Клякса

8

Подруги объявили Вере бойкот. Зачинщица Ирка расстаралась – так всех настроила, что даже соседская малышня разбегалась, завидев Веру. Третью неделю она слонялась одна по двору и вокруг школы, высматривая девчонок – вдруг простят. Не ожидала она, что их хватит так надолго.

По-осеннему холодный июнь сменился жарким июлем. Тополя запоздало сыпали белыми хлопьями. По дорогам и тротуарам мело пухом, который проникал повсюду – набивался между пальцами в сандалии, застревал в карманах, бесцеремонно лез в ноздри, глаза. Стоило выйти на улицу, как начинали чесаться глаза и першило в горле. Вера чихала до изнеможения, зажимая намокшим платком рот и нос. Мать категорически запрещала выходить, но Вера упрямо тащилась во двор, когда родители отправлялись на работу. Уговоры и объяснения не действовали, она отказывалась сидеть дома. Отец однажды попытался поддержать её:

– Да пусть дышит свежим воздухом. Каникулы, лето… Нас в детстве, бывало, тоже не загонишь.

Что тут началось. Мать позеленела от негодования:

– Да ты в своём уме?! Ты посмотри, что с ребёнком делается! Ты вообще хоть каплю ею интересуешься? Болтаешься, только собой и занят! Всё на моих плечах! Ей на море надо, на курорт. А ты всё в глотку свою вливаешь! Заработал бы лучше ребёнку на нормальные каникулы! Увлажнитель воздуха сколько прошу…

Вера зажала уши и закрылась в ванной. Никуда не деться от ругани в тесной квартирке. Мать хоть и упрекала отца за невнимание и пьянство, сама вникала в Верины проблемы едва ли больше отца. Тот хоть спрашивал раз в месяц, как дела в школе, с кем Вера дружит. Мать таких вопросов не задавала. Всё, что её интересовало – это сколько раз за день Вера пользовалась ингалятором, не забыла ли принять преднизолон с утра и не оставила ли в раковине грязную посуду. Вернувшись с работы, она мыла, проветривала и перетряхивала всё, что можно было помыть, проветрить и перетрясти в доме, а потом падала на постель и засыпала, удовлетворённая тем, что сделала для «ребёнка» всё, что от неё требовалось.

Вере не приходило в голову рассказать матери про бойкот. Первым узнал отец. В тот день Вера опять бесцельно кружила по двору. Подруги в полном составе – Ира, Наташа и Леся – сидели на лавочке возле подъезда соседнего дома. Девчонки болтали и лузгали семечки. Наташка, видать, принесла – больше некому. Они заплевали весь асфальт под ногами. Увидев Веру, Ира демонстративно нахмурилась и отвернулась. Леся притихла, уронила взгляд и принялась ковырять ногти. Она всегда так делала, когда нервничала. Вера эту её дурную привычку давно заметила. А Наташка смотрела прямо, взгляда не отводила и улыбалась. Вера тоже смотрела на подругу и не могла прочитать по улыбке, о чём та сейчас думает. Они знали друг друга, сколько Вера себя помнила, но Наташкина улыбка одними уголками губ могла означать всё что угодно. Вере иногда казалось, что Наташка не из этого мира, а замаскированный инопланетянин, который за всеми наблюдает, изучает пристально. После гибели родителей Наташка становилась «всё страньше и страньше».

Вера прошла мимо компании девчонок раза три, не меньше. Она понимала, что это унизительно, но ничего поделать с собой не могла. «Неужели не простят?» – сокрушалась она про себя, но подойти и извиниться духу не хватало. Вера совсем раскисла и ушла, хлюпая носом, так и не добившись жалости подруг. А на следующий день к ней домой явилась Леся.

– Привет, – она замялась у порога. – Я тебе «Гарри Поттера» давала почитать. Верни, пожалуйста.

Вера пригласила её войти, но та отказалась и осталась ждать в прихожей у порога. Пока Вера искала книгу, всё думала, что нужно объясниться с Лесей, попросить прощения. «Она добрая, да и вся семья у неё какая хорошая. Леся обязательно поймёт».

Книга быстро нашлась, и Вера протянула её подруге, так ничего и не сказав. В душе поднялось раздражение: «За книгой своей припёрлась. Надо ей со мной мириться?!»

В коридоре возник отец.

– Леся, чего не заходишь? Вер, ты бы чаю предложила.

– Здрасьте. Спасибо, меня дома ждут, – Леся потупилась, теребя в руках увесистый том. Она всё не уходила, будто ждала чего-то.

