Штормило! Море волнующих историй

В тот вечер, чтобы выжить, я позвонил Марине.

Мы встретились с ней в кафе.

– У тебя волосы полынью пахнут, – чмокнув Чугункову в макушку, а потом расцеловав в обе щёчки, сказал я ей.

– Мне в редакции коллеги подушку с фито-травами подарили, – пояснила Маринка. – Я на ней сплю.

– Одна спишь?

– Одна. А ты с кем свою подушку делишь?

– Таким не делятся… А ты спи на своей фито-подушке. Обязательно спи! У тебя щёчка на вкус горькая, полынная получается.

– А ты шарфик так и не носишь?

– Не ношу. Твой потерял, другого не надо.

– Когда обратно в Москву?

– Не знаю. Я подумал, возьму да не поеду в Москву, лучше махну на какой-нибудь остров. Буду там жить, устроюсь поваром в ресторан, стану готовить на гриле свежую рыбу.

– Когда полетишь?

– А, хоть сегодня.

– Эко тебя мотыляет… Бедный мой Вовочка. Бедный…

 
                                    * * *
 

Под Новый год на этом острове пахнет полынью.

Как от Маринкиной щёчки.

Тут, на Средиземноморском острове, всегда так: стоит начать лить зимним дождям, и всё вокруг оживает.

Растения, иссушенные жарким летом, начинают крепнуть, цвести, невеститься и женихаться. И, следуя схеме, не читаемой человеческим разумом, искусно и без усилий сплетать свои атомы-молекулы в «нательные» запахи-ароматы.

Божественно.

Вот куст роз бурно пенится дорогими атласными лепестками цвета бургундского вина.

Но сейчас мне нет дела до его избыточной красоты, до его слишком излюбленного многими парфюмерного аромата.

Запах терпкой полыни, простой и честный – другое дело. Он полыхнул вдруг резко горечью, вздрогнув от ветра.

Одного движения воздуха, запустившего в атмосферу этого вечера полынный дух, хватило сполна, чтобы полоснуть мне душу, наподобие того, как рассекает пространство рьяная лопасть мельницы, чтобы из зёрен сделать муку. А из мыслей моих, тяжёлым камнем повисшим в душе – живые чувства.

В груди жгло.

Так мне и надо.

 
                                    * * *
 

Я вытряхнул из дорожной сумки кота.

Он растерянно осмотрелся по сторонам, освоился. Потом понюхал воздух и пока неуверенно потрусил к холодильнику.

Щёлкая языком, вылакал из миски молоко, мною для него налитое. Потом, облизнув довольную мордочку, не глядя на меня, сиганул к зияющей чёрным прямоугольником открытой балконной двери.

Кот чиркнул розовой меткой чернильную ночь и был таков.

«Сбежал», – уныло подумал я. Мне стало невыносимо.

В ту ночь, чтобы выжить, я позвонил Маринке.

– Слышь, Чугункова, ты у меня свои фотки оставила, – сказал я ей, – я ведь помню, ты их забрать обещала.

 
                                    * * *
 

Для новогоднего ужина мы купили огромную морскую рыбу.

Володя жарил её на гриле. Я накрывала на стол.

– Что в редакции нового? – спросил Володька, когда мы, наконец, принялись за пиршество.

– Редактор Филина – редактирует. Корректор Вера – корректирует…

– А фотограф Владимир – фотографирует, – весело подхватил мою фразу Вовка и, метнувшись к шкафчику, вынул оттуда нарядную коробочку, протянул её мне.

В коробке лежали снимки.

Десять лет назад Володя запечатлел меня за работой, то склонившуюся над рабочим столом, то с диктофоном в руке, то сидящую на планёрке.

Это были живые фото.

Сделанные исподволь.

Других таких у меня не было никогда.

И уже не будет.

 
                                    * * *
 

Я, зная Вовкину привычку ходить с голой шеей, подарила ему лёгкий шарф, согласно здешнему климату.

Вдруг с балкона послышалось настойчивое мяуканье.

Володя встал, открыл дверь.

Чёрное, с лоснящейся шерстью, ловкое животное, мелькнув в пространстве ярко-розовым ошейником, в один прыжок оседлало свободную табуретку.

Кот глянул мне прямо в глаза.

Я отпрянула.

