Жемчужина прощения

Его рука нашла на груди тот самый крошечный мешочек с прядью волос Катерины – и колдун физически почувствовал, как ощетинилась хозяйка дома, в котором ему, все вероятнее, придется остаться навсегда. Но прежде он узнает, что здесь произошло.

Максим шел мимо дверей лабиринта, сравнивая вибрации с теми, что ощущал в кулаке, и, безошибочно найдя сходство, толкнул обшарпанную дверь от себя. В открывшейся ему комнате стоял круглый стол, покрытый кружевной скатертью, рядом – пара стульев, обтянутых выцветшим желтым бархатом, и громоздкий сервант с хрустальной посудой. Бумажные обои имели затейливый рисунок, но разглядеть его было сложно, ибо все это нарочито старинное убранство освещала всего пара свечей, плачущих на тяжелый медный подсвечник. Его держала в руках женщина средних лет в недешевом платье начала двадцатого века. Корсет над пышной юбкой в крупную клетку и стоячий кружевной воротничок под самый подбородок подчеркивали безукоризненную осанку. Черты лица были красивы, но настолько строги, что женщину и при жизни наверняка боялись чаще, чем симпатизировали ей. Максим не любил ушедших и прибегал к общению с ними только при крайней необходимости. И ему не пришлось особенно стараться, чтобы узнать сильнейшую колдунью в женском роду Варвары Ивановны и понять, что она желает поговорить.

Женщина показала Максиму на стул напротив. Стоило ему присесть, как из темноты проступило еще множество фигур. От их количества и попыток вторгаться в его поле мгновенно замутило.

– Либо говорит кто-то один, либо я расставлю здесь знаки. И мне пофиг, что комната не настоящая! – пригрозил колдун.

Напор усопших уменьшился, но они все равно стояли плотным хороводом вокруг, затаив дыхание. Женщина поставила подсвечник, устроилась на втором стуле и протянула руку ладонью вверх – известный жест хранителей рода. Линии на ладони ветвились и включали всех, кто принадлежит к нему, – и Максим с удивлением понял, что Катерины среди них нет. Точнее, не то что нет, а ее ветка отсечена – вместо этого кожа хранила глубокий шрам. Подобное возможно, лишь если девушка сама отреклась от силы и защиты рода. Только глупец на такое способен. Особенно если учесть возможности сидящей перед ним колдуньи… В ответ на эти мысли строгая женщина протянула к нему вторую руку; Максим уже чувствовал, как звенят наполненные ее энергией нити причин, готовые распахнуться перед наследником. Эту часть обучения хранительница рода оплатит сама. Он вложил свои ладони в ее, отправляясь на встречу с пятнадцатилетней Катериной, сидевшей на открытом окне второго этажа и вертевшей в руках записку: обладатель ужасного почерка звал в кино. Ей до слез хотелось узнать, от кого записка. Даже не так: как же хотелось, чтобы она была от него! Девчонкой Катерина не считалась красавицей, а привлекать внимание броскими нарядами ей не позволяли. Но, как и большинство подруг, она влюбилась в самого видного парня со двора. Казалось просто нелепым быть дочерью колдунов и до сих пор не иметь доступа к возможностям, которые могли бы решить столько проблем, возвысить ее в компании, сделать абсолютно особенной! Но мать все твердила, что открывать ее еще рано, хотя сама чего только не творила в этом возрасте – когда Варваре Ивановне исполнилось девятнадцать, у них с отцом отбоя не было от клиентов. А в двадцать она уже стала матерью…

Катерина со злостью скомкала записку, оставленную таинственным поклонником в почтовом ящике, и пообещала себе, что на каникулах во что бы то ни стало поедет в Нижний Новгород и разыщет там отца. Возможно, после состоявшегося четыре года назад развода у него найдется достаточно обид на бывшую супругу, чтобы пойти против ее воли?

И у него нашлось. Хотя дело было не в обидах.

