взглянул так, как смотрят на тяжело больного, жить которому осталось не больше нескольких дней, и вышел.

Оставшись один, Лежен запустил пальцы в намокшие волосы и принялся вышагивать по крошечному кабинетику – три шага туда, три – обратно. То ли от долгого сидения, то ли от волнения его хромота усилилась, и контраст между походкой старика и ребяческой внешностью двадцатитрехлетнего чиновника проявился с особой резкостью. Он совершенно забыл о письмах, ждавших сортировки. Грубое вмешательство неизбежности в скучно-спокойную реальность спутало его мысли. Впрочем, этого стоило ожидать. Разве не обещал Сен-Жюст учредить Бюро общей полиции сразу же после казни дантонистов? Обещал, только Лежен не поверил ему, Лежен был далек от самой мысли о том, что голова великого Дантона может оказаться в корзине под радостный вопль толпы. И вот Дантон пал, Сен-Жюст провел декрет, учредивший Бюро полиции, и теперь, разумеется, требует к себе Лежена, давшего – увы! – согласие возглавить Бюро. Все это так, но ничто не оправдывает тон записок Сен-Жюста, твердил молодой человек, желая хотя бы в своих глазах оправдать упрямство, которое, судя по всему, Сен-Жюст не мог ни объяснить, ни простить.

Лежен ждал. Ждал ответа своего могущественного друга. Марать бумагу Сен-Жюст больше не станет, это стало ясно после его отказа от письменного ответа Лежена. Тогда что? Не жандарма же он за ним пришлет, в самом деле!

При звуке быстрых уверенных шагов в коридоре Лежен замер. Неужели Сен-Жюст, действительно, прислал жандарма?!

– Признаться, я колебался, прийти самому или отправить жандарма арестовать тебя за неповиновение приказу, – проговорил Сен-Жюст, появляясь в дверях. – Ты, похоже, жандарма и ждал, – усмехнулся он при виде облегченной улыбки, заигравшей на губах друга. – Ладно, Огюстен, довольно упрямиться. Собирайся. Я реквизирую тебя в Комитет.

– Польщен честью, – язвительно проговорил Лежен, – которую ты оказал мне, явившись собственной персоной в мое скромное обиталище.

– Красиво сказано, – похвалил Сен-Жюст. – Ты и стихи пишешь?

– Потерял вдохновение, переехав в Париж.

– Зато сарказма набрался вдоволь. Послушай, Огюстен, я оставил тридцать человек, чтобы прийти к тебе. У нас много работы. Ты дал свое согласие, не так ли? В чем же дело? Что еще прикажешь мне сделать: умолять тебя? угрожать? забрать силой? Разве мы не договорились обо всем?! – раздраженно воскликнул он.

– Я не отказываюсь от своих слов, Антуан, – проговорил Лежен, опустив голову и заложив руки за спину, – но я не ожидал, что это случится так быстро и так… – он замолчал, подбирая нужное слово, – так…

Сен-Жюст понимающе кивнул.

– Ты ждал делегацию из членов правительственных Комитетов, которые явятся пригласить тебя на должность шефа Бюро полиции? – усмехнулся он. – Нет, друг мой, все значительно прозаичнее, чем в твоем представлении: республика нуждается в тебе – и забирает тебя без лишних слов и церемоний. Пошли, по дороге поговорим.

Они под руку вышли из особняка Галифе, где располагалось Министерство иностранных дел, и направились в сторону Сены, к Национальному мосту, ведущему прямо ко дворцу Тюильри. Лежен поморщился от ударившего в глаза ослепительного солнца.

– Министерская служба расслабила тебя, – начал Сен-Жюст, защищая ладонью глаза от солнца. – Но ты скоро привыкнешь к новому ритму. Тебе придется быстро, даже очень быстро принимать решения, от которых зависит жизнь или смерть, – он замолчал, коротко взглянул на спутника и добавил: – Жизнь или смерть республики. Мы все можем ошибиться, не застрахован от ошибок и ты. Главное, чтобы твои ошибки не стали роковыми для свободы.

– Главное, чтобы они не стоили жизни невинному, – поправил Лежен.

Сен-Жюст пожал плечами.

– Ты всегда был моралистом, – с легким осуждением заметил он. – Единственное, что меня беспокоит, так это твоя медлительность, желание вникать в детали. У тебя не будет времени заниматься деталями, Огюстен. Ежедневно Бюро должно разбирать десятки, возможно, сотни дел, стекающихся со всей Франции. В твоем распоряжении штат из тридцати служащих и восьми агентов. Первое время придется обойтись этим количеством. Потом посмотрим. Когда Комитет общей безопасности будет распущен, часть его персонала…

– Постой, постой! – перебил его Лежен и даже остановился от переполнявшего его волнения. – Не слишком ли ты торопишься, Антуан? На данный момент мы работаем параллельно с Вадье, верно?

