Он завернул за угол… и встал, распушив хвост и выгнув спину. Прямо напротив него всего в паре метров стоял его давний недруг, здоровенный злющий коричневый пёс, помесь овчарки с чем-то ещё. Надо было срочно ретироваться.
К счастью, совсем рядом рос отличный дуб, с которого можно было спокойно перепрыгнуть на яблоню соседнего участка. Рыжий не раз использовал его толстые ветви, чтобы в жаркие дни полежать в тени листвы, наблюдая за происходящим за забором, или переждать время в других, подобных этой, переделках.
Одним прыжком он одолел расстояние до толстого дерева и стремительно почти взлетел на нижнюю ветку… Но рыжие сильные лапы, лишённые когтей, вдруг предательски соскользнули с толстой шершавой коры, и он растерянно и беспомощно плюхнулся прямо под ноги разъярённой коричневой бестии, скалящей зубы.
Они попискивали от холода, пытаясь позвать маму на помощь. Мама наверняка смогла бы их защитить от этого ледяного больно жалящего ветра, и уж точно, крепко держа за загривок, перенесла бы в какое-нибудь более тёплое и уютное место. Но мама всё не приходила. Их было пятеро, в этой коробке. Они сильно жались друг к другу, дрожа от холода, пытаясь согреться, но это совсем не помогало. Издаваемый ими слабый писк становился всё более тихим и хриплым.
Окончательно замерзая и напоследок сипло пискнув из последних сил, она почувствовала, как совсем рядом с ней тельце братика вдруг стало совсем холодным…
***
…Она резко проснулась. Задыхаясь от ужаса, колотясь в сильнейшем ознобе, несколько секунд приходила в себя. Словно почувствовав её состояние, роскошная плюшевая дымчато-серая Неслышка запрыгнула на колени и, нежно урча, принялась обтираться о её щеку, словно успокаивая. Зарыдав, порывисто обняла и прижала к себе одной рукой ничуть не сопротивляющуюся кошку, другой утирая текущие по щекам слёзы, – та лишь ещё громче заурчала.
Потом стремительно встала, пересадив британку на диван. Как есть, в домашнем костюме и тапочках, засунув ключи в карман накинутого поверх зимнего пуховика, – всё же минус тридцать, да и снег порошит, – захлопнув дверь, побежала вниз по ступенькам, на ходу пытаясь вспомнить, осталась ли у них после Маськи бутылочка с соской.
Так и есть. Коробка. Прямо у помойки в сугробе. Внутри – мягкая, но бесполезная в такой холод подстилка, и пять крошечных, слепых, трясущихся от холода и жмущихся друг к другу котят. Ещё пара минут на таком морозе и для них всё было бы уже кончено.
Отчаянно схватила коробку и, бессильно прошептав вслед удаляющейся фигуре, маячащей уже где-то далеко в конце улицы: «Бог всё видит!», – скорей побежала обратно в дом.
Она поставила коробку под батарею, переложив котят на свой плед, ещё хранивший её тепло после недавнего непродолжительного сна. Плотно притворила дверь в комнату, чтобы туда никто не пробрался, и отправилась на кухню искать бутылочку.
Следом бежала любопытная и ещё совсем неуклюжая Маська, только этим летом спасённая из рук деревенского соседа, буквально выхваченная ею в последний момент. Маська была единственной из всего выводка, оставшейся в живых от соседской домашней кошки, который сосед топил в ведре прямо во дворе своего дома, никого не смущаясь. Из года в год все её доводы о необходимости стерилизации кошки неизменно разбивались о железобетонную деревенскую логику «Нечего переть против природы!», и совершенным отсутствием жалости к регулярно топимым котятам: «А что такого-то? Куда их ещё?».