Июльским утром Катерина села на электричку и оказалась в непривычно огромном и шумном для нее городе. Ощущая себя соринкой, плывущей против течения, девушка добралась до детского садика, где по вечерам в спортивном зале собиралась группа духовного развития «Новое рождение». Она планировала терпеливо дождаться окончания занятия, но отец, конечно же, почувствовал ее присутствие раньше.

Открытие у всех происходит по-разному. Максиму, например, вообще достался пьяный дредастый хипан в баре (тогда, еще первокурсником, Макс старался пить наравне со сверстниками, хотя вместо веселья рисковал провалиться в самые неожиданные состояния). Этот персонаж считал, что открывать колдунов значит помогать человечеству вернуться к интуитивным истокам, поэтому даже не утруждал себя объяснениями. Но момент узнавания себя в иной системе координат каждый запоминает на всю жизнь. Перед глазами Максима лежал тетрадный лист с неровным краем и хипан выводил на нем шариковой ручкой круги и линии, рассказывая о прошлом, настоящем и будущем, о связи вещей на многих уровнях, о едином информационном пространстве и прочих вещах, о которых его собеседник раньше, конечно же, слышал, но не придавал им значения. И вдруг все это не просто собралось в единую, кристально ясную картину – она стала осязаемой какими-то новыми для него, никогда ранее не задействованными органами чувств. Так и Катерина, сидя в позе полулотоса, под звук прогремевшего мимо окон трамвая впервые ощутила свою связь с безгранично огромной вселенной. Миллионы нитей, связывающих людей, предметы и события, хранили в себе гигабайты информации. И все это зазеркалье отныне принадлежало ей.

Отец Катерины отлично владел гипнозом и другими способами вхождения в измененные состояния сознания. Ему несложно было погрузить дочь в легкое бесконцептуальное умонастроение, найти ее в общей системе координат и там, пройдя в самый центр ее существа, открыть глаза. При правильном подходе – а колдун был, бесспорно, профессионалом, – в этот момент переживания настолько сильны и прекрасны, что ни сильнейший оргазм, ни выбивающий слезу восторг не дотянет и до середины. Всезнание, всепроникновение, вседозволенность и принципиально иное качество силы поднимают обладателя на уровень богов!..

Полторы недели отец смотрел способности Катерины и объяснял самые эффективные приемы их использования. И она была самой послушной и благодарной ученицей. Только слово «благодарной» можно подчеркнуть каким-нибудь глубоко черным цветом.

– Ловец заслуг, – произнесла женщина, сидящая напротив наследника. – Охотники за чужой кармой.

Максим слышал это определение раньше, применительно к инструменту, которым пользовались темные. Принцип похож на договорной, только обмен происходит мгновенно и обратной силы не имеет. Люди своими поступками могут создавать так называемые заслуги, которые потом, при подходящем случае, вознаграждаются. В большинстве религий описывается что-то подобное. Когда человек проявляет щедрость, к нему приходит богатство. Когда спасает кому-то жизнь, у него появляется шанс однажды избежать смерти.

– Он должен был умереть. Большинство нитей следствий говорили об этом. И муж Варвары Ивановны собирал заслуги спасения жизней, чтобы изменить свою судьбу. Если человек добровольно посвящает заслугу другому в обмен на что-то, то теряет ее. Однажды Катерина, будучи еще маленькой, проснулась ночью и увидела, что дом напротив горит, закричала и побежала будить соседей. Колдун знал, что его дочь спасла жизни четверых в ту ночь, в том числе младенца. Она сама поднесла отцу эту заслугу в благодарность за то, что он ее открыл и научил всему, чего она хотела. Этого хватило, чтобы отец изменил свои нити следствий, а вот дочь после несчастного случая осталась парализованной.

– Но зачем она отреклась от рода? – недоумевал Максим, глядя на воспаленный шрам на ладони призрачной женщины. – Вы же могли предупредить, защитить ее! Мужской-то род уже дохленький совсем, этот псевдогуру вытянул из него все, что мог!

