Рукопись из тайной комнаты. Криминальный исторический триллер

Насмеявшись, потянулись дальше.

Двухчасовая прогулка вывела компанию к вокзалу. С настоящим перроном, с фонарями и вокзальными часами, и с настоящими железнодорожными рельсами. На рельсах обнаружился настоящий поезд, к которому был прицеплен один спальный вагон и вагон-ресторан с табличкой на немецком языке. Всё было старое, как в кино, но выглядело новым и свежим. Ева перевела надпись. Вагон оказался немецким, ещё довоенным. Другая надпись гласила, что в свободное от съёмок время в нем можно устраивать званые вечера.

Предложение устроить званый вечер в вагоне вызвало очередной взрыв веселья и шуток. Кто-то предложил разбиться на пары и заночевать в спальном вагоне. Байба шутку не поддержала, а вновь насупилась. Парни на всякий случай деликатно замяли тему, чтобы не дразнить нервную кормящую мамашу, к тому же занятую проснувшимся малышом.

Но уйдя от греха подальше, мужчины не удержались от следующей шалости. Объектом внимания стал огромный, чёрный с красной звездой, паровоз, мирно стоявший на тех же рельсах. Все по очереди взгромождались на него и, эффектно вытянув вперёд руку, радостно фотографировались на память. Даже Дайнис, оглянувшись на Байбу и убедившись, что та действительно занята ребёнком, взобрался на «железного коня», едва не порвав брюки. Нервно посмотрев в сторону жены, он предложил потихоньку закругляться.

Впрочем, дальше двигаться было некуда. Рельсы тут же и кончались, никто никуда не ехал, здесь только снимали кино.

Наскоро выпив кофе в «привокзальном» кафе, молодые люди заторопились к машинам.

Торопиться следовало. Ноябрьское солнце греть давно перестало и грозило вскоре уже укатиться за горизонт. Юристам предстояла дорога, а Еву ждали стосковавшийся Ральф и сердитая Дора.

3.

Управившись с делами и рассказав, в качестве извинения за прошлое молчание, Марису о сегодняшних приключениях, Ева решила посмотреть, что ещё, кроме сундучка с дневниками, хранится в потайном шкафу Густы.

Привычно отдёрнув ярко-жёлтую занавеску, Ева аккуратно отодвинула створки потайного шкафа. Они двигались совершенно беззвучно, как будто их только недавно смазали.

Судя по тому, что она уже успела прочитать, делал этот шкаф скорее всего её прапрадед Янис. Тот, кто строил этот дом и кто, как было написано в дневнике, был редкого таланта плотником. То, что шкаф был совершенно необыкновенным, безоговорочно говорило в пользу таланта. Но вот зачем понадобилось его создавать, продолжало оставаться загадкой.

Ну хорошо, терялась в догадках Ева. Допустим, маленькая дочка плотника попала на воспитание в богатый баронский дом. Ну, выучила немецкий. И что? Что в этом могло быть такого странного или тайного, чтобы это нужно было скрывать?

Ева поймала себя на мысли, что хоть она и учила историю, но очень мало знает, как именно жили люди в те, в сущности, не слишком далёкие времена. Во времена столь недавно ушедшей Густы. Что происходило или могло произойти такого, чего следовало опасаться, сооружая потайные шкафы в сельском доме?

Кстати о тайне. Ева и сама не смогла бы объяснить, почему она так и не отдёргивает занавеску на окне в комнате Густы, почему старательно закрывает шкаф и даже задёргивает эту нелепую ярко-жёлтую занавеску, словно прячет от кого-то неизвестного то, что и сама пока не знает. Но почему-то именно это она и делала.

Итак, она снова залезла в шкаф.

Четыре створки скрывали широкие полки. На открытых полках, сколько Ева могла видеть, стояли книги. Большей частью это были большие старинные немецкие книги в строгих чёрных или коричневых переплётах. В нескольких наугад открытых книгах обнаружился готический курсив Зюттерлина. Это было чрезвычайно интересно. Еве – специалисту-переводчику – было крайне любопытно попробовать почитать эти книги. Хотя разбирался шрифт с трудом.