– Да, Огюстен, я тороплюсь, – раздраженно ответил Сен-Жюст, потянув собеседника вперед. – Нас ждут. Что до Вадье, то я говорю не о завтрашнем дне, разумеется, хотя в один прекрасный момент в Комитете безопасности отпадет необходимость. И этот момент наступит довольно скоро. Во всяком случае, я приложу максимум усилий, чтобы ускорить его. Ты все еще продолжаешь удивляться тем переменам, что происходят во Франции? – спросил Сен-Жюст после короткой паузы, во время которой не спускал глаз с шагавшего рядом друга. – После всего, что мы пережили за последние пять лет?! После того, как самые невероятные вещи, о которых мы и мечтать не смели в наши студенческие годы, произошли с такой стремительностью?! Разве ты не видишь, что отныне возможно все: самая смелая авантюра, самое рискованное предприятие! Для нас больше нет ничего невозможного, Огюстен. Мы сами творцы своего будущего и будущего Французской республики. От нас зависит жизнь многих и многих поколений. Это большая ответственность, выдержать которую под силу не каждому. Тебе… нам выпала честь… выпало счастье участвовать в гигантском строительстве нового мира. Все решается здесь и сейчас, Огюстен, нам некогда терять время в напрасных философствованиях и пустом морализаторстве.

– Хотел бы я обладать твоим энтузиамом, Антуан, – вздохнул молодой человек. – Увы, я отношу себя к разряду тех, кто считает, что пришло время остановиться и оглядеться назад.

– Рано еще, – резко возразил Сен-Жюст. – Мы не сделали и половины того, что можем, что должны сделать. Имеет ли право удовлетвориться меньшим тот, кто может достигнуть большего?

– Где же конец, Антуан? – обернулся к другу Лежен и снова остановился. Они как раз подошли к Национальному мосту. – Когда прекратится террор? Когда прекратится погоня за химерами?

– За химерами, говоришь? – ухмыльнулся Сен-Жюст. – По-твоему, республика – это химера? Благоденствие, процветание, свобода, счастье народа – химеры?! Отечество, любимое гражданами до самозабвения, – тоже химера?! Нет, друг мой, это реальность, это наше будущее! Но для того, чтобы построить его, мы должны искоренить гидру преступления, окутавшую Францию своими щупальцами. Предательство, шпионаж, коррупция, спекуляция, дезертирство – никогда еще преступление не пользовалось таким простором и такой свободой, как во времена перемен, социальных потрясений, больших опасностей. Если мы не уничтожим преступление, преступление уничтожит все, что мы успели построить. Или то, что мы построили, – тоже химера, Огюстен?

Вопросы, которыми сыпал Сен-Жюст, больше походили на обвинения. Он впился в Лежена жесткими холодными глазами. Казалось, если бы он мог убить взглядом, он, не задумываясь, сделал бы это.

– Разве террор в состоянии искоренить эти болезни? – просто спросил Лежен, опустив голову. – Они неизлечимы, как проказа, и неизбежно будут разъедать человечество изнутри.

– Террор является быстрым решением многих проблем. Ты даже не представляешь, насколько эффективным он может быть. Я неоднократно убеждался в этом. Хотя, – Сен-Жюст вздохнул, – когда его слишком много, к нему привыкаешь – и перестаешь испытывать страх. Как найти золотую середину? Как показать неотвратимость возмездия и в то же время не превратить его в рутину? За этим-то ты мне и нужен, Огюстен, – он ободряюще хлопнул друга по плечу.

– Вы не те преступления караете. Я много думал над тем, что ты рассказал мне о злоупотреблениях Амара, его играх с человеческой жизнью и торговле свободой. Почему он до сих пор не в Трибунале, Антуан? Где твоя карающая десница, которая опустилась на Эро де Сешеля, на Дантона, на Демулена? Почему ты не разоблачишь Амара перед Комитетами и Конвентом, как разоблачил эбертистов и дантонистов? Ты разглагольствуешь о мече правосудия и об искоренении заразы с тела общества, а на болезнь, коренящуюся в самом сердце государства, закрываешь глаза!