– Варвара поставила защиту на Катерину, чтобы другие колдуны не смогли ее открыть. Хотела, чтобы дочь вошла в силу, когда мозги окрепнут. Все совершают ошибки по молодости. Все злоупотребляют возможностями. И Варя не исключение. И я. И ты. Убрать такую защиту можно было только одним способом.

– Да-а… – протянул он. – Мало кто из колдунов может защиту рода убрать. Только добровольное отречение от всего…

Как трескается хрупкий лед под ногами, так растрескался образ женщины, с которой они держались за руки. И Максим провалился в боль, отчаяние и злость Варвары Ивановны. В ненависть к мужу, ненависть к себе, в обиду на Катерину, в то самое ужасное чувство, когда ты уже ничего не можешь исправить. Она так любила их обоих! Еще только узнав о беременности, она положила руку на живот и представила, как однажды признается малышке, что мама настоящая волшебница, и это будет их тайна. Как она начнет учить всему, заботливо предвосхищая ошибки, которые совершала сама. Ничего не сбылось. Все было отрублено по живому. Ей некого учить. Лишь всю жизнь испытывать боль и вину за то, что затянула, не уберегла, и ощущать то же самое от дочери, которая не дождалась и совершила ошибку.

По холодным щекам уже почти не принадлежавшего Максиму тела потекли слезы.

– Простите меня, – шепнул он. – Я был ослеплен гордыней и незрелостью. Как и Катерина, я ошибался. Как и Катерине, мне необходимо полное доверие и открытость учителю. Только тогда вы сможете провести меня через лабиринт максимально правильно и быстро. Я хочу стать таким, как вы…

Отождествление – вот что требовалось для прохождения лабиринта. Ни у кого не хватит сил проходить двери по одной. Фокус игры был в том, чтобы «поймать» весь опыт сразу. Так же, как в самом начале Варвара Ивановна показывала с нитями следствий. Она хотела передать свои знания, но чтобы получить их, необходимо стать пустотой, подходящей для них емкостью. Эта фраза стала ключом, кодом, позволяющим принять нужную форму, и полное соединение произошло. Казалось, их обоих расщепило на мельчайшие частицы, которые бесконтрольно перемешались. Но Максим чувствовал, что одни частицы звенят болью и одиночеством, а другие отзываются на эту боль инстинктивным желанием помочь. Собирая остатки сил, он начал отделять одни от других и конденсировать из частиц Варвары Ивановны образ наставницы, а по другую сторону самого себя. И как только работа была в достаточной мере закончена, он подошел и обнял стоявшую напротив женщину с поникшими плечами, в волнении прижавшую руки к груди.

– Большая честь для меня быть вашим наследником… – прошептал он, и дверь лабиринта закрылась за его спиной.

Глава 2
Ганна

Процесс заканчивался постепенно. Максим проспал еще сутки, прежде чем заставил себя стечь с печи. Именно стечь, не спуститься: его движения были слишком вялыми и заторможенными. Связь все еще держалась. Остатки информации продолжали прилетать в его разум, но уже в фоновом режиме, не занимая внимание целиком. Еда и баня слегка «заземлили», но и через три дня, ковыляя по глубокому снегу к железнодорожной станции, колдун чувствовал себя ужасно усталым и мало что воспринимал. Крупные хлопья летели на землю практически вертикально. Лицо было мокрым от оседающих снежинок, и Максим с интересом вдыхал их запах. В Москве снег пах гарью и еще черт знает чем, здесь же, в затихшем, неподвижном лесу, ему мерещились свежесть грозы и пряный аромат смолы.

В деревне он отыскал магазин и купил колбасы, с виду несъедобной, однако Пятница проглотил ее с немыслимой скоростью, да еще и облизнулся так, что язык почти достал до глаз. К слову, найти своего помощника было куда проще, чем магазин в этом забытом богом поселке.

По дороге до Нижнего Новгорода в душном вагоне, где каждый второй дышал таким перегаром, что его хотелось закусить, Максим даже порадовался своей практически полной глухоте в тонком плане. Значит, приехав в Москву, он сможет отложить на несколько дней все основные дела и наконец заняться настойками и порошками, до которых так редко доходят руки.