Перебрав наугад пару полок, она с удивлением обнаружила и маленький томик Гейне, в точности такой, как описывала в своём дневнике Густа. Это снова вернуло её к мысли о дневниках.

– Нужно как можно скорее прочитать дневники Густы. Может тогда я пойму, что за всем этим скрывается. – Ева уже ни минуты не сомневалась, что про тайну Густа говорила не зря. То, в чем не смогла убедить её старая женщина, с лёгкостью подтверждалось самим наличием странного потайного шкафа.

Решив оставить книги «на потом», Ева перебиралась из одного отделения шкафа к другому. Одна из дверок скрывала не открытые, как в остальных отделениях, полки, а – закрытые ящики. Ева подумала, что если бы сундук с дневниками стоял в них, скорее всего, она бы так его и не нашла. Но теперь она была готова к новым раскопкам.

Ящики открываться не хотели. Ева пробовала дёргать, тянуть и двигать – прочно сработанный прапрадедом механизм и не думал поддаваться.

– Как видно, придётся ждать Мариса, – устало подумала она.

Возможно, надо было бы позвать и папу, но – Ева была уверена – в технических вопросах папа Марису крепко уступал. А доверить тайну постороннему она точно не решилась бы.

В общем, проведя весь вечер в бесплодных попытках сделать очередное открытие, Ева улеглась спать, готовая завтра же приступить ко второй тетради дневника таинственной фройляйн Августы.

4. Густа. Брунгильда

1.

Густа не смогла бы сказать, когда точно закончилось детство.

Но к шестнадцати годам оно, определенно, давно закончилось. Позади были долгие часы в библиотеке, где она сначала с большим трудом осваивала немецкую грамматику, а потом – взахлеб и с упоением, как губка, впитывала в себя все, что только содержалось в книгах, доверху наполнявших шкафы, сделанные её отцом.

Домой она попадала редко.

С момента вынужденного «дебюта» на рождественском празднике, где она детским голоском пела мамину песню, фрау Шварц решила, что избыток общения с деревенщиной плохо скажется на воспитании Эмилии и повредит репутации семьи. И Густа послушно учила немецкие песни и с родными виделась только по церковным праздникам.

Поначалу она, конечно, скучала. Но чем дальше, тем больше увлекала её новая жизнь и – новые обязанности.

С Эмилией всё обстояло отлично. Девочки были дружны, несмотря на разницу в происхождении и возрасте.

Эмилия, как и её мама, росла невысокой и довольно хрупкой. Большие, почти черные глаза и мелкие изящные черты лица, обрамленные густыми вьющимися каштановыми локонами, делали девочку, по мнению Густы, неотразимой.

Сама же Густа казалась себе, особенно по сравнению с хрупкой Эмилией, слишком «чрезмерной», что ли. Она тоже пошла в мать – все Янсоны были высокими и ширококостными. И – светловолосыми. Папа не раз шутил, что шведы, должно быть, заглядывали в их рыбачью деревушку по пути «туда и обратно». Были там шведы или нет, никто сказать с уверенностью бы не смог, хотя мама, слыша папину шутку, каждый раз улыбалась и говорила, что он просто завидует. Родители жили дружно, оба были очень остры на язык, и она долгое время не придавала значения их пикировкам.

Густа тоже была высокой и как ни старалась она не есть много, чтобы хоть как-то быть похожей на фрау Шварц и прехорошенькую Эмилию, у неё тем не менее к четырнадцати годам оформилась вполне женская фигура с широкими бедрами и высокой для девушки грудью. Никакие диеты не могли сделать плечи менее широкими, а щеки – менее румяными. Две светлые, почти белые толстые косы, которые по приказу фрау Шварц заплетала Густа, оттеняли большие голубые глаза и аккуратный ровный нос.