Меня бросило в жар. Вспомнились слова художницы: «Ангелочка рядом с вами вижу… Свитерок у него тёмненький, а на груди пятнышко, маленькое, розовое. Этот мальчик всегда будет хранить вас. Всю жизнь».

– Как кота зовут? – слегка оправившись, спросила я у Володи.

– Может быть, Хвостик? – неопределённо пожал плечами Вовка.

– Он, как хвостик, за тобой увивается?

– Ха, увивается! Он, завидя меня, в сто раз ускоряется!

– Ну, тогда он не Хвостик, а Шустрый Хвостик… Значит, будем втроём Новый год отмечать? Ты, я и Хвостик?

– Значит, втроём, – кивнул Володька и, взяв со стола красное яблоко, с хрустом его надкусил, – м- м-м… Яблоко! Яблоко очень сладкое!

Виновата кастрюля!
Рассказ

– Давай-давай, – коверкая русский язык, кареглазый турецкий красавчик с лакированной волной тёмных волос собрал «в гнёздышко» белый чулок. И, подойдя к кровати, предлагающе протянул его Галине. – Я помощь делать буду.

– Ну что ж… – вытянув носочек (чтобы было красивее), устремила вперёд правую ногу слегка сконфуженная Галя. – Пожалуй, помоги…

И парень, заарканив Галину стопу чулочным обнимающим «лассо», мелькая татуировкой «Türk» (турок) на внутренней стороне запястья, ловко раскатал капрон.

Галина представила себя со стороны. Фото получилось бы – «огонь», для её подружек в социальной сети – горячий контент.

Вот только парень подвёл.

– Фсё! – закончив дело, подмигнул он Галине.

– Уже?! – не желала верить красавцу Галина.

Ну, а медбрат, раскатав на здоровой ноге пациентки стерильный чулок, медово улыбаясь, повёз её на операцию голеностопного сустава другой, пострадавшей вчера ноги.

 
                                    * * *
 

Очнулась Галина в палате.

Вместо привычных очертаний своей конечности она рассмотрела в наступившей вечерней полутьме громоздкое сооружение. Галя поняла, что это и есть лонгет, о котором заранее, перед операцией, предупредил её хирург. А вот медбрат «на горизонте» не нарисовался.

Но Гале было больно, и она нажала на кнопку вызова персонала.

Красавчик прибыл мигом, вколол пациентке, страждущей утоления страданий, дозу спасительного лекарства, поправил одеяльце, белозубо улыбнулся и исчез.

Галя осталась одна.

Облегчение настало, но лежать на больничной койке в турецком госпитале, куда её доставили на скорой прямиком из пятизвёздочного отеля «всё включено», было душевно мучительно.

«Во всём кастрюля виновата! – закрыв глаза в нервозном полусне, решила Галя. Слеза скатилась по её щеке. – Большая кастрюля!»

 
                                    * * *
 

Тот день был особенным.

Галина въезжала в собственную квартиру (пусть маленькую, с трудом и кредитом добытую), но свою!

Дом был новым, лифт ещё не работал, и Галя, как усердная пчёлка, летала со двора, где у подъезда ожидал её домашний скарб, до третьего этажа и обратно.

Кроме того, мечта о скорой свадьбе окрыляла Галю. Однако пчёлкин полёт прервала тревожная мысль.

«А Женька где? – взглянув на время в телефоне, нахмурила бровки Галя. – Куда запропастился?»

Галина немедля позвонила жениху.

 
                                    * * *
 

– А где кастрюля? – Галина в упор и с вызовом смотрела на сильно припозднившегося молодого человека, встреченного ею у подъезда. – Евгений, где кастрюля?

– Какая кастрюля? – ощетинился Евгений.

– Большая кастрюля! Она здесь стояла! – указывая на пустую скамеечку, сердито недоумевала Галина. – Я за ней спустилась, а тут пусто!

Женя виновато подёрнул острыми плечиками, мельком осмотрелся, но тщетно.

– Так где кастрюля? – несмотря на растерянность жениха, настаивая на своём, вновь вопросила Галина. Ключ от квартиры, лежащий в кармане, делал её хозяйкой положения.

– Скомуниздили твою кастрюлю! – психанул жених.

– Как скомуниздили? Это ты виноват! Где тебя носило?.. – грубо, как гвоздями, словами забивала «под каблук» Евгения раздосадованная Галя. – Хорошая была кастрюля… Большая!