Навязчивое желание поскорее прилечь заставило выбрать самый долгий поезд, который не пропустит ни одного населенного пункта между Нижним и столицей. В купе уже сидели двое интеллигентного вида немолодых мужчин. Максим залез на верхнее место и буквально упал лицом в подушку.

– Какая охренительная полка! – невольно пробормотал он.

– Какая? – со смешком спросил попутчик снизу, отложив газету.

– Горизонтальная!!!

В последний момент, когда поезд уже тронулся, в купе влетела светловолосая девушка, торопливо залезла на вторую верхнюю полку и затихла.

Новоиспеченный наследник почти сразу заснул и очнулся лишь через пару часов, когда в купе уже выключили свет. Вагон монотонно покачивался и постукивал. Девушка напротив не спала. Заметив, что сосед проснулся, она поспешно отвернулась и громко шмыгнула носом.

«Плачет. Ну, мало ли что стряслось», – подумал он и попытался обратно погрузиться в сон. Однако девушка, видимо, успокаиваться не планировала. Нет, она не устраивала показных драм, наоборот – буквально уткнулась носом в стену и старалась как можно беззвучнее выдыхать воздух. Только сильные чужие эмоции атакуют колдунов куда мощнее, чем обычных людей, из-за повышенной чувствительности. Еще через полчаса безуспешных попыток абстрагироваться Максим плюнул, достал из рюкзака блокнот и написал: «Не могу спать, когда девушки плачут. Давайте выпьем чаю, раз обоим не спится, обещаю ни о чем не спрашивать». Соскребая последние капли сил, разметил лист знаками любопытства и теплого отношения, а потом свернул самолетиком и отправил на противоположную полку. Послание спикировало практически к самому лицу соседки. Она прочла, хмыкнула и повернулась. Длинные волосы совсем растрепались и кое-где прилипли к щекам. Девушка вопросительно и смущенно посмотрела на попутчика и тот, улыбнувшись, показал жестом, что пропускает даму вперед.

Спустившись с верхней полки, она вышла в коридор вагона и Максим поспешил следом – но тут поезд вошел в резкий поворот, и парень буквально выпал из двери на «принцессу Несмеяну».

– Ну если я все равно уже вас обнимаю, давайте считать это жестом утешения… – пошутил он, но вдруг девушка обняла его в ответ и прижалась лбом к груди.

Пару минут парень тихо гладил незнакомку по спине, размышляя, это он со знаками переборщил или ей действительно настолько нужна поддержка, что и случайный очкарик в грязных по колено джинсах сошел за близкого человека. Наконец девушка высвободилась и подняла на него большие голубые глаза, которые из-за красноты век показались необычайно яркими.

– Простите, пожалуйста! И спасибо вам большое! – сказала она смущенно, поправляя широкий ворот свободного свитера. – Мне стоило дать вам поспать спокойно, могла же посидеть в вагоне-ресторане. Совсем забыла о такой возможности.

– Нет уж, теперь я просто обязан вас проводить! А то мне будет казаться, что я выгнал расстроенную леди из купе по своей прихоти! – улыбнулся Максим.

Незнакомка чуть наклонила набок голову и одарила его таким пронзительным взглядом, что колдун почувствовал себя пациентом в рентген-кабинете.

– Хорошо, – согласилась она и направилась к выходу из вагона.

Эта хрупкая, но вместе с тем явно непростая девушка оказалась неожиданно милой. К тому же у Максима возникли подозрения, что она тоже колдушка. Тогда его метки на послании выглядели как минимум неоднозначно, а как максимум глупо. Как бы то ни было, спать расхотелось.

Они уселись за столик друг напротив друга и попросили чая.

– Максим, – представился он, наблюдая, как попутчица пытается не глядя собрать свои пшеничные пряди под непослушную резинку.

– Ганна.

– Интересное имя.

– С историей, – призналась она.

– Расскажете?