– А они со мной не разговаривают, – вдруг выпалила Вера. – Бойкот объявили.

Леся поджала губы и выскользнула вон из квартиры.

– Что это ещё за бойкоты? – нахмурился отец.

– Игра такая. – Не дожидаясь, пока он спросит ещё что-нибудь, Вера убежала в ванную. Там она включила воду и разрыдалась.

9

Наташа медленно шла по полю. Она развела руки и растопырила пальцы, пропуская между ними колоски и травинки. Они приятно щекотали ладони. Небо у горизонта загустело в молочно-фиолетовую тяжёлую массу. Несколько раз сверкнули ниточки молний, но грома Наташа не услышала. В настоянном на берёзовых листьях воздухе ощущалось электричество. Оно вливалось в ладони и волнами катило от макушки до пяток, а потом уходило в землю. Как хорошо Наташе было в эти минуты, как свободно и легко. Она будто летела по ветру мыльным пузырём, готовясь каждую секунду лопнуть и стать частью огромного космоса. В груди щемило и сладко ныло, глаза увлажнились. Сколько жизни вокруг простора и свободы! Нет ни прошлого, со всеми его печалями, ни унылого безнадёжного будущего. Есть только этот миг и фиолетовое дождевое небо, с которым хочется слиться. Наташа закружилась и упала в траву.

– Ты чё такая странная? – над Наташей склонилось ухмыляющееся остроносое лицо. Глаза с припухшими веками смотрели внимательно, дерзко. Длинную чёлку раздувал поднявшийся предгрозовой ветер. – Ты, наверно, тоже ведьма, как бабка твоя, – Вадим – старший брат подруги Иры, плюхнулся рядом с Наташей, заложил руки за голову и уставился в небо, её небо. – Грозы не боишься?

Вся лёгкость схлынула разом. Наташа села, стараясь не смотреть на Вадима.

– По родителям скучаешь? – бесцеремонно спросил он и, не дожидаясь ответа, заявил: – Вот если бы мой папаша сдох, я бы не расстроился.

На лоб Наташе упала первая капля.

– Промокнуть не боишься? – в хрипловатом голосе Вадима не слышалось обычной агрессии. – Ложись и гляди на дождь, – сказал он мечтательно. – Прикольно смотреть, как капли летят сверху. Попробуй!

Наташа неуверенно помотала головой.

– Да ладно тебе! Давай! – он дёрнул её за руку. Она запрокинула голову и посмотрела вверх. Зрелище и впрямь оказалось удивительное. От неба к её лицу протянулись тонкие тугие струны, соединяя земную Наташу с тем самым космосом, о котором она только что мечтала. Вода затопила уголки глаз, и картинка поплыла, делая мир вокруг хрупким и призрачным, но Наташа продолжала смотреть не моргая.

– Удивительно, – выдохнула она.

– Ага, – раздалось возле её уха. – Я знал, что тебе понравится. – Вадим стоял на коленях совсем близко.

Наташа опустила голову, и ручейки воды побежали по её щекам. Вадим принялся стирать их, медленно водя большими пальцами по её влажной коже. А потом он подался вперёд и поцеловал её. Его губы оказались мягкими и горячими. Наташа оцепенела. Вспышка зажгла почерневшее небо, и дождь хлынул сплошным потоком. Наташа вздрогнула и отстранилась. Она вскочила и побежала прочь.

Поле пролетела, словно птица. У дороги нога скользнула в мокрой сандалии, и кожаный ремешок на пятке порвался. Наташа чуть не упала. Она оглянулась, боясь, что Вадим преследует её. Но, видно, он и не собирался. Дождь лил стеной. Наташа, хлюпая сандалией и ёжась от холода в промокшем ситцевом сарафане, шагала домой. А мысли бежали быстрее ручьёв: «С чего вдруг Вадим полез целоваться? Может, шутки у него такие?»

Наташе Вадим всегда казался грубым и противным. И всегда с ним одни проблемы: то он с кем-то дрался, то школу прогуливал, пару раз сбегал из дому, а однажды устроил в квартире пожар, так что пришлось ремонт делать. Ира тогда у Наташи ночевала. А сегодня Вадим и говорил по-другому, и выглядел как-то иначе. Наташа вспомнила его сосредоточенный взгляд, мягкие руки на щеках, и сразу в жар бросило, хотя минуту назад дрожала от холода.