– Вот зачем тебе большая кастрюля? – не выдержав, взорвался-таки Женя.

– Ты долдон? Чтобы кушать!

– Куда тебе из большой кастрюли кушать? Ты ж сама как большая кастрюля… Хорошо, что украли! Скажи ворам спасибо! Позаботились, блин.

 
                                    * * *
 

Следующим утром Галя пришла на работу весьма расстроенной.

Она загрузила в кофеварку свежие зёрна и, в ожидании бодрящего напитка, решила посоветоваться с подругой-сотрудницей, которая деловито сидела за своим столом с документами в руках, читала их и даже что-то карандашиком подчёркивала.

– Скажи, я толстая? – Галя повернулась боком, оценивающе рассматривая себя в большое офисное зеркало. – Женька запретил мне из большой кастрюли есть.

– Ты из большой кастрюли ешь? – удивилась Галина коллега, оторвав внимание от бумаг. А секунду подумав, подавила: – Ну да… вообще, чуток заметно… Но ты же из неё уже не ешь?

– Не ем, – подтвердила Галина, – большой кастрюли уже нет… И Женьки нет.

– Куда все делись? – окончательно вынырнув из рабочего состояния, озадачилась проблемой Гали её подруга.

– Кастрюля при переезде пропала, – беря в руки чашечку с горячим кофе, исповедальным тоном сообщила Галина, – вор украл.

– А Женю – баба? – ни в лад, невпопад брякнула подружка, чем ужасно рассердила собеседницу.

– Какая баба? – сделав маленький глоточек, возмутилась Галя. – Он сам ушёл.

– А ты?

– А я одна осталась.

 
                                    * * *
 

Галина не звонила Евгению.

«Ключики-то от квартиры у меня. Значит, кто у нас в доме хозяин? – рассуждала она. – Захочет домой, попросится».

А Женя домой не просился уже две недели. Возможно, не хотел. Но Галя так не считала, думая, что тот вот-вот перебесится, вернётся к ней и прощения попросит.

Ложась вечерами в холодную постель, она с материнским сочувствием вспоминала длинное худое тело жениха, днями напролёт занятого сложной компьютерной работой.

«Обнять и плакать, – думала она, – обнять и плакать».

Вообще, Галина намеревалась перевоспитать Евгения, укрепив, так сказать, его внутренний стержень и откормить как следует.

В общих чертах Женя ей представлялся как неплохой отец её пока что не родившихся детей.

«А что ещё мне надо? – в очередной раз засыпая одна, здраво рассуждала Галина. – Остальное у меня уже всё есть… Хотя нет… у меня теперь большой кастрюли нет!»

И мысль о кастрюле, о том, что Евгений, гад такой, сравнил её с кастрюлей и подруга туда же – всё это вернуло Галину к тревожному бодрствованию.

«Ладно, запишусь на тренировку, – сдавшись, решила Галина. – Все вокруг как будто сговорились».

 
                                    * * *
 

Тренер Пётр с пристрастием уставился на новенькую.

Галя поёжилась.

За стойкой фитобара (где Галина сидела с предполагаемым наставником) девушка пацанской внешности с малиновым ирокезом на голове выжимала из грейпфрута сок; витрина с неоновой салатовой подсветкой была завалена горой зелёных яблок, от вида которых у Гали сильно закислило во рту. Из спортивного зала доносился шорох беговых дорожек. Из сауны – запах соснового масла.

Словом, в воздухе висело настроение – ЗОЖ.

– Так какая у нас цель? – карандаш в лапищах квадратного Петра казался маленьким-маленьким, как будто он оказался там по ошибке. – Что мне писать в строчке «цель»?

– Цель? – почему-то удивлённо произнесла Галина. – Ну, похудеть, конечно.

– Не похудеть, а постройнеть, – деликатно поправил её Пётр и посмотрел на Галю в упор васильковыми глазами.

От такой голубизны у Гали земля качнулась под ногами. Но она собралась и согласилась с поправкой: «Хочу постройнеть».

– А на сколько килограмм?

Галя пожала плечиками.

– К какой дате хотите постройнеть?

Галина задумалась, но снова ничего не ответила.

– Что ж, – сделав запись в блокнотик, подытожил разговор тренер Пётр, – сейчас я ваше тело измерю и взвешу… Будем знать, куда стремиться.