– Вы из вежливости обращаетесь на вы или не выносите панибратства?

– Хм… – улыбнулся Максим. – В данной ситуации исключительно из вежливости.

– Тогда давайте перейдем на ты? Не сочтите это неуважением. Просто странно рассказывать долгую… и нелегкую историю о своих родственниках человеку, которому только что намочила майку своими слезами, при этом обращаться на вы и оттопыривать мизинчик, приподнимая чашку.

– Давай. Заинтриговала, – согласился тот, а сам подумал: «Она мне определенно все больше нравится!».

Ганна рассказала, что необычная вариация имени Анна досталась ей от бабушкиной старшей сестры. Та была шинкаркой, то есть держала не особо «богоугодное» заведение, но многие ходили к ней как к знахарке. Она сушила травы, ставила настойки, плела амулеты из ниток, причем денег за помощь не брала. Только вопреки такой доброте судьба ее получилась незавидной. Муж заболел и рано умер. Оба сына крепко пили. Одного в драке убили, второй сам помер, даже не успев жениться.

«Бабка твоя – колдунья, сомнений нет! – рассуждал про себя Максим. – Жаль, что, скорее всего, темная. Если она управляла и хозяйством, и делом семейным, то мужиков, скорее всего, на исполнение желаний разменяла – как своих подопечных. Сейчас бы глянуть, да боюсь упасть лицом на несвежую скатерть.» Сил по-прежнему было маловато.

– Все говорила, что грешница она и грехи свои отмывает тем, что помогает каждому, кто попросит, если помощь та на пользу, – словно читая его мысли, продолжала Ганна.

«То, что она денег не брала, еще не значит, что не брала ничего другого, но вот грешниками темные себя называть, конечно, не любят.»

Как бы то ни было, история становилась все интереснее. Максим слушал с удовольствием.

Шинкарка доживала жизнь в доме своей сестры Ксении Львовны. И стоило той выйти замуж, начала просить сестру родить девочку. Но кто же выбирает? У Ксении тоже – два сына. Ганна уговорила ее взять приютскую девочку. Дело после войны как раз было, сироток осталось море. Супруги выбрали маленькую цыганочку – милую, смышленую. Но муж Ксении был военным, в чинах, и на него надавили, мол, для людей с «секретностью» подобное решение недопустимо. Девочку пришлось отдать.

– Старший сын Ксении Львовны, мой папа, женился, но более десяти лет у них с мамой не было детей, – рассказывала девушка, уже с ощутимой грустью в голосе. – Сначала просто не получалось, потом мертвые рождались детки… Надо сказать, что обе мои бабушки были врачами. Ксения Львовна после войны устроилась в абортарий – и в той же больнице, только в родовом отделении, работала Людмила Викторовна, мамина мама. Они детей и познакомили. Но после очередного горя семейные застолья начали доходить до ссор от разговоров, что род не продолжается из-за того, что бог наказывает за аборты. Чего только не делали, кому только не молились – и наконец родился брат. А потом и у второго сына, моего дяди, тоже мальчик.

«Чего же такого твоя бабка умела, что передать могла только девочке? И кому она так досадила, что наследницу в род не пускали?» – мысленно рассуждал Максим, воспринимая эту историю почти как детективный сюжет, манящий своей загадкой. Он знал, что чаще всего колдовской инструментарий не зависит от пола, но существуют редкие знания, которые использовать могут, например, только женщины. И если умения совершенно особенные и намерение сохранить их очень сильное, то умершая колдунья будет еще много лет вокруг семьи виться без возможности уйти окончательно, пока силу не передаст. А вот то, что девочки не рождались, значило, что либо шинкарка сама нагрешила где-то, либо кто-то другой очень хотел эту передачу получить. Хотя предположений может быть много, а правда одна. И она Максиму пока оставалась недоступной.

– Полагаю, что чудо все-таки произошло и девочка в роду появилась? – улыбнулся он, вглядываясь в светло-голубые глаза.

– Да, – смущенно ответила Ганна. – После меня дети буквально дождем посыпались, и девочки в том числе. Жаль, что бабушка не застала уже этого. Рано ушла. Так-то у нас в семье женщины обычно долгожители.

«Кто бы сомневался.»

– Они с дедом всю войну прошли, Ксения Львовна ранена была сильно однажды, с тех пор здоровьем не отличалась. Папа до сих пор вспоминает, как бабушка сокрушалась: «Второе поколение сплошные штанишки, а хоть бы один бантик!». Ну, носить имя давно мертвой хозяйки пивнушки, конечно, заслуга сомнительная, но зато вот какую захватывающую историю можно рассказать. – Она взглянула на часы. – Сорок минут я вещала, а ты даже чай не выпил, так внимательно слушал, я даже удивлена.

Колдун посмотрел на давно остывший чай и усмехнулся.

– Да, история и впрямь интересная. Ну и не каждое знакомство с девушкой начинается с изучения генеалогического древа.

Ганна весело рассмеялась, встревожив начинающую засыпать работницу вагона ресторана, а Максим пожурил себя за откровенное кокетство, да еще и с потенциальной темной.

– Ну теперь твоя очередь рассказать что-нибудь о себе.

– Сожалею, но моя биография не столь захватывающая, – ответил он. Вот в семьях его клиентов случалось и не такое, рассказывать можно было бы до утра… – Отец был инженером, мама учителем истории.

– А кем ты работаешь?

– Я психолог, – Максим действительно имел диплом психолога в качестве второго высшего и многие клиенты полагали, что работают именно с психологом. Однако часть их проблем решалась немного иными методами.

– Теперь понятно, почему не можешь спокойно спать, когда рядом кто-то плачет. Профдеформация? – На этот раз настала его очередь смеяться. Ганна игриво подмигнула и продолжила: – Правда ли, что не очень хорошо, когда тебя называют в честь кого-то? Я слышала что-то такое.

– Правда. Иногда приходится донашивать очень неудобные чужие портки. Но если что, я после полуночи не принимаю!

– Нет, нет! Ты не подумай, что я решила выплакаться тебе, воспользовавшись случаем! – Девушка раскраснелась. – В моих бедах психолог не поможет, нужна более серьезная артиллерия.

– И что же ты понимаешь под более серьезной артиллерией? Таблетки?

– Нет… – Ганна смутилась еще сильнее и занервничала. – Я пока не знаю, как говорить об этом даже с самой собой, с кем-то другим тем более. Так что никакого сеанса, Максим.

То ли от того, что она назвала его по имени, то ли от столь уверенного обрыва разговора, но по спине его пробежал легкий холодок.

– Знаешь, что коллекционируют психологи? – перешел он на другую тему. Девушка помотала головой и приготовилась слушать. – Человеческий опыт. Сейчас, в наш информационный век, мы имеем доступ, казалось бы, ко всему возможному опыту. На самом деле в океане сведений мы его теряем. Еще каких-то сто лет назад у людей было куда больше проблем и при этом гораздо меньше способов их решения. Я коллекционирую живой опыт решения проблем, идущий изнутри, из сердца. Жаль, я не знаю, что заставило твою бабушку считать себя грешницей и начать творить добрые дела. Но вот эти моменты трансформации, истории о том, как люди проходили через них, – настоящие жемчужины для моей коллекции. Благодаря им я лучше понимаю людей и у меня появляется больше возможностей помогать им.

– Очень жаль, что я тоже ничего не знаю. Но от твоих слов у меня аж мурашки по спине бегут. Если хочешь, я расспрошу при случае отца про Ганну.

– Хочу.

– А я хочу дать тебе немного поспать. Наверное, тебе тоже завтра на работу?

– Мне как раз нет. Но твое «тоже» – вполне понятный намек.

До Москвы оставалось около четырех часов. Максим поднялся и пошел расплачиваться с сотрудницей вагона-ресторана.