– Если бы я закрывал глаза на преступления Амара и других членов Комитетов, мы с тобой сейчас не разговаривали бы, я не создал бы Бюро полиции и не поручил бы тебе управлять им. Ты обвинял меня в спешке, и вот доказательство моей осторожности и моего терпения. Сейчас не время наносить удар по членам Комитета безопасности, особенно по такому влиятельному, как Амар. Сперва надо ослабить Комитет, лишить его возможности защищаться, контратаковать, нападать и только потом раздавить его членов – всех вместе или поодиночке. И начать стоит с головы, Огюстен. Надо отсечь эту голову, после чего тело погибнет, и мы разорвем его по кускам без особых усилий. Ты понимаешь, о чем я? – Сен-Жюст пристально взглянул на бледного Лежена и, улыбнувшись, кивнул: – Да, понимаешь.

– Вадье, – прошептал Лежен и зачем-то оглянулся, словно опасаясь, что их подслушивают.

– Верно, Вадье, – так же тихо повторил Сен-Жюст. – Вот моя главная цель, мой главный враг, враг коварный и опасный. Я знаю, как поразить его, но для этого необходимо время. Не могу сказать, сколько именно.

– Вадье так легко не сдастся, – покачал головой Лежен.

– Знаю. И готов к борьбе, которая началась с образования Бюро полиции. Пока я лидирую, – хохотнул он. – Пойдем, Огюстен, у нас много работы. Я почти не спал прошлой ночью. Не уверен, что продержусь без сна и нынешней.

Сен-Жюст быстро взбежал по мраморной лестнице, перешагивая через ступеньку. Лежен поднимался медленно, привычно прихрамывая, и вошел в комнаты на четвертом, последнем, этаже павильона Равенства, занимаемые Бюро общей полиции, в тот момент, когда Сен-Жюст, стоя в центре довольно просторного зала (бывшей гостиной?), объяснял окружившим его служащим их обязанности.

Обернувшись к вошедшему, он показал на него рукой и представил:

– Гражданин Лежен, шеф Бюро и ваш непосредственный начальник.

Несколько десятков пар глаз уставились на Огюстена. Не привыкший к такому вниманию, он почувствовал, что краснеет.

– Позже познакомитесь поближе, – спас его Сен-Жюст, снова привлекая внимание к себе.

Он говорил о цели создания Бюро и об ответственности, которая ложится на его членов в связи с важностью миссии, которую Бюро призвано выполнять. Лежен, стоя в стороне, смог спокойно оглядеть своих подчиненных. Все молоды, даже очень молоды. Старшему, должно быть, не больше тридцати. Все хорошо одеты, некоторые даже щегольски. По всему видно, Сен-Жюст лично подбирал каждого из них. Узнал он и посыльного, дважды являвшегося к нему сегодня. Тот стоял, сохраняя на лице все то же высокомерное выражение, но, встретившись взглядом с шефом, с которым обошелся так непочтительно, поспешно отвернулся.

«С этим придется туго», – мелькнуло в голове Лежена.

Тем временем Сен-Жюст подошел к главному.

– Мне нужна четкая классификация каждого дела, – говорил он. – Имя, возраст, происхождение, состав преступления, откуда доставлен. Я уже отдал распоряжение, чтобы доносы, поступающие в Комитет общественного спасения, незамедлительно направлялись в Бюро полиции. Сюда же будут стекаться дела из департаментов. Что до Комитета общей безопасности… – он замялся, но лишь на короткое мгновение. – На данный момент они там сами будут разбираться со своими доносами, но скоро и их дела перейдут в Бюро. – При этих словах Лежен еле заметно усмехнулся. – Каждое досье, – продолжал Сен-Жюст, – должно быть классифицировано на основании этих сведений по трем категориям: спекулянт, роялист, аристократ. Опираясь на вашу классификацию, я или другой член Комитета общественного спасения, если меня не окажется на месте, – тут Лежен нахмурился, – будем выносить решение и отправлять досье либо на дополнительное расследование в Комитет общей безопасности, либо непосредственно в Революционный трибунал. Все ясно?

– Не совсем, гражданин, – возвысил голос молодой человек, сидевший прямо напротив Сен-Жюста.

Все взгляды – удивленные и настороженные – устремились на него. Сен-Жюст сдвинул брови и слегка кивнул молодому человеку, призывая его продолжать.

– Ты говоришь, что в нашем распоряжении всего три слова, чтобы вынести суждение по делу, и это суждение станет для тебя основанием для окончательного вердикта, – проговорил смельчак, ничуть не тушуясь.

– Все так, – подтвердил Сен-Жюст.

– Как же нам быть, если дело выходит за рамки этих трех слов, которые сами по себе являются приговором? Как нам быть с теми, чья невиновность вопиюща, кто стал жертвой клеветы и заслуживает освобождения?