Однако знакомство с древними мифами и сагами вновь напомнило Густе эти домашние шутки. И она придумала себе легенду. В ней смешались походы древних викингов, героические немецкие саги и «кольцо Нибелунгов». Густа представляла себе, что, возможно, в её роду был потомок легендарной Брунгильды, той самой, именем которой знаменитый Вагнер назвал валькирию Брунгильду, деву-воительницу. Но если она – валькирия Брунгильда, то ей не нужно сидеть на диетах и утягиваться поясами до обмороков. Брунгильда – «закованная в броню воительница» – не должна быть хрупкой. А она очень даже на неё похожа – широкоплечая, с широкими бедрами и не по-девичьи большой грудью, со светлыми, ниже талии косами и голубыми глазами. И Густа пропускала мимо ушей сетования фрау Шварц на её крестьянскую стать, думая про себя: «Вы даже не догадываетесь, что я – Брунгильда».

Как сочетается нрав валькирии и её положение в доме Густа не задумывалась.

Но вот сила валькирии ей была точно нужна.

Юный господин Конрад Шварц подрос. И теперь, когда Эмилия отлично справлялась с уроками сама, у Густы появилась очередная задача – заниматься с юным Конрадом и помогать ему.

Конрад был способным ребенком, и с уроками, проблем не возникало. Тем более, что герра Кляйна, домашнего учителя, исправно снабжали розгами. Конрад оказался способным и в других областях. Избалованный мальчик самоутверждался за счет своего окружения с редкой изобретательностью. От него стонала вся дворня. В свои пять-шесть лет он умудрялся ежедневно «подкладывать свинью» всем, кто не мог дать достойный, как герр Кляйн, отпор.

Фрау Шварц делала вид, что не замечает шалостей отпрыска, а герр Шварц, узнавая об очередной проделке наследника, только от души хохотал, говоря: «Вырастет, сможет за себя постоять».

Густа за себя постоять не то чтобы не могла, но воздерживалась. Она отлично слышала разговор между фрау Шварц и управляющим, герром Штайном, как-то после очередной проделки мальчика – насаженной на кончик пера Густы большущей зеленой ещё шевелившей лапками мухи – вступившемся за Густу.

– Если ей не нравится, как с ней шутит молодой господин, она может отправляться домой крутить коровам хвосты. Никто её здесь держать не будет, если она не уважает хозяев! – громко и резко, а главное – совершенно недвусмысленно высказалась фрау Шварц.

Дело было, конечно, не в коровах, и уж тем более не в хвостах. Выросшая едва ли не в хлеву, где за стенкой шумно дышала корова, Густа не боялась сельской работы, но вот утратить возможность учиться, читать и узнавать новые интересные вещи – этого она лишиться не хотела. Пришлось собрать всю свою волю, чтобы не срываться на вредном мальчишке, так и норовящем хоть как-нибудь вывести её из равновесия. И чем сильнее сдерживалась Густа, тем больше изгалялся маленький хулиган.

Занятий с Эмилией тоже никто не отменял.

Да и фрау Шварц по-прежнему музицировала, теперь уже подключая к занятиям обеих девочек. Эмилия росла, и ей нужно было готовиться к «выходу в свет», а с Густой дело шло веселее и возле рояля.

А ещё хотелось успевать почитать что-нибудь для себя из того списка, который для Густы продолжал по-прежнему составлять герр Кляйн. Он и проверял иногда, как обстоят дела у Густы с обучением – ударить лицом в грязь и здесь не было никакой возможности.

Ну что ж, она всё больше укреплялась в мысли, что с такой нагрузкой может справиться только дева-воительница.

2.

Однажды улучив минутку, когда юный Конрад был на попечении учителя, а Эмилия с мамой уехали в город выбирать обновки, Густа заглянула в библиотеку.

Почему-то она думала, что там, как всегда, будет пусто, однако большой письменный стол у окна оказался занят. Там расположился управляющий с каким-то ворохом бумаг, который он пролистывал, записывая что-то на отдельном листе.

Извинившись, Густа поторопилась закрыть дверь, чтобы не беспокоить занятого человека, но не успела.

– А, фройляйн Августа, заходи, заходи. – Герр Штайн всегда был с ней приветлив. – У тебя никак свободная минутка выдалась?