Впрочем, Пётр знал это без весов и измерительной ленты.

Перед ним стояла умеренно упитанная женщина с широкими плечами, пышным бюстом и без фитнес-цели.

А это значило: Петруше будет трудно!

Ведь администрация спортивного клуба каждый месяц требовала от сотрудников отчёт о сброшенных клиентами килограммах.

Тренер пригласил подопечную встать на весы.

– Ну что? – нетерпеливо спросила Галя, когда цифра высветилась на электронном экранчике.

– Десять килограммов лишнего веса, – сообщил Пётр. – Придётся поработать.

– Опять работать? – как будто шутя, фыркнула Галя. – Я сегодня уже наработалась.

 
                                    * * *
 

– Как дела? – спросила дома у Петра его красивая жена, поставив перед супругом на стол говяжий стейк и салат из шпината.

– Клиентка новая! – тренер вонзил нож в мясо, из него брызнул кровавый горячий сок. – Думаю, статистику к концу месяца мне подпортит. Премию не получу.

– Как не получишь? – встревожилась супруга. С премией мужа она уже мысленно сходила в магазин и купила себе новую сумку. Ведь у неё блог про шопинг на ютубе. Отсутствие премии больно било по карьере красивой «половинки» Петра. – Твоя клиентка, она что… Ленивая?

– Ага, – закивал головой Петр, зажевав кусок говядины стебельком шпината, – ей тридцать лет… а цели нет.

Пете понравилось, как складно у него вышла фраза, он даже внутренне улыбнулся. Но жена выдрала его из состояния тихой радости, как морковку из грядки, резко и безжалостно.

– Так дай ей цель! – провозгласила блогерша.

– Как? – Пётр резко отодвинул от себя тарелку с недоеденной травой.

– Так!.. Ну, подыграй ей… сделай вид, что влюбился… в парк на пробежку её пригласи, – сыпала и сыпала советами покорительница интернет- пространства, – ты ж всё равно каждое утро бегаешь. Какая тебе разница, одному бежать или с ней? А так… Ей польза, мне – премия.

– Я не хочу, – растерянно заморгал васильковыми глазками Пётр.

– А я хочу, – схватив со стола телефон, заявила его супруга, – как она у тебя записана?

 
                                    * * *
 

Галя получила электронное послание от Петра с предложением совершить пробежку в парке.

«Влюбился?» – ёкнуло Галино сердечко. Уняв лёгкую дрожь в руках, новоявленная фитоняшка набила на клавиатуре телефона ответ, дескать, предложение принято.

– Петя, вы женаты? – сразу спросила Галина, когда на следующий день в пустом ещё из-за раннего часа сквере тренер притягательным взглядом повлёк её за собой.

– Женат, – немного виновато сознался тот, продолжая намеренно медленно бежать трусцой.

– Что ж вы сразу-то не сказали! – затормозив как вкопанная, встала Галя. – Что вы мне «лапшу на уши навесили»? Мне ещё детей рожать, а я тут с вами время трачу!

Так, раз и навсегда у Галины с фитнесом было покончено.

Зато после лжетренировки с Петром Галя накупила в супермаркете вкусняшек: охотничьих колбасок, жёлтого сухого полосатика и пива.

Всё, как Женя любит.

Придя домой, Галина позвонила жениху.

– Всё дуешься? – вместо того чтобы пригласить Евгения на ужин, зачем-то ехидно спросила Галина.

– Дуюсь, – согласно Галиному тону, буркнул тот.

– Ну-ну… смотри, не лопни! – съязвила Галя, закончив разговор.

Потом она налила себе пива, отпила немного и подумала: «А чё я маюсь? Жениху стараюсь понравиться? Тренеру угодить?.. Ну да… немного толстовата… Да, на любителя… А доставлю-ка я удовольствие таким любителям. Слетаю в Турцию, в отель „всё включено“, там таким аппетитным девушкам, как я, проходу не дают».

Решенье это было спонтанным, но сильным.

И Галина оплатила билет.

 
                                    * * *
 

Галя прилетела в отель ближе к вечеру.

Переоделась в купальник и прилегла на шезлонг у бассейна.

Совсем рядом, в нескольких шагах от неё, располагалась лавочка с товаром. Оттуда доносились запахи ароматических снадобий, натуральных масел и свеч.