Повисла тяжелая пауза. Лежен улыбнулся, стараясь показать смельчаку, что он полностью поддерживает его возмущение и преисполнен радости работать вместе с этим честным и справедливым патриотом. Но тот не смотрел ни на кого вокруг. Его глаза были подняты на стоявшего перед ним депутата, на того, кто отдавал приказы и чьего ответа он ждал. Сен-Жюст молчал, и с каждой секундой его молчание становилось все более угрожающим. Чтобы положить этому конец, Лежен громко кашлянул – и сам удивился, как короткий, резкий звук эхом разнесся среди напряженной тишины. Сен-Жюст встряхнул головой и обернулся к другу.

– Тебе должны быть по душе слова твоего подчиненного, Лежен, – язвительно заметил он. – Вернее, бывшего подчиненного, – обернулся он к молодому человеку. – Еще декаду назад, гражданин, я не колеблясь отправил бы тебя в Трибунал как покровителя врагов республики, – он выдержал значительную паузу и продолжил: – И очень пожалел бы об этом полгода спустя. – Вздохи облегчения раздались со всех сторон. – Ты станешь прекрасным слугой республики, когда мы покончим с врагами внутри и вне страны. Но в положении, в котором сейчас находится отечество, твои идеи опасны для свободы.

– Сен-Жюст… – начал было молодой человек, но депутат жестом руки велел ему молчать.

– Твоя любовь к отечеству несомненна, – проговорил он, – иначе ты не был бы сейчас среди нас. Но я вижу, что ошибся, определив тебя в Бюро полиции. Здесь ты не можешь послужить Франции. Уверен, в армии твое рвение найдет лучшее применение. Я займусь твоим переводом сегодня же.

Смельчак опустил голову. Лежен, бледный от негодования, которое не в силах был сдержать, но и не находил в себе силы выпустить на свободу перед этими людьми, молчаливыми и робеющими или решительными и ревностными, сжал кулаки. Он должен что-то сделать, должен вступиться за смелого юношу или хотя бы отомстить за него!

– Ты не ответил на вопрос, Сен-Жюст, – его тихий, но твердый голос прозвучал непривычно громко среди тишины зала.

Сен-Жюст медленно повернул к нему голову, взглянул так, как смотрят на расшалившегося ребенка – строго, но снисходительно, и проговорил устало:

– Мой ответ прост, Лежен: досье, оказавшееся в Бюро полиции, не может касаться невиновного.

– То есть ты заранее обязуешь нас выносить смертные приговоры? – робко спросил еще один служащий, некрасивый, тощий человечек, со следами оспы на вытянутом лице. – Кто мы такие, чтобы брать на себя столь тяжкий груз? По какому праву ты наделяешь нас властью над жизнью и смертью?

– По праву, данному мне революционным правительством, которое одно смогло предотвратить катастрофу, на грани которой стояла республика меньше года назад, – отрезал Сен-Жюст. – Вы здесь не для того, чтобы заниматься благодеяниями, а чтобы защищать республику от гадины, жаждущей ее погибели.

– Почему бы нам не готовить более детальные отчеты по каждому делу? – раздался голос из дальнего угла. Лежен с интересом взглянул в сторону говорившего. – А ты на их основании будешь выносить решение. Это потребует от нас больше работы и времени, но зато вероятность совершить несправедливость уменьшится.

– А потому, Потье, – снисходительно ответил Сен-Жюст, ничуть не разозлившись, как ожидал Огюстен, – что читать ваши доклады и от меня потребует больше времени, а времени у меня как раз и нет. И у вас не будет, – пообещал он. – Похоже, вы не совсем представляете себе количество досье, с которым нам придется работать. Тысячи, десятки тысяч. Я достаточно ясно ответил на ваши вопросы? – он почему-то обернулся именно к Лежену. – Мы можем продолжать? Или кто-то еще желает выступить в защиту врагов народа?

Молчание было ответом на его вызов.

– Хорошо, – удовлетворенно проговорил Сен-Жюст. – Если общее направление ясно, займемся деталями.

«Деталями» они занимались до часу ночи, пока Лежен, освоившись с ролью начальника, не заявил, что время позднее и всем им необходим отдых.

– Добро пожаловать в Тюильри, Огюстен, – проговорил, спускаясь по лестнице, Сен-Жюст и взглянул на друга, потиравшего воспаленные от усталости глаза. – Тут ты без дела не останешься.

– И ты еще сетовал, что не продержишься допоздна после бессонной ночи! – покачал головой Лежен.

– Дело тренировки, друг мой. Привыкнешь. Здесь мы простимся, – Сен-Жюст остановился на площадке, ведущей в Зеленую комнату. – Я зайду в Комитет. Там и подкреплюсь заодно: Бийо, наверняка, послал за провизией в преддверии долгой ночи. Кстати, не стесняйся делать то же самое. Все текущие расходы оплачивает Комитет спасения. Завтра займемся твоим жалованьем.