Густе ничего не оставалось, как повиноваться. С одной стороны, её визит в библиотеку нарушением Ordnungа не был. Но с другой стороны, кто знает, как к этому отнесется управляющий.

Но, похоже, и он не усмотрел в её приходе ничего плохого.

– Ты что-то конкретное должна делать? – на носу у герра Штайна красовались очки – новое приобретение, но смотрел он на Густу поверх них, слегка набычив голову.

– Нет, – призналась Густа, – я просто так зашла.

– А, – управляющий слегка нахмурился. – Если у тебя есть время, я могу показать тебе, как разбираться со счетами. Хочешь?

В такую удачу и поверить было трудно. Герр Штайн будет её чему-то учить. Да не чему-то, а тому, что является его работой, тому, за что ему платит немаленькие, как знала Густа, деньги хозяин дома.

Густа только радостно закивала, боясь спугнуть голосом такую удачу.

Быстро поняв, как выглядят счета, и что именно записывает на бумажке герр Штайн, она вскоре уже сама искала нужный счет, чтобы управляющий мог записать его в своей бумаге.

Время до обеда пролетело незаметно. Густа спохватилась, только когда услышала быстрые шаги маленького Конрада, мчащегося с диким визгом в сторону библиотеки. Распахнув дверь, он влетел с разбегу в комнату и только тогда заметил сидящего за столом управляющего. Герра Штайна он, как впрочем и многие обитатели усадьбы, слегка побаивался. Тот умел с высоты своего роста, сдвинув брови, так посмотреть сверху вниз, что пропадало всякое желание хоть когда-нибудь ещё вызвать недовольство этого человека.

– Герр Кляйн тебя уже отпустил? – голос управляющего звучал ровно.

– Да, – мальчик кивнул.

– Я надеюсь, ты справился со всеми заданиями, и герр Кляйн тебя не наказывал?

– Да, справился! – Конрад действительно учился хорошо.

– Отлично! Хорошо бы, чтобы повода для наказаний не возникало. – Герр Штайн был предельно корректен и вежлив.

Никто не мог бы заподозрить, что фраза относилась к чему-то большему, чем уроки, однако Конрад отлично всё понял.

– Да, – он был лаконичен. – А фройляйн Августа пойдет со мной играть? – он так просто не сдавался.

– Она сейчас помогает мне. Но я могу её отпустить, если вы будете играть хорошо.

Стороны прекрасно поняли друг друга. И было похоже, что маленький Конрад как-то чуть больше зауважал Густу, в помощи которой нуждался сам управляющий. Так что она была очень довольна.

Вскоре помощь герру Штайну со счетами вошла в обычный распорядок Густы. Она училась быстро, и через несколько месяцев герр Штайн уже только проверял сметы затрат, которые составляла пятнадцатилетняя помощница.

3.

В усадьбе участились всевозможные вечера. Фрау Шварц была полна решимости не уступать свое положение законодательницы общественного мнения в области искусства. Для этого в дом приглашались и музыканты, и писатели, и художники.

Вечера устраивались продуманные, тематические. Так, на музыкальные вечера непременно приглашался бывший церковный органист, а ныне – мэр Кандавы Эрвин Даугулис. Тот самый, который подыгрывал Густе во время её певческого дебюта.

Впрочем, он приглашался и на литературные вечера. Просто при этом отдельно оговаривалось, что вечер – литературный, и господин Даугулис, оправдывая ожидания хозяев, то играл – а делал он это превосходно, – то позволял господам литераторам покорять присутствующих прозой или поэзией.

Здесь бывали и маститые авторы, специально приглашенные из Риги, такие как Плудонис, и – талантливая молодежь.

Молодежь с недавних пор стала приглашаться особо – хозяева активно занялись выводом в свет Эмилии.

Надо признать, что к пятнадцати годам девушка была действительно хороша собой. Ей нужно было только научиться держать себя в обществе, для каковой цели, собственно, и устраивались эти вечера.