Галя наблюдала, как время от времени в лавку заходили русские женщины, бойко переговаривались с продавцом, торговались и выходили с нарядными пакетиками.

Постепенно стали сгущаться сумерки, у бассейна становилось прохладно, а возвращаться в отельный номер Гале пока что не хотелось.

Она решила посетить магазинчик и, встав с шезлонга, решительно накинула на тело яркое цветочное парео.

– Добро пожаловать, красавица, – прекрасно говоря по-русски, простёр к ней руки молодой турецкий торговец. – Что ты хочешь? Крем? Духи? Масло?

Намётанным глазом Галя сразу прикинула: на вид молодому человеку лет двадцать пять, он улыбчив, обаятелен, похож на эстрадного перца, Авраама Руссо в юности – для курортного романа то, что надо!

 
                                    * * *
 

– Кожа сохнет, – сообщила хозяину лавочки свою потребность Галина, – есть чем кожу увлажнить?

– Есть, красавица, есть! – кинулся к полке с красивыми коробочками Авраам.

Тем временем Галя присела на кресло.

– Вот, красавица, масло. Изумительный товар! – продавец смачно чмокнул кончики собственных пальцев, собранных в щепотку, и извлёк из коробочки пузырёк. – Давай я за тобой поухаживаю.

И парень капнул ароматическую смесь Гале на шею. Потом горячими ладошками стал втирать её покупательнице в кожу, опасно касаясь шеи, ключиц, груди.

– Ладно, ладно… хватит, – прекратила жаркие движения лихо разошедшегося Авраама смущённая Галина. – Беру твоё масло.

И Галя, вынув из сумочки купюру, протянула её продавцу.

Денежка была крупная, и требовалась сдача.

Из купюры достоинством в евро Авраам для приятности туристки замыслил сделать оригами. Пока он орудовал с купюрой, было время закадрить покупательницу.

– Давай сегодня погуляем, – протягивая Гале денежный цветочек, предложил он.

– Давай, – приняв самоделку, согласилась Галина.

 
                                    * * *
 

Вечером Галина с Авраамом гуляли по роскошно иллюминированной территории пятизвёздочного отеля и по берегу моря.

Они болтали, держались за руки.

Но до поцелуев дело не дошло.

– Бокал вина хочу! – высказал желание турецкий красавчик. – Всего один бокал!.. Вот только деньги я не взял… Карманов в шортах нет.

Галя задумалась.

С одной стороны, она приехала в отель на «всё включено», и сейчас в ресторане от яств и алкоголя столы ломятся. Но Авраама туда без браслета, конечно, не пустят. Надо вести его в платный бар.

Но, с другой стороны, если от романтической ночи с красавцем её отделяет бокал вина, разве это плата за мечтаемое удовольствие?

– Давай, выпьем, – к радости Авраама, решила Галя.

Правда, бокалом вина дело не обошлось.

Галина к тому времени была голодна как волчица. А терпеть голод она не умела.

В ресторане заказали рыбу, креветки, чесночный хлеб и вино.

Выпив, Галина рассказала Аврааму о том, как ей хорошо живётся, о том, что у неё есть своя квартира, хорошая работа, а стало быть, достаток.

Красавчик, напротив, говорил про то, как ему плохо живётся, что отец его смертельно болен, что лавочка, где он просто продавец, приносит мало пользы, а стало быть, достатка нет.

Такой случился разговор.

А когда после ужина сытая и пьяная парочка устремилась по дорожке по направлению к номеру Гали, то Авраам, жарко целуя её в декольте сарафана, изрёк: «Со мной ты почувствовала себя молодой и красивой, правда? Хочешь, поженимся?»

Эта фраза насторожила нетрезвую Галину.

Алкогольный и романтический флёр как рукой сняло.

– Так ты альфонс, что ли? – гневно вопросила она оторопевшего Авраама. – Денег хочешь?

Тот испуганно остолбенел и нечего не ответил.

«Вот тебе! Кукиш с маслом!» – и Галина выкатила под нос красавчику грозную фигу.

 
                                    * * *
 

Галя шагала широко и стремительно, не разбирая дороги.

Ступеньки, не выхваченные фонарём из темноты, сделали подлое дело. Галина оступилась, нога подвернулась, щиколотку пронзила боль.

Всю ночь Галина гасила страданья, прикладывая к распухшей и посиневшей ноге холодную пластиковую бутылку с водой, добытую из мини-бара.