Когда поезд подъезжал к вокзалу, перед их купе возникла женщина с огромным чемоданом, которая явно нуждалась в помощи. Худенькая даже в дутой куртке, Ганна с шапкой в руках легко просочилась в коридор и Максим еле успел поймать ее за капюшон.

– Не вздумай убегать, пока у меня нет твоего телефона!

Девушка хихикнула и кивнула.

Благополучно вытащив неприподъемный чемодан на перрон и освободившись от ноши, колдун нашел глазами свою новую знакомую. Морозное утро ослепляло ярким солнцем, и она наблюдала за возней с чужим багажом, жмурясь и прикрываясь ладонью, как козырьком. Когда Максим приблизился, она достала из кармана телефон и, улыбаясь, протянула ему. Парень хмыкнул, набрал свой номер, и, сделав дозвон, вернул хозяйке.

– Тебе куда?

– Мне на проспект Мира.

– А мне на Бауманскую.

Они помахали друг другу, и Максим отчетливо понял, что девушка – наверняка потенциальная колдунья, но не открытая, значит, точно не темная. Это вызвало в сердце волну радостного облегчения. А дальше каждый из них пошел в свою сторону.

* * *

Максим проснулся к вечеру. Приготовил кофе по семейному рецепту – со специями, медом и бальзамом из восьми трав – и залез на широкий подоконник кухонного окна. Можно сказать, это была его «пещера», его место силы. Здесь, закинув ноги на откос оконного проема, поглядывая с четвертого этажа на вечно спешащих по своим делам прохожих, он пребывал в покое внутри себя, путешествовал по бесконечному лабиринту мыслей, строил планы, реже – работал. Тепло чашки в руках, запах кофе с пряными нотками и приятная тишина наполняли его силами и создавали ощущение уюта. И в этот уют как-то сам собой пробрался образ Ганны. Кажется, первой была мысль о том, что он мог бы приготовить для нее кофе, способный прогнать любые печали. Хотя какая разница, какая именно мысль была первой? Главное, что в его голове голубоглазая девушка с растрепавшимися светлыми прядями снова и снова оказывалась рядом, на том самом подоконнике, где он привык сидеть один. Максим так давно не испытывал этого сладкого эмоционального коктейля, что происходящее его даже забавляло. Нужно будет спросить у Катерины, как выглядела девушка, которую она видела в нитях следствий. Если это Ганна, то история случайного знакомства обещает быть нескучной.

Допив кофе, колдун нашел ее в «Телеграме» и усмехнулся нику «Папкин самурай». Не придумав ничего лучше, он спросил, как настроение, какое-то время подождал ответа, а не дождавшись, ушел работать в лабораторию. Этим громким словом он называл бывшую кладовую, которая из-за высоты потолка, типичной для «сталинки», напоминала скорее просторную шахту лифта. Личный кабинет являлся одним из его любимых творений. На полтора метра от потолка все четыре стены занимали полочки и ящички. Прикрепленные к ним аккуратные таблички указывали на темы книг или содержимое ящиков, его актуальное количество, даты сбора трав и прочие тонкости. То, что использовалось чаще, располагалось на нижнем ярусе, до которого можно было дотянуться с пола. Остальное доставалось с небольшой деревянной этажерки-табуретки. Над письменным столом висела картина с лесным озером в небрежно «позолоченной» раме и два гибких светильника: один заливал теплым светом разложенные бумаги и письменные принадлежности в стакане, а другой, направленный вверх, создавал на потолке расплывчатый световой круг.

На этих полках чего только не хранилось: опасное, старинное, незаконное, дорогое, редкое… Его персональная сокровищница – поэтому все углы и стены были жестко размечены так, что ни один колдун в здравом уме сюда не сунулся бы. А для обычных людей и без того неприметную дверь закрывало пятно невидимости. Не то чтобы ее и правда нельзя было увидеть, но внимание на ней не фокусировалось, пропускало, как нечто незначительное. Между тем небольшой с виду замок был посерьезнее установленного на входную дверь. Ключ от своей лаборатории Максим всегда носил на цепочке на шее.

Он вспомнил, что давно хотел приготовить самое вкусное в мире печенье. Очень редко, но все же приходилось угощать им особо недоверчивых и напряженных клиентов. Можно было, конечно, кормить их экстази, но это накладно, опасно, не так эффективно и влечет кучу неприятных побочек со стороны нервной системы. Правда, порошок абора вызывал гораздо более сильную зависимость… поэтому Максим готовил его редко и сам без необходимости не использовал. Конечно, принимать его можно как угодно, но колдуну этот похожий на орехи и карамель аромат казался просто идеальной добавкой к песочному печенью. К тому же сейчас угостить клиента невинной сладостью куда проще, чем заставить, например, выпить бокал вина. Колдуньи веками подсыпали в вино абора, чтобы сводить кавалеров с ума или выведывать тайны.

Этот эйфоретик – среди прочих эффектов, направленных на увеличение чувствительности, – настолько усиливал и без того отличный вкус печенья, что обычно люди просто стонали от удовольствия, поедая его. Максим достал нужные записи, перечитал состав, высчитал пропорцию и отмерил на аптекарских весах все необходимое. Никто бы не назвал его старомодным, ни по внешнему виду, ни по обстановке квартиры. Однако ему нравилось ощущение увесистого каменного пестика в руке и звучание резных медных бортиков прабабушкиной ступки. И наверняка он достаточно колоритно смотрелся во всех своих колдовских бдениях. Как и сейчас, когда глубоко за полночь, в переднике под орущий из колонок тяжелячок десятилетней выдержки раскатывал на кухонном столе тесто, чтобы потом нарезать из него крохотных звездочек и сердечек металлическими формами.

Ближе к двум часам ночи зазвонил телефон – бесшумно, Максим умышленно отключил звук, чтобы проверить, когда начнет возвращаться чуйка. Он пронесся вниманием к звонившему и поморщился, увидев лежащего в ванне Дэнчика, но вызов принял. Услышанное «алло», приторно довольное и радостное, означало, что тот вполне сознательно решил набрать ему из ванны.

– Я тебе в следующий раз из сортира позвоню! – вместо приветствия выкрикнул Максим.

– Да хоть откуда, Максюш! Я думал, ты примёр уже! Сколько дней вообще тебя не цифрую, да и сейчас как-то неуверенно…

– Вымотался очень. В себя прихожу.

– Изъездила тебя тетя Варя? – со смешком спросил Дэн.

– Я бы выбрал другое слово, но можно и так сказать.

– Ага, помнишь, значит, где был.

– Да ну, ты прикалываешься?! Я же не твои банкиры, чтобы всякие хлопушки мне в воспоминания засовывать!

– Кстати, о моих банкирах! У тебя в среду встреча. И еще пара приятных барышень просятся.

– От кого они?

– Ох, Максюш, если ты даже этого посмотреть не можешь, то давай лучше отложим. Отдохни… Прими ванну… – Колдун почувствовал, как Дэнчик еле сдерживает смех, и снова получил картинку со своим приятелем в радужных пузырях.

– Ну все, хрена тебе, а не печеньку, чтобы на вечеринку сходить!

– Э-эй, ты чего, моих любимых печенек напек?! Погоди-и!!!

– Наберу, как буду готов работать, – ответил он, перекрикивая усиливающийся эмоциональный выхлоп Дэнчика, и повесил трубку. Теперь приторно довольное лицо было у него самого. Этот проныра Родину продаст за его печенье.

…Максим снова проспал до обеда, зато наконец-то почувствовал себя действительно бодрым, хотя, возможно, часть воодушевления вызвало сообщение Ганны.

«Теперь уже лучше», – ответила девушка. И ему очень хотелось записать это «теперь» на свой счет.

«А теперь?» – написал он и занялся приготовлением «обевтрока». Это придуманное Настенькой слово плотно вошло в его речь с тех пор, как вечно вскакивающая спозаранку девушка подписывала ему коробочки с едой перед тем, как убежать на работу. Подобная чрезмерная забота его раздражала, но само слово нравилось…