Было совершенно понятно, что герр Шварц – личность весьма известная и уважаемая в торговых кругах Европы – и мысли не допускает, чтобы найти дочери пару среди богемы. Задача, которую он ставил перед собой, была в сущности проста – научить стеснительную Эмилию владеть собой так, чтобы её можно было вывозить и в Европу.

Ради этой цели герр Шварц разработал обстоятельный, как, впрочем, и остальные его проекты, план. Он даже перестроил собственный график работы, чтобы больше находиться дома и принимать участие в этих самых вечерах.

Во-первых, он не хотел подвергать риску свою семейную жизнь – уж очень фрау Шварц трепетно относилась к всевозможным празднествам. А во-вторых, вероятнее всего, хотел быть уверенным, что честь и репутация его дочери никоим образом не окажутся запятнанными.

Для Густы вечеринки обернулись дополнительными хлопотами: каждый такой вечер требовал составления отдельной сметы закупок, а герр Штайн, теперь уже почти не расстававшийся с очками, всё чаще почесывал седеющую голову, пытаясь совместить добавочные траты с экономией, которую от него по-прежнему требовал герр Шварц.

Никак не оспаривая желания фрау Шварц, Густа тем не менее понимала, что дополнительные расходы немедленно скажутся на настроении не отличавшегося, как и большинство торговцев, склонностью к мотовству хозяина. А его плохое настроение немедленно отразится на хозяйке и аукнется на каждом, кто подвернется под руку.

К тому же Густа не могла не понимать, что подросшая Эмилия, в общем-то, не так уж в ней и нуждается, и, скорее всего, экономить будут именно на ней – ведь за неё по-прежнему платилась зарплата. Так что в её интересах было соблюдать возможную экономию, демонстрируя при этом полагающийся хозяевам по статусу достаток.

Чем больше ломала голову Густа, как бы сократить траты, тем чаще ей вспоминалась цитата Гете «Необходимость – лучший советчик». Необходимость явно была, а вот решение никак не приходило. Хотя Густа вместе с герром Штайном и просиживали подолгу над счетами.

4.

Проблемы приходят, как известно, незваными. И приносят их порой очень близкие люди.

Эту проблему принесла старшая сестра – Марта. То есть ей, конечно, и в голову не могло прийти, что столь радостное событие, как её собственная свадьба, может быть воспринято, как проблема. Для Густы стала очень серьезным испытанием сама необходимость идти к фрау Шварц и проситься, чтобы её, чье положение в доме с появлением этих бесконечных званых вечеров и трат стало совсем непрочным, отпустили к сестре на свадьбу.

Она долго не решалась обратиться к хозяйке. Но в конце концов выбрав момент, когда фрау Шварц красовалась перед зеркалом в гостиной в ожидании первых гостей, набралась храбрости и – одним залпом выпалила свою просьбу.

Момент был выбран удачно. Занятая приготовлениями хозяйка только отмахнулась, сказав что-то вроде «иди, если все дела будут сделаны». Густа расстаралась на славу. Эмилия просьбу подруги не скучать восприняла с пониманием. А вот Конрада пришлось уговаривать, чтобы он в отсутствие Густы не устраивал лишних сцен и пакостей. Договорились на том, что она принесет ему со свадьбы подарок.

Купив согласие вверенных ей хозяйских детей, Густа занялась гардеробом. Она отлично понимала, что в господском платье будет на хуторе «белой вороной». И следовало сделать так, чтобы эта «ворона» пришлась по вкусу жениху с невестой, родителям и, конечно же, многочисленным гостям.

Остановив выбор на любимом синем с белым воротничком и манжетами платье, Густа подготовилась к торжеству.

5.

Хозяйский возница, неизменно отвечавший за транспорт, вызвался подвести, едва узнал о предстоящем событии.

– Что же это! У Янки старшая дочь замуж выходит! – гудел он, умелой рукой направляя лошадь к Кандавской церкви. – А я и на невесту с женихом не посмотрю! Вот уж интересно, за кого Янка дочку-то выдает!

Густа знала, что Марта выходит замуж за Петериса, который уже второй год исправно помогал семье по хозяйству. Парню шел двадцать первый год, и Густа подозревала, что не так деньги, как подросшая Марта была той причиной, по которой он прочно осел на хуторе «Лиепы».