Дома бабуля встретила с упрёками:

– Да где ж тебя, прости господи, носит в такую-то погоду?! Или сдурела совсем? Родителей на тебя нет! Молнии так и хлещуть. Мне огурцы побьють. А я, грешница, была ведь давеча на огороде, нет бы плёнкой прикрыть. Давай, что ли, мёду тебе достану, – как всегда скороговоркой строчила бабка, перескакивая с одной темы на другую. Она, кряхтя, полезла в холодильник, который стоял тут же, в тесной прихожей, и принялась выставлять на полбанки. – Да где ж он, прости господи?

Наташа пошла в ванную переодеваться. Долго расчесывала длинные, спутавшиеся на ветру волосы, мыла и вытирала махровым полотенцем тонкие загорелые ноги. А потом Наташа с бабкой пили душистый чай на смородиновом листу с мёдом.

– А ты, Натусичка, похитрее будь. Побольше слушай, поменьше сама говори, – завела бабка, как всегда, свои разговоры-наставления. – Люди, они везде своей выгоды ищуть. А тебе кто поможет? Сама старайся. Простая ты у меня трехкопеешная.

– Бабуль, а дед тебя любил? – спросила вдруг Наташа.

– Любил-то, любил, – вздохнула та. – А как же не любить? Я ж ему не чужая была. Вот покажу что. – Она пошла в комнату, пошарила в шкафу между чистых полотенец, выудила оттуда завязанный узелком платок. – Давай-ка, развяжи. Руки не слушаются.

Наташа растянула тугой узел. Внутри оказались золотое кольцо и серьги с красными камушками.

– Дед подарил? – Наташа вспомнила, что бабка когда-то и впрямь всё это носила.

– Подарил-то подарил, да как случилось. – Она взяла кольцо, попыталась надеть, но слишком пальцы раздуло со временем. – Была у него любовница, Манька Жукова. В конторе у него бухгалтершей работала. Как-то потребовала она с него кольцо. А дед ей, мол, ишь чего? Я своей-то подарков таких не делаю. Так-то, – крякнула бабка. – А совесть, видать, заела его. С получки, глядь, несёт мне. Про Маньку-то я уж потом узнала. Бросила она его из-за кольца-то энтого. А я носила, не снимала, пока жив был. Напоминание ему… Вот так и любили, – вздохнула она.

– Постой-ка, – бабка опять засеменила к шкафу. Там же, в кипе полотенец нашла бумажный свёрток. Принесла Наташе. – Дед твой грамотный шибко был. Как писал! А почерк… За письма-то его и замуж вышла. – Она развернула коричневую бумагу и выложила на стол сложенные треугольниками послевоенные письма. – Дорогая Санечка… Поди ж ты!

Бабка бережно развернула одно из писем и принялась читать про себя. Лицо у неё ожило, губы неслышно перебирали слова, глаза блестели в свете кухонной люстры. Наташе показалось, что за секунду бабка помолодела на десяток лет. Даже захотелось уйти с кухни, оставить её одну, чтобы не мешать.

Но двигаться сил не было. От чая Наташа согрелась и разомлела. Она отхлебнула ещё и, положив подбородок на ладонь, уставилась в окно. Тяжёлые капли всё стучали в стекло, но уже не так часто. Гроза миновала. «Ушёл ли Вадим с поля? Или остался там лежать в траве и смотреть на дождь». – Наташе захотелось позвонить Ире и спросить, вернулся ли брат и чем сейчас занят? Но это было бы странно. Да и зачем знать, разве для Наташи это имеет хоть какое-нибудь значение?

– А ты что ж, никак влюбилась? – бабка въедливо смотрела на Наташу. – Малая ещё, любовь-то крутить.

– Бабуль, ну с чего ты взяла?

Запиликал домашний телефон и спас Наташу от дальнейших расспросов.

– Отвечу, – тут же встрепенулась она.

– Ишь ты… – бабка проводила её взглядом, а потом принялась убирать со стола.

Ира, как чувствовала, позвонила сама, но говорила совсем ни о том, о чём Наташе хотелось бы знать.

– Классная просит помочь с покраской стен и полов в школе. Ты как, хочешь подзаработать?

– Не знаю, – рассеянно ответила Наташа, особо не вникая в слова подруги. Она прислушивалась. – Ир, у вас там музыка какая-то играет?

– Да тут Вадя врубил своё. Подожди, я на кухню уйду и дверь закрою, чтобы не мешало, – в трубке зашуршало, и музыка почти стихла. – Так ты меня слышала?

– Ну да…

– Тогда заходи завтра к десяти?