А чуть забрезжила заря, она, утомлённая стенаньями покалеченной ноги и сердечной смутой, отправилась искать спасенья на ресепшен.

Оттуда Галина попала в госпиталь, а затем – на операцию.

И вот, ночью, лёжа одна, лишь с кнопкой вызова платного медбрата, Галина позвонила Евгению.

И, захлёбываясь в слезах, она всё-всё ему рассказала.

Рассказала, что очень любит его, что мечтает выйти за него замуж и родить двоих детей.

 
                                    * * *
 

Женя прилетел в турецкий госпиталь через сутки.

– Это кастрюля во всём виновата, – как голубка, ворковала смиренная Галя, – это она нас поссорила.

– Не горюй, – обнимая Галину, посоветовал невесте Женя, – я куплю тебе другую хорошую кастрюлю.

– Большую?

– Большую.

Крутые кепи
Рассказ

– Мне идёт? – Татьяна Николаевна Пискарёва примеряла кепи в отделе головных уборов в ЦУМе провинциального российского городка. – Как я тебе?

– Как Олег Попов, – резко внесла ясность острая на язык приятельница Пискарёвой, которую тоже звали Татьяной.

В быстрых разговорах приятельницы перекидывались общим именем, как мячиком пинг-понга.

– Поняла, Таня… Тогда я снимаю, – Пискарёва стянула неуклюже развалившееся на голове коричневого цвета вязаное изделие с козырьком и брошью в виде кошки.

– Снимай, Таня. Снимай.

Избавившись от кепи и выпустив на волю светлые кудряшки, непослушно торчащие по бокам головы, Татьяна Николаевна сделалась похожей на усталого юношу-купидона, посадившего зрение на прицеливании из чудо-лука и потому носившего очки, но не потерявшего азарта.

Впрочем, мишенью Пискарёвой были не половозрелые сердца, а детские умы.

Ведь обе Тани работали в школе.

 
                                    * * *
 

Ноябрьский вечер присваивал людей. Он, как паук, словно сетью, опутывал прохожих темнотой, чтоб те, дрожа, беспомощно барахтаясь, осознавая силу власти поздней осени, сдавались бы, хандрили. И отдавали радость жизни ноябрю.

Сверкающий ЦУМ зло выплюнул ничего не купивших подруг.

Туда, где высекая из-под колёс дорожную жижу, спешили к месту ночлега машины.

Татьянам тоже хотелось домой.

 
                                    * * *
 

– Знаешь, Таня, – Пискарёва всё же замедлила шаг, – ты видела моих новеньких, девочек-двойняшек, Ивановых? У них бабушка очень странная.

– Что с бабулей не так?

– Она каждый день в новых кепи в школу приходит!

У Тани промокли ноги, и ей не хотелось поддерживать разговор о школе, флегматично бредя по лужам. Но оставить волнение приятельницы без внимания она не могла, поэтому решила обратить беседу в шутку.

– Так она безумная шляпница! – задорно предположила Татьяна.

– Кто? – не поняла внезапно прилетевшего юмора Пискарёва.

– Ну, помнишь, раньше шляпники использовали ртуть? – Татьяна театрально понизила голос до шёпота. – Ядовитые испарения сводили шляпников с ума!.. Может, эта, твоя в кепи, тоже того? Сумасшедшая?

– Да ну тебя! – поняв неуместность начатого обсуждения, шутя, шлёпнула подружку перчаткой по плечу Пискарёва. – Хорошо, что ртутные градусники выпускать перестали, шляпники здоровее будут!

Тани дружно рассмеялись и разбрелись в разные стороны.

 
                                    * * *
 

На следующий день после уроков Татьяна Николаевна Пискарёва раздавала родителям их первоклашек.

Первая смена закончилась, а вторая почти началась, поэтому в вестибюле было много народу.

Охранник собачился со старшеклассниками, которые нахально крутили «вертушку», «забыв» переобуться. Зарёванная девочка искала потерянную куртку. Сидя на руках у пирсингованной в крыло носа родительницы, скрипуче лаяла ручная собачонка.

Пискарёву то и дело дёргали с вопросами родители, совали деньги за столовую, дотошничали.