Марта, в отличие от Густы, пошла в папину породу. Она не была такой высокой, как сестра, и гораздо менее ширококостной. Вот только волосы, как и у мамы и у Густы были светлыми, длинными и густыми. И она была очень хороша собой. Было ясно – не влюбиться Петерис не мог.

Впрочем, и семнадцатилетняя Марта не скрывала, что Петерис ей по душе. Веселый ладный парень, у которого в руках спорилась любая работа, а рот, с то и дело вылетавшими из него прибаутками, практически не закрывался, вскружил сестренке голову.

В церковь на венчание набрался народ. Многих Густа помнила с детства. Здесь были и соседи, и мужики, с которыми отец уходил строить дома, и молодежь. Пришли и трое братьев Калейсов, тех самых, с которыми вместе ходили в школу. Гости и любопытные, кому просто хотелось посмотреть на свадьбу, тихонечко сидели на лавках. Пастор проводил обряд венчания, а Густа вместе с мамой и подросшим уже Кристапом сидела и смотрела, как её отец ведет к алтарю Марту, не сводящую глаз со своего будущего мужа.

Возница не стал дожидаться, пока народ потянется из церкви, и уехал в имение. Так что Густа вместе с родителями отправилась следом за молодыми на бричке, запряженной теперь уже собственной семейной лошадью. Как видно, дела в семье шли неплохо.

Свадьбу играли за тем же большим артельным столом, за которым когда-то, когда только строился этот дом, сидели строители.

Теперь же, как и десять лет назад, на столе стояли корзинки с выпечкой, тарелки с копченостями и овощами и – большие бутыли с полупрозрачным, цвета тумана, напитком. Вот только молодежи было куда больше, и играл гармонист, растягивая меха потрепанной гармошки. Кроме гармониста здесь был и еврей-скрипач. Музыканты расположились чуть поодаль от стола и то вместе, то поодиночке радовали гостей своими мелодиями.

Петерис, на секунду оставив Марту, умчался в сарайчик, где когда-то – Густа это хорошо помнила, они жили все вместе – и притащил большое ведро с заранее собранными букетами.

«Да это же традиция – дарить родителям цветы», – вспомнила она.

Мама, которая держалась и не плакала в церкви, вдруг всхлипнула, когда зять с поклоном вручил ей большущую охапку осенних цветов.

«Интересно, а где родители Петериса?» – только успела подумать Густа, когда увидела, как Марта вручает букет немолодой уже, скромно одетой женщине. Густа не помнила, чтобы когда-нибудь раньше её видела. Отца Петериса видно не было. Как, впрочем, и братьев или сестер. Мама жениха прибыла на свадьбу одна.

Утолив голод – да и жажду, гости, как и положено, запели. Пели от души, долго и красиво. Густа слышала, как ведет песню голос её мамы, не утративший с возрастом ни силу, ни глубину. Она немножко жалела, что не знает этих песен и не может подпевать. Но хор справлялся и без неё.

Потом молодые вышли из-за стола и принялись отплясывать под мелодию, задорно выводимую скрипачом. За молодыми танцевать потянулась и остальная молодежь.

– Ну что, Густа, уважишь танцем или зазналась? – голос прозвучал над самым ухом.

Обернувшись Густа увидела Эрика Калейса. «Взрослый уже мужик», – мелькнуло в голове. Эрик, которому, как и Петерису, перевалило за двадцать, женат пока не был. Его не слишком трезвые глаза смотрели на Густу с вызовом.

– Отчего же, пойдем, потанцуем, – Густа поднялась.

Эрик ей нравился с детства. Идти с братьями Калейсами из школы по лесной дороге было весело, так почему бы и не потанцевать со старым другом.