Сердце у Наташи подпрыгнуло к горлу.

– Нет, – выпалила она и, спохватившись, добавила: – Давай лучше у школы встретимся.

– Как хочешь. Договорились!

10

– Бойкот, значит, бойкот! – сказала себе Вера, наплакавшись. Она умылась холодной водой. Промокнула опухшее лицо полотенцем и вышла из ванной.

Мать только что вернулась с работы и, увидев её в коридоре, спросила насторожённо:

– Ты таблетку выпила? – Она подскочила, повернула голову дочери к свету и всмотрелась в лицо. – Опять глаза заплыли. Всё! Завтра пойдём к аллергологу. Сколько можно?! Пусть кладут в больницу. Дома ты сидеть отказываешься, следить за тобой некому.

Вера отвела взгляд и обречённо вздохнула. Она медленно высвободилась из рук матери и отступила в зал, откуда бубнил телевизор. Мать напирала за ней. Увидев отца с книгой на диване, она сразу перекинулась на него:

– А ты чего расселся?!

Тот отложил книгу и сделал потише телевизор.

– Дома она целый день!

– Где же дома, когда глаза у ребёнка опухшие? – не унималась мать.

– А мне откуда знать?!

Вера попятилась к шкафу, вытянула оттуда первую попавшуюся книгу. Потом рванула в коридор к ещё незакрытой матерью входной двери и, прихватив кеды, выскочила на площадку.

– Немедленно вернись! Там гроза! – кричала вдогонку мать.

Вера пробежала немного и начала задыхаться, а ингалятор остался дома. Вернуться сейчас – да лучше умереть! К тому же гроза уже прошла. Всё ещё тучное вечернее небо клубилось над городом. В воздухе головокружительно пахло озоном, но Вера не чувствовала. Она натужно глотала ртом воздух, хрипло выдыхала и шла всё дальше от дома, от двора, чтобы случайно не встретить подруг.

Почему она, Вера, всем мешает? Почему родители ссорятся из-за неё? Почему друзья ненавидят? Хотя с девчонками всё ясно. Сама виновата: написала в дневнике гадости, недоглядела, оставила дневник на столе. Даже дневнику доверия нет, открыл все тайны. Нет чтобы хоть кому другому, а то ведь этой злобной командирше Ирке. Как же плохо! «Если бы только меня не стало, – думала Вера, – если бы раствориться в этом пропитанным аллергенами, токсичном воздухе, будто и не было меня вовсе! Всем станет только легче. А главное, мне станет легче».

Она добрела до городского парка, но дальше, сквозь стену тополиного пуха, путь ей был заказан. Вера села на лавочку возле клумб с настурциями. Немного отдышалась и раскрыла книгу. Оказалось, схватила Шекспира.

«Нда! – вздохнула она про себя, листая том в скучной синей обложке из искусственной кожи. – И что тут? Гамлет… Король Лир… Ромео и Джульетта – ну, это, может быть. Всё-таки про любовь».

Вера, покашливая и часто отдуваясь, принялась читать, и сама не заметила, как успокоилась, задышала ровно и уже с интересом перелистывала страницы. Она сидела до сумерек, пока её не окликнули. На лавочку подсел одноклассник Макс из соседнего двора.

– Привет, – произнёс он неуверенно.

Вера кивнула.

– Чё читаем такое интересное? – он потянулся и прикрыл книгу, чтобы посмотреть название. – Ого! Для школы, что ли? Я пока не смотрел список литературы на лето. Ну и как?

Она пожала плечами и загнула уголок страницы, чтобы вернуться потом.

– Нам тут историчка предложила в школе поработать за деньги. Не хочешь?

Она помотала головой и шмыгнула носом.

– Забыл, у тебя же сопли… ну, в смысле, аллергия.

Она отвела взгляд в сторону.

– А чё молчишь-то?

Вера резко обернулась и, сложив пальцы в щепотку, показала, как закрывает рот на замок. Она вдруг вспомнила о своей обиде и уставилась на Макса, стараясь изобразить презрение, но втайне надеялась, что он воспримет всё в шутку и разговорит её как-нибудь.

– Так и будешь пырится? – спросил Макс с досадой в голосе.

Она коротко кивнула. Надежда растаяла.

– Ну и дура! – бросил он, подскочил и быстро ушёл в парк.

– Бойкот! – повторила одними губами Вера.

Ну и пусть! Это она объявляет бойкот всему миру. Принимает обет молчания и заговорит только тогда, когда сама решит, что пора. По крайней мере, до начала учёбы.