Внезапно на фоне всей этой вакханалии перед взором Татьяны Николаевны тревожно вспыхнул алый мак. Это Иванова предстала перед ней в бессовестно красном головном уборе. И вот так, с цветком на голове, она приблизилась к онемевшей от удивления Пискарёвой, расплылась в дружелюбной улыбке.

Татьяна тоже скорчила гримасу.

«За нами бабушка пришла, – одна из двойняшек потянула за рукав впечатлённую Таню. – Домой идти можно?»

 
                                    * * *
 

Иванова – это грузная женщина лет шестидесяти. Большой живот придавал приземистой женщине округлую форму. Тряпичный, на утеплённой подкладке, сильно поношенный коричневый плащ тем более утяжелял Ивановское рыхлое тело, делая её похожей на домашнюю сытую утку, сильно раскормленную по осени.

– Вон, смотри! Видишь? – шепнула подошедшей коллеге Татьяне возбуждённая Пискарёва и незаметно повела взглядом в спину торжественно плывущего к выходу «алого мака».

– Вижу, – кивнула та. – И правда, крутое кепи!

– А пойдём-ка, кепи обсудим, – Татьяна Николаевна «под локоток» увлекла с собой подругу в свой опустевший кабинет.

– У меня ЧП! – устало опустилась на стул Татьяна Николаевна. – Кто-то в классе ворует… Так, по мелочи, большую пачку новых фломастеров у девочки из портфеля вытащили. Родительница мне звонила, жаловалась. На прошлой неделе клячку кто-то потерял, на этой неделе – сто рублей… Короче, разбираться надо.

– Возможно, слово «потерял» здесь главное? – предположила не проникшаяся проблемой собеседница.

В ответ Пискарёва так нервозно дёрнула плечиком, что Татьяна своё предположение «замяла».

– На кого думаешь? – примирительно протягивая утомлённой приятельнице карамельку, участливо спросила она.

– На Ивановых.

– Ну почему? Они хорошие девочки. Почему Ивановы?

– Они новенькие! Что мы о них знаем?

– А ты узнай.

– Слушай, Таня! Я сейчас, наверно, скажу ерунду, но я правда так думаю, – Татьяна Николаевна так разволновалась от настырного выпада подруги в свою сторону, что речь её, обычно более-менее спокойная и размеренная, стала вдруг сбивчивая и рваная. – Таня, я не понимаю, откуда взялось это моё убеждение, но мне кажется, что эта бабка их, Иванова, кепи ворует. А внучки в бабку пошли. Тоже воруют. Как говорится, не родит свинья бобрёнка, а родит того же поросёнка.

– Иванова кепки тырит? – Таня прекратила сосать карамельку. Лицо её вытянулось. – С чего ты взяла?

– А где она каждый день берёт новое кепи?

– Ну, не знаю… Коллекционирует. Покупает и в шкаф складывает… Почему сразу ворует?

– Таня, пойми, все кепи высшего класса. Это элитные головные уборы. Крутые! Они не на рынке куплены. Эти кепи больших денег стоят. А Иванова… Ну, ты её видела. Очевидно, что кепи ей не по карману!

– Она их шьёт!

– Чтобы шить такие кепи, эстетический вкус нужен. И бюджет! От Ивановой нищетой и затхлым шкафом пахнет.

– А где родители двойняшек? Почему их бабка забирает?

– Мать, кажется, на инвалидной группе. Отец как будто из семьи ушёл, не помогает. Как девчонкам из такой семьи яркие фломастеры не выкрасть?

– Танюша, ты устала.

– Как устала? До конца учебного года пахать и пахать!

 
                                    * * *
 

Вечером Татьяна Николаевна накапала себе валерьянки, присела на диванчик в ожидании звонка от взрослого сына.

– Что с тобой? – обеспокоился Танин муж. – Ты сегодня квёлая.

– А вот послушай, – оживилась Татьяна. – У меня в школе есть женщина по фамилии Иванова. Очень бедная женщина, она бабушка новеньких двойняшек. Так вот, Иванова каждый день приходит в школу в новых крутых кепи. Как ты думаешь, где она их берет?

– Так, надо сообразить, – как бы всерьёз задумался Танин муж, отличный инженер с деликатным чувством юмора.

Он воткнул указательный палец в очковую перегородку:

– Я думаю, что Иванова высматривает женщин в крутых кепках на улицах города, выслеживает их, прищучивает в тёмных закоулках, срывает с них кепи и растворяется с добычей в руках, как кусок сахара в кофе!

– Да ну тебя! – отмахнулась от несерьёзного супруга Татьяна. – Иванова – крупная пенсионерка. И раствориться, как рафинад, она не может.

Зазвонил телефон.

И Пискарёвы забыли о кепи.

 
                                    * * *
 

Нужно было разобраться с воришкой. И Татьяна Николаевна отправилась к Ивановым.

Оказалось, что двойняшки живут в затёртом высотками частном доме. Деревянная избушка, одна из тех, которые числятся под снос, ютилась в центре города и, ничуть не конфузясь современных новостроек, весело пускала в небо душевно пахнущий деревней печной дым.

Татьяна Николаевна, толкнув ворота, отяжелевшие от влаги, вошла во двор.

Пёс высунул из конуры крупную голову, но покидать нагретое телом убежище не пожелал.

Татьяна юркнула под навес. Здесь пахло гниющими брёвнами и пыльным хламом – печальной участью умирающих домов.

«Вот почему одежда двойняшек пропиталась затхлостью», – подумала Татьяна и толкнула дверь.

Внутри оказалось куда веселее.

В буржуйке трещали двора, редкий по осени солнечный луч геометрически чётко расположился на деревянном прогретом полу, под ноги вошедшей Татьяне метнулась рыжая кошка.

Откуда-то сбоку вывалилась Иванова в махровом тёплом халате, в шерстяных носках на босу ногу, без новой кепи на непривычно непокрытой голове.

 
                                    * * *
 

– Вы? – растерялась Иванова. И суетливо стала распихивать по карманам катушки ниток, которые до сих пор держала в руках. – А девочки на швейный кружок убежали.

– Вы тоже шьёте, Клавдия Петровна? – повела глазами в сторону Ивановских распухших карманов Пискарёва.

– Нет, что вы? Нет… Вы проходите, Татьяна Николаевна, – хозяйка кинулась стягивать пальтишко с гостьи. – Это дочка шьёт. Я не умею.

 
                                    * * *
 

Пискарёва присела к столу.

Пока Иванова гремела на кухне чайником, Татьяна осмотрелась. Внутри домик казался столь же убогим, что и снаружи. Но всюду царил порядок.

Скатерть на столе казалась кипенно-белой. Окна цедили дневной свет открыто и без помех. От ситцевых штор в букетах ромашек пахло стиральным порошком и летом.

Из соседней комнатушки-закутка послышались короткие фразы. Это Иванова переговаривалась с кем-то, для Татьяны пока невидимым.

Но вот дверь распахнулась, и Иванова выкатила из каморки инвалидную коляску, в которой сидела молодая женщина.

– Вот, Наташа, познакомься, это Татьяна Николаевна, – сказала хозяйка и подкатила дочь к столу. – Она наших девочек в школе учит.

А пять минут спустя женщины пили чай, болтали, смеялись.

– Я головные уборы шью, – весело рассказывала Наташа. – Выполняю личные заказы, в магазины пристраиваю… А мама у меня такая модница, кепки любит! Я ей даю разок пофорсить, потом забираю. Продаю.

– Вашей маме кепи к лицу! – абсолютно искренне восхитилась Татьяна. – Ей кепи очень идут! Правда-правда!

 
                                    * * *
 

Неделю спустя ученики Татьяны Пискарёвой заполняли рукописи. Педагог ходила вдоль рядов, следя за тем, чтоб дети правильно держали ручки.

Серо-буро-малиновые ладошки самого «мелкого» второклассника по фамилии Барашкин притянули Танин взгляд.

– Где ты руки испачкал? – спросила она мальчишку после урока.

– В туалете.

– А чем?

Парнишка, поняв, что «прокололся», замялся, зарыдал, но тайны не раскрыл.

Таня кинулась к предполагаемому месту преступления. В урне изуродованные, вывернутые наизнанку искорёженной грудой валялись фломастеры.

– Зачем ты фломастеры у одноклассницы взял и сломал? – спросила у Барашкина Таня.

– Она обзывалась.

– А как?

– Бараном.

Позже нашёлся и ластик. Уборщица, обнаружив его в раздевалке, определила в потеряшки.

А сто рублей исчезли навсегда.

 
                                    * * *
 

Под Новый год, в последний учебный день, перед началом каникул двойняшки принесли Пискарёвой подарок.