Однако танец не удался. Эрик без конца норовил облапать Густу, никак не понимавшую, что приключилось с некогда таким веселым и добрым парнем. Едва закончился танец, она поспешила присесть поближе к папе, сразу понявшем, что дочка не расположена терпеть деревенские ухаживания подвыпившего соседа. В руках у папы тут же непонятно откуда образовался толстенный канат, перетягивать который были призваны все имеющиеся в наличии мужчины. Игра была подхвачена, и Эрик оказался занят. Несколько раз за вечер он порывался утащить Густу то танцевать, а то и в кусты, но каждый раз папа, вроде бы пивший, певший и шутивший наравне со всеми, проявлял чудеса смекалки, оберегая младшую дочь от изрядно набравшегося парня.

В полночь, как того и требовал обычай, с невесты сняли фату и повязали на голову платок, а на талию – фартук. Девическая жизнь закончилась, и молодая жена получила атрибуты замужней женщины. Петерису же папа тут же нахлобучил на голову шляпу, обозначив тем самым и его вступление в отряд женатых мужчин.

Вскоре, попрощавшись с гостями, молодые отправились в дом, где им полагалось провести первую брачную ночь, а Густа, родители и Кристап – в тот самый сарайчик, где они жили когда-то, и где заранее были приготовлены постели.

Наутро Густа, переодевшись в мамино платье, помогала убирать то, что осталось после праздника.

Марта, светясь от счастья, тоже пыталась помочь, но то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть на Петериса. Похоже, у молодых всё было хорошо.

Закончив уборку, Густа присела возле матери. Налив себе по чашке кофе, они принялись обсуждать домашние дела. Молодые, как решило семейство, останутся жить в этом же доме, благо он большой, а хозяйству нужна каждая пара рук. Обсуждали урожай, планы на будущее, поговорили о Кристапе, делавшем успехи не только в школе, но и в плотницком мастерстве. Пока ещё мальчику папин топор был куда как тяжел, но со своим маленьким топориком братик, которому было уже десять лет, управлялся весьма успешно.

Постепенно разговор перешел на Густу.

За шесть лет, что дочь была в услужении, родители привыкли, что у неё всё в порядке. Поэтому сообщение о том, что её могут в любой момент отправить обратно на хутор, для родителей было шоком – как ни крути, а за её работу семья получала весьма приличные деньги.

– Так почему, говоришь, с тобой попрощаться могут? – она и не заметила, что отец стоит у притолоки, внимательно глядя на неё.

– Фрау Шварц праздники устраивает, а барон ругается, что много денег уходит. И Эмилия уже выросла, так что я скоро и не нужна буду, – объяснила ситуацию Густа.

– Понятно. А ещё что ты там делаешь? – оба родителя внимательно смотрели на дочку.

– Вожусь с маленьким господином – противный очень, да, кстати, я ему подарок обещала. И помогаю управляющему деньги распределять, – вкратце обрисовала ситуацию Густа.

– Ну за подарком дело не станет. – Отец усмехнулся и тут же позвал Кристапа, возившегося с чем-то на дворе.

– Принеси-ка, что ты там последнее сделал, – велел он мальчугану.

Кристап тут же приволок большую корзину, в которой оказались очень даже симпатичные зверушки, искусно вырезанные из дерева. Густа достала собаку с длинными вислыми ушами и грустными большими глазами и петуха с пышным хвостом и слегка завалившимся на бок гребнем. Игрушки были очень красивы.

– Ну что тебе для сестры не жалко?

Вопрос застал мальчика врасплох.

– Насовсем, что ли? – растерялся он.

– Ну да, насовсем. А что, разве ты ещё не сделаешь? – отец усмехался, а глаза смотрели серьезно.

– Конечно, сделаю. – Мальчик гордо выпрямил спину. – Даже лучше сделаю. Вот, собака нравится? Забирай. А хочешь, и петуха бери, мне не жалко.

– Спасибо, братик. Мне очень нравится. – Густа была тронута искренностью мальчугана.

– Ну вот, вопрос подарка решен, – папа довольно улыбнулся. – А насчет денег…

– Вия, – обратился он к матери, – а давай-ка ты расскажи Густе, как мы хозяйство ведем. Пусть она и наш счет узнает. Тем более, что и у нас сейчас праздник был. Ясное дело, не господская вечеринка, но ведь неплохо же получилось. Может, девочка и придумает чего. Вон она у нас какая головастая.

В доме нашлись и бумага и карандаш.

И через час Густа имела смету, в которую обошлась свадьба её родителям. А заодно и цены, по которым покупались продукты. Да и где они покупались, тоже было известно.

К вечеру её вместе с игрушками для маленького Конрада и расчетом крестьянских цен папа отвез в усадьбу.

6.

Конраду игрушки понравились. Забыв о пакостях, мальчик с увлечением играл в какую-то игру, где были задействованы и пес и петух.

Теперь нужно было решать финансовый вопрос.

Отправляясь в библиотеку, где они с управляющим уже привычно трудились вместе, Густа прихватила с собой вчерашнюю тетрадку. На герра Штайна рассказ о происхождении цифр в тетрадке произвел впечатление.

– А ну-ка, фройляйн Августа, давайте сравним, что у нас тут выходит, – с энтузиазмом предложил он.

И они уселись сравнивать.

Оказалось, что мамин способ вести хозяйство был куда экономнее, чем принято в усадьбе. Герр Штайн, уже привычно почесывая макушку дужкой от очков, всерьез задумался о том, как предложить фрау Шварц несколько изменить существующий Ordnung. Всего лишь надо было изменить праздничное меню, приведя его в соответствие с народным.

Вопреки ожиданиям, фрау Шварц согласилась. Впрочем, опасались они зря. Фрау Шварц была женой торговца и цену деньгам тоже знала. К тому же в усадьбе по большей части собирались латыши, и изменения можно было объяснить как желание приблизиться к народу.

Уже следующий вечер прошел по-новому. Гости, даже если и удивились, не спешили выражать недоумение – как-никак, чем и как кормить гостей – дело хозяйское. И уж если тебя приглашают, веди себя соответственно. Так что вечер прошел успешно.

Через несколько дней в библиотеку, где работали управляющий и Густа, шумно ввалился герр Шварц. Он всегда производил много шума и занимал много места. И хоть ни разу он не сказал ей худого слова, Густа слегка его побаивалась.

– Ну-ка, Отто, расскажи-ка мне, что случилось с деньгами для вечеринки? – герр Шварц был заинтригован. – Жена сказала, ты придумал какую-то экономию, а я ничего не заметил. Поделись-ка, что за придумка.

Управляющий, тут же вставший при появлении хозяина, вежливо наклонил голову.

– Да, герр Шварц. Вот только осмелюсь сообщить, придумал не я, а фройляйн Августа. – И управляющий показал на тоже вскочившую и слегка зардевшуюся барышню.

– Фройляйн Августа? – хозяин был ещё более заинтересован. – Смету составляла она?

– Так точно, герр Шварц. – Управляющий вновь склонил голову. – Фройляйн Августа исследовала вопрос трат крестьянского хозяйства и предложила сделать сравнительный анализ. В ходе которого и были обнаружены неиспользовавшиеся ранее возможности, возникшие в результате смены меню и поставщиков.

– А где ты получила материал для сравнения, фройляйн Августа? – теперь хозяин смотрел на неё с нескрываемой заинтересованностью.

– На свадьбе. – И Густа рассказала о данных, полученных в отчем доме.

– Интересно, – теперь уже чесался герр Шварц. Только он чесал не макушку, а выступающий круглый живот – И давно ты занимаешься сметами?

– Уже почти год. – Густа не решалась поднять глаза.

Было непонятно, как хозяин отнесётся к тому, что она помогала герру Штайну вместо того, чтобы заниматься хозяйскими детьми. Но, похоже, никто и не собирался её ругать.

В очередной раз раз почесав живот, герр Шварц шумно вздохнул и повернулся к управляющему, продолжавшему стоять по стойке смирно.

– Ну что, Отто, – хозяин вдруг хохотнул, – ты, надеюсь, не разучился за этот год работать?

Видно было, что настроение у владельца усадьбы просто отменное. Он аж светился от радости.

– Я, пожалуй, фройляйн Августу у тебя заберу. Ты же знаешь, Дитера я